1 курс / Психология / Работа Стадс Теркел

хотят не учителя, а сторожа. «Миссис Хофман,— говорю я им,— не такая проворная, чтобы быть вам сразу и учи­ телем, и сторожем. Хотите, чтобы я была вашим учителем? С удовольствием. Хотите —• сторожем? Что ж, придется вас сторожить».

Теперь молодые учителя — сторонники большей, как они выражаются, «раскованности». В классе шум, движе­ ние, все делают что хотят. Я не училась работать в таких условиях. Первооснова воспитания — дисциплина. Это ключ к приобретению знаний. Самодисциплина — главное в моей жизни. Я дисциплинирую себя на каждом шагу: поднимаясь с постели утром, гуляя, танцуя, делая заряд­ ку. Без дисциплины нет государства. Попустительства быть не должно. Когда кто-нибудь заходит ко мне в класс и говорит: «Ах, как у вас тихо!» — я знаю, что добилась своей цели.

За все эти годы учительства мне особенно ярко запом­ нилась одна маленькая девочка. Теперь она выросла, ста­ ла прелестной девушкой. Пэм... Она была не то чтобы очень способная, но необыкновенно милая. Никогда не до­ ставляла мне никаких неприятностей. Какая-то особен­ ная. Я и теперь иногда с ней вижусь. Она работает касси­ ром в «Острове сокровищ», самом у нас крупном магазине самообслуживания. Она и сейчас никому не доставляет неприятностей. И каждому дарит улыбку.

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

ЭЛМЕР РУИС

могильщик

Не из всякого человека может выйти мо­ гильщик. Простую яму можно вырыть как попало. Другое дело, когда ты могильщик, тут работа тон­

кая. Раз, помнится, попросил меня один показать ему, как я это делаю. Сам он рыл канализацию. Посмотрел, как я копаю могилу, какая она у меня выходит ровная и акку­ ратная, вижу — понравилось. И то, как-никак человеку в ней лежать. Так что рыть могилы — это целое искусство.

Он помощник бригадира, роет могилы вот уже восемь лет. «Вообще-то я на кладбище, считай, без малого две­ надцать лет». Первые четыре года «я траву стриг, ну и все такое. Думать не думал, что займусь этой вот рабо­ той. Когда-то водил прицеп из Техаса в Чикаго». Он оюенат, у него пятеро детей в возрасте от двух до шестнад­ цати лет. Воскресное утро выдалось холодное, с морозцем.

По нынешним временам могильщик должен уметь об­ ращаться с техникой. Заступ берешь, только чтобы грязь соскоблить. А так он ни к чему. Сейчас мы испытываем новую машину, землеройку. Должна любую мерзлоту брать. Она нас здорово выручает. А когда тепло, граду­ сов так пятнадцать, дело и вовсе нехитрое.

Зато если приморозит, тут уж, будьте уверены, рабо­ тенки хватает. Приходится надевать маску. В холод кожа так горит, словно огонь к лицу поднесли. Судите сами, два-три часа на морозе. Без маски просто нельзя, пропа­ дешь.

211

В прошлом году земля промерзла на тридцать пять дюймов. Тяжелые были похороны. Лед, он ведь как бетон, разницы почти никакой. Бетон, я так думаю, даже подат­ ливей льда будет. Бетон, конечно, штука прочная, но уда­ ришь по нему — и на куски. А по льду надо бить да бить, пока его расколешь. В том году, когда лед до тридцати пяти дюймов доходил, пришлось работать с отбойным мо­ лотком.

Вдень я выкапываю самое большее шесть-семь могил. Это летом. Зимой столько не потянешь. Зимой если четве­ рых похоронил, значит, день был жаркий.

Со снегом работы хватает. На этот случай у нас есть нечто вроде калориферов на древесном угле, на таких от­ бивные да сосиски на пикниках жарят. Отмечаю я, зна­ чит, место, где завтра копать, и насыпаю слой угля по форме гроба. К утру от льда толщиной в пятнадцать дюй­ мов следа не останется. Рабочий день у меня начинается рано, около семи, до похорон надо еще успеть привести участок в порядок. Завтра нам два раза хоронить, в один­ надцать и в час. Так вот и живу.

Встарое время работали вчетвером, по , двое с каждой стороны. Опускали медленно, на веревках. Тяжело им, поди, приходилось, есть ведь люди, в которых верных две­ сти фунтов будет, а я-то знаю, что это такое. Лет пять назад хоронили мы одного, так в нем все четыреста фун­ тов были. На спускной платформе не уместился. Есть у нас, правда, мощный трактор, который, если тросами за него гроб прицепить, можно было приспособить под это дело, да только очень уж нехорошо получилось бы: гроб трактором опускать — это хуже некуда. Надо же ува­ жать... В общем, спустили на руках. Полдюжины нас было.

Засыпать могилу минутное дело — высыпал из ковша земли сколько надо, утрамбовал ее и присыпал чернозе­ мом. Потом мы кладем на место дерн. Через две недели вы и не догадаетесь, что это свежая могила. Ровненько, красиво. Осевшие могилы сейчас редкость.

Вырыть могилу можно за полтора часа, за час сорок пять. Работают всего двое. Один на землеройке или там на скрепере, второй на трейлере, куда ссыпается земля.

Когда нет бригадира, приходится за всем следить са­ мому. И давать указания напарникам, и ровнять могилы,

имного чего еще делать. Особенно бывает туго, когда ктонибудь не является. Взять хотя бы нашего новичка. Па-

212

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

|)опь что надо, только ненадежный. Часто пропадает. Ему года двадцать четыре. Один я тут знаю все досконально.

Обычно я говорю всем, что работаю сторожем. Звучит куда приятнее. На мне лежит уход за парком. В конце дня проверяю, закрыта ли контора и подсобки, не ломают ли чего в парке. А то наведываются сюда всякие, воруют, разбойничают, безобразничают в парке, портят что-ни­ будь. Мальчишки, наверно. Человек солидный никогда бы себе такое не позволил. Пришлось нам поставить несколь­ ко ворот и запирать их на ночь. Раньше никаких ворот не было. У нас тут настоящая изгородь из роз. Ночью сюда можно проехать на машине.

Когда вы говорите людям, что работаете на кладбище, они переводят разговор на другую тему?

Почему же, есть такие, которые интересуются. Особен­ но мексиканцы. Спрашивают, правда ли, что через четырепять лет мы выкапываем мертвецов, а на их место кладем других. Нет, говорю им. Если тут кого хоронят, так на всю жизнь.

Работа как работа. Все равно что у механика или док­ тора. В нашем деле нужно быть на высота, как во время операции. Если ты не знаешь, где сделать надрез, ты все запорешь. Здесь то же самое. Без определенных навыков никак нельзя. Я не о всяких там колледжах. Сам я, к при­ меру, не кончил школы, а все же здесь надо соображать, что к чему. Есть у нас такие, которые работают не пер­ вый год, а до сих пор от них проку мало. Я, признаться, горжусь, когда все у нас идет как по маслу и мистер Бах всех поздравляет. Четыре года назад у бригадира случился инфаркт, и мне пришлось заменить его. Да, уж покру­ тился я в тот год. И могилы надо было копать, и опреде­ лять, кому что делать.

Могильщик — фигура первой важности. Слыхали, на­ верно, о нашей забастовке года два назад в Ныо-Йорке? Двадцать тысяч покойников ждали своего часа, а похоро­ нить их было некому. Цены на похороны тогда подняли, а рабочие прибавки не получили. Ведь жизпь-то какая, все дорожает, уж не знаю, что и будет.

А попробуй не приди я завтра утром, и этот парень тоже — он вообще часто запаздывает, а то и вовсе не при­ ходит. Представляете? В одиннадцать у нас похороны. Покойника подвезли, а где его хоронить?

213

У нас всегда при себе вода и аспирин, а ну как кто в обморок упадет? И еще такие капсулы, зпаете, разби­ ваешь ее и к носу подносишь, нюхательная соль называ­ ется. А под навесами мы ставим обогреватели, чтоб по­ теплей было.

Бывают похороны — прямо за душу берут. Когда ка­ кой-нибудь молоденький. Много мы молодых схоронили. Если ты не бесчувственный, всегда переживаешь, всегда. Помню, хоронил я года два назад мальчонку и девочку, ну совсем ребятишки. Вот грустные были похороны, одни подростки тогда пришли. Я уже привык к тому, что каж­ дый день у меня похороны. Конечно, приятного мало, но по-настоящему переживаешь, когда хоронишь ребенка. Тут в самом деле разбирает.

Как правило, я ношу темные очки. Без них не выхо­ жу. И вот почему: по глазам в первую очередь видно, что расчувствовался. Поэтому я и хожу в темных очках.

Я уже привык к слезам, каждый день видишь людское горе. Но иногда, бывает, особенно убиваются, всё никак поверить не могут. Есть такие, что не в силах смириться. А я так мыслю: раз помер человек, ничего не попишешь, остается только с этим смириться. Не захочешь — только жизнь себе испортишь, весь изведешься. Вообще говоря, сейчас люди все это легче переносят. Жалеют, конечно, че­ ловека, но не так, как бывало.

А на иных похоронах и не скажешь, что люди печа­ лятся. Это народ особенный. Похоже, они скорее радуют­ ся — и не в псалмах тут дело,— потому как отмучился че­ ловек в этом мире. Умер и отдыхает себе теперь уже на­ веки. Часто спрашивают: «Как вы все это выдержива­ ете?» Интересуются, со спокойным ли сердцем хороню я людей. Но ведь, если задуматься, что может быть в жизни естественней, чем похороны.

Мне здесь очень нравится, а уж летом — говорить не приходится. Неужто в каком-нибудь цеху или в конторе лучше? Весь день на воздухе, а какая красота! Когда ско­ сят траву, такой запах — умереть можно. Зима пролетает быстро, и не заметишь.

Когда я кончаю работу, я о ней забываю. Да и не до того мне, я очень люблю музыку, так что все свободное время слушаю пластинки и сам играю. Так и провожу свой досуг. Я не пыо, не курю. Играю на фаготе, на ги­ таре. И еще не аккордеоне. Все хотел стать музыкантом.

214

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

НОРА УОТСОН

редактор

Рамки нашей службы узки для нас. Не толь­ ко работа на конвейере не удовлетворяет

духовных потребностей человека. Даже в такой работе, как моя, желание по-настоящему вложить душу моментально оборачивается саботажем. Но не всякий решится на сабо­ таж. Следовательно, надо работать, не вкладывая душу. Я сознательно отношусь к своей работе лишь как к сред­ ству существования, в остальном сознание полностью ис­ ключено из процесса труда.

Деловой мир, где я работаю, все больше возмущает меня. Работой можно увлечься, когда она дисциплинирует, когда в ней решаются важные проблемы, когда она стано­ вится смыслом жизни. Человеку свойственно находить в своем труде определенные моральные ценности, а с точ­ ки зрения общества это недопустимо. Ты как одержимый ищешь в работе стимулы, а их нет в ней, хочешь отдаться ей целиком, а это никому не нужно. И в конце концов ты либо выпадаешь из общего ритма работы, либо смиряешь­ ся, приспосабливаешься. Я, например, теперь очень спо­ койно отношусь к тому, что я делаю и что мне еще пред­ стоит сделать.

Ей двадцать восемь. Она штатный автор в фирме, вы­ пускающей санитарно-просветительную литературу. До этого работала редактором в журнальной корпорации.

Родом она из маленького городка в горах на западе Пенсильвании. «Мой отец был священник. В этом занятии при всей моей антипатии к нему было одно достоинство: отец избрал его по призванию. Для него работа не означала

216

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

прийти утром и пробить карточку на табельных часах, она была делом всей его жизни. Я убеждена, что именно такой должна быть работа. С детства я готовила себя к тому, чтобы стать учительницей, и только на последнем курсе колледжа поняла, что представляет собой бесплатная сред­ няя школа. В маленьком городишке в горах на многие вещи смотришь по-иному...

Отец у меня со странностями, но зато он всегда был са­ мим собой. Он считал профессию священника очень важ­ ной, даже называл ее «заветом божьим». Семью он держал в черном теле. С матерью обходился очень сурово, не го­ воря уже о нас, детях. Что он только над нами не вытво­ рял, истязал чуть ли не до смерти, и только для того, что­ бы даже дома оставаться истинным священников. Днем, вечерами, по субботам и воскресеньям неустанно навещал своих прихожан — врачевал больных целебными мазями, внимал их жалобам на судьбу. Правда, он не отличался та­ кой oice отзывчивостью по отношению к собственной семье. Но ведь он считал себя духовным пастырем своей общи­ ны, и это ему недешево обходилось. Он просто не мог жить иначе. До поздней ночи не ложился — доставал проповеди Уэсли, или Спэрджена, или еще чьи-нибудь и просижи­ вал часов до трех, пока не засыпал над ними. Все читал свои проповеди, никак остановиться не мог». (Смеется.)

Стены своего кабинета я оклеила рекламными плака­ тами, принесла ультракоротковолновый приемник и свою любимую фарфоровую лампу; время от времени приношу свежие цветы. В нашем ужасном здании я одна сижу к окну лицом, у остальных столы развернуты к двери. Та­ ким образом, я отгораживаюсь от всего и всех. Свое время я четко распределила: часика два поработаю, а потом дрем­ лю себе потихоньку. (Смеется.)

Чем меньше меня тревожат, тем лучше у меня идут дела. Мой босс иногда заходит и говорит: «Я знаю, вы очень загружены, но нельзя ли вас попросить сделать то-то

ито-то, очень срочно, недели через три». Чтобы справить­ ся с заданием, мне достаточно двух часов. Итак, я откла­ дываю дело в долгий ящик и достаю в положенный срок. Когда я поступила на работу, то приходила раньше всех

изасиживалась допоздна. Я прочитывала буквально все, что касалось моей темы. Я лезла из кожи вон, чтобы сде­ лать все безупречно, и просила дать мне как можно боль­

217

ше работы. Потом я почувствовала, что выбилась из ритма, плыву против течения.

Мои сотрудники, такие же неглупые и добросовестные люди, как я, уже поняли, что их старания бессмысленны, и решили на все махнуть рукой. Сознательно или бессо­ знательно, они стараются ограничивать свои рабочие часы. После обеда часа три играют в карты, принимают солнеч­ ные ванны или находят какой-нибудь менее вызывающий способ убить время. Я твердо усвоила: если не хочешь ис­ портить себе карьеру — не выкладывайся на работе. Стои­ ло мне перестать «выкладываться», и произошло самое по­ разительное: я сразу приобрела определенный вес в гла­ зах людей и теперь чертовски быстро продвигаюсь по службе.

У меня отдельный кабинет и личный секретарь. Пона­ добится мне книжный шкаф — пожалуйста, картотека — для меня заводят картотеку. Захочу сидеть дома — сижу дома. Вздумаю ходить по магазинам — иду по магазинам. Такой чудесной работы у меня еще никогда не было, и тем не менее я ее презираю.

Яслужила официанткой, служила секретаршей, но там

яи не думала работать в полную силу, ведь, если офи­ циантка трудится как заведенная, она наверняка зарабо­ тает радикулит. Другое дело — писать или редактировать:

здесь усердие только оттачивает ум. А что может быть лучше! Мне, как никогда, хотелось именно в это дело вло­ жить душу, всю энергию, все мои способности, но не тутто было. С меня спрашивают меньше, чем я могу дать. Я создаю видимость работы. Пишу только по заказу. Во всех интервью о моей работе — если не считать сегодняш­ него — я говорю: «Пожалуйста, могу вам показать то, что я пишу, но статьи, которыми я горжусь, фирма не публи­ кует1».

Мне стыдно, что я на такой должности, а с меня не тре­ буют настоящей работы. Это унизительно, потому что я вынуждена делать то, чем никогда бы не стала заниматься по своей воле, иначе говоря, попусту тратить время. Уве­ ряю вас, это не душеспасительная болтовня. Я вовсе не желаю, чтобы из меня выжимали все соки. Просто я со­ знаю, что торчу здесь как пень и именно за это мне пла­ тят. Можно, правда, сидеть и читать книжки. Но тогда всякий раз, уходя со службы, испытываешь угрызения со­ вести, словно совершил что-то незаконное. Меня купили.

218

Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/

Купили на восемь часов в день. А как меня используют эти восемь часов — не мое дело. Понимаете?

Меня будто кто-то пристроил на тепленькое местечко, а мне это не по нутру. Страшно подумать, до чего у нас на службе всем на все наплевать. Они без конца берут выход­ ные дни, не появляются, даже не звонят. Они приспосо­ бились гораздо лучше, чем я. У нас испокон века свобод­ ное посещение. Я этого не одобряю, потому выбрала иной путь. Это все равно что жить на пособие по безработице. В сущности, в этом нет ничего постыдного, но вынужден­ ное безделье просто невыносимо. Я чувствую себя не в своей тарелке. Меня это бесит. Они не имеют права уни­ жать меня, обращаясь как с ненужной вещью.

Что ни говори, а в профессии моего отца есть одно хо­ рошее качество. Он доказал мне, что работа может быть неотрывна от жизни. Для него дом тоже был работой. При­ ход — это своего рода учреждение, которое включает в себя нею округу. Вот если бы меня работа так захватила, что мне бы хотелось приносить ее домой по вечерам!

Нельзя сказать, что сотрудники у нас — болваны. Ин­ теллигентные люди, они, как и я, попались на приманку, использующую их человеческие слабости,— вот что страш­ но. Но я сумела достичь самого разумного компромисса. Если бы не надо было зарабатывать на жизнь, я бы снова пошла учиться. Возмутительно, что при таком уровне культуры образование —. это привилегия, за которую при­ ходится платить.

Хочу рассказать об одном сотруднике; наши кабинеты были рядом. Ему было шестьдесят два, и его уволили. Он поступил в фирму в сороковые годы, присмотрелся и за­ явил: «Ладно, буду бить баклуши. Если вы хотите, чтобы я занимался этой ерундой, пожалуйста. Чего ради мне пу­ тать вам все карты и соваться со своими идеями». Но в один прекрасный день власть переменилась, и кто-то, на­ ткнувшись на него, заметил: «Господи, да он же не внес ничего нового. Его представления устарели. Нам такие не нужны». И его вышвырнули вон без пенсии, даже без выходного пособия. Взяли и уволили человека в шестьде­ сят два года. Он много лет играл в эту игру и в конце кон­ цов оказался без гроша.

Обычный бездельник время от времени может вникать лишь в содержание работы, бездельники, которых я назы­ ваю «политиками», чувствуют ее стиль. И мне кажется,

219