6 курс / Кардиология / История_эпидемий_в_России_От_чумы_до_коронавируса
.pdfВ1796 г. на основании докладов Андреевского, а также, очевидно, сочинений Эшко, Ножевщикова, Петерсона и Гамалеи, Медицинская коллегия издала «Краткое описание сибирской язвы, содержащее предохранительные и врачевательные средства, в пользу простого народа, выбранное из основательных примечаний и опытов в Медицинскую коллегию присланных»[455]. Это было научно-популярное сочинение, рассчитанное на широкий круг читателей, и поэтому главное внимание уделялось сведениям о предохранительных и «врачевательных» средствах, рекомендованных в то время при этом заболевании. В сочинении указывалось, что для борьбы с сибирской язвой профилактика гораздо важнее терапии: «К достижению сего предмета двоякий образ средств находится: предохраняющий и подающий исцеление язвою зараженным; но как известно, что несравненно легче предупреждать причины язвы, нежели исцелять зараженных уже оною».
Восновном рекомендуемые предохранительные мероприятия сводились к следующему: «Во всех домашних принадлежностях наблюдать всякую чистоту и около себя посредством бань и частым обмыванием всего тела чистою речною или из колодцев доброго качества водою; в домах всегда держать сухо, а в ясные сухие дни двери и окна раскрывать;…животных зимою в избах не держать, курить фитилем, холстом, сосновым хворостом… беречься от употреблении молока и мяса занемогшей скотины».
При вспышке эпизоотии рекомендовалось: во-первых, «пресечь всякую торговлю и мену скотом на границах с киргизцами производимые»; во-вторых, «без всякого промедления» отделять зараженный скот от здорового; в-третьих, «палый скот, не снимая с него кож, зарывать в землю глубоко», подальше от пастбищ, озер, дорог и селений. При стадах должны были находиться надежные пастухи, «искусившиеся в познании болезни по самым первым наружным признакам».
Считалось также целесообразным побуждать сибирских жителей к использованию при запашке земли и других тяжелых работах быков вместо лошадей, так как думали, что быки менее восприимчивы к сибирской язве. Кроме того, полагали, что болезнь «с меньшею удобностью» переходит с одного вида животных на другой.
Запрещалось кормить скот недавно скошенной, свежей травой, но лишь «высушенною надлежащим образом… Особливо должно избегать тумана и росы». «Збруи на здоровую лошадь не класть той самой, которая употреблена была на зараженной, пока не выветрится». Было предложено также осушать «гнилые и мокрые места» посредством рытья около них каналов или же посредством других «выгодных к тому способов». В расположенных близко от селений прудах и озерах запрещалось мочить лен, коноплю, «снятие со скотов» кожи, а также «мыть всякую нечистоту». «Берега содержать в добром порядке», очистив их от набросанного навоза. «Где нет в селениях речек, здоровую воду имеющих, копать нарочитой глубины и в надлежащем месте колодцы». Находящиеся поблизости от селений болотистые места было предложено обнести оградою, «чтоб тем самым выпускаемому скоту пресечь из оных пить и в близости паству иметь».
В общем наилучшим профилактическим мероприятием считалось «восприять… весьма надежные меры, служащие к поправлению и обработаиию природной дикости местоположения, озерами и болотами покрытого». Если же выполнить этого «в самой
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
точности» было невозможно, то предполагалось переселить жителей «из мест низких и болотистых в сухие, гористые и проточными реками изобилующие».
Исходя из мысли, что главной причиной «сибирской болезни» является «худое и весьма бедное» в течение всей зимы содержание скота, рекомендовалось в качестве профилактического мероприятия не выгонять скот на зиму в поле, но содержать его в селениях на заранее заготовленных кормах, под хорошей защитой от стужи и ненастья, «со строгим наблюдением на месте его содержания чистоты».
Таким образом, большинство выработанных профилактических мер нельзя не признать рациональными[456].
О том, насколько «тамошнее правительство» усердствовало в проведении предложенных Медицинской коллегией профилактических мер против сибирской язвы, у нас сведений нет.
Часть четвертая. XIX век и первые десятилетия XX века
Глава 17. Общее эпидемическое состояние России в XIX веке и в первых десятилетнях XX века
В XIX веке Россия вступила в полосу быстрого разложения феодальнокрепостнического хозяйства и формирования новых капиталистических отношений. Уходила в прошлое дворянская крепостная деревня, быстро росли капиталистические города с промышленностью и пролетарским населением. Расширялся внутренний рынок, постепенно все отрасли народного хозяйства были охвачены товарноденежными отношениями.
Уже в первую четверть XIX века становилось совершенно очевидным, что существовавшая система крепостничества являлась преградой в развитии России и основной причиной все углубляющегося кризиса сельского хозяйства. Царское правительство, выражавшее интересы наиболее реакционных кругов феодаловкрепостников, делало все возможное, чтобы задержать развитие новых отношений, сохранить крепостной строй. Отсюда возникла крайняя реакционность как внутренней, так и внешней политики русского самодержавия. Однако нарастающее революционное движение в стране и полное банкротство николаевской системы во время Крымской войны сделали неизбежным поворот в сторону буржуазных реформ. Поражение в этой войне со всей остротой поставило вопрос о необходимости буржуазных преобразований.
Самодержавие после поражения в Крымской войне увидело полную невозможность сохранения крепостного порядка, и оно решило лучше освободить крестьян сверху, чем ждать освобождения снизу. В 1861 г. был опубликован манифест об отмене крепостного права, и после этой реформы Россия окончательно стала на путь капиталистического развития. Быстро развивалась промышленность и железнодорожное строительство, росло число рабочих, возрастала и усиленная
эксплуатация их. Капитализм стал проникать в деревню, где происходило заметное расслоение крестьянства и его разорение.
Обнищание широких народных масс – неизменный спутник развития капитализма – приводило неизбежно и к росту инфекционной заболеваемости, создавая очень напряженное эпидемическое состояние в стране[457].
Непосильный труд на капиталистической фабрике подрывал здоровье рабочих и понижал их сопротивляемость болезням. «Вид рабочих – писал Ф. Ф. Эрисман, обследовавший в 1878–1888 гг. фабрики Московской губернии, – в высокой степени болезненный, худосочный, цвет лица бледный, с сероватым оттенком, питание тела плохое, десна опухшие…».
Не лучше обстояло дело и в деревне. Развитие капитализма приводило к разорению огромной массы крестьянских хозяйств. «Не одно только разорение, а прямое вымирание русского крестьянства идет в последнее десятилетие с поразительной быстротой, и, вероятно, ни одна война, как бы продолжительна и упорна она ни была, не уносила такой массы жертв», – писал Ленин[458].
Яркие картины ужасающей нищеты и бесправия трудящегося населения царской России XIX века нарисованы в произведениях русских классиков: Н. А. Некрасова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Г. И. Успенского, А. П. Чехова, В. Г. Короленко, А. М. Горького. По величине заболеваемости и смертности царская Россия стояла на одном из первых мест.
В среднем с 1867 по 1891 г. (за 25 лет) ежегодная общая смертность в Европейской России колебалась от 31,2 % до 40,5 % на 1000 человек, причем в отдельных губерниях она достигала 44,3 % (Самарская), 45,6 % (Оренбургская) и даже 45,9 % (Пермская).
Общая смертность в России в конце XIX века составляла в среднем 35,5 % на 1000 человек населения[459].
Посланный в 1897 г. для обследования санитарного состояния городов Поволжья сенатор в своем докладе царю писал: «Одной из главных причин высокой смертности в поселениях Поволжья являются обычные заразные болезни, которые в большинстве поволжских городов и селений ежегодно достигают размеров значительных эпидемий: таковы тифы, дифтерит, дизентерия и пр. Кроме того, подготовленную для своего развития почву в Поволжье и на промыслах северного побережья Каспийского моря находила в прежнее время холера и чума. Поэтому есть полное основание утверждать, что иные, как в недавнем прошлом, г. Астрахань с рыбными промыслами представляет собой открытую дверь, а сама Волга с ее прибрежными поселениями – широкий путь для вторжения из Азии в Россию, а через Россию и в Западную Европу, всякого рода эпидемий»[460].
Огромных цифр достигала смертность среди детей: в начале XIX века в России из 1000 новорожденных мальчиков около 555 достигало шестилетнего возраста, менее половины – десятого года»[461].
Из 100 родившихся в Европейской России умерло за 867–1872 гг. – 26,8 %, 1872– 1877 гг. – 27,3 %, 1877–1882 гг. – 27,0 %, 1882–1887 гг, – 27,1 %[462].
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Особенно велика была смертность среди детей первого года жизни.
В конце XIX века процент детей, умирающих на первом году жизни, в отдельных губерниях России доходил до 36 %, а в некоторых волостях северо-восточной части страны – даже до 60 %. По величине детской смертности Россия стояла на одном из первых мест в мире.
На IX Пироговском съезде русских врачей один из его участников говорил по этому поводу: «Согласитесь сами, что если перед вашими глазами половина рождающихся детей будет умирать, не доживши 1 года, то не найдете ли вы здесь сходства с тем Иродовым избиением младенцев, когда на смерть были обречены все дети до 2-х лет мужского пола, т. е. та же половина. Это «Иродово избиение» совершается постоянно из года в год. Разница только та, что тогда часть детей выжила до 2-х лет, а у нас только до одного года; да еще разница в том, что в Вифлеемском округе, как гласит история, было убито 14 тысяч младенцев, а у нас в Пермской губернии умирает только до 1 года около 68 тысяч ежегодно, т. е. в 5 раз больше»[463].
В общем в 50 губерниях Европейской России в начале XX столетия ежегодно умирало около 1 200 000 младенцев на первом году жизни.
Одной из важных причин высокой смертности населения России было широкое распространение острозаразных болезней. Постоянно свирепствовали эпидемии холеры, сыпного и брюшного тифов, дизентерии, оспы, детских инфекций, малярии, гриппа. Распространение инфекционных болезней было буквально народным бедствием, приносившим неисчислимый урон здоровью и благосостоянию народа, как и всей экономике страны. Точной регистрации инфекционных больных в стране по существу не было, и можно только предполагать об истинных размерах распространения заразных болезней в России в то время. Даже по далеко не полным и не точным официальным данным, которые стало публиковать в конце XIX века Министерство внутренних дел, Россия стояла на одном из первых мест по количеству ежегодно регистрируемых больных сыпным тифом, малярией, оспой и рядом других болезней[464].
Огромное количество жертв уносили чумные, холерные, гриппозные эпидемии. Достаточно сказать, что только от холеры в 1848 г. умерло более 690 000 человек. Распространение некоторых заразных болезней было до того громадным, что едва ли справедливо говорить об эпидемиях, так как дело по существу заключалось в увеличении заболеваемости постоянно и везде распространенных болезней.
Коэффициент общей заболеваемости острозаразными болезнями в 1900 г. равнялся: в Москве – 135,5, в Петербурге – 151,5, в Одессе – 184,4, а в 1901 г. составлял в Москве – 119,8, в Петербурге – 174,8, в Одессе – 229,8[465].
Увеличение или уменьшение степени распространения инфекционных болезней отчетливо влияло и на цифры общей смертности в стране.
Так, в отчете о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи населению России за 1910 г. сказано: «Отчетный год в связи со значительным развитием эпидемии азиатской холеры и других острозаразных заболеваний, особенно дифтерии, представляется неблагоприятным в санитарном отношении. Смертность в Европейской России повысилась до 30,5 на 1000 населения и была на 1,6 на 1000 выше,
чем в предыдущем году, и на 1,1 выше средней смертности за последние 10 лет». В ответе же за 1911 г. говорилось: «В связи с умеренным развитием острозаразных заболеваний смертность понизилась в Европейской России до 26,8 на 1000 населения».
Постоянными очагами инфекционных болезней были промышленные города, значительно выросшие в XIX веке. Рост городского населения хорошо иллюстрируют следующие цифры: в 1851 г. городское население в России составляло 7,8 %, в 1863 г. – 10,6 %, а в 1897 г. – уже 13 %. Города росли главным образом за счет неимущего населения. Вокруг фабрик и заводов, обычно на окраинах городов, за их заставами, возникали рабочие слободы, как правило, совершенно неблагоустроенные и лишенные элементарных санитарных удобств. Часть же пришлого населения, вообще не имея пристанища, вынуждена была ночевать под мостами, на берегу рек под лодками, на чердаках фабрик или идти в ночлежные дома. «Характер населения ночлежных домов за последнее время резко изменился, – писал К. В. Караффа-Корбут. – Если раньше в немногочисленных ночлежках Петербурга ютились “отбросы” городской жизни, то теперь все возрастающая дороговизна жизни и в особенности квартир гонит в ночлежные дома рабочее население столицы»[466].
Ночлежные дома были рассадником инфекционных болезней. Недаром возвратный тиф назывался в дореволюционной медицинской литературе «болезнью ночлежных домов».
Наряду с кварталами, застроенными благоустроенными домами и заселенными представителями зажиточных классов, в городах были Целые районы, где ютилась беднота, живущая в чрезвычайной скученности, в отвратительных помещениях. Л. Н. Куломзин, обследовавший в 1901 г. жилища рабочих в Петербурге, писал «что в этих квартирах на человека приходится воздуха «втрое меньше минимального количества допускаемого гигиеной, а в отдельных случаях и в 6,5 раз меньше. Около 20 % помещений составляют серые и темные подвальные этажи. «Обделенные воздухом мастеровые часто вовсе лишены света и солнца. Они ютятся нередко в помещениях, производящих впечатление глухих отвратительных ящиков»[467].
Нужно также сказать, что и общее санитарное состояние русских городов XIX века было весьма неблагополучным. Так, в 70-х годах водопровод был в 37 городах России, канализация – в одном; в 80-х годах водопровод – в 70 городах, канализация – в 4; в 90-х годах водопровод – в 111, канализация – в 8. В Москве канализация была построена только в 1898 г. Водопровод отсутствовал в десятках крупных городов страны. Да и там, где он был, к водопроводной сети было подключено не более 10 % домов. «Самым крупным санитарным злом во всех поселениях Поволжья и особенно в городах, – писал царский сенатор Лихачев, – является отсутствие надлежащей организации удаления нечистот, хозяйственных и других отбросов, которые вывозятся из селений не более одной десятой части. Вследствие этого население в буквальном смысле слова или тонет в собственных нечистотах, отравляя ими воздух, бесжалостно загрязняя городскую почву и почвенные воды, или более или менее открыто спускает их в Волгу и ее притоки[468].
Вода, поступавшая в водопровод, обычно не очищалась. Н. Ф. Гамалея по этому поводу вспоминал: «Испражнения столицы России, Петербурга, изливаются в протекавшие по городу реки и каналы, а из них в Неву, откуда водопроводные трубы доставляют питьевую воду для снабжения населения. Не удивительно, что каждый приезжий в
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Петербург заболевал кишечной инфекцией и нередко брюшным тифом[469]. Нужно сказать, что подобное же положение было в то время и во многих городах других стран. Так, еще в 1889 г. в Париже водопровод доставлял воду прямо из Сены без очистки и фильтрации[470].
Санитарное состояние городов России мало улучшилось и в первые десятилетия XX столетия.
Постоянные эпидемии холеры, брюшного тифа, дизентерии неумолимо карали людей за пренебрежение к требованиям санитарии и гигиены. С полным основанием Н. Ф. Гамалея указывал: «Если холерный вибрион является санитарным инспектором, производящим периодические ревизии и жестко карающим за санитарные упущения, то бацилла брюшного тифа есть деятельный его помощник, сидящий на месте и непрерывно и неумолимо обнаруживающий те же самые дефекты».
Тем не менее эти печальные уроки не шли впрок царскому правительству, оно было на редкость тупым «учеником» и по-прежнему очень мало делало для улучшения санитарного благоустройства страны. Достаточно сказать, что в 1909 г. водопровод был только в 167 городах России, а канализация лишь в 13, причем в большинстве случаев эти сооружения были примитивно устроены, и далеко не все домовладельцы были подключены к водопроводной и канализационной сети.
Тяжелые бытовые условия жизни большинства населения страны и плохое санитарное состояние населенных мест создавали почву для широкого распространения заразных болезней. Кроме частых эпидемий холеры, оспы, брюшного тифа, паразитарных тифов, обращает на себя внимание высокий уровень «обычной» спорадической инфекционной заболеваемости в городах России в XIX веке. В приведенной ниже таблице показано, сколько больных поступило в больницы, госпитали и лазареты Петербурга в 1870 г.[471]
Конечно, это далеко не полные данные, так как многие больные не попадали в больницы. «Как известно, – писали по этому поводу земские врачи, – в наших больших городах очень значительное число бедняков умирает без всякой медицинской помощи, так что и отметки причины их смерти приходится делать по опросу окружающих, и бывает, что они умирают так в подвалах городских домов, верхние этажи которых заняты квартирами нескольких врачей-практиков»[472].
Высокий уровень обычной инфекционной заболеваемости все время создавал угрозу возникновения эпидемий и широкого их распространения во время неурожайных лет, перемещения больших масс населения, военных кампаний. Это хорошо прослеживается во второй половине XIX века, когда в ряде губерний России был организован учет инфекционных больных.
Показательным примером является изменение эпидемических условий в стране в связи с русско-турецкой войной 1877–1878 гг. В 1876 г. эпидемии сыпного тифа были отмечены в 28 губерниях страны, а к концу воины – в 65. Только по отчетам Медицинского департамента Министерства внутренних дел за 2 года войны в стране было учтено 80 783 случая сыпного тифа, по существу же вся страна была охвачена эпидемиями тифов. Колоссальные эпидемии наблюдались в действующей армии, где только одни тифы (брюшной, сыпной, возвратный) унесли в могилу в 2 раза большее количество жертв, чем погибло от оружия.
Такие же явления можно отметить и в первые десятилетия XX столетия. Русскояпонская война 1904–1905 гг. и массовые репрессии, прочимые обанкротившимся царским правительством против революционного движения народных масс, сопровождались в послевоенные годы значительным увеличением количества инфекционных больных.
Так заболеваемость холерой, державшаяся до 1906 г. на уровне 0,17–0,65 на 10 000 населения, возросла до 14,8, заболеваемость сыпным тифом с 3,9–5,0 увеличилась до 11,0, а возвратным тифом – с 0,8–1,2 до 8,4. Особенно резко возросло количество случаев брюшного тифа, и без того значительно распространенного в предвоенные годы. Заболеваемость брюшным тифом, державшаяся в 1902–1904 гг. на уровне 19,7– 24,7, достигла в 1906 г. 30,6 на 10 000 населения.
Быстрому распространению болезней способствовало в XIX веке значительное расширение торговых связей и развитие железнодорожного транспорта, морского и речного судоходства. Можно отметить, что чем доступнее был какой-либо район страны железнодорожному или пароходному сообщению, тем быстрее шло распространение болезней. Так если в 1830 г. для перехода гриппа из Москвы в Америку потребовалось 11 месяцев, то в 1899 г. болезнь преодолела это же расстояние всего за 3 месяца.
Выяснилось, что для распространения эпидемий холеры и гриппа не так важно линейное расстояние между городами, как интентивность сношений. Распространение эпидемий шло вдоль основных торговых путей.
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Широкому распространению инфекционных болезней и мощным эпидемиям холеры, гриппа, чумы и пр., не могла помешать весьма слабая медицинская организация царской России.
В 1797 г. во всех губерниях были учреждены врачебные управы. Они состояли из инспектора или в городах штадт-физика, оператора, акушера и писаря. Кроме того, в каждом уезде предполагалось иметь доктора или лекаря и двух лекарских учеников. В инструкции, определяющей круг обязанностей чинов врачебной управы, между прочим, предусматривалось также, что при появлении «повальных болезней» среди людей или животных управа должна принять меры для выяснения причин их возникновения и характер распространения, а также «стараться колико возможно о пресечении оной».
Но если учесть, что губерния еще в начале XIX века имела в среднем 400 000–500 000 жителей и состояла из 10–15 уездов, то легко представить себе, что даже при полном штате врачебной управы при возникновении эпидемии врачей едва хватало для устройства карантинов, то о «пресечении» эпидемии или плановой борьбе с ней не могло быть и речи.
В январе 1852 г. во всех губерниях и уездах для «охранения народного здравия, для благовременного устранения всего того, что угрожает здравию, и принятия единообразных мер к пресечению болезней эпидемических и эпизоотических»[473]…были учреждены так называемые комитеты общественного здравия. В них входили представители высшей губернской и уездной администрации, дворянства и духовенства. Уездные комитеты подчинялись губернскому, губернский – министру внутренних дел. На обязанностях комитетов лежало принятие мер к «недопущению распространения и прекращению» появившихся эпидемических и эпизоотических болезней, а также «распространению в народе здравых понятий о способах предохранения от болезней, как людей, так и домашних животных». В своих распоряжениях комитеты должны были руководствоваться «существующими постановлениями, применяемыми к местным способам… и предавать всевозможной гласности»…наставления, издаваемые «по распоряжению и одобрению высшего начальства».
Задуманные как сугубо бюрократические организации, комитеты общественного здравия не принесли, да и, очевидно, не могли принести какой-либо пользы. Ни комитет, ни уездные врачи не располагали средствами для борьбы с эпидемиями.
При получении известия о появлении какой-либо эпидемической болезни начиналась длительная переписка, затем на место происшествия командировался уездный врач, который ехал туда с пустыми руками и в лучшем случае заставал эпидемию уже прекратившейся. Если же она еще продолжалась, то он назначал лекарства и спешил дальше, так как у него было еще много дел. В итоге пострадавшее от болезни население страдало еще в экономическом отношении, оплачивая проезд медицинского персонала и лекарства, часто совершенно бесполезные. Поэтому крестьяне старались, насколько возможно, скрывать случаи заразных болезней, чтобы по крайней мере не переносить двух бед в одно время.
Высшее медицинское начальство, очевидно, хорошо сознавало истинное положение вещей. Так, в докладе Медицинского департамента о преобразовании губернских
врачебных учреждений, составленном в начале 60-х годов, сказано: «Уставы медицинской полиции и судебной медицины не были обеспечены прямыми исполнителями, штатное число врачей не рассчитывалось сообразно массе народонаселения, а налагаемые на врачей обязанности – их силам физическим. Один и тот же врач должен был исполнять в уезде все, что ему предпишут; средств к исполнению предписанного не полагалось, содействия врачу почти никто не оказывал, а ответственности и взысканию он подвергался. Отсюда произошло стремление соблюсти только форму; дело заменилось перепиской, которая осложнилась еще более с учреждением Комитета оспенного и Комитета общественного здравия, а эти последние уже по составу членов и сложности их прямых обязанностей не могли быть настоящими деятелями на пользу общественного здравия. Между тем народное здравие не могло быть сохраняемо передвижением бумаг из одного присутственного места в другое»…[474]
Остро ощущался недостаток врачей, больниц, медикаментов. На здравоохранение в 1887 г. на одного жителя России отпускалось 16 копеек, а в 1897 г. – 21 копейка[475].
В1864 г. в ряде губерний Европейской России дело охраны народного здоровья было передано в руки местных самоуправлений – земств. Земские врачи самоотверженно боролись с эпидемиями. Медицинская организация земств много сделала для улучшения медицинской помощи сельскому населению, в устройстве больниц, в создании более или менее полного учета инфекционных больных.
Внекоторых земствах возникли специальные санитарные организации. Впервые они появились в Пермском земстве (1872), а затем в Вятском (1874), Херсонском (1874), Московском (1875), Самарском (1879), Курском (1882), Петербургском (1884).
В1888 г. в Перми была организована первая санитарная станция.
Однако земства, целиком отданные в руки помещиков-дворян, не могли решить вопрос о медицинской помощи населению и организации орьбы с эпидемиями. Царское правительство подавляло малейшую самостоятельность земских собраний.
В. И. Ленин писал: «Земство с самого начала было осуждено на то, чтобы быть пятым колесом в телеге русского государственного управления, допускаемым бюрократией лишь постолько, поскольку ее властие не нарушалось, а роль депутатов от населения ограничивалась голой практикой, простым техническим исполнением круга задач, очерченных все тем же чиновничеством»[476].
Все расходы земств разделялись на обязательные и необязательные, причем расходы на здравоохранение и просвещение относились к последней категории, и поэтому на удовлетворение медицинских нужд отпускались ничтожные суммы.
В конце 80-х годов в некоторых городах стали появляться санитарные врачи, но их было очень мало и оказать сколько-нибудь существенное влияние на общее неблагополучное санитарно-эпидемическое состояние городов они не могли.
Огромная смертность в России, в частности большая смертность от эпидемических болезней, неоднократно привлекала к себе внимание передовых отечественных врачей. В 1885 г. на заседании «Общества русских врачей в Петербурге» после обсуждения доклада Н. К. Экка – русского делегата на международной санитарной конференции в
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Риме – принято постановление, первый пункт которого гласил. «Смерть от большинства болезней есть смерть насильственная, а не естественная и зависит от неприятия соответственных предупредительных мер». Принятие такого постановления имело большое принципиальное значение, так как противостояло широко распространенному в XX веке мнению о «естественной необходимости» высокого уровня смертности, в частности от эпидемических болезней[477].
Одновременно общество (председателем его в это время был С. П. Боткин) обратилось к министру внутренних дел о необходимости проведения мероприятий по борьбе с чрезвычайно высокой заболеваемостью и смертностью населения России.
8 января 1886 г. при Медицинском совете Министерства внутренних дел создана «Комиссия по улучшению санитарных условий и уменьшению смертности в России». Председателем комиссии назначен С. П. Боткин, и поэтому в историю русской медицины она вошла под названием: «Боткинской комиссии». Комиссия ставила своей целью разработать проект мероприятий по улучшению санитарного состояния страны и снижению заболеваемости и смертности среди населения.
В результате почти трсхлетней деятельности Боткинской комиссии собран огромный материал, показывающий безрадостное положение с медицинским делом и санитарным состоянием страны и, может быть, невольно для его составителей вскрывавший глубокие социально-экономические причины огромной смертности населения и широкого распространения эпидемических болезней в России.
Комиссией предложен ряд научно обоснованных мер, но проведение их в жизнь натолкнулось на непреодолимые препятствия в виде экономической и политической отсталости царской России. Царское правительство даже не удосужилось рассмотреть собранный материал[478].
Боткинская комиссия «умерла вследствие отсутствия всяких условий для ее жизнеспособности», – писал известный биограф и друг Боткина[479].
Вопросы борьбы с эпидемиями неоднократно обсуждались на Всероссийских съездах «Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова («Пироговские съезды») и на губернских и уездных съездах земских врачей. Медицинские съезды были общественной трибуной, с которой нередко звучали голоса передовых врачей и ученых того времени. При обсуждении узкоспециальных вопросов борьбы с эпидемиями, выступавшие на съездах указывали на глубокие социальные причины огромного распространения инфекционных болезней в России, придавая обсуждению этих вопросов большое общественное значение.
На съездах был предложен также ряд практических мероприятий по предупреждению распространения эпидемических заболеваний и намечена программа изучения наиболее распространенных в России инфекционных болезней. Однако в условиях царского самодержавия, ограничивающего всякую общественную самостоятельность, подавляющее большинство предложений съездов оставалось без внимания. Поэтому на IX Пироговском съезде при обсуждении вопроса о борьбе с малярией принята была резолюция, в которой прямо говорилось: «Имея в виду, что громадное большинство ходатайств Пироговских съездов перед правительством оставалось без удовлетворения или было совершенно игнорируемо… воздержаться от возбуждения ходатайств перед