3. Русско-византийские переговоры и условия мирного договора 907 г.

Согласно “Повести временных лет”, переговоры руссов с греками начались с того, что последние выслали к Олегу своих парламентеров и те заявили: “Не погубляй града, имемъ ся по дань, яко же хощеши” '. Олег остановил своих воинов.

Возможно, что греки говорили какие-то другие слова, что автор этого древнего летописного отрывка использовал какой-то образный стереотип. Но мы хотим обратить внимание на два момента, которые во всех вариантах, при всей эмоциональной окраске истории были классическими в подобного рода ситуациях. Во-первых, на сам момент переговоров и факт посылки к руссам греческих представителей, а во-вторых, на согласие греков выплачивать дань — именно выплачивать, а не выплатить единовременно. Греки остановили военные действия и перевели конфликт из сферы военной в сферу поли­тическую. Здесь уже четко прослеживается идея дани как непременного условия дальнейших мирных отношений. Тут же, по горячим следам событий, Олег потребовал выплатить ему “дань” по 12 гривен на человека на 2 тыс. кораблей, “а в корабли по 40 мужь”. Греки, как сказано в летописи, согласились на это и просили начать мирные переговоры: “И яшася греци по се, и почаша греци мира просити, дабы не воевал Грецкые земли” 2.

Так закончился начальный этап переговоров между греками и руссами. Первые обещали удовлетворить требования Олега о выплате дани. Русский князь запросил огромную сумму единовременной контрибуции, что и явилось основной темой для развернутых переговоров о мирном договоре. Во всяком случае, это все, что русские летописи могут нам сказать по данному поводу3.

Как оценивалась в историографии эта ситуация? В. Н. Татищев, а позднее М. М. Щербатов и Г. Эверс заметили, что до заключения договора 907 г. под стенами Константинополя состоялись предварительные переговоры, результатом которых было прекращение военных действий, отход руссов от города и начало переговоров о мире4. Но в дальнейшем эта мысль затерялась. В последующих трудах история и похода, и договора была изрядно скомпрометирована. В ряде исследований советских историков эта нема­ловажная деталь событий вообще исчезла. В большинстве обобщающих работ данному сюжету вовсе не уделялось внимания, в некоторых из них он толкуется нечетко. Так, Г. Г. Литаврин полагает, что “под стенами Константинополя было достигнуто соглашение, важнейшие статьи которого сообщает русская летопись” .

Если говорить точно, то под стенами византийской столицы было достигнуто лишь соглашение, прекращавшее военные действия, а дальнейшие переговоры относительно договора были проведены в самом городе и отделялись по времени от предварительного соглашения. Причем, рассказывая о появлении греческих парламентеров в стане Олега, летописец не выдумал ничего сверхъестественного: он просто отразил весьма стереотипное положение, когда военные действия приостанавливались и заключалось перемирие. Вслед за первым этапом переговоров, в результате которых греки пообещали выплатить Олегу дань, какую он захочет, летопись сообщает о том, что начался второй этап переговоров: “Олегъ же, мало отступивъ от града, нача миръ творити со царьма грецкима, со Леономъ и Александромъ” 6. В Константинополь отправилось Олегово посольство в составе пяти человек — Карла, Фарлофа, Вельмуда, Рулава и Стемида.

Историки давно обратили внимание и на второй этап переговоров, начавшийся после отхода русских дружин от Константинополя и связанный с посольством Олега, присланным в столицу империи7. Предшествующей историографией этот факт рассматривался изолированно, между тем он имел прямую связь с международной практикой. После военных столкновений Византии с персами, арабами, болгарами вслед за перемириями, как правило, проводились переговоры по повобудто бы получил 12 гривен “на ключъ”, который В. Т. Пашуто переводит как корабельный руль, хотя “первоначально он требовал эту сумму на каждого воина” 15.

Обратим внимание еще на одно любопытное обстоятельство, которое было замечено И. Н. Болтиным, а затем подчеркнуто М, С. Грушевским и недавно — Г. Г. Литавриным и О. М. Раповым: речь идет- о появлении в ходе переговоров условия о единовременной контрибуции русскому войску и о ежегодной дани, которую должна была выплачивать Руси Византия 16.

В летописном тексте наряду с условием об уплате денег “на ключъ”, которое как бы корректирует первое требование Олега (“по 12 гривень на человекъ”), в той его части, где речь идет о ходе переговоров руссов с греками, упоминается новое условие: “...даяти уклады на рускыа грады”. Среди этих городов — Киев, Чернигов, Переяславль 17, Полоцк, Ростов, Аюбеч и “прочаа городы”, где сидели русские князья — вассалы и данники киевского князя. В этом тексте можно усмотреть определенную дифференциацию дани. Сумма, которую греки должны были выплатить руссам “на ключъ”, по-видимому, являлась единовременной денежной контрибуцией победителю. Свидетельством в пользу этой версии служит и параллельный текст в “Новгородской первой летописи”, где говорится: “И заповеда Олегъ дань даяти... сам же взя злато и поволокы, и возложи дань, юже дають и доселе княземъ рускымъ”. Олег, судя по этому тексту, запросил единовременную контрибуцию в свою пользу и в пользу своих воинов. Вполне соответствует этому факту “Новгородской первой летописи” и заключительный текст “Повести временных лет”: “И приде Олег к Киеву, неся злато, и поволоки, и овощи, и вина, и всякое узорочье” 18. Русская рать вернулась на родину, отягощенная несметными богатствами, награбленными в пригородах Константинополя и взятыми в виде единовременной контрибуции. Соответствует подобное требование победителей в 907 г. и практике руссов 860 г. Тогда, по свидетельству патриарха Фотия, руссы также ушли неотомщенными и со времени нападения на Константинополь получили “несметные богатства” 19.

Практика выплаты контрибуции победителям была хорошо известна в Византии и стала для империи столь же привычным делом, как и сами “варварские” нападения на ее протяженные границы. В VI в. Византия неоднократно откупалась с помощью контрибуции от вторжений славян. Факты уплаты византийцами единовременной контрибуции тканями, мехами, золотом встречаются в договорах Византии с Болгарией в VII—X вв. Получение контрибуции являлось, например, составной частью договоров с Византией болгарских ханов Тервеля (в 705—706 и в 716 гг.), Крума(811—813 гг.), которые были заключены после нападения болгарских войск на Византию20. Позднее в это же русло вступила Русь 60-х годов IX и начала X в. Да и в последующей истории русско-византийских отношений греки не раз платили единовременную денежную контрибуцию руссам, выполняя тем самым одно из основных условий прекращения ими военных действий. Так, во время второго похода Игоря на Византию греческие послы явились в русский лагерь и, пообещав Игорю уплатить все византийские долги по дани, установленной еще Олегом, тут же предложили руссам единовременную контрибуцию. Далее летопись отмечает, что Игорь взял у греков золото, паволоки “на вся воя” и повернул назад. Через 25 лет, во время переговоров со Святославом, который, опустошив Фракию, вел свое войско на византийскую столицу, греки снова воспользовались знакомой формулой: “Возми дань на насъ и на дружину свою”. И еще раз греки пытались откупиться единовременной данью от русского наступления — император Иоанн Цимисхий передал через своих послов Святославу: “Не ходи къ граду, возми дань, еже хо-щеши”. Святослав приостановил наступление на Константинополь, взял дань на живых воинов и на убитых, заявив грекам: “Род его возьметь”21, и вернулся с “дары многы” в Переяславец на Дунае. Вот эту-то единовременную контрибуцию и требовал Олег с греков в 907 г. в полном согласии с тог­дашней практикой войны и мира “варварских” государств с Византийской империей.

Иное дело — “уклады”. Это регулярная ежегодная дань, которую Византия, как правило, выплачивала либо своим союзникам, либо тем победителям, которые “за мир и дружбу”, т. е. за соблюдение мирных отношений, вырывали у империи это обременительное для нее обязательство.

В дореволюционной и советской историографии (за исключением, пожалуй, А. А. Шлецера и В. И. Ламанского22), а также в работах зарубежных историков не высказы­валось сомнений по поводу факта уплаты Византией дани Руси. Правда, в последнее время появилась еще одна точка зрения на “уклады”. В. Т. Пашуто высказал мнение, что “уклады” — это и есть то самое шестимесячное довольствие в виде хлеба, вина, мяса, рыбы, фруктов, которое получали в Византии по договору 907 г. приезжавшие туда для торговли русские купцы.

Вопрос об “укладах”, на наш взгляд, также следует решать не изолированно, лишь в плане русско-византийских отношений, а на основе традиционных дипломатических сно­шений Византии со всем окружавшим ее “варварским” миром, и в первую очередь с государствами, сопредельными с Русью.

Как было сказано выше, Византия на протяжении долгих столетий ежегодно выплачивала значительные денежные суммы различным государствам. В одном случае это была дань побежденного победителю (Персии — VI в.), в другом — плата за соблюдение мирных отношений и союзную помощь, также вырванная военной силой (Аварскому каганату — VI— VII вв., Руси—IX—X вв.), но при всех обстоятельствах мирные отношения (к которым и Византия, и окружавшие ее государства приходили разными путями) подкреплялись ежегодными денежными взносами-данями, которые империя выплачивала своим соседям. Во второй половине 1-го тысячелетия эта практика была настолько широко распространена и общепринята при заключении мирных соглашений, следовавших за военными конфликтами, что не приходится сомневаться в доскональном знакомстве с нею и на Руси, тем более что сама Русь выплачивала за мир и союзную помощь ежегодную дань варягам и согласилась на ежегодную выплату ее уграм.

Таким образом, выплата Византией ежегодной дани Руси имеет прочную и древнюю историческую аналогию. Да и сам этот факт стал традицией в византино-русских отношениях. В 944 г., во время второго похода Игоря против Византии, послы греков пытались остановить русское войско на Дунае и избавить Константинополь от новых военных испытаний. Они передали русскому князю слова императора Романа I Лакапина: “Не ходи, но возьми дань, юже ималъ Олег, при-дамь и еще к той дани”. Святослав, по свидетельству “Повести временных лет”, также получал дань до начала своего похода на Византию: “Седе княжа ту въ Переяславци, емля дань на грьцех”. Во время переговоров летом 970 г. со Святославом греки заявили русскому князю: “Возми дань на насъ, и на дружину свою”. И здесь мы вновь видим раздельное понимание летописцем дани и единовременной контрибуции. В этом же направлении ведет нас летописная речь Свя­тослава к дружине, произнесенная им в трудный для русских час в осажденном Доростоле. Святослав уговаривал дружину заключить мир с Цимисхием и взять с греков дань: “Аще ли почнеть не управляти дани, да изнова из Руси, сов-купивши вой множайша, поидемъ Царюгороду”24. В данном случае нас интересует не столько достоверность самого факта Святославовой речи (мы вполне допускаем, что русский князь мог этого и не говорить), сколько логика умозаключений летописца, привыкшего к тому, что Византия в течение долгих лет платила дань Руси и ее неуплата могла послужить причиной новой русско-византийской войны. Пункт договора Олега об “укладах”, взятых на русские города, как раз и говорит об этой регулярной дани.

Таким образом, по договору 907 г. древнерусское государство установило с Византией отношения, которые уже стали нормой для окружавших империю государств. Разрыв этих отношений приводил к межгосударственным осложнениям и к войне. Так было с Болгарией в начале X в. или в 60-х годах при Никифоре Фоке. Византия могла прекратить регулярную уплату руссам дани после убийства Аскольда и Дира и захвата Киева Олегом и определенно перестала платить ее на каком-то этапе правления князя Игоря, что и вызвало, по мнению В. Н. Татищева, поход руссов на Константинополь в 941 г.25 Вместе с тем Византия поддерживала “даннические отношения”, когда нуждалась в союзной помощи со стороны своего соседа или вассала. Кстати, периодичность такой дани подчеркивается и словом “даяти”. Если бы речь шла об “укладе” как единовременной контрибуции, то, конечно, летописец должен был бы употребить слово “дать”. Слова “даяти уклады”, т. е. давать уклады, ясно указывают на дол-говременность действия этого пункта договора 26.

Регулярная плата Византией дани древнерусскому государству 27 ради обеспечения от нападений с севера — а возможно, и ради оплаты союзнических услуг — отныне стано­вится нормой политических взаимоотношений двух стран. И это нашло четкое отражение в заключительной части договора 907 г., где говорится, что “царь же Леонъ со Олек-сандромъ миръ сотвориста со Олгом, имшеся по дань” 28.

Закономерным развитием этих переговоров и положения договора 907 г. об обязательстве империи выплачивать “уклады” Руси явилось согласие Византии возобновить выплату дани, положенной Руси, при Игоре, в 944 г. Последующие пе­реговоры о выплате греками дани Игорю, Святославу неизменно возвращают нас к переговорам, помеченным 907 г., и к самому условию договора 907 г. о дани. Вот неизбежный вывод, вытекающий из анализа источников.

Итак, в ходе переговоров 907 г. выделяются три условия договора: восстановление “мира и дружбы” между Русью и Византией, выплата Византией единовременной контрибу­ции в виде денег, золотых вещей, тканей и т. п., а также периодической дани Руси. Но это далеко не все. В разделе, который идет после слов: “И заповеда Олег...”, говорится и об иных условиях русско-византийского договора, выраженных в требованиях русской стороны 29. После требования выплаты контрибуции и “укладов” следует фраза: “Да прихо-дячи Русь слюбное емлют, елико хотячи” 30.

По поводу этого пункта договора в историографии нет разногласий. Историки отмечали, что “слюбное”, или “слебное”,— это содержание русских послов в соответствии с по­сольскими традициями, утвердившимися в империи. Но все писавшие по этому поводу говорили лишь о том, что “слюбное” — это корм. Между тем послы иностранных держав, пе­ресекавшие византийскую границу, брались империей на полное бесплатное содержание. Послам предоставлялись транспорт, продовольствие, кров; они обеспечивались провожатыми как на пути в Константинополь, так и обратно, до границ империи.

В связи с этим мы не исключаем, что под “слюбным” имелось в виду посольское содержание в широком смысле слова. Более того, греческая сторона обязывалась пре­доставлять послам “мовь, елико хотят”, т. е. возможность пользоваться банями. А когда они соберутся в обратную дорогу, которая, как известно, шла морем, то получат и “брашно”, и “якори”, и “ужища”, и “парусы” — опять же “елико имъ надобе”31. Этот текст, правда, помещен в договоре после слов о предоставлении месячного содержания русским гостям, т. е. купцам, ведущим за рубежом торговлю. Однако слова: “...и да творят им мовь, елико хотят. Поидучи же домовь в Русь, да емлют у царя вашего на путь брашно...” — согласно контексту могут быть отнесены как к гостям, так и к послам. Обратим внимание на слова “елико хотячи” (“сколько хотят”). Они указывают на то, что время пребывания русских послов в Константинополе и их содержание за счет империи практически не ограничивались.

Как отмечалось, традиция обмена посольскими миссиями между Византией и Русью, имевшая длительную историю, нашла отражение и в одной из статей русско-византийского договора 911 г., где говорится: “Да егда ходим в Грекы или с куплею, или въ солбу ко цареви вашему”32. Эта запись свидетельствует о прочной и длительной традиции как по­сольских обменов, так и русско-византийской торговли. Мы рискнули предположить, что первое соглашение о выработке статуса русских миссий в Византии, уравнении их в правах с посольствами других дружественных империи стран восходит еще к 60-м годам IX в. Теперь же, в 907 г., это соглашение из гипотетического становится историческим фактом.

Данный пункт русско-византийского договора 907 г., как и предшествующие условия — о восстановлении “мира и дружбы”, о контрибуции и о дани—“укладах”, носит чисто поли­тический характер и указывает на то, что дипломатические отношения между Византией и Русью прочно входят в русло международных традиций, в русло внешнеполитических свя­зей Византийской империи с другими признанными ею государствами.

Следующий сюжет договора касается торговых отношений Руси и Византии, а точнее, статуса русских купцов в империи: “А иже придутъ гости да емлют месячину на 6 месяць, хлебъ, вино, мясо, и рыбы, и овощь”33, а далее говорится о предоставлении руссам возможности пользоваться баней, снаряжением на обратную дорогу. В этом условии отражены, несомненно, требования русского купечества о предоставлении ему в Византии определенного статуса. Месячина — это месячное содержание русских гостей, состоявшее, как указано в тексте, из хлеба, вина, мяса, рыбы, овощей 34.

Весь этот текст является, по-видимому, своеобразным проектом договора, или, говоря языком XV—XVII вв., посольским “наказом”, где формулировались требования русской стороны на предстоящих переговорах. В пользу подобного предположения говорит, во-первых, общая “шапка” к тексту: условия договора и о дани, и об “укладах”, и о “слюбном”, и о гостевой месячине определяются “наказом” Олега (“запо-веда Олегъ”), Во-вторых, на предварительный характер русских предложений указывает следующая за ними фраза, констатирующая, что греки согласились на это (“и яшася гре-пи”), а затем императоры и византийские высшие чиновники', принимавшие участие в переговорах, предъявили руссам свои встречные условия договора.)

На это первыми обратили внимание Н. М. Карамзин и С. М. Соловьев, который писал: “Император и вельможи его приняли условие только со следующими изменениями...” А далее С. М. Соловьев приводит факты об ограничениях, налагаемых на русских гостей, прибывавших в Константинополь 35.

Краткая запись летописца о том, что греки согласились на те требования, которые Олег наказал отстаивать послам, и что византийская сторона выдвинула свои требования, вводит нас в обстановку самих переговоров. Составитель летописи изложил их в определенной последовательности: сначала Олег “заповеда”, потом греки “яшася”, т. е. согласились, а потом сами они “реста”, т. е. сказали. По существу, эти лаконичные слова отражают типичную картину переговоров по серьезной, основополагающей проблеме. Русские войска стояли неподалеку от Константинополя, поэтому византийцы сразу же пошли на уплату контрибуции, но снизили ее сумму, согласившись на уплату ежегодной дани; признали они и определенный статус русских послов и купечества в Византийской империи.

При анализе условий договора 907 г., как они изложены русской и греческой сторонами, нельзя не обратить внимание на то, что “русские” пункты договора в основном содержат требования общеполитического порядка: о мире, контрибуции, дани, посольском и торговом статусе для русских в Византии. “Греческие” же условия касаются главным образом порядка пребывания русских купцов на территории империи, который ставил их под контроль императорской администрации. Оговоренными условиями греки как бы вводят русскую торговую стихию в Византии в русло строгой законности, традиционных устоев, и дело здесь не только в том, что греческие власти боялись конфликтов, которые могли вызвать руссы в империи, как полагал М. А. Шангин 36. “Аще приидуть Русь бес купли, да не взимают месячины”, — говорит первый пункт “греческих” условий, посвященных проблемам русско-византийской торговли. Таким образом, одно из ограничений для руссов в Византии состояло в том, что получали купеческую месячину только те из них, кто прибывал в империю для “купли”, торговых операций. Как это устанавливалось? В данной связи мы хотим обратить внимание на следующий текст в договоре, идущий от греков: “И да испишут имена их, и тогда возмуть месячное свое, — первое от города Киева, и паки ис Чернигова, и ис Переаславля, и прочий гради” 37.

Относительно параллельного места в русско-византийском договоре 944 г. В. О. Ключевский писал: “Это .была предосторожность, чтобы под видом агентов киевского князя не прокрались в Царьград русские пираты”. Позднее Д. В. Айналов, анализируя условия договора 907 г., также заметил, что “перепись совершалась из предосторожности”. Но существовало и другое мнение. А. В. Лонгинов связал требование о переписи с получением месячного корма русскими торговцами.

Мы полагаем, что при анализе данной части летописного текста следует учитывать оба этих момента. Византийский автор XI в. Кекавмен в своем “Стратегиконе” неоднократно говорит о случаях захвата в IX—X вв. крупных городов на Балканах, в Италии болгарами, франками, турецкими пиратами при помощи военной хитрости39. Понятно, что и греки впускали руссов в город лишь невооруженными и небольшими партиями. Однако условие о переписи византийскими властями русских караванов связано не с этой предосторожно­стью (трудно себе представить, каким образом перепись могла гарантировать город от нападения), а с общим порядком определения цели и состава торговой миссии, выяснения потребного количества корма, жилья и т. д. Кстати, о том же свидетельствует и устанавливаемый по этому договору порядок выдачи русским гостям месячины. Сначала ее получали представители Киева, затем Чернигова и Переяславля, а далее шли уже “прочие гради”. Определить такой порядок можно было лишь при помощи переписи, о которой говорится в предложениях греческой стороны. Позднее эта практика стала обычной для средневековых государств.

С условием “конституирования” русских купеческих караванов по прибытии их в Византию связано и условие их прохода в город через одни ворота, без оружия, партиями по 50 человек и непременно в сопровождении “царева мужа”: “И да входят в град одними вороты со царевымъ мужемъ, без оружьа, мужь 50”. Кто же такой “царев муж”? Да не кто иной, как чиновник, приставленный для сопровождения иностранных миссий и торговых караванов. О существовании института такого рода чиновников сообщается в “Книге эпарха” — византийском источнике X в. Так, в главе “О легатарии” говорится, что этому видному государственному чиновнику, заместителю и первому помощнику эпарха Константинополя, вменяется в обязанность докладывать эпарху о всех, кто прибывает в столицу империи “из какой бы то ни было местности и с какими бы то ни было товарами”, устанавливать сроки продажи товаров и т. д.40 Естественно, что сам легатарий не мог осуществить всю эту многообразную работу и в своей деятельности должен был опираться на непосредственных исполнителей. Именно поэтому мы и утверждаем, что речь в данной главе “Книги эпарха” идет не столько о самом легатарии, сколько о ведомстве, им возглавляемом.

Спустя четыре года, когда был заключен русско-византийский договор 911 г., специальные императорские “мужи” сопровождали русских послов в их знакомстве с достопримечательностями Константинополя (“Царь... пристави к ним мужи”). “Царев муж”, упоминаемый в договоре 907 г., должен был ввести русский караван в город и проследить, чтобы русские купцы входили в город без оружия. Он осуществлял и охрану прибывших к Константинополю русских посольских и купеческих караванов. Косвенно об этом говорит упоминание в договоре 944 г. о том, что вошедших в город руссов “мужь царства нашего да хранить”41. Возможно, в ведомство “царева мужа”, чиновника легатария, входили и другие обязанности, связанные с размещением русских торговцев в пригороде Константинополя — у монастыря св. Ма-манта.

Уже при выработке договора 907 г. ярко проявились мотивы озабоченности греков по поводу поведения русских миссий на территории Византии. “Да запретить князь ело-вомъ своим приходящимъ Руси зде, да не творять пакости в селех в стране нашей”, — говорится в тексте, идущем от греческой стороны. По нашему мнению, предостережения греков против возможных “пакостей” касались не только купеческих караванов, но и посольств, так как в тексте речь идет оо указании “приходящимъ Руси”, т. е. всем, приходящим из Руси.

В “Троицкой летописи” вместо слов: “Да запретить князь словомъ своим...” — стоит фраза: “Да запретить князь послом своим...”42 Видимо, составитель “Троицкой летописи” посчитал, что “пакости”, творимые руссами на территории им-пеоии, совершали не гости, а послы. Думается, что летопи-с гдалек от истины и ограничение подобного рода в равной мере могло относиться как к гостям, так и к послам, которые отнюдь не заботились о благопристойном поведении своей свиты на чужой территории. Любопытно, что идентич­ный текст договора 944 г. в аналогичном случае имеет в виду послов и остальную Русь, а не княжеское слово, и, пожалуй, это лучше всего свидетельствует об ошибке здесь автора “Повести временных лет”. Вот как читается эта фраза в рус-ско-зизантийском договоре 944 г.: “Да запретить князь сломь своимъ и приходящимъ Руси еде, да не творять бещинья в селехъ, ни въ стране нашей” 43.

Не случайно в этой части говорится лишь о порядке, устанавливаемом для русских посланцев в “селех”. Путь к Константинополю русские посольские миссии и торговые караваны - доделывали порой по суше от болгарской границы. Они nPL *или через населенные пункты мимо богатых, расположенных на старинном торговом пути поселений и известных монастырей. Немало, видимо, самоуправств и насилий допускали хорошо вооруженные и многочисленные русские караваны на пути к византийской столице. Отражением этого и явилось упомянутое условие договора 907 г. Вдальнейшем та же мысль нашла развитие и в порядке размещения русских близ монастыря св. Маманта и их прохода в город. Одновременно условие о статусе русского купечества в Византии совершенно очевидно проникнуто и мотивом озабоченности русской стороны по поводу порядка появления русских купцов в империи. Здесь говорится, что руссы, приехавшие “бес купли”, не имеют права на месячину. Из договора 944 г. известно, что торговцы до нового порядка, установленного договором 944 г. (предъявление послами и купцами гра­мот), должны были иметь при себе серебряные печати в качестве знака, удостоверяющего их личность и род деятельности. В этом факте мы усматриваем отражение не только заинтересованности Византии в определенном порядке предоставления ряда прав и льгот купцам, пришедшим из Руси, но и стремления складывающегося древнерусского государства поставить русскую торговлю с Византией под свой контроль. И договор 907 г. указывает на первые шаги в этом направлении, которые имеют аналогию в отношениях Византии с другими странами. Так, по болгаро-византийскому договору 716 г. купцы обеих сторон должны были по прибытии на территорию страны партнера предъявлять грамоты44. Этот уровень отношений для Руси был достигнут к 944 г.

Таким образом, в тексте договора 907 г., идущего от греческой стороны, поднимаются вопросы поведения русских посольских и торговых миссий на территории Византии, ре­гламентируется порядок их продвижения по стране, определяются условия их пребывания под Константинополем и в самой столице. В нем заложены мысли, которые в дальнейшем были развиты и конкретизированы в русско-византийском договоре 911 г. Пока же они были выражены в общей форме, что соответствовало всему стилю договора 907 г., ко­торый решал узловые вопросы политических и торговых отношений между двумя странами. Главным, определяющим основы взаимных торговых соглашений Византии и Руси следует считать и положение об освобождении русских торговцев от “мыта” — пошлины с продаваемых товаров: “И да творят куплю, яко же имъ надобе, не платяче мыта ни в чем же” 45.

Это условие, видимо, явилось отражением военного давления Руси и лежит в русле тех же льгот, вырванных у Византии Олегом, что и контрибуция, и уплата империей ежегодной дани древнерусскому государству.

В. И. Сергеевич полагал, что в летописи нигде не сказано о принятии Олегом этих греческих условий46. Однако в летописном тексте отразились не только порядок выработки в русском лагере предварительных условий договора и сам ход переговоров — своеобразная дипломатическая дискуссия, но и условия согласованного договора. Несмотря на очевидную многослойность летописного текста, вероятно говорившего и о следах окончательного договора, мы четко прослеживаем основные черты договора как единого целого.