6 курс / Кардиология / История_эпидемий_в_России_От_чумы_до_коронавируса
.pdfК 1884 г. относится первый опыт составления медико-статистического обзора общего распространения малярии в России. Он принадлежит профессору И. П. Скворцову, который в своем курсе гигиены сделал попытку собрать воедино и проанализировать все данные о распространении этой болезни в стране с точки зрения зависимости степени ее распространения от температурных условий данного района. На основании своих исследований автор пришел к выводу, что на юге и востоке малярия («болотная лихорадка») распространена больше, чем на севере и северо-западе[596].
Но наиболее полные материалы о малярии в России опубликованы в 1903 г. В. В. Фавром[597]. В результате многочисленных исследований П. Я. Шютца, М. М. Руднева, И. Ф. Щеглова, К. Н. Виноградова, В. И. Афанасьева отечественные ученые в конце 70-х годов вплотную подошли к открытию возбудителя малярии раньше и независимо от Лаверана, который сделал это открытие в 1880 г.
Трудами И. И. Мечникова, В. Я. Данилевского, Д. Л. Романовского, Н. А. Сахарова и их учеников и последователей была установлена этиологическая роль разных видов возбудителя болезни и выяснено их систематическое положение в ряде других микроорганизмов.
Благодаря работам А. П. Федченко, И. М. Мельникова, А. С. Розенблюма, Г. Н. Минха, О. О. Мочутковского, Д. Л. Романовского, Н. А. Сахарова в отечественной литературе накопилось большое количество фактов в доказательство значения комаров в распространении малярии[598].
Все это позволило В. В. Фавру создать замечательный и не потерявший до сего времени своего значения труд, в котором весьма полно представлены все данные о малярии в России к началу XX века.
Фавр показал, что «…малярия распространена за немногим исключением по всей площади Европейской России, Кавказа и Средне-Азиатских владений и на громадном пространстве Сибири, кроме ея северного пояса»[599].
Наиболее пораженными губерниями в Европейской России были Астраханская, Пензенская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Казанская, Оренбургская. Однако интенсивность заболеваемости в них значительно уступала заболеваемости на Кавказе
иСредней Азии. Так, если в наиболее пораженной малярией Астраханской губернии на 1000 жителей было зарегистрировано 228 больных малярией, то в некоторых областях
игуберниях Кавказа и Средней Азии их количество составляло 390 (Черноморская), 337 (Тверская), 301 (Дагестанская), 364 (Сыр-Дарьинская), 293 (Семиреченская), 253 (Самаркандская).
Наиболее благополучным по малярии был север Европейской России и Прибалтика. Количество больных в них составляло от 2–3 до 6–8 на 1000 жителей.
Фавр показал, что малярия в России – по преимуществу болезнь речных долин и сельского населения. «Кому из нас, – писал он, – не рисуется вид русской деревни, стоящей на пригорке у речки, поросшей по берегам камышом, с широким заливным лугом на противоположной стороне; на лугу в болотцах, камышах находят себе приют комары, которые также хорошо знакомы всякому жителю, как и лихорадка. Зайдите в амбулаторию к врачу такой деревни и спросите, какой болезнью чаще всего страдают крестьяне, почти всегда он ответит вам – малярией»[600].
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
В 1895 г. в земских губерниях заболеваемость малярией в городах была почти вдвое меньше, чем в сельской местности, но по сравнению с западноевропейскими, русские города были поражены значительно больше. Последнее, очевидно, связано с тем, что наши уездные города, а также пригороды губернских городов больше походили в то время на села как по составу населения, так и по санитарному состоянию.
Малярия иногда давала огромные эпидемии, даже при кажущихся благополучными условиях. Так, в 1834–1835 гг. описана большая эпидемия в военных лагерях, расположенных на берегу Днепра в 8 верстах от Киева. Ежедневно заболевало от 100 до 300 человек[601]. В 1895 г. в Крымском полку, расквартированном в Могилевском уезде Подольской губернии, в течение 22 дней малярией заболело 310 человек.
Страшная эпидемия малярии вспыхнула в 1896 г. в Средней Азии, в Мервском оазисе. В результате весеннего разлива реки Мургаб образовалась значительная площадь болот в Тахтамышском и Отамышском районах, и летом началась эпидемия малярии, причем болело почти все население. В Тахтамышском районе из 44 861 человека, живущего в 25 аулах, заболело 41 947 и умерло 3355, в Отамышском переболели поголовно все, умерло 2403 человека. Доброхотов, бывший в разгар эпидемии в Тахтамышском районе, рассказывает: «В кибитках… поголовно лежали больные, иногда рядом с ними и трупы; дело доходило до того, что некому было ни сварить пищи, ни подать воды больному… Приходилось встречать кибитки, где вся семья вымерла и где остались в живых одни лишь дети»… В самом Мерве во время эпидемии переболели также все жители. В гарнизоне больны были все – и солдаты, и офицеры, и врачи. Малярия так истощила солдат, что из 3783 человек личного состава гарнизона 1254 пришлось отправить в слабосильные команды[602].
Эпидемии малярии сопровождались иногда огромной смертностью. Так, например, в Ташкентском уезде с 1893 по 1902 г. умерло 39 640 человек или 10 % сельского населения, а в некоторых волостях вымирала треть и даже половина жителей. Так, в Той-Тюбинской волости в 1894 г. умерло 1856 человек, или 35,6 % населения, в Хурдистанской – 1981 человек, или 27,5 % жителей.
Малярия в России в конце XIX века была поистине общественным злом и наносила неисчислимый урон народному хозяйству и здоровью страны. Достаточно сказать, что в 1895 г. в земских губерниях России малярия занимала первое место по количеству зарегистрированных больных среди всех заразных и паразитарных болезней. Фавр высчитал, что малярия ежегодно обходилась населению России не менее чем в 5 550 000 рублей, но при этом он оговорился, что эта цифра, в сущности, значительно меньше действительной, так как «не приняты во внимание за невозможностью учесть в цифрах потери вследствие эпидемий, вследствие смертности… ущерб вследствие пустования годных земель из-за малярии или слабого их экономического развития и т. д.»[603].
К этому еще нужно добавить, что никакими цифрами не выразишь те потери, которые наносила малярия здоровью миллионов людей, и те страдания, которые она причиняла тысячам тысяч больных[604].
Никаких особых мер по борьбе с малярией в царской России не было принято и в лучшем случае дело ограничивалось лечением больных.
Однако в течение XIX века было отмечено постепенное уменьшение количества малярийных мест и оздоровление некоторых ее очагов. Например, на Кавказе, где в середине XIX века малярия причиняла огромный урон как местным жителям, так и расквартированным там войскам, в конце столетия заболеваемость малярией значительно снизилась. «Убийственный Георгиевск… стал теперь совершенно безопасен. Даже в Закавказье, где малярия свирепствовала с особой силой, в 90-х годах XIX века… случаи злокачественных лихорадок… становятся уже предметом клинической казуистики»[605].
Значительно уменьшилась заболеваемость и в ряде северных губерний. Причину этих явлений нужно искать не в целенаправленных оздоровительных мероприятиях, а в хозяйственном освоении необжитых территорий, в расширении площади обработанной земли и осушении болот. Некоторую положительную роль сыграло также распространение хинина и рациональное лечение малярии.
Однако в первые десятилетия XX века малярия по-прежнему остается одной из наиболее распространенных инфекционных болезней в России. В списке заразных болезней она стояла на первом месте по числу зарегистрированных больных.
Так, согласно официальной статистике, в 1902 г. в России было 3 633 656 больных «перемежающей лихорадкой и болотной кахексией», т. е. 229,5 на 10 000 населения. Наибольшее количество больных было зарегистрировано на Кавказе – 784,9 на 10 000 населения, в Средней Азии – 212,8, в губерниях Самарской, Саратовской, Симбирской, Астраханской, Екатеринославской, Харьковской, Воронежской, Области Войска донского от 300 до 600. Максимум больных приходился в Европейской России на поздние весенние месяцы, а в Азиатской России – на лето и ранние осенние месяцы.
Из общего числа больных малярией, зарегистрированных в 1910 г. 18 % жили в городах и 28 % – в поселках негородского типа.
Огромное распространение малярии и тот колоссальный ущерб, который наносила она народному здоровью, всегда привлекали к ней внимание наших передовых врачей. Вопросы борьбы с ней неоднократно обсуждались на пироговских съездах русских врачей, а в 1902 г. по докладу В. В. Фавра на VIII съезде организована при правлении Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова в Москве «Постоянная комиссия по изучению малярии в России». Ее председателем был известный московский микробиолог Г. Н. Габричевский (1860–1907). На средства Пироговского общества комиссией организован ряд экспедиций для изучения малярии в Закавказье, Воронежской губернии, Приволжье[606].
На IX Пироговском съезде в 1904 г. комиссией был представлен доклад о проделанной работе и предложены меры для борьбы с малярией в России. В докладе констатировалось, что малярия занимает «…выдающееся и даже первое место среди всех других болезненных форм. Таковы земские губернии Приволжья, Придонские и юго-западные. Малярия в них – крупное общественное зло, захватывающее ежегодно десятки и сотни тысяч больных, лишая их работоспособности в самое горячее рабочее время, весной и летом, дающее много тяжелых хронических больных и, по всей вероятности, даже усиливающее в силу заболеваемости детей раннего возраста детскую смертность». Однако в докладе отмечалось, что «…изучение эпидемиологии малярии пока не только еще не обнимает всех земских губерний, но более или менее
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
полно имеется в них в виде исключения. Мы не имеем поэтому сколько-нибудь полной и достоверной картины распространения малярии по территории даже земских губерний, где все же регистрация и полнее и совершеннее чем в других районах России»[607].
В заключении комиссией предложен ряд мер по борьбе с малярией.
«1) Изучать распространение малярии путем систематических медико-санитарных исследований, пользуясь для регистрации карточкой по возможности однородной для всех губерний.
2)Исследовать в санитарном и эпидемиологическом отношении все местные условия наиболее пораженных селений.
3)Сделать врачебную помощь общедоступной.
4)Установить вполне достаточное и бесплатное лечение населения малярийных местностей хинином, евхинином и другими средствами.
5)Признать необходимым участие губернских земств в расходах уездных земств в борьбе с сильно развитой малярией, как с болезнью эпидемической.
6)Признать необходимым распространение противомалярийных мер одновременно на все земские губернии, сильно пораженные малярией.
7)Ходатайствовать перед правительством об отпуске субсидий на осушительные работы, особенно если они обнимают обширные участки двух или даже нескольких смежных губерний.
8)Организовать наблюдения над отхожими промыслами специально по отношению к малярии, нередко заносимой в здоровые местности из малярийных очагов России.
9)Распространять среди населения правильные сведения о малярии, способах ея заражения, лечения и предохранения.
10)Применять хинин с лечебной и предохранительной целью на новых научных основах.
11)Рекомендовать в случаях, где врач это найдет возможным, и другие способы борьбы с малярией, каковы, например, механическая защита сетками от комаров, окуривание жилых помещений долматским порошком, уничтожение ненужных стоячих вод, поливка их в исключительных случаях нефтью или керосином для уничтожения личинок комаров и т. д.
12)Снабдить по возможности все больничные участки микроскопами».
После обсуждения пункты с 1-го по 6-й были приняты съездом без изменений. Пункт же 7 принят в следующей формулировке: «Признать необходимым в малярийных очагах организацию осушительных работ, но с тем, чтобы они производились при помощи сведущих лиц, врачей, техников. Вопрос о средствах на это дело относится к ведению местных учреждений».
При обсуждении этого пункта на заседании секции общественной медицины единогласно была принята специальная резолюция, гласившая: «Имея в виду, что громадное большинство ходатайств Пироговских съездов перед правительством оставалось без удовлетворения или было совершенно игнорируемо, а так же в виду того, что необходимость облекать решения съезда в форму ходатайств стесняет свободу резолюции съезда, секция постановила: 1) воздержаться от возбуждения ходатайств перед правительством на будущее время и 2) формулировать все свои постановления, указывая лишь, что необходимо или желательно и что должно быть устранено». Собрание шумно одобрило это предложение.
Пункты 10 и 11 из числа предложенных комиссий были заменены одним пунктом, сформулированным следующим образом: «Рекомендовать практическое применение предупредительных мер борьбы с малярией на основании современного научного состояния вопроса о причинах распространения малярийных заболеваний…».
Нечего и говорить, что большинство этих предложений так и остались в области добрых пожеланий. Царское правительство не удосужилось обратить на них внимание, и Советской России досталось тяжелое наследие в виде огромной заболеваемости малярией.
Глава 23. Паразитарные тифы
Еще в XVI столетии Джироламо Фракасторо описал болезнь, в которой можно узнать сыпной тиф. Тем не менее до XIX века врачи так и не могли окончательно выделить его из группы многочисленных лихорадок и горячек. Тиф скрывался тогда под различными названиями: злокачественная лихорадка, пятнистая болезнь, нервная повальная горячка, госпитальная горячка, пятнистый тиф и т. п.
Даже в середине XIX века не существовало еще четкого определения сыпного тифа как самостоятельной нозологической единицы. Так, на заседании комиссии, организованной для выработки мер, которые могут остановить распространение эпидемий в осажденном Севастополе, 18 февраля 1856 г. Н. И. Пирогов говорил: «В Крыму появились уже повальные болезни: тиф простой, тиф с пятнами и крымский, тифозный понос и дизентерия, которые с октября прошлого года господствуют между нашими войсками…».
В 1856 г. на заседании физико-медицинского общества в Москве был поднят вопрос о существовании различных видов тифозных заболеваний, но обнаружились такие разногласия, что решено было запросить врачей других городов. В ответ на запрос общество архангельских врачей сообщило, что оно «…признает только один typhus и его легчайшую форму febris typhoidea; все же остальные подразделения… считает одним в сущности процессом». То же заявили и вилепские врачи. В Харьковском медицинском обществе признали необходимость различать тифы в 1869 г., а в Киеве еще в 1868 г. многие врачи считали тифозную болезнь единой[608].
Только в 70-х годах прошлого столетия в нашей официальной медицинской статистике стали отличать сыпной тиф от брюшного, но и то часто выделяя группу «неопределенных тифов».
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Большой вклад в изучение сыпного тифа сделали отечественные врачи. В 1812 г. полковой врач Я. И. Говоров, наблюдавший во время наполеоновских войн эпидемии сыпного тифа, дал подробное описание болезни, отметив ее большую заразительность[609].
В это же время клиническая картина тифа описана и другим военным врачом Я. Д. Шировским[610].
Ряд мелких замечаний об эпидемических особенностях сыпного тифа сделал в своем труде профессор Виленского университета Иосиф Франк, выделивший из всех лихорадок группу «скоротечных», а из последних – тифозную скоротечную горячку. Приводимое им описание картины болезни не оставляет сомнения, что Франк имел в виду сыпной тиф.
Очень подробно болезнь описана русскими врачами, наблюдавшими ее во время Крымской войны 1853–1856 гг. Эпидемия 1854 г. в Кавказской Армии описана Квятковским и Годзеевским, в Севастополе – П. Дьяковым, в Николаеве – М. Соколовым и Ф. Кияковским.
Классическое описание клиники, и дифференциальная диагностика тифов даны в 1868 г. С. П. Боткиным, окончательно выделившим его из пестрой группы «тифозных болезней».
В 1874 г. прозектор городской больницы в Одессе Г. Н. Минх на основании опыта самозаряжения кровью больного возвратным тифом высказал, а в 1878 г. опубликовал свое мнение о передаче сыпного и возвратного тифов кровососущими насекомыми. В 1876 г. О. О. Мочутковский там же и тоже героическим опытом самозаряжения доказал присутствие возбудителя болезни в крови больного.
Благодаря работам С. П. Боткина и его школы, а также Г. Н. Минха и О. О. Мочутковского отечественные врачи стали четко различать и определять сыпной, брюшной и возвратный тифы. До появления этих работ в России не разделяли эти болезни.
Поэтому сведения о распространении сыпного тифа в первой половине XIX столетия весьма отрывочны и неполны. Только по некоторым характерным эпидемиологическим особенностям и по клиническому течению заболеваний часть из описанных в то время эпидемий можно ретроспективно определить как эпидемии сыпного тифа.
Широкое распространение тиф получил в начале XIX века. «В ряду бедствий, – указывал Гезер, – постигших Европу в течение первых двух десятилетий нашего столетия, одно из первых мест занимают тифозные эпидемии, распространявшиеся от границ Азии до Португалии, от Скандинавии до Сицилии»[611].
Среди болезней, производивших колоссальные опустошения в воюющих армиях, сыпной тиф обычно занимал первое место. Говоров писал, что во время похода 1808 г. в русской армии эпидемия нервной повальной горячки началась в апреле, сильнее всего свирепствовала в мае и прекратилась в июне, редкий солдат не пострадал от нее.
Сохранились многочисленные свидетельства об огромных эпидемиях во время Отечественной войны 1812 г. Так, во французской армии эпидемические болезни
появились уже после перехода русской границы, и количество больных все время нарастало. Численность третьего армейского корпуса, когда он подошел к Москве, вместо 43 000 была 12 000 человек. Эпидемии достигли своего максимума во время отступления наполеоновских полчищ из России. Например, с декабря 1812 г. по январь 1813 г. в Вильно из 30 000 пленных французов умерло, по Гезеру, 25 000[612].
Утверждать, однако, что это была эпидемия только сыпного тифа, нельзя; скорее имело место эпидемическое распространение ряда болезней, быстро сокращавших ряды деморализованных войск Наполеона.
В связи с той же войной большое распространение получили тифы и среди гражданского населения. Так, в медицинском описании русской столицы того времени указывалось: «Тифус, именуемый в просторечии нервной горячкой, показывается здесь иногда часто, а иногда повально. Не проходит почти ни одного месяца, в котором бы он не встречался, а всего чаще в марте, апреле, мае и осеннее время. Он здесь бывает самою опустошительною болезнию и кажется за несколько уже лет (с 1800 г.) весьма распространился. В несчастливый 1812 год похитил он в Петербурге до 2200 человек и почти столько же в следующий год»[613].
Большинство эпидемиографов считают, что уже в начале столетия сыпной тиф встречался во всех частях обширной империи, в особенности же на севере и в средней полосе, в обеих столицах, Варшаве, Одессе Киеве, Риге.
Эпидемии тифа продолжались в России и после 1812 г. Булгаков отмечал, что среди населения Черниговской губернии нередко появлялась «повальная горячка», которую он называл «typhus»[614]. Воскресенский, описывая эпидемию гриппа в 1827 г. в Сибири, указывал, что нередко к нему присоединялась нервная горячка, протекающая с бредом и высокой температурой, которая критически падает на 9-й, 10-й или 14-й день[615]. Значительная эпидемия тифа имела место в 1821–1822 гг. в Новгородской губернии.
Главный доктор Тифлисского военного госпиталя И. А. Прибиль описал эпидемию тифа в 1827 г. среди военнопленных турок. Они были размещены в тесных и грязных жилищах, осенью между ними появились тифозные заболевания, количество инфицированных быстро увеличивалось и достигло максимума зимой. Болезнь была очень заразительна, один за другим заболело 3 ординатора тифозного отделения, а «…в самые опасные декабрьские дни ежедневно нужно было посылать туда новых фельдшеров и служителей». Прибиль отметил огромную завшивленность военнопленных и показал, что после мойки больных в жарко натопленной русской бане заболеваемость быстро пошла на убыль. Хотя автор приписывал наблюдавшуюся им эпидемию брюшному тифу, однако его клиническое описание не позволяет сомневаться, что речь шла о сыпном тифе[616].
Широкое распространение болезнь получила в русской армии. Так, в 1835 г. в войсках, расположенных в Курляндии, Лифляндии, Белоруссии, Подолье и Малороссии, при списочном составе в 231 099 человек, было 35 518 больных, страдающих «послабляющими горячками, простыми и сложными» и 3302 больных «нервной горячкой». Первые преобладали в декабре и январе, вторая – в апреле и мае[617].
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Большая эпидемия «жестокой воспалительной нервной горячки» наблюдалась в сентябре и октябре того же года в воинских частях, расположенных в Киевской губернии.
В1836 г. в той же армии, заболел нервной горячкой 3761 человек, из которых 1/3 умерла.
Вобзоре санитарного состояния армии за 1837–1838 гг. упоминалось, что нервная горячка отличалась особой жестокостью и была «с темноцветными пятнами на груди, брюхе и конечностях».
Четвертая часть всех умерших от болезней умерла от тифа. Особенно пострадали войска, расположенные в Царстве Польском[618].
Среди гражданского населения к этому времени относится эпидемия сыпного тифа в Тамбове, свирепствовавшая в городе в течение всей зимы 1834–1835 гг. В 1836 г. эпидемии тифа отмечены во Владимирской губернии, где «…зараза передавалась из дома в дом, из деревни в деревню, даже в дома помещиков», а также в Псковской, Смоленской и Курляндской губерниях[619]. В последних широкое распространение получили нервная и гнилостная горячки. Смертность от первой составляла 6 %, а от второй – 10 %.
В1839–1840 гг. эпидемии сыпного тифа описаны в Казани, Воронежской губернии, Петербурге. В 1841–1842 гг. жестокая эпидемия наблюдалась среди рабочих и солдат, занимавшихся земляными работами в Ново-Георгиевской крепости. Заболевших было так много, что пришлось на некоторое время прекратить работу[620].
В1845–1846 гг. губернии Западного края сильно пострадали от неурожая, резко ухудшившего и без того бедственное положение крестьян, и к голоду присоединились болезни. Особенное опустошение вызвала эпидемия сыпного тифа, распространившаяся в губерниях Витебской, Могилевской, Минской, Новгородской, Псковской, Виленской, Гродненской, Лифляндской. О количестве умерших во время этой эпидемии можно судить хотя бы по тому, что, например, в Псковской губернии в 1845 г. смертность превысила рождаемость на 12 655 душ, тогда как даже в особенно сильный холерный 1848 г. рождаемость на 8216 душ превышала смертность[621].
Огромная эпидемия сыпного тифа разразилась в 1845 г. среди рабочих, занятых на постройке Николаевской железной дороги. Из 45 000 работавших заболело около 9000 человек и умерло 6000. С этой же эпидемией связывали и эпидемию в Петербурге, начавшуюся в октябре 1845 г. и продолжавшуюся до июня 1846 г.
Эпидемии наблюдались также в Бессарабской области, Киевской и Подольской губерниях, в Царстве Польском.
В1850–1852 гг. описаны эпидемии тифа в войсках, расположенных в Западном крае. Всего в армии заболело тифом 8657, из которых умерло 1849 человек. В зимние месяцы преобладал сыпной тиф, летом же он уступил место брюшному.
В1853 г. эпидемии тифов регистрируются в 29 областях и губерниях страны: Петербургской, Виленской, Пермской, Казанской, Костромской, Калужской, Орловской,
Пензенской, Курской, Харьковской, Минской, Черниговской, Екатеринославской и в ряде других[622].
Начавшаяся в 1853 г. Крымская война сопровождалась быстрым распространением эпидемических болезней и в том числе тифа. Количество пораженных эпидемиями губерний непрерывно возрастало.
Колоссальные эпидемии были зарегистрированы в действующей армии, о чем свидетельствуют следующие официальные цифры[623].
В Южной армии с 1 ноября 1853 г. по 1 ноября 1854 г.:
С 1 ноября 1854 г. по 1 ноября 1855 г.:
Но, анализируя эти данные, нужно оговориться, что во-первых, они как всякие официальные данные того времени, далеко не полны, а во вторых, представляют собой цифры заболеваемости и смертности не от сыпного тифа, а от тифов вообще.
Однако Н. И. Рагоза на основании сделанных военными врачами многочисленных клинических описаний пришел к выводу, что «…описания дают ясную картину сыпного тифа и позволяют не сомневаться в том, что именно эта инфекция имела место в войсках обеих воюющих сторон в 1854 г., значительно распространилась зимой 1854– 1855 гг. и, наконец, обусловила опустошительную эпидемию зимой 1855–1856 гг.[624]
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Эпидемия, начавшаяся в Южной армии, быстро распространилась на юго-западную часть России. Огромного размера достигла она в течение героической 11-месячной обороны Севастополя. В осажденном городе свирепствовали поносы, «пятнистый тиф», «Крымская лихорадка», цинга. Вместе с транспортами больных зараза разносилась по всему Новороссийскому краю. Значительно пострадало от эпидемии гражданское население Таврической, Екатерипославской, Херсонской губерний.
Сильно были поражены болезнями и армии противников. Так, французская армия потеряла за время этой войны убитыми и умершими от ран 20 193, а умерло от болезней 75 375 человек. В Британской армии убито и умерло от ран 4602, умерло от болезней 17 580 человек. В Сардинских войсках убито и умерло от ран 28 человек, умерло от болезней 2166[625]. Вместе с транспортами больных зараза была завезена в госпитали Стамбула и Скутари, где развились большие эпидемии с огромной смертностью[626].
В Кавказской армии в 1851–1852 гг. тиф составлял 3,5 % всех заболеваний с летальностью в 23 %.
Во время скопления войск на кавказско-турецкой границе заболеваемость тифом усилилась, а в Александропольском и Ахалкалакском отрядах возникли большие эпидемии. Заболеваемость здесь достигла цифры 50 на 1000 личного состава.
Тифозные больные составляли 1/4 всех больных, поступавших в Александропольский госпиталь (Квятковский).
Летальность при «тифозной горячке» колебалась в больших пределах. В Южной армии она составляла 27,7 % (Н. Я. Чернобаев), в Кавказской – 26,3 % (Годзеевский), в Севастополе в 1854–1855 гг. – 25,9 % (Шрейбер). Летальность от тифа во французской армии достигала 66,6 %.
С началом военных действий увеличилось количество тифозных эпидемий и во внутренних районах страны. В 1855 г. тифозные эпидемии свирепствовали в губерниях Ковенской, Черниговской, Смоленской, Виленской, Минской, Курляндской, Бессарабской, Тверской, Гродненской, Орловской, Волынской, Харьковской, Херсонской, Таврической, Тобольской, Калужской, Могилевской, Иркутской, Вологодской, Лифляндской, Олонецкой, Ярославской, Эстляндской, Полтавской, Московской, Архангельской, Оренбургской и Подольской[627].
Вгородах Калуге и Пензе сыпной тиф составлял 1/2, в Орле и Курске 1/3, в Харькове 1/4, в Костроме 1/5 всех тифозных заболеваний[628].
Впоследующие после Крымской войны десятилетия сведения о распространения сыпного тифа в России по-прежнему скудны. Большинство врачей еще не выделяет его из массы тифозных заболеваний.
Только на основании косвенных данных можно предполагать, что ряд эпидемий так называемой «тифозной горячки», описанных в России до 1870 г., были эпидемиями сыпного тифа. К ним относятся эпидемии в Казанской и Пермской губерниях (1858); в Петербурге и Вильно (1859); Киевской, Пермской, Вятской, Симбирской, Ярославской, Вологодской, Тверской губерниях (1860–1862); Казанской, Пермской, Вятской, Иркутской, Херсонской, Черниговской, Киевской, Волынской, Тверской губерниях
(1863–1864).