Rudjakov_Jazyk_ili_pochemu_ljudi_govorjat

Сами звукотипы как носители субстанциональных качеств, несомненно, реальны. Реальны и отношения «природных» тождеств, подобий, различий, существующие между звукотипами: очевидно, что звукотип [о] не тождественен и даже не подобен звукотипу [и] с «е-образным оттенком», или звукотипу [ъ], или звукотипу [ы] с «э-образным оттенком».

Суть не в том, что эти отношения не существуют. Суть в том, что их значение для механизма естественного языка минимально. Абсолютизировав эти отношения и эту ипостась фонемы (а эта абсолютизация совершенно естественна для приверженцев дофункционального языкознания), мы не сможем адекватно интерпретировать случаи очевидного тождества звукотипов, позиционно чередующихся друг с другом. Конечно же, это странное равенство: [о] равно [ъ], или [о] равно [ы] с «э-образным оттенком». Тем не менее это именно так в звуковых оболочках слов «водяной» и «желтеть».

Смысл этого равенства заключается в том, что его слагаемые не столько звукотипы, сколько варианты конкретной фонемы.

Будучи вариантами, они тождественны функционально, так как основное функциональное качество варианта, основное предназначение его в механизме языка, вызывающее его к жизни, есть репрезентация фонемы в определенной фонетической позиции.

Звукотип — это единство звукотипной природы и вариантной функции с преобладанием последней.

Микрополе звукотипов — это способ существования фонемы на уровне нормы, звукотип — способ существования фонемы в конкретной фонетической позиции. Существование множества вариантов фонемы порождается существованием множества фонетических позиций, в которых фонема реализуется.

Звук — это способ существования фонемы в конкретной позиции в конкретном акте речи. Существование множества звуков обусловлено существованием множества речевых актов.

Установление функционального качества звукотипа, т.е. того, вариантом какой фонемы в данной фонетической позиции он является, позволяет осуществить окончательную — содержательную — идентификацию речи, или, если говорить о лингви-

стическом анализе, перейти на уровень языковой абстракции, таящий скрытую основу речевых явлений.

Обращает на себя внимание последовательность, в какой актуализуютсяразличныекачествафонетическихединиц:природа звука имеет решающее значение при первоначальном декодировании речи, при переходе от речи к норме, но именно функциональные качества звукотипа оказываются решающим фактором при окончательном понимании речи в процессе «узнавания» в звукотипе варианта фонемы.

М.В. Панов в своей книге «Позиционная морфология русского языка» пишет: «Как ни своеобразен синтаксис, но и он не нарушает общей системности, общей гармоничности в строении языка. Законы общие, синтагматические и парадигматические, — от фонетики до синтаксиса» (Панов, 1999, 255); и далее: «Эта книга проникнута мыслью о том, что весь язык (и его произносительная, и грамматическая системы) построен по общим позиционным моделям. Здесь, в заключении, высказана мысль о том, что и развитие языка, и движение его произносительной и грамматической стороны протекает в фонетике и грамматике по близким моделям» (Панов, 1999, 270). Убежденность в изоморфизме устройства различных подсистем языка — заставляет нас предположить, что все подсистемы языка формируются функциональными единицами, подобными фонеме.

Итак, фонема — единица звукового строя языка. Что представляет собой система фонем? Насколько адекватно представляют эту систему таблицы гласных и согласных?

Адекватное представление об устройстве фонетического яруса языка дает статья Романа Якобсона «Звуковые законы детского языка и их место в общей фонологии» (Якобсон): «Любая фонологическая система является стратифицированной структурой, образуя наложенные друг на друга пласты. Иерархия этих пластов является почти универсальной и постоянной. Она проявляется как в синхронии, так и в диахронии.

Субъекту очеловечивания Универсума с помощью Языка нужны средства именования и законы комбинирования этих средств для построения текстов. Видимо, последовательно функциональное языкознание основное внимание будет уде-

лять двум основным подсистемам языка: сфере номинации и

сфере регуляции.

Первая сфера — это область средств именования, средств экспликации понятий. Из этой сферы язык черпает средства, позволяющие говорящему индивиду именовать каждого из участников ситуации: субъект, объект, предикат — той типовой ситуации, сеть которых налагается человеком на воспринимаемый им мир.

Вторая сфера — это сфера законов и правил построения текста как основного инструмента воздействия на сознание собеседника.

3.5. Функциональная семантика

Для чего языку лексика? Какая функция порождает существование этого поистине бесконечного множества слов? Какой системообразующий фактор творит сферу номинации? Какие закономерности организуют систему словарного состава?

Число потенциальных ответов на эти вопросы невелико: в субстанциональном языкознании в качестве фактора творящего и организующего словарь может быть названа одна из сторон знака — означающее или означаемое; в функциональном языкознании — номинативная функция знака.

Первую возможность иллюстрирует высказывание из академического «Общего языкознания», в котором, отметив существование в языке «уровней (порядков) семантической расчлененности слова», А.А. Уфимцева пишет: «Каждому уровню абстракции свойственны свои единицы — слово-лексема (1), лексико-семантический вариант слова (2), словоупотребление (3), находящиеся друг с другом в сложных взаимоотношениях <...>. Таким образом, лексико-семантический вариант слова выступает в структуре языка в двойном обличии: как актуальный, семантически расчлененный знак по отношению к словулексеме, и как виртуальный по отношению к речевым реализациям слова... Инвариантной, неизменной и потому отождествляющей является форма словесного знака, в

то время как частично изменяющимся, варьирующимся выступает лексическое, т.е. индивидуальное значение слова <...> при неизменяемости грамматического, категориального его значения...» (Общее языкознание, 414—415).

На этом — «собственно языковом», как говорилось в ХХ в., — основании построена традиционная (субстанциональная, знаковая) лексикология с ее эвристически беспомощным миром синонимов, антонимов, омонимов и паронимов, в котором форма знака, слова, его означающее, его «имя», становится краеугольным камнем лексикологической парадигмы.

Необходимо отдать должное лингвистике: подобное представление о лексике было достаточно быстро преодолено и уже в 70-х годах ХХ столетия, мало у кого вызывало сомнение утверждение о том, что организующим лексическую систему фактором является смысловая сторона знака — лексическое значение слова: «Смысловое, информационное, иначе говоря, идеальное начало выступает как организующий момент семиотической системы» (Солнцев, 21). Число подобных высказываний, которые сегодня мы назвали бы когнитивными, может быть увеличено до бесконечности; мы приведем здесь слова В.А. Звегинцева: «Вне опыта нет языка <...>. Все естественные человеческие языки представляют собой структурно организованную классификацию человеческого опыта, и содержанием деятельности общения с помощью языка в конечном счете всегда является опыт» (Звегинцев, 28). Ярким проявлением «смыслового», «означаемостного» подхода к лексике стали дедуктивные схемы идеографических словарей, а также смысловые классификации больших лексических массивов в работах Ж.П. Соколовской, Э.В. Кузнецовой и др.

Важно осознавать, что и тот и другой подходы в рамках субстанциональной лингвистики являются классификационными: в первом случае мы имеем дело с классификацией слов по форме, т.е. по тождеству или подобию означающего (омонимы, отдельные значения многозначного слова, паронимы и т.п.); во втором с классификацией слов — более тонкой и изощренной, в лучших образцах опирающейся на компонентный анализ — по значению.

Используя в данном случае слово «классификация», мы противопоставляем его системному описанию, как начальный этап постижения объекта этапу адекватного описания. Вполне понятно и объяснимо стремление человека, столкнувшегося с необходимостью описания фантастически сложного объекта, каковым является лексикон естественного языка, опереться в своих первых, по необходимости классификационных, шагах на самое доступное для наблюдения — форму слова.

С функциональной точки зрения, лексика (словарный состав, лексикон, словарь) языка представляет собой совокупность средств именования, средств номинации. Нечто сущее должно быть названо для того, чтобы стать фактом человеческого мира. «Назвать», «именовать» означает увидеть в мире, выделить из мира, включить в мир очеловеченный. Именование — необходимая предпосылка коммуникации и регуляции: поэтому существование подсистемы номинации обязательно для языка. Именовать означает соотнести нечто, реалию Универсума с тем или иным элементом идеальной «картины мира» и обозначить

еетем или иным способом экспликации этого элемента. Реалий в мире бесконечное, неисчерпаемое множество. И

имен столько же. Поэтому имена мы как языковой коллектив даём из слов и словосочетаний; иначе нам не хватит ни слов, ни ресурсов нашего мозга: «В отличие от номинации, при которой имя механически прикрепляется к обозначаемому, поименованномупредметуввидеэтикеткииливывески,именованиевязыке всегда содержательно, оно опосредовано мышлением. Процесс и результаты обозначения при помощи языковых единиц связаны с формированием понятий, в которых природные свойства вещей, явлений даны в преобразованной на основе человеческих потребностей форме, в виде снятой предметности, идеально» (Языковая номинация, 7).

Эту мысль очень точно выразила А. Вежбицкая: «язык отражает мир только косвенным образом. Он отражает непосредственно нашу концептуализацию мира» (Цит. по: Семантические типы, 10).

Важнейшим следствием этого постулата является то, что, используя знаки в речи — этом непрекращающемся процессе

именования того, о чем мы говорим; того, что мы говорим о том, о чем мы говорим; того, каково то, о чем мы говорим, и то, что мы говорим о том, о чем мы говорим.., мы обозначаем знаками не непосредственно тот или иной элемент мира, а словно примеряем значение этого знака к той реалии, которую мы хотели бы «здесь» и «сейчас» именовать. Если наблюдаемые нами свойства «этой реалии» совпали с признаками того языкового понятия, которое эксплицируется «этим словом», мы вправе именовать «эту реалию» «этим словом». На самом деле этот акт более сложен, потому что субъект говорения всякий раз выбирает из некоторого множества способов именования «этой реалии», руководствуясь соображениями успешности регуляции.

Именно именующая функция организует в целостность все множество номинативных средств. Язык должен представить в распоряжение говорящего субъекта средства для именования всех бывших, сущих и будущих реалий. Эти средства именования регулятивно предназначены, т.е. каждое из них предназначено для определенной группы позиций номинации: для определенных ситуаций и определенных объектов воздействия. Поэтому язык представляет субъекту говорения множество средств именования «the» реалии и «a» реалии. Организующей их в множество силой является языковой сигнификат, понятие, концепт, представляющий собой итог познания «the» реалии социумом.

Для именования всего сущего в Универсуме человеку никогда не хватит слов. Картина очеловеченного нами мира покрыта редкими островками однословных номинаций. Тьмы смыслов, заполняющие семантическое пространство между этими островками, выражаются словосочетаниями — главным инструментом номинации, находящимся в распоряжении говорящего человека. Это несомненное откровение для субстанциональной лексикологии: сущностная «несинтаксичность» словосочетаний заставляет нас исследовать их вместе со словами. Но каким образом? Какая единица способна интегрировать словосочетания и слова в единое целое — компонент функциональной системы номинативных средств естественного языка?

3.6. Иерархия сем как лингвистическая форма представления идеальной системы

человеческого опыта

Что представляет собой то «знание», та «картина мира» («идеальная система», «человеческий опыт», «концептуализация мира»), которую система номинации призвана эксплицироватьихранить?Изкакихэлементовиединиц(компонентов)она состоит? Какова лингвистическая форма представления этой «картины мира»? Является ли идеальная система человеческого опыта, накопленного в ходе постижения Универсума и воздействия на Универсум, составной частью языка или она есть нечто внешнее по отношению к языку? Каковы действительные отношения идеальной системы и системы номинативных средств?

Можно предположить, что детальное и отчетливое описание того, что есть знание, мы вправе ожидать от направления, которое именует себя когнитивным и основной своей задачей ставит исследование механизмов извлечения, хранения и передачи знаний посредством языка. Однако это предположение слишком оптимистично, что заставляет обратиться к опыту когнитивных по сути семантических исследований конца прошлого, ХХ века.

Начнем с вопроса о том, какова лингвистическая форма представления языковой «картины мира». Способна ли языковедческая наука описать опыт языкового коллектива. Если да, то в какой форме?

Мы исходим из того, что собственно лингвистической формой представления системы языковых понятий является иерархия сем. Очевидно, что этот тезис будет с подозрением воспринят лингвистами, определяющими сему «отсловно», т.е. в качестве компонента значения отдельного слова.

Врамкахразрабатываемойнамимоделифункциональнойсемантики сема понимается несколько иначе, чем в традиционной лексической семантике. Во-первых, сема не является составной частью значения слова; во-вторых, сема не определяется по отношению к отдельному слову: ее адекватное определение возможно только по отношению ко всему словарю естественного языка.

Несколько слов о самом термине: «Из всех наименований элементарных значений в лексикологии и грамматике наиболее употребительным оказался термин “сема”» (Гулыга, Шендельс, 294). Термин привлекателен своей краткостью и отчетливой соотнесенностью с терминами «семантика», «семема», «семантема».

Принципиально важным в определении феномена семы является его закрепленность за уровнем языковой абстракции. По словам Ю.С. Степанова, только на «уровне структуры языка» значение представляет собой «пучок дифференциальных признаков». Сходной точки зрения придерживается Л.А. Новиков, считающий, что семы выделяются на «уровне лингвистического анализа». Принцип уровневой закрепленности сем наиболее отчетливо сформулирован и реализован в работах Ж.П. Соколовской: «На уровне языковой абстракции происходит “расщепление” смысла, выделение в нем компонентов, или сем, которые являются предельными на этом уровне» (Соколовская, 1979, 13).

Сказав, что семы формируют значения слов, мы смешиваем формы существования одной сущности, принадлежащие к разным уровням языка: в означающем знака, принадлежащего уровню нормы, нет и не может быть сем.

Если двигаться к понятию «сема» индуктивно, «отсловно», то можно сказать, что семы в познающем их сознании появляются только тогда, когда оно совершает восхождение к абстракции, переходит на уровень лингвистического анализа. Точнее сказать, семы проявляются, как проявляется тайнопись на белом листе бумаги. Отстаиваемое понимание сущности того феномена, который мы именуем «сема», производно от общей концептуальной схемы: если конечной и единственной целью семантического описания объявляется уточнение содержательных характеристик той или иной совокупности слов, то никакая сила не заставит субъекта такого описания увидеть в семе что-либо, помимо атомарного компонента значения слова. Если на этот же материал мы сможем взглянуть «от системы», «от целостности», то мы необходимо придем к признанию существования «всесловарной» иерархии сем и служащей средством ее экспликации системы средств именования.

В этом случае становится очевидным, что, осуществляя семный анализ и определяя набор сем, присущий конкретному значению,мынестолькоуточняемсмыслслова,сколькоопределяем адрес эксплицируемого им языкового понятия в общесловарной «картине мира», которая, если и может быть описана, то только в форме иерархии сем, которые, конечно же, не изобретаются исследователем семантики, а являются неким арсеналом достаточно «простых идей», открываемых человеком в ходе постижения Универсума и используемых им для строительства идеальной системы знания об этом Универсуме.

Отсутствие в распоряжении современной науки исчерпывающего списка таких «простых идей», которые не стоит смешивать с «семантическими примитивами» А. Вежбицкой, свидетельствует об исключительной сложности задачи и о неготовности лингвистики всерьез приниматься за ее решение. Существенным приближением к решению задачи построения такой иерархии сем являются работы Ж.П. Соколовской.

Собственно лингвистический инструментарий для установления существующего в идеальном «зазначье» человеческого арсенала сем известен достаточно давно — это компонентный анализ, который, правда, не должен (как и сема) пониматься «отсловно»: компонентный анализ — это не приспособление для анализа значения слова; компонентный анализ — специальный лингвистический инструмент для декодирования совокупного языкового означающего, для выявления не данной нам непосредственно языковой «картины мира».

Лучше всего разницу в «отсловном» и системном подходе к семе, компонентному анализу и прежде всего к самой системе номинативных средств языка показывает опыт анализа конкретного лексического материала, а именно интерпретация полученных данных, кардинальным образом отличающаяся в субстанциональной и функциональной семантике.

Рассмотрим ядерную зону лексической группы «руководитель» (Рудяков, 1982). Эта зона формируется семемами «руководитель», «глава = 1 = 3», «администратор», «начальник», «единоначальник», «председатель = 0 = 2», «предводитель», «вожак = 0 = 3», «главарь»... (Система помет, используемая в на-

стоящей работе, требует комментария: индексы справа от семемы обозначают последовательно: а) номер словарного «омонима», б) место семемы в структуре словарного «многозначного» слова, по данным МАС. Представление о значениях этих семем дают толковые словари:

«руководитель» — ‘тот, кто руководит кем-, чем-л. возглавляет что-л.’; ‘человек, направляющий чью-либо деятельность, осуществляющий руководство’; ‘лицо, которое руководит кем-, чем-н.’; ‘человек, руководящий чем-н., возглавляющий что-н., являющийся чьим-н. наставником’;

«глава» — ‘главный, старший над кем-, чем-либо; начальник, руководитель’, ‘руководитель, начальник, старший по положению’, ‘тот, кто руководит, предводительствует, старший по положению, вождь’;

«администратор»—‘должностноелицо,управляющеечем-л.’, лицо, управляющее чем-либо’, ‘должностное лицо, управляющее чем-н.; ответственный распорядитель’; ‘должностное лицо, уполномоченное по управлению чем-н.’;

«начальник» — ‘должностное лицо, руководящее, заведующее чем-н.’;

«единоначальник» — ‘лицо, осуществляющее единоначалие’; «вожак» — ‘тот, кто увлекает за собой других, побуждая к деятельности’; ‘руководитель, организатор, ведущий за собой массы’; ‘руководитель какой-н. организации, общественного

движения, течения’; ‘руководитель’; «главарь» — ‘зачинщик, руководитель, вожак’; ‘руководи-

тель, вожак (обычно неодобрительно)’; ‘зачинщик, руководитель, вожак’; ‘(неодобрит.) зачинщик’;

«председатель» — ‘руководитель некоторых учреждений, объединений, обществ, организаций или их отделов, органов’; ‘название руководителей некоторых коллегиальных учреждений,выборныхорганов,добровольныхобществит.п.’;‘выборный руководитель организации, глава коллегиального учреждения’; ‘название руководителей некоторых учреждений, организаций или их отделов, органов’;

«предводитель» — ‘тот, кто предводительствует, руководит кем-, чем-л.’; ‘вождь, вожак, руководитель’; ‘человек, который

предводительствует, руководит кем- чем-н.’; ‘человек, которому принадлежит руководство чем-н. (какой-н. группой лиц, племенем, войском и т.д.)’.

Компонентный анализ ядра лексической группы позволил выявить следующий набор сем:

а) ‘линейный — функциональный’, б) ‘являющийся высшим для данного объекта/не являющий-

ся высшим для данного объекта’, в) ‘официальный/неофициальный’,

г) ‘единоличный/коллегиальный’.

Полученные данные могут быть использованы двояким образом в зависимости от гносеологической ориентации исследователя. Во-первых, для получения более точных и последовательных определений смыслового компонента значений анализируемых слов, что само по себе важно и ценно. В то же время мы должны осознавать, что подобное использование семной информации типично для «отсловного» исследовательского видения: компонентный анализ замкнут на отдельном слове, на его оппозициях с другими словами.

Иное видение полученных данных становится возможным, если исследователь, идя «от целого», осознает, что, во-первых, исследуемые семемы есть средство выражения скрытой за «миром знаков» идеальной системы, хранящей опыт, накопленный языковым коллективом; и, во-вторых, полученный набор сем «сам по себе», «до» воплощения в то или иное знаковое облачение, представляет самостоятельную ценность как способ описания «картины мира». Простой комбинаторный перебор полученных сем по методике, которую в свое время активно пропагандировал Т.П. Ломтев, поможет увидеть, по сути дела, существующую в системе знания совокупность понятий о руководящих (направляющих деятельность) лицах.

Оказывается, что существуют понятия ‘высший руководитель’, ‘высший линейный руководитель’, ‘высший функциональный руководитель’,‘официальныйвысшийруководительколлегиальный’, ‘неофициальный высший функциональный руководитель’ и т.п.

Оказывается, что существует целая система иерархически упорядоченных, т.е. находящихся в отношениях необратимой

гипонимической взаимосвязи языковых понятий, скрывающаяся за системой номинативных единиц. Полученная иерархия сигнификатов есть фрагмент всесловарной «картины мира», принадлежащей уровню лингвистического анализа. Это и есть человеческая «концептуализация мира», «картина мира» и т.п.

И собственно лингвистический способ получения этого фрагмента — через преодоление сопротивления системы знаков, через выявление сем как лингвистически определяемых компонентов языковых понятий (сигнификатов, концептов) и определение их места в иерархии сем — не должен затенять того факта, что полученный нами каталог семных комплексов есть фрагмент идеальной системы коллективного знания, фрагмент языковой «картины мира».

Абстрагировавшись от целостности знака, от целостности значения, мы пришли к системе односторонних сущностей — языковых понятий, для экспликации которой и существует система номинативных средств естественного языка. Каждая из «ступенек» иерархии сем суть ступень поступательного движения познания, этап в дифференциации интегральной идеи (в нашем случае) руководящего лица; каждый «узел» этой иерархии есть языковое понятие, для выражения которого язык должен предоставить говорящему набор именующих средств: слов и словосочетаний.

Иерархия сем как собственно семантическая форма представления языковой картины мира дает возможность осознать принадлежность понятия системе человеческого знания, уви-

деть предшествующие ему и возникающие на его основе стадии познавательной деятельности социалемы.

Элементарной составной частью языковой картины мира является сема.

Составной частью, единицей языковой картины мира является номинативно предназначенный стратифицированный комплекс сем, имеющий свое постоянное место, некий адрес (который со временем будет иметь некое цифровое выражение, подобное географическим координатам) в общесловарной иерархии сем, для именования которого могут быть использованы термины «сигнификат», «концепт», «языковое понятие» и т.п.

Мы предлагаем, по причинам, которые вскоре станут понятными, именовать эту сущность посредством термина «семантема».

Идеальная система человеческого опыта существует объективно, независимо от сознания исследователя, который не изобретает ее, но открывает, эксплицирует в меру своего таланта и понимания. Объективность бытия человеческого знания закономерно приводит к признанию объективности существования его элементарной частицы — семы. Арсенал сем, находящийся в распоряжении языкового коллектива и используемый им для формирования его «картины мира», не может быть изобретен исследователем семантики; он может быть получен только в результате «декодирования» знаковой системы.

Принципиально для функциональной семантики осознание того, что «картина мира» не является чем-то внешним по отношению к рассматриваемой нами системе номинации естественного языка; что «идеальная система опыта» по самой своей сути является одной из форм существования системы номинации естественного языка — формой существования на уровне языковой абстракции — в собственно языковом «зазначье».

Еще одной формой существования системы номинации (на уровне нормы) является множество знаковых элементов — слов и словосочетаний. Если иерархию сем можно соотнести с ельмслевским планом содержания, то множество знаковых единиц — это план выражения, который, вопреки распространенному мнению, не материален, но двусторонен.

Сказав, что на уровне нормы подсистема номинации языка существует в виде множества знаковых элементов, мы охарактеризовали это множество только «по природе», по субстанциональным качествам. Лингвистическая же (функциональная) сущность этого множества состоит в его предназначенности для номинации. Иначе говоря, главной лингвистической характеристикой конкретного знака является его предназначенность для выражения конкретного сигнификата (концепта, языкового понятия). А значит, знак по своей функции есть представитель, выразитель сигнификата. Если бы функция языка сводилась к передаче информации, то каждый сигнификат выражался бы одним знаком. Однако регулятивность естественного языка об-

условливает необходимость существования вариантов номинации, позволяющих осуществлять воздействие на слушающего в самых разнообразных ситуациях речевого взаимодействия.

По этой причине сигнификату уровня языковой абстракции соответствует на уровне нормы множество знаковых элементов, основное предназначение которых в системе языка заключается в том, чтобы представлять сигнификат в различных ситуациях номинации.

Сигнификат выступает в качестве функционального инварианта по отношению к своим знаковым реализациям, подавляющее большинство которых составляют «свободные» словосочетания (термин «свободные» мы взяли в кавычки потому, что, как будет показано ниже, синтаксическая свобода словосочетания не предполагает свободы семантической: состав словосочетания, отношения между его частями достаточно жестко мотивированы набором сем сигнификата: словосочетание не может включать номинативные элементы, не являющиеся ва-

риантами сем). Таким образом, лингвистический смысл суще-

ствования словосочетания заключается не в бытии синтаксическим устройством, а в выражении «своего» концепта, «своего» сигнификата.

Так, языковое понятие ‘высший линейный руководитель’, формируемое семами ‘лицо’, ‘обладающее неверховной властью’, ‘направляющее деятельность коллектива’, ‘высшее для данного коллектива’ в процессе русскоязычной номинации может быть выражено следующими словами и словосочетаниями:

глава, старший (в ситуации, когда коллектив невелик, когда кол- лектив—этогруппа),главный,голова,главный,главенствующий, возглавляющий, первое лицо, первый руководитель, главный руководитель, высший руководитель; тот, кто возглавляет что-л.; главенствующий где-л. человек, первоначальный человек (пример из «Котлована» Андрея Платонова: «Они ожидали активиста,

как первоначального человека в колхозе, чтобы узнать у него, за-

чем им идти в чужие места») и т.п.

Все эти слова и словосочетания при всем своем субстанциональном разнообразии функционально тождественны: посредствомэтихноминативныхэлементовязыкпредоставляетсвоему

носителю возможность выразить данный сигнификат в самых разнообразных ситуациях регулятивного взаимодействия.

Иерархия сем, являющаяся лингвистической формой представления того феномена, который в науке принято именовать «картиной мира», «опытом коллектива», «знанием коллектива», выступает как подлинно организующее начало множества слов и словосочетаний. Именование прежде всего предполагает соотнесение сигнификата, концепта, языкового понятия с «здесь- сейчас-мной-для-этой-цели» называемой реалией.

Иерархия сем определяет возможность/невозможность номинации, проистекающую от осмысленности/неосмысленности реалии языковым коллективом, от ее включенности/невключенности в систему коллективного опыта.

3.7. Семантема как функциональная единица

системы номинации

Рассматривая язык как орудие регуляции, а лексику как множество средств именования, мы должны пересмотреть и традиционные представления об основной единице лексического яруса естественного языка, которая должна быть, во-первых, функциональной; во-вторых, как следствие, способной интегрировать слова и словосочетания, являющиеся в новой системе представлений не основными единицами соответствующих ярусов, а элементами, т.е. предельными составными частями системы номинации.

К поиску такой единицы подталкивает и опыт рассмотрения фонологического яруса, а именно феномен фонемы — семиотически рафинированного эталонного звука, реализуемого на уровне типов микрополем позиционно чередующихся (т.е. функционально тождественных) звукотипов; при этом идеальный «языковой» звук является функциональным инвариантом, ареализующиеегозвукотипы—функциональнымивариантами, лингвистической сущностью которых является представление, репрезентация соответствующих фонем в типических фонологических позициях.

Если устройство естественного языка изоморфно во всех его подсистемах, то мы вправе задать ряд вопросов: «Вариантами какого инварианта являются слова и словосочетания, изоморфные звукотипам как элементы уровня нормы, уровня типов?», «Какая единица соответствует фонеме в системе номинации?».

Как уже говорилось в предыдущем разделе, составной частью, единицей языковой картины мира является номинативно предназначенный стратифицированный комплекс сем, имеющий свое постоянное место, некий адрес (который со временем будет иметь некое цифровое выражение, подобное географическим координатам) в общесловарной иерархии сем, для именования которого могут быть использованы термины «сигнификат», «концепт», «языковое понятие» и т.п.

Единицей же системы номинации естественного языка мы считаем сложное разноуровневое единство языкового понятия, с одной стороны, и микрополя знаков — слов и словосочетаний, манифестирующих языковое понятие в различных ситуациях номинации, — с другой.

Одностороннее языковое понятие и его двусторонние выразители находятся в отношениях функционального инварианта и вариантов. Как фонема есть гроздь функционально тождественных звукотипов на стебле идеального эталонного семиотически рафинированного звука, так и основная составная часть лексики (понимаемой как множество именующих слов и словосочетаний) представляет собой гроздь знаков на стебле языкового понятия.

Для именования этой единицы мы предлагаем использовать термин «семантема». Система номинативных средств естественного языка есть система семантем.

Несколько слов о термине, который, достаточно редко встречаясь в лингвистических трудах, заметно уступает по употребительности таким терминам, как «сема» или «семема». Чаще всего с его помощью пытались обозначить феномены, освобожденные от «собственно языковой материи». Так, А.А. Уфимцева, иллюстрируя общепризнанное разграничение лексического и грамматического в значении слова, приводит в качестве примера термин «семантема как выражающая идеи», употребляемый

Ж. Вандриесом и Ш. Балли (Аспекты, 61; см. также: Богданов). В работе Ж. Вандриеса «Язык» находим следующее определение: «Под семантемами надо понимать языковые элементы, выражающие идеи, в данном случае идеи лошади и бега; под морфемами же — языковые элементы, выражающие отношения между этими идеями: в данной фразе (лошадь бежит. — А.Р.) то, что бег, ассоциированный с лошадью вообще, относится к третьему лицу единственного числа изъявительного наклонения. Морфемы выражают, следовательно, отношения, устанавливаемые умом между семантемами. Последние — объективные элементы представлений» (Вандриес, 76).

По словам Л.М. Васильева, «...термин «семема» (в том же смысле часто употребляется также термин «семантема») адекватен термину «значение словоформы» (Васильев, 1981, 21).

В.Г. Гак определяет семантему как «ядро значения слова», «­ отражение элемента ситуации» (денотата или референта. — А.Р.) в плане содержания языковой единицы (Гак, 1977, 13). Можно предположить, что семантема у этого автора соотносится с денотативным компонентом значения, «очищенным» от грамматических и коннотативных признаков: «Существительное ветер и безличный глагол дует также тождественны в плане содержания, как дождь и дождит. В связи с этим при сравнении необходимо различать семантему — неизменную смысловую единицу на уровне плана содержания — и лексему — постоянный лексический элемент плана выражения» (Гак, 1977, 14).

Важным этапом в истории термина «семантема», с нашей точки зрения, стали работы Ж.П. Соколовской, в которых наиболее отчетливое выражение получили такие атрибуты понятия семантема, как «собственно лексичность» и «инвариантность». Ж.П. Соколовская определяет семантему следующим образом:

1) единица уровня языковой абстракции; 2) характеризуе­ мая набором сем, расположенных в иерархическом порядке; 3) как инвариант смысла (Соколовская, 1979, 79).

Принимая все названные атрибуты семантемы, мы хотели бы остановиться на последнем — на инвариантности, так как именно в этом пункте мы расходимся с цитируемым автором, взгляды которой на природу инвариантности семантемы иллюстри-

рует следующий пример: единица уровня языковой абстракции семантема ‘красный’ воплощается в семемах «красный», «розовый», «алый», «малиновый» и т.п. Таким образом, инвариант понимается как «имя поля», как вершина родо-видового гнезда — и, самое главное, как вариант субстанциональный.

Вотличие от Ж.П. Соколовской, мы считаем, что инвариантным по отношению к средствам своего выражения является любое языковое понятие, любой сигнификат, включенный

всоциалемную «картину мира» и описываемый набором сем. И ‘красный’, и ‘розовый’, и ‘алый’, и ‘малиновый’ есть суть сигнификаты, хотя и находящиеся на разных уровнях иерархии сем, но имеющие специфические, несовпадающие способы своего выражения: например, семантема ‘бледно-красный’ выражается семемами «розовый», «бледно-красный», по отношению к которым она выступает в качестве инварианта. Наше понимание инвариантности/вариантности функционально: говоря о варианте чего-либо в регулятивно предназначенной семиотической системе, мы должны подразумевать прежде всего варианты выражения, варианты экспликации. В отличие от Ж.П. Соколовской, мы считаем, что в понятие варианта семантемы должны быть включены не только семемы, но и словосочетания, иначе говоря, все номинативные элементы естественного языка.

Рассмотрим в качестве примера семантему ‘неформальный лидер’ (обозначение семантемы (как и других единиц уровня лингвистического анализа) посредством основного варианта может создать иллюзию их тождества; видимо, поэтому В.Н. Сидоров, говоря о фонемах, предлагал называть их совсем немотивированными именами: например, вместо фонема <а> говорить: фонема Семен, про <т> говорить, фонема белка (Цит. по: Панов, 118); сложно, однако, предложить более удобный способ именования единиц этого уровня), которая на уровне языковой абстракции представляет собой стратифицированный набор сем: ‘лицо’, ‘направляющее деятельность’, ‘социальной группы’, ‘на основе авторитета’, ‘неформальной власти’.

Вразличных позициях номинации этасемантема может быть реализована следующими средствам: «лидер», «вожак», «гла-

варь», «неформальный руководитель», «неформальный лидер»,

«руководитель не по праву, а по авторитету», «неофициальный руководитель», «руководитель не по должности, а по способностям» и т.д.

Эти слова и словосочетания функционально тождественны: их функция заключается в экспликации конкретного языкового понятия.

Каждое из этих слов и словосочетаний призвано обслуживать тот или иной круг позиций номинации. Смысл существования этих номинативных элементов в языковой системе заключается в том, чтобы реализовывать данное языковое понятие в различных ситуациях именования. Лингвистическая сущность этих слов и словосочетаний заключается не в их знаковости, а в их бытии вариантами семантемы. Таким образом, язык способен выполнить свою главную обязанность перед говорящим субъектом: предоставить ему средства выражения языкового понятия в максимально широком круге ситуаций номинации.

Фактором, обусловливающим существование множества вариантов семантемы, является разнообразие типовых ситуаций, в которых семантеме «приходится» реализоваться. Совокупность

условий, определяющих осуществляемый говорящим выбор одного из возможных способов экспликации языкового понятия, мы называем позицией.

Говорящий в своей речевой деятельности — «беспрерывном процессе номинации» — сталкивается с необходимостью выразить конкретное языковое понятие. Будучи носителем идиолекта, русскоязычный говорящий располагает арсеналом средств такого выражения — совокупностью вариантов семантемы. В каждом конкретном случае возникает своего рода «кроссворд»: для экспликации семантемы в данной позиции будет избрана та номинативная единица, которая с точки зрения субъекта говорения максимально точно соответствует числу и характеру «клеточек»-признаков, присущих данной ситуации. Аналогия с кроссвордом достаточно наглядна: если в задании к нему мы прочитаем формулировку сигнификата, например, ‘орган зрения’, который необходимо выразить в заданной ситуации, определяемой числом букв, то наши действия будут совпадать с поведением в реальной речевой ситуации: мы попытаемся отыскать

слово с указанным нам смыслом, которое вошло бы в требуемое число клеточек или соответствовало бы заданным параметрам ситуации общения. Если «клеточек» три, это — «око», если четыре — «глаз», и т.д.

Позиция номинации отражает регулятивную предназначенность средств именования, используемых конкретной социалемой. Особое значение данный комплекс прагматических пресуппозиций имеет в условиях развития национальных вариантов русского языка — конкретно-исторических форм существования Русофонии (термин «Русофония» мы используем для именования особого объективно существующего языкового коллектива — общности людей, которая населяет значительную часть нашей планеты, представляя собой надгосударственное, наднациональное, надкультурное, надконфессиональное объединение русофонов — лиц, использующих русский язык для осуществления социального взаимодействия).

Приведем один показательный пример.

В русском языке сегодня существуют номинативные единицы, являющиеся основными разговорными вариантами выражения семантемы ‘сотрудник дорожной правоохранительной службы’: «гаишник», «даишник», «гибэдедэшник» (касательно последнего слова я как человек, всю свою жизнь говорящий на русском языке и преподающий русский язык, не уверен, потому что сегодня я — носитель украинского русского и поэтому не знаю, насколько употребительно это последнее слово в России; может быть, «дэпээсник»?). На мой взгляд, эти слова можно назвать условно «советизмом», «украинизмом» и «россиизмом», так как они присущи соответственно советскому, украинскому и российскому вариантам русского языка. При этом перечисленные термины обозначают не принадлежность к этносу, а принадлежность к определённой стране. Следовательно, есть такие позиции номинации, которые обусловливают существование основного варианта семантемы в силу действия геолингвистических факторов.

Семантемаестьединица(основнаясоставнаячасть,основной компонент) системы номинации. Сема — элемент этой системы на уровне языковой абстракции. Слова и словосочетания — эле-