1 курс / Психология / общая психология

образу его отца, хотя нетрудно было выяснить, что дипломатическое поприще и карьера нашего пациента фрустрировали33, если можно так выразиться, его стремление к смыслу. <...>

В действительности, однако, человека не побуждают влечения, а притя­ гивают ценности. Лишь насилие над языком допускает применительно к цен­ ностям такие выражения, как «влекомый» или «движимый» ими. Ценности не толкают меня, а притягивают. Я выбираю свободу и ответственность ради осу­ ществления ценностей, я решаюсь на осуществление ценностей, я открываю себя миру ценностей, но влечение, внутренняя побудительная сила здесь ни при чем. Конечно, не только психическое, но и духовное имеет свою динамику; эта динамика основывается, однако, не на побуждении влечений, а на стремлении к ценностям. Это духовное стремление к смыслу включает в себя на психическом уровне влечения как источник энергии. <...>

Выше речь шла о том, что ответственность, которую экзистенциальный анализ помещает как раз в центр своего поля зрения, не сводится к простой свободе постольку, поскольку ответственность всегда включает в себя то, за что человек каждый раз несет ответственность. Как выясняется, ответственность подразумевает (также в отличие от простой свободы) еще что-то сверх того, а именно то, перед чем человек несет ответственность. Пока же, однако, мы стоим перед вопросом, содержится ли вообще в человеческой ответственности это «перед чем». Пока я не включил в рассмотрение «перед чем» человеческой ответственности, я имею право говорить лишь то, что данный человек в состоя­ нии отвечать за свои поступки, что ему может быть что-то вменено в ответствен­ ность, но не то, что он ответствен за них; ведь ответственность человек всегда несет не только за что-то, но и перед чем-то. <...>

Инстанция, перед которой мы несем ответственность, — это совесть. Если диалог с моей совестью — это настоящий диалог, то есть не просто разговор с самим собой, то встает вопрос, является ли совесть все-таки последней или же лишь предпоследней инстанцией. Последнее «перед чем» оказывается возмож­ ным выяснить путем более пристального и подробного феноменологического анализа, и «нечто» превращается в «некто» — инстанцию, имеющую облик лич­ ности. Более того — это своеобразная сверхличность. Мы должны стать послед­ ними, кто не решался назвать эту инстанцию, эту сверхличность тем именем, которое ей дало человечество: Бог. <...>

Что следует из того, что Бог выступает как невидимый свидетель и наблю­ датель? Актер, стоящий на подмостках, точно так же не видит тех, перед кем он играет; его ослепляет свет софитов и рампы, а зрительный зал погружен в темно­ ту. Тем не менее актер знает, что там, в темном зале, сидят зрители, что он играет перед кем-то. Точно так же обстоит дело с человеком: выступая на подмостках жизни и ослепленный сверкающей на переднем плане повседневностью, он все

33 ...фрустрировали... его стремление к смыслу — иначе говоря, препятствовали этому стрем­ лению. — Ред.-сост.

https://t.me/medicina_free

же мудростью своего сердца всякий раз угадывает присутствие великого, хоть и незримого наблюдателя, перед которым он отвечает за требующееся от него осуществление его личного конкретного смысла жизни. <,„>

[Проблема истинности смысла]

<,„> Действительно, человек свободен и ответствен. Но его свобода конечна. Человеческая свобода — это не всемогущество. И человеческая мудрость — это также не всезнание. Человек никогда не знает, истинен ли смысл, который он принял для себя. И он не узнает этого даже на смертном одре. Ignoramus et ignorabimus — мы не знаем и никогда не узнаем, как сформулировал это однажды Эмиль Дюбуа-Реймон34, хотя и в совершенно ином контексте, в контексте пси­ хофизической проблемы.

Но чтобы не противоречить своей человечности, человек должен безуслов­ но подчиняться своей совести, хотя он и сознает возможность ошибки. Я бы сказал, что возможность ошибки не избавляет его от необходимости пытаться.

Как сказал это Гордон У. Оллпорт35, «мы можем быть одновременно уверены наполовину, но преданны всем сердцем»36.

Возможность, что моя совесть ошибается, подразумевает возможность, что совесть другого может быть права. Это влечет за собой смирение и скром­ ность. Если я хочу искать смысл, я должен быть уверен, что смысл есть. Если же, с другой стороны, я не могу быть уверен в том, что я найду его, я должен быть терпимым. Это никоим образом не подразумевает какого бы то ни было индифферентизма37. Быть терпимым — не значит присоединяться к верованию другого. Но это значит, что я признаю право другого верить в его собственную совесть и подчиняться ей.

Из этого следует, что психотерапевт не должен навязывать ценностей пациенту. Пациент должен быть направлен к своей собственной совести. И если меня спро­ сят — как часто спрашивают,— следует ли поддерживать такой нейтралитет даже по отношению к Гитлеру, я отвечу утвердительно, потому что я убежден, что Гитлер никогда не стал бы тем, чем он стал, если бы он не подавил в себе голос совести.

Само собой разумеется, что в случае крайней опасности психотерапевт не должен быть привязан к своему нейтралитету. Перед лицом суицидального ри­ ска вполне законно вмешаться, потому что только ошибающаяся совесть мо­ жет приказать человеку совершить самоубийство. Это утверждение согласуется с

34Дюбуа-Реймон (Du Bois-Reymond) Эмиль (1818—1896) — немецкий физиолог, ассистент

И.Мюллера. После преждевременной смерти И. Мюллера сменил его на посту профессора анатомии и физиологии Берлинского университета. — Ред.-сост.

35Оллпорт (Allport) Гордон Уиллард (1897—1967) — американский психолог. — Ред.-сост.

36См.: Allport G. W. Psychological models for guidance // Harvard Educational Review. 1962. Vol. 32. P. 373.

37...индифферентизма — т.е. безразличия. — Ред.-сост.

https://t.me/medicina_free

моим убеждением, что только ошибающаяся совесть может приказать человеку совершить убийство, или, если снова упомянуть Гитлера, геноцид38. Но и по­ мимо такого предположения, сама клятва Гиппократа заставит врача удерживать пациента от совершения самоубийства. Я лично с радостью принимаю на себя ответственность за то, что был директивным, предлагая жизнеутверждающее мировоззрение, когда работал с суицидальным пациентом.

Как правило же, психотерапевт не будет навязывать пациенту ту или иную мировоззренческую позицию. Логотерапевт не составляет исключения. Ника­ кой логотерапевт не будет утверждать, что у него есть ответы. Ведь не логотера­ певт, а «змей» «сказал женщине: “Вы будете как Бог, знающий добро и зло”»39. Никакой логотерапевт не будет притворяться, что он знает, что ценно, а что нет, что имеет смысл, а что нет. <...>

[Фатализм невротика]

Свобода принятия решений, так называемая свобода воли, для человека непред­ убежденного есть нечто само собой разумеющееся; он непосредственно ощуща­ ет себя свободным. Человек же, серьезно сомневающийся в свободе своего во­ леизъявления, либо безнадежно поддался влиянию философии детерминизма, либо болен параноидной шизофренией40; в последнем случае ему кажется, что воля его «скована» кем-то извне. Фатализм невротика проявляется в том, что свобода воли как бы скрыта от него; невротик сам себе не дает реализовать соб­ ственные возможности, он сам мешает себе быть таким, каким он «может быть». Вследствие этого он сам искажает свою жизнь. Если мы утверждали вначале, что быть человеком означает быть непохожим на других, то теперь мы должны выразить эту формулу иначе: быть человеком — значит не только не походить на других, но также уметь становиться непохожим, т.е. уметь изменяться.

Свобода воли противостоит судьбе. Ведь судьбой мы называем то, что по сути своей отрицает человеческую свободу, судьба — это то, что лежит за преде­ лами как власти человека, так и его ответственности. Однако никогда не следует забывать, что вся свобода человека находится в зависимости от его судьбы, по­ скольку свободой этой человек пользуется в пределах своей судьбы и именно благодаря свободе он на эту судьбу воздействует.

38Геноцид — истребление отдельных групп населения по расовым, национальным или ре­ лигиозным признакам. — Ред.-сост.

39Здесь автор цитирует Ветхий завет, а именно описание грехопадения Евы, когда вопло­ тившийся в змея дьявол дал ей запретный плод с дерева познания добра и зла. — Ред.-сост.

40Параноидная шизофрения — одна из форм шизофрении, главными симптомами которой являются бред (преследования, величия, ревности и др.) и соответствующие галлюцинации. При этом в остальных аспектах жизнедеятельности больной может выглядеть как нормаль­

ный. — Ред.-сост.

https://t.me/medicina_free

Целостность прошлого — именно потому, что в нем уже ничего нельзя из­ менить, — составляет основу человеческой судьбы. То, что прошло, становит­ ся принципиально неизменным. И тем не менее человек обладает некоторой свободой даже по отношению к собственной судьбе, воплощенной в прошлом. Конечно, прошедшее во многом определяет и объясняет настоящее, однако ни­ как нельзя представить себе будущее, которое определялось бы исключительно прошлым. В этом заключается ошибка, типичная для фаталистической позиции невротика, который, вспоминая свои прошлые неудачи, заключает, что его не­ удачная, несчастная судьба определяет и оправдывает все его возможные буду­ щие ошибки. На самом деле ошибки прошлого должны служить плодотворным материалом для формирования более совершенного, «лучшего» будущего; из собственных промахов необходимо извлекать уроки. Человек волен занять чисто фаталистическую позицию по отношению к своему прошлому или, наоборот, чему-то учиться на опыте прошлого. Никогда не поздно учиться, но и никогда не рано: учиться всегда «самое время», чему бы мы ни учились. <...>

Заслуга психоанализа в том, что он сумел отчетливо выделить детерминиро­ ванный характер психических процессов, их предопределенность, рассматривая все душевные события как неизбежный результат определенных более или ме­ нее необходимых «механизмов». Однако любой непредубежденный наблюдатель не может не признать того простого факта, что наши инстинкты, так сказать, лишь «формируют предложения» к поведению, тогда как наше «Я» принимает решение, что в конце концов делать с этими предложениями. Именно наше «Я» способно решать — и совершать свободный выбор; именно «Я» выступает субъектом желания: «Я хочу». И так происходит всегда — независимо от того, куда нас «влечет» сумма бессознательных побуждений — «Оно».

Сам Фрейд был вынужден допустить, что «Эго» («Я») по сути своей проти­ востоит инстинктам, составляющим подсознательное «Оно». С другой стороны, он пытался вывести «Эго» из инстинктов. Несостоятельность подобного под­ хода аналогична тому, как если бы в ходе судебного разбирательства адвокат, закончив свою защитную речь, оказался вынужденным занять место обвинителя и вести дело против самого себя. Эрвин Штраус41 давно уже доказал, что сила, которая подчиняет себе инстинкты и управляет ими, не может сама быть выве­ дена из инстинктов. А Шелер42 охарактеризовал психоанализ как интеллектуа­ льную алхимию, которая настаивает на возможности превращения сексуальных инстинктов в нравственные побуждения.

Конечно же, «Эго», как воплощение воли, принимающей решение, неиз­ бежно нуждается в энергии инстинкта. Однако «Эго» никогда не может ока­ заться просто пассивно «влекомым». Плавать под парусом — это не значит от­ дать корабль на волю ветра; напротив, искусство моряка-парусника как раз и

41Штраус (Straus) Эрвин (1891 — 1975) — немецко-американский философ, психиатр и психолог. — Ред.-сост.

42Шелер (Scheier) Макс (1874—1928) — немецкий философ и социолог. — Ред.-сост.

https://t.me/medicina_free

заключается в его способности использовать ветер так, чтобы он гнал корабль в нужном направлении, так что хороший моряк может править даже против ве­ тра. Опасность психоаналитической концепции человеческой инстинктивности состоит в том, что она в конечном итоге приводит к фатализму. Как бы там ни было, невротические больные прежде всего предрасположены к слепой вере в неизбежность судьбы.

Изначальное слабоволие — это выдумка, не существует такой реальности. И хотя невротик склонен приписывать независимый статус силе воли, она сама по себе не остается чем-то застывшим или раз и навсегда данным. Напротив, сила воли определяется ясностью и глубиной понимания собственных целей, искренностью принимаемых решений и в немалой степени — навыками при­ нятия решений (которых невротическим больным особенно не хватает). До тех пор, пока человек будет продолжать постоянно и совершенно неоправданно напоминать себе перед каждой попыткой совершить усилие, что она может ока­ заться неудачной, он вряд ли преуспеет в своих усилиях — хотя бы потому, что ему не захочется разрушать собственные ожидания. <...>

На невротических больных-фаталистов сильное впечатление производят идеи «индивидуальной психологии»43 (причем они эти идеи понимают невер­ но и, как следствие, неверно их используют), в результате чего они склонны винить условия своего существования в детстве, полученное ими воспитание и образование в том, что все это «сделало» их такими, какие они есть, и, таким образом, предопределило их судьбу. Такие люди пытаются оправдать слабости своего характера изъянами биографии. Они принимают эти слабости как нечто раз и навсегда данное, вместо того чтобы понять следующее: раз в детстве и юности они находились под воздействием столь неблагоприятных условий, это тем более их обязывает взять себя в руки и заняться самовоспитанием. Один пациент, доставленный в психиатрическую клинику после попытки совершить самоубийство, ответил на увещевания своего психотерапевта: «Ну что я могу здесь сделать? Я как раз тот самый типичный “единственный ребенок”, о ко­ тором пишет Адлер».

Мораль «индивидуальной психологии» (если ее правильно понимать) должна требовать от каждого человека освобождаться от типических ошибок и слабостей, под влиянием которых он — в результате своего воспитания — все еще находится, освобождаться настолько, чтобы уже не иметь на себе клей­ ма «единственный ребенок» или какого-нибудь еще, в зависимости от каждого конкретного случая. Фатализм невротика представляет собой еще одну неяв­ ную форму бегства от ответственности. Такой невротик предает свою неповто­ римость и непохожесть на других, ища прибежища в типичности и цепляясь за судьбу, которую якобы нельзя изменить. И в данном случае неважно, каков конкретно этот тип, законам которого человек, как он считает, обязан следовать:

43Индивидуальная психология — особое направление психоанализа, созданное учеником

3.Фрейда Альфредом Адлером (1870—1937). — Ред.-сост.

https://t.me/medicina_free

тип ли это характера, расовый или классовый тип — иными словами, какую судьбу имеет в виду человек: психологическую ли (коллективную), биологиче­ скую или социальную.

«Закон» («индивидуальной психологии»), которому «подчинялся» вышеу­ помянутый пациент (воспринимающий себя единственным ребенком), имеет действие лишь теоретически для человека, далекого от психологии, практически же, в действительности этот закон действует до тех пор, пока его истинность принимается как должное, до тех пор, пока в законе этом человек видит не просто факт, но судьбу, — а это уже фатализм. Неправильное воспитание нико­ го не оправдывает; последствия его необходимо преодолевать сознательными усилиями. <...>

[Смысл жизни и природа человека]

Понятие ответственности включает в себя представление о долге, обязательстве. Человеческий долг, однако, может быть понят только в контексте категории «смысла» — специфического смысла человеческой жизни. Вопрос о смысле представляет первостепенный интерес для врача, когда он сталкивается с пси­ хическим больным, которого терзают душевные конфликты. Однако не врач поднимает этот вопрос — его ставит перед ним сам пациент.

В явном или неявном виде этот вопрос присущ самой природе челове­ ка. Сомнения в смысле жизни, таким образом, никогда нельзя рассматривать как проявления психической патологии; эти сомнения в значительно большей степени отражают истинно человеческие переживания, они являются призна­ ком самого человечного в человеке. Так, вполне возможно представить себе высокоорганизованных животных даже среди насекомых — скажем, пчел или муравьев, — которые во многом превзошли человека по части организации сво­ их сообществ. Но невозможно представить, чтобы подобные создания задумы­ вались о смысле собственного существования, сомневаясь, таким образом, в нем. Только человеку дано обнаружить проблематичность своего существования и ощутить всю неоднозначность бытия. Эта способность сомневаться в значимо­ сти собственного существования значительно больше выделяет человека среди животных, чем такие его достижения, как прямохождение, речь или понятийное мышление.

https://t.me/medicina_free

рем (вот такое «Я» — «Оно»), Так где же здесь «либо — либо», когда получается одно и то же, и никакого выбора нет. Постепенно, скрепя сердце (и «скрипя» рассудком), герой чувствует, понимает различие социального и культурного: то, что им здесь, на диком острове — можно, то ему вообще, в том числе здесь — уже нельзя. Человеку нельзя (не выйдет) убить себе подобного, ибо это подобно само-убийству.

Но тогда ему открыт путь к пониманию универсальности этого принципа. Заброшенный в цветущую пустыню странник может понять, что здешние суще­ ства, омерзительные по частным своим привычкам, есть подобные ему — люди, соблюдающие — согласно месту, где (и когда) живут — тот же культурный запрет. Их каннибализм (в отличие от правил дорожного движения в нашем городе) выдержит предельное испытание. На самом деле, по-своему культурные посе­ тители (туземцами их здесь не назовешь) острова не совершают убийства себе подобных, но забивают социально чуждую нелюдь, отличную от себя. Тот же принцип «Не убий», подкрепленный важным природным, пищевым ограниче­ нием3, реализуется в традиции как символ социального единства. Тень развея­ лась: они (уже не с большой буквы) такие же люди, как и он. Значит, в принципе и среди них — равно Тех и Других (а не только пленников, с которыми хотелось бы договориться, как с будущим Пятницей) тоже может возникнуть странный, отказавшийся от социального долга «палач», рука которого дрогнет над отнюдь не невинной «жертвой».

И тогда он — гражданин мира, человек культурный — наверное, вспомнит, что еще на своей родине видел трагедию некоего Шекспира о двух по-своему почтенных, враждующих в городе Вероне кланах, и о том, как два юных их пред­ ставителя полюбили друг друга и нелепо затем погибли. Так чем же станет их любовь и смерть для каждого из членов того и другого клана: поучительным архаичным символом недопустимости «межкультурных» связей или прецеден­ том культуры современных обществ, к которому следует как-то отнестись? Раз можно выйти из общей трудовой семьи для обретения собственной профессии, то в принципе можно выйти из разных, даже враждебных семей для создания дружной собственной. Но если теперь уже в том и другом клане (они — равны) появятся противники и сторонники «феномена Ромео и Джульетты», то на смену былому противостоянию «Мы» и «Они» придет война гражданская (и мировая), проникающая внутрь каждого — враждебная встреча «Я» с «Оно (Тенью)».

В заключение перечислим по крайней мере три основные характеристики развитой личности.

3 И если бы он, побежденный, вскричал бы в последний миг перед их жадными глазами, что его есть нельзя, то они бы лишь удивлялись («Почему нельзя?»), отнюдь не нарушая своих пищевых табу. Все они, архаичные, понимают (чуют), что есть можно и что нельзя. Но, кто знает, быть может и кто-то из них (тот же Пятница), посмотрев на чужие места, сообразит, что нам, современным, есть-то подчас приходится все («о, всеядные дикари!»), и относительность пищевых (социальных) запретов делает их несущественными, а вот забить человека — вообще нельзя (это убийство), ибо теперь он тебе подобен.

https://t.me/medicina_free