6 курс / Кардиология / История_эпидемий_в_России_От_чумы_до_коронавируса
.pdf«никакой опасной болезни не имеется… только де некоторые лежат разными обычайными болезнями»[401]. К «обычайным» болезням в то время относились также и тифы.
В апреле того же года донесено в сенат о «приключившихся» в городе Устюге и в уезде болезнях, причем указывалось, что там «во всех волостях весьма чад ходит и в каждом доме не без болящего имеется, а заболит сперва головой и жар найдет и приключится кашель беспокройный».
Обеспокоенный таким сообщением сенат вызвал для опроса находившегося в то время проездом в Петербурге устюжского дьячка, который «допросом показал, как де он в нынешнем 1732-м году с Вятки на Устюг… приехал, то на Устюге застал чад и воздух тяжкой, и от того воздуха во всяком доме было людей больных много, а в той болезни люди скорбели прежде головою, а потом горячкою и великим кашлем, а младенцы корью, и многие помирали в неделю и меньше, а иные и обыденно». Сенат распорядился срочно послать курьера к устюжскому воеводе и «иметь ему, воеводе, в самой скорости с имеющимися там полковыми лекарями показанные болезни освидетельствовать, и ежели по свидетельству их явится… опасная болезнь, иметь ему крепкую предосторожность». Можно предполагать, что это был тиф или грипп, осложнявшийся пневмониями.
В 1735 г. в Петербурге наблюдалось какое-то эпидемическое заболевание, названное описавшим его врачом (Вайтбрехтом) «febris phlegmatica et petechialis». Заболевание характеризовалось высокой контагиозностью: стоило заболеть одному из членов семьи, как вскоре заболевали и все остальные ее члены.
Согласно донесению канцелярии в сентябре 1739 г. в разных местах Олонецкого уезда появилась «опасная болезнь, от которой люди скоропостижно умирают». Сенат счел сообщение чрезвычайно важным и решил немедленно «объявить о нем господам кабинетным министрам и какое от них приказание будет». Кабинет же министров приказал держать дело «весьма секретно, дабы никто о том уведать не мог». В Олонецкий уезд был направлен офицер, а от Медицинской канцелярии – доктор и лекари. По всем проезжим дорогам, ведущим к Петербургу, Новгороду и Москве, велено было устроить заставы, направить на них «добрых или рачительных офицеров или дворян с командами», снабдив их секретными инструкциями. Офицерам на заставах запрещено было «под смертной казнью» объявлять задержанным причину их задержания[402].
В сентябре 1739 г. сенат заслушал «ведение» Московской сенатской конторы об опасной болезни, появившейся при Оренбургской экспедиции в лагере среди солдат, а также и среди обывателей Миясской крепости. Немедленно были приняты обычные в то время меры: «больных тотчас от здоровых отделить в особливое удобное место и притом смотреть, дабы они в одежде и в пище в нынешнее осеннее время не понесли нужды… велеть на означенных людях, подлинно ль та болезнь опасная освидетельствовать доктором и лекарями», произвести срочное расследование, «отчего та болезнь заразилась и кем нанесена». Указы «Об имении крепкой предосторожности» были посланы в Военную коллегию, в Казанскую, Астраханскую и Сибирскую губернские канцелярии и в Сибирский приказ. Сведений о клиническом течении болезни и о дальнейшем ходе эпидемии нет. По всей вероятности, это была «лагерная горячка» – сыпной тиф.
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
В июле 1743 г. сенат был уведомлен о наличии болезни в Ростовском уезде Московской губернии, причем указал, что доктора эту болезнь опасной не считают[403]. Несмотря на это сенат приказал «для лучшей предосторожности» направить в уезд офицера с двумя ротами солдат, а в Троицко-Сергиевский монастырь – офицера с двумя взводами. От Медицинской канцелярии туда были посланы доктор и лекарь. Они сообщили, что в Ростовском уезде «состоит все благополучно, а хотя болящие и имеются и умершие были… а знаков никаких не явилось». Больные вывезены в засеки, где должны были по выздоровлении выдержать 6-недельный карантин. Ростовский уезд был окружен заставами, а врачам приказано представить в Медицинскую канцелярию обстоятельное описание «сумнительной болезни».
Хотя оба врача и сенатская контора по окончании эпидемии и после выздоровления выведенных в засеки больных просили в Сенате разрешения уничтожить заставы, тем не менее, сенат распорядился «о поступании в предосторожности… по прежде посланным указам неотменно». Мало того, в пополнение к уже имевшимся воинским силам были направлены еще солдаты, «которых употреблять на заставы, где надлежит». В конце августа врачи послали в Медицинскую канцелярию рапорт в котором говорили, что «оная болезнь, хотя и признается опасной однако же не жестоко прилипчивая». Несмотря на это, заставы сохранялись до октября, когда сенат распорядился: «Все вышеописанные заставы свесть, а посланного секунд-майора с командою, також доктора и лекаря возвратить в Москву».
В ноябре 1747 г. в сенате было заслушано сообщение Московской сенатской конторы о том, что в селе, находившемся в 45 верстах от Москвы, среди крестьян и дворовых людей имеется много больных. «А болезнь объявляет такую: высыпает сыпь, а потом в горле бывает опухоль, от которой болезни у крестьянина его Филиппа Ильина сын Никифор, 15 лет, через 6 дней, а другой большой сын Иван, да у крестьянина ж Лариона Егорова до 16 лет в один день умерли; а кто от той болезни свободится, у таковых с рук и ног кожа лупится»[404].
Можно считать по приведенной краткой клинической картине, что в селе была скарлатина. Однако посланные туда лекарь и комиссар объявили, что в том селе «на людях… опасной болезни не имеется, а имеются в разных болезнях, и из них некоторые померли от их невоздержания, что была на них сыпь, а потом обратно внутрь вошла, от чего и опухоль имелась…».
Недовольный таким невразумительным заключением сенат обратился за разъяснением в Медицинскую контору. Последняя прислала в сенат свое мнение, в котором сказано, что «означенные трое умерших померли подлинно не от опасной болезни; к тому ж и 8 человек болящие не находятся ж в опасной болезни, но одержимы продолжительною горячкою с сыпью, которая болезнь, по нынешнему сырому воздуху, без опасности приключиться может, а по такому нынешнему воздуху опасных и прилипчивых болезней не бывает». Сенат удовлетворился столь «ученым» разъяснением, и дело об опасной болезни было прекращено, эпидемия предоставлена естественному своему течению, а крестьяне продолжали умирать «от невоздержания».
В апреле 1750 г. в сенате рассматривалось сообщение о «сумнительной болезни на людях» в Новосеченской крепости (Запорожье), где от времени до времени в драгунских полках «умножаются больные, из которых больные иные и померли…от сильной горячки, от поноса… да от сильного жара и в голове лома». Сенат приказал
послать из Киева офицера и с ним лекаря… «к такому делу искусного». Больных велено было немедленно отвести в другое отдаленное место. Места, где эти больные были обнаружены, предписывалось окружить караулами и заставами, а днепровские пограничные форпосты «накрепко указами предупреждать, чтоб имели неоплошное предостережение… чего ради иметь в надлежащих местах неоплошные данные и ночные всегдашние разъезды»[405].
Судя по приведенному краткому клиническому описанию, дело шло о брюшном тифе.
В августе 1756 г. сенат рассмотрел переданное из Новгородской губернской канцелярии сообщение выборного от крестьян о том, что в Хотиловском яму на людях показалась «болезнь с пятнами». Туда посланы офицер и городовой лекарь, которые сообщили, что «в том яме опасной болезни не имеется и состоит благополучно». Какая это была болезнь и была ли она, неизвестно. Сенат, прежде всего, распорядился выборному «за ложное разглашение учинить наказание» батогами, затем послать в Хотиловский ям от Медицинской канцелярии доктора или лекаря, и если от них получат сообщение «о благополучности», то немедленно возвратить их в Петербург, а «чрез то место всем свободный проезд… дозволить»[406].
Чем кончилось это дело, неизвестно, но характерно, что сенат, еще не имея точных сведений о ходе и характере эпидемии, распорядился наказать за ложное уведомление.
Между сообщением, посланным в сенат, и прибытием на место врачей, проходило обычно немало времени. Естественно, что за это время эпидемическая вспышка могла закончиться и прибывшие на место врачи находили «полное благополучие». За это «благополучие» отвечали крестьяне, пославшие своего выборного с якобы ложными известиями об опасной болезни, и в первую очередь сам выборный.
В конце 1760 г. сенат указал, что по сообщению Устюжской провинциальной канцелярии, основанному на донесениях выборных от крестьян, в Устюжском уезде свирепствовала опасная «горячка», от которой умерло более 100 человек и во многих деревнях целые дома опустели. Болезнь протекала очень тяжело («болезнуют весьма тяжко»). Ни доктора, ни лекаря в городе Устюге не было, и поэтому «для точного изыскания» оттуда направлен в уезд офицер. Последний же распорядился быстро: «За ложное рапортование виноватые там жестоко наказаны»[407].
Сенат тем не менее распорядился направить в Устюжский уезд доктора с лекарем, которые известили, что «опасной болезни не оказалось, кроме что одержимы бывают горячкою». Сенат приказал врачам остаться там до тех пор, «когда от той болезни благополучность будет». Врачи были оставлены в уезде лишь для наблюдения, но ни медикаментов, ни средств для их приобретения отпущено не было.
В июле 1761 г. в сенате рассматривалось сообщение о том, что в городе Клину заболело 80 ямщиков и в деревнях двое скоропостижно умерли: «Болезнь состоит: пятно красное на лице и горло заболит и всего раздует». Немедленно в Клин отправлен чиновник с воинской командой, доктором и лекарем, имевшими при себе запас медикаментов. Но по осмотру врачей выяснилось, что «толикого числа ямщиков 80 человек не умирало и опасных никаких болезней не явилось, кроме… обыкновенно бывающих болезней». Тогда приказчик, сообщивший об этом заболевании, сознался, что «писал неосновательно и пьяным образом». Сенат распорядился «приказчику за ложное и
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
напрасное его рапортование, в страх другим, учинить наказание плетьми», врачам же и воинской команде – возвратиться к прежним их должностям[408].
В июле 1763 г. в сенате доложено сообщение, что в Копорском и Нарвском уездах появилась на людях «язвительная болезнь». Туда направлен из Петербурга доктор с лекарем, которые уведомили, что «тамошние обыватели некоторые в болезнях находятся, а до них несколько и умерло, токмо ни мало не заразительные».
Из приведенных описаний отдельных эпидемических вспышек тифозных заболеваний в России XVIII века видно, что все они носили лишь очаговый характер. Эпидемии охватывали отдельные города, селения, редко уезды, но ни разу нам не встретилось описание широкой эпидемии тифа, распространившейся сразу на несколько губерний.
Объясняется это в первую очередь огромной протяженностью страны, сравнительно малой плотностью населения, большим расстоянием между отдельными населенными пунктами, примитивными транспортными средствами и плохим состоянием дорог. Бывали города и селения, куда в осеннюю и весеннюю распутицу месяцами нельзя было ни пройти, ни проехать.
К этому следует добавить, что крепостное крестьянское население не имело права без разрешения «барина» или управителя выезжать далеко за пределы своих сел или деревень.
Конечно, нельзя пройти мимо таких способствовавших контакту факторов, как базары, ярмарки, церковные богослужения и т. п., куда сходилось или съезжалось много крестьян. Но обычно эти съезды ограничивались пределами нескольких соседних селений или в крайнем случае уезда.
Немаловажное значение имели также и профилактические меры, проводимые властями при появлении сильной вспышки тифа в тех случаях, когда она сопровождалась большой смертностью и возбуждала подозрение на «опасную болезнь» – моровую язву. Соответствующее селение, группа селений, а то и целый уезд немедленно ограждались от внешнего мира кордонами, караулами, заставами, разъездами, засеками. Больных изолировали в засеки или в какие-либо отдаленные от других населенных пунктов места, где выдерживался длительный – до 6 недель, а иногда и дольше – карантин.
Всякое сообщение между людьми, зараженными и здоровыми, между селениями, охваченными эпидемией и свободными от нее, воспрещалось «под жестоким наказанием». Разумеется, эти строгости часто нарушались, отдельные люди пробирались сквозь цепь застав или кордонов, но во-первых, эти исключения общего правила не нарушали, во-вторых, лица, пробравшиеся за кордоны и заставы, обычно далеко не забирались из-за сложности передвижения, в-третьих, не каждый из них был опасен как переносчик инфекции.
Наконец, следует упомянуть еще об одном обстоятельстве, несколько ограничивавшем распространение вшивости, а следовательно, и сыпного тифа в России в XVIII веке. Мы имеем в виду знаменитые русские бани.
Как известно, бани в то время имелись в каждом селении, даже в каждом более или менее зажиточном доме. По субботам, перед большими церковными и престольными
праздниками посещение этих бань было священным обычаем. Всякому приехавшему издалека гостю гостеприимный хозяин предлагал прежде всего «попариться в баньке». Посещение бань было одинаково обязательным как для простых людей, так и для царской семьи. Царь Алексей Михайлович с щепетильной тщательностью соблюдал обычай посещения «мыльни». Царица Елизавета Петровна настолько чтила этот обычай, что у нее произошел бурный конфликт с племянником, наследником престола Петром III, отказавшимся выполнить ее приказание идти в баню.
Глава 14. Грипп
Вмировой литературе эпидемии гриппа, или инфлюэнцы, описаны уже давно. Гирш первые указания о таких эпидемиях относит к 1173 г.[409], а Шнуррер даже к V веку до
н. э.[410]
Всредние века грипп был известен в Западной Европе под десятком различных названий, но благодаря типичному течению и симптоматологии болезнь легко узнать по описанию не только врачей, но даже историков.
Болезнь часто принимала пандемический характер, проносясь, подобно урагану, по всему земному шару и унося в могилу сотни тысяч жизней.
Первые достоверные описания гриппа в России осиосятся к XVIII веку, хотя по некоторым косвенным данным можно предполагать, что болезнь проникала к нам и ранее. Так, во время сильнейшей у нас эпидемии 1580 г. есть указания об одновременной же эпидемии гриппа в Лифляндии, а также о распространении ее дальше на восток.
Втечение XVIII века гриппозные эпидемии неоднократно появлялись на территории России. Первой из них была эпидемия, наблюдавшаяся в Западной Европе и описанная в Италии под наименованием «ревматической эпидемии» (Ланчизи). Болезнь распространилась затем во Франции, Бельгии, Германии, Дании и России.
В1712 г. гриппозная эпидемия вспыхнула в Дании и затем охватила всю Европу. Болезнь была настолько широко известна и распространена, что получила даже название «модной».
Весной 1729 г. в Германии началась эпидемия гриппа, которая длилась до 1730 г. и охватила всю Западную Европу и Россию. Шнуррер утверждал, что она началась в
Швеции. Гоффман полагал, что ее начало имело место в России, откуда она перешла в Польшу, Западную Европу и Северную Америку.
Болезнь поражала людей, «как молния». В Вене в течение одного дня была поражена большая часть населения. Всего в этом городе переболело гриппом 60 000 человек.
С такой же быстротой болезнь распространилась в Англии. В Лондоне в течение одной недели умерло 908 человек, поэтому это заболевание считалось опаснее чумы 1766 г.
В 1737–1738 гг. снова эпидемия гриппа охватила Западную Европу, Россию и Северную Америку. В 1740 г. грипп (под названием «катаральная лихорадка») вспыхнул в Швеции, Англии, Италии.
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
В 1742–1743 гг. в Западной Европе вновь разразилась сильнейшая эпидемия гриппа, который именно в это время получил название «инфлюэнцы». В 50-х годах XVIII века во Франции эту болезнь назвали гриппом (от глагола «gripper» – схватить).
По мнению некоторых авторов, слово «грипп» обязано своим происхождением господствовавшему во Франции и в Англии представлению о каком-то неведомом насекомом (la grippe), которое время от времени заражает воздух, в результате чего и появляется гриппозная эпидемия.
Пандемии гриппа, охватившие Европу и Америку, имели место в 1757–1758, 1761–1762
и в 1767 гг.
В1775–1776 гг. гриппозная эпидемия разразилась в Западной Европе, причем больше всего были поражены Германия, Англия и Франция. Новая эпидемия гриппа вспыхнула в 1779–1780 гг. Ею были охвачены Германия, Франция, Англия и Южная Америка. В 1781 г. этой же болезнью были поражены Северная Америка, Китай, Россия.
В1788–1789 гг. грипп снова обошел весь земной шар.
В1798–1800 гг. пандемия гриппа распространилась в Китае, России и Западной Европе.
Резюмируя, можно сказать, что эпидемии гриппа на протяжении XVIII века повторялись довольно часто, с промежутками от 2 до 7–13 лет. Наиболее интенсивными были эпидемии и пандемии 1729–1730, 1732–1733, 1742–1743, 1757, 1767, 1781–1782 и 1788– 1789 гг.
Сведения о распространении гриппа в России весьма отрывочны.
В феврале 1729 г. грипп появился в Москве и Петербурге и затем распространился по всей стране.
Широкий размах и тяжелое течение эпидемии заставили правительство обратиться к Медицинской канцелярии с требованием сообщить причины, характер заболевания и наиболее доступные для «простого народа» лечебно-профилактические мероприятия, чтобы на основании такого сообщения издать указ о борьбе с эпидемией.
Канцелярия составила сообщение на латинском языке, и оно было направлено в русском переводе Тайному совету и Петру II. Этот уникальный, до сих пор еще не опубликованный документ (обнаружен А. Е. Сегалом) хорошо характеризует взгляды русских врачей начала XVIII века на этиологию, профилактику и терапию гриппа.
Документ называется «Предупреждение о болезнях, происходящих от зараженного воздуха»[411]. Заглавный же лист дела гласит: «Копия с перевода латинского и черный отпуск (Черновик. – А. С.) публичному указу, каким образом людей от этих болезней охранять. А которого года не означено»[412].
Сообщение начинается указанием на опасность и особый характер эпидемических («поветренных») болезней: «…Никакие болезни больше страшны суть, большему подлежат опасению, чтоб оных всячески храниться, как оные, которые от худого воздуха зависят: ибо еже другие причины, скорби производящие, сему или тому только вредны, от воздуха повреждение всея стране и всему народу пагубно быть может. Воздух же заражает не сам по себе, но парами вредительными».
Болезнь, наблюдаемую в Москве, характеризовали следующим образом: «…Весенним сим временем лихорадки катарральные… великие, кашли и распаление легкого так всюду были, что большая часть величайшего града означенными болезнями одержима была, и почти все, от зачерпленных болезней свободившиеся, паки единожды и многажды и оные впадали». И далее: «…медики совет учинили, каким образом, ежели означенные болезни не утолятся, или вреднейшие являться станут, подлому наипаче народу пользу учинить можно. Есть же намерение сего совета сие наивяще, чтоб которые медиков достати не могут, однако некоторые медикаменты знали, коими здравие свое или сохраняти, или ослабленное, возвращать могли».
Следовательно, врачи поставили перед собой задачу ознакомить простой народ, вопервых, с профилактикой, а во-вторых, с терапией болезни средствами наиболее для него доступными, в случае невозможности обратиться за врачебною помощью. Но при этом врачи оговаривались, что предлагаемые ими здесь средства «те суть генеральные токмо», ибо, если «розным всем болезням, кои признаваться могут, лекарства предписывать, то почти всю медическую практику предложить можем».
Для разрешения же поставленных задач врачи наметили три пути («три предложения быть имеют»): «Первое, каким образом обыватели сего града воздух очистить могут; второе – как от находящихся таких болезней себя охраняти, а третие – аще кто начал такою болезнию скорбети, то что делать долженствует и какие медикаменты употреблять имеет».
Для очищения воздуха предлагались следующие мероприятия: «1) улицы, дома и покои, елико можно, чисто содержать, и все, что сгнило, вон выносить, а наипаче нужники чистить подобает, дабы зело худым их действием воздух не посмрадяли; 2) воздух очистить могут, делавши на дворе огнища, а наипаче в покоях курение ягод можжевеловых и их дерева; 3) ежели в которых домах многие скорбеть будут, то здоровых сперва от них отлучить, а потом больных такожде развести надобно, чтоб многие, в тесном месте содержанные, воздух парами болезненными, из тела исходящими, больше повреждающе заразу не умножали; 4) наипаче от утреннего и вечернего воздуха беречься надобно, понеже в сие время пары больше совокуплены бывают. Чего ради в сие время или не выходить, или, ежели выходить надобно, то гораздно окутавшись подобает; 5) аще которые умрут, то оных тела не долго держати, в землю глубже зарывати довлеет, дабы смрад от трупов уходящий не приобщался к воздуху; 6) потребнейший есть совет, чтоб за городом домы построены были, в которых бы больных от прочих людей относить можно… доколе выздоровеют… для подлого народа сей есть совет, понеже в сем граде в одном покое много людей живут, ради тесноты домов. Может такожде сим порядком свободно медик или лекарь больных испытивати и их здравию вспомоществовати».
В этих предложениях заслуживает внимания совет построить за городом «особые дома» для больных, где они находились бы под врачебным наблюдением. Речь шла о постройке временных инфекционных больниц или бараков. Это было «новшество», ибо в начале XVIII века в России гражданских больниц не существовало, имелись лишь военные «гошпитали» и лазареты.
Для профилактики гриппа назначались лекарства потогонные, слабительные, а также и кровопускания, «… чтобы вызвать изсхождение паров из всего человеческого тела свободное и крови движение… лехкое и свободное… Такое убо может способствовать
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
лекарство, которое кровь жидкую гонит, поры отворяет и, таким образом, не чувственное паров из тела человеческого изсхождение принижает и соблюдает».
Вкачестве потогонных рекомендовались, во-первых, домашние средства растительного происхождения: «Того для советуем, дабы поутру теплую воду с травою вероникою или шалфею с можжевеловыми ягодами побольше пили, тело каким-нибудь движением упражняли, таким убо образом кровь разливается, остроты в оной приобщенные распушаются, утишаются и через пори кожи уходят». Кроме домашних, рекомендовались для раздачи народу также и аптечные потогонные средства: «можно также из аптеки лекарство раздавать… диафноикум (то есть паровыгоняющее)». К таким в то время относили: полынь, ангеликовый корень, камфару, хинный корень и др.
Вотношении режима и диеты предписывалось: «вяще осторожность обычного бытия, ниже явствами объедаться или питием, наипаче горячим вином не упиваться, великое бо объедение мешает транспирации…а употребление горячего вина кровь разжигает и распаляет… Кашицы ячменные или овсяных круп и тому подобные изрядное подают питание». Запрещались все острые, пряные, кислые блюда, «каковы суть чеснок, перечные и кислые яды, редька и тому подобное». «Пити неудобно есть пиво крепкое, кислые шти и прочие подобные. Но пиво тонкое, аще могут его содержать, изрядно пить».
Все эти диетические правила предназначались для людей «благородных» и состоятельных. Простой же народ «об избрании пищи увещевати не подабает, понеже
народ сими правилами обязатися не может». Для народа считалось необходимым лишь одно правило: «зело худо, хотя и аппетит будет много наедатися».
В самом начале заболевания рекомендовался «декокт» (какой именно – не указано), «который не токмо утолению жажды служить станет, но такожде вместо лекарства будет кровь делающе текущею и остроту утоляюще». «Еще придать надобно, чтоб больные к перемене воздуха елико возможно береглися и всегда бы в покоях равномерных, не очень теплых и не очень холодных пребывали».
Кровопускание с профилактической целью считалось показанным лишь для тех людей, «которые сильны суть и многокровпы».
Для лечения гриппа предлагались те же потогонные средства, что и для профилактики, с той, однако, разницей, что в начале заболевания предписывалось «первое лекарство», т. е. отвары трав вероники, шалфея или можжевельника, которые якобы способствовали «ко утишению фебряного жара и утолению фебры». Аптечное диафноикум назначалось через несколько дней после первого, причем надлежало руководствоваться видом мочи: «еще лучше будет, ежели болящие примечать станут мочу: ибо когда усмотрят, что моча, которая прежде была светла, густеть и отстаиваться стала, тогда избранный есть совет другое лекарство потовое употреблять».
Против запоров, которые «от великого жару бывают», рекомендовалось легкое слабительное: «Оное принимать надобно поутру, на тощий живот, за 3 или 4 часа перед обедом».
В заключении говорится: «Сии суть иже нам кажутся к сохранению народного здравия и ко исцелению некакую пользу подавать могут. Многая обаче от сего образа обещать не можем, ибо сии генеральные есть, особливые же, которых величайшая сила придатиса не могут».
Подписано архиятром Блюментростом и 5 членами медицинской канцелярии. Проект указа, однако, санкционирован и опубликован не был, возможно, потому, что гриппозная эпидемия быстро закончилась и надобность в указе миновала.
Пандемия гриппа 1737 г., охватившая Западную Европу и Америку, не пощадила и России. Английский посланник в России писал в марте 1737 г. из Петербурга в Лондон: «Болезнь эта здесь имеет такой повальный характер, что едва хватает лиц здоровых для ухода за больными… не слыхать, чтобы болезнь эта влекла за собою смертельный исход; сильные приступы ее продолжаются не более трех-четырех дней, но вслед за ними наступает сильная слабость»[413].
Болезнь сопровождалась частыми осложнениями. Главными симптомами ее были: слабость, упадок сил и болезненная разбитость во всем теле. Болезнь чаще начиналась
созноба, за которым следовал жар. У некоторых же больных болезнь начиналась прямо
сжара, сильной головной боли и головокружения. Наблюдались мозговые явления. Болезнь оканчивалась на 7–9-й или 13-й день критическим падением температуры с отделением пота.
В мае 1740 г. во время эпидемии гриппа в Западной Европе, в том числе и на Скандинавском полуострове, в сенат поступило сообщение «об имеющейся в Швеции опасной болезни». Сенат распорядился «того же часа ехать с тем донесением в Кабинет и объявить там». В то же время было отдано распоряжение «вышеупомянутое дело содержать… в крайнем секрете и никому отнюдь о том же объявлять»[414]. Проникла ли эта эпидемия на территорию России, сведений нет. Одной из наиболее сильных была пандемия гриппа в 80-х годах XVIII века. По Гезеру, эта пандемия началась в 1780 г.
в Китае, откуда перешла в Индию, Сибирь, Европейскую Россию. В Казани она появилась в конце 1781 г., в Петербурге – в январе 1782 г. и до июня этого же года распространилась по всей Европе, причем поразила от 1/2 до 3/4 населения[415].
Шнуррер также указал на возможность проникновения гриппа в Россию из Китая: первые заболевания были обнаружены в Иркутске и Кяхте. Поэтому в России болезнь часто называли во время этой эпидемии «китайской». В декабре 1781 г. грипп появился в Астрахани и Казани, в январе 1782 г. – в Москве и Петербурге. В 1782 г. в Петербурге сразу заболело 4000 человек. В феврале эпидемия распространилась в Прибалтике – Риге, Ревеле, Вильно.
В Риге первые заболевания появились в восточном предместье города, а на 6-й день и в самом городе, и вскоре не оказалось ни одного свободного от больных дома.
По данным врачей, описавших эту эпидемию в Прибалтике, болезнь характеризовалась внезапным началом, сильной слабостью, ознобом, головной болью, насморком, кашлем, жаром. Длилась она от 3 до 7 дней и оканчивалась в большинстве случаев критически.
Слабость, потеря аппетита и упадок сил оставался у многих и после окончания болезни. Вообще же течение ее было благоприятным. Опасной и тяжелой она была только у стариков и людей, истощенных другими болезнями.
Рекомендовано к покупке и изучению сайтом МедУнивер - https://meduniver.com/
Грипп во время этой пандемии получил чрезвычайно широкое распространение. Во многих городах все присутственные места были закрыты, в войсках недоставало солдат для несения караула.
Кроме описаний гриппа, принимавшего эпидемическое распространение, в русской медицинской литературе XVIII века можно встретить также описание различных «простудных» болезней и «простудных воспалений», характер течения которых позволяет отождествлять и их с современным гриппом. Сюда может быть отнесен насморк, «сопряженный с полным и твердым жилобиением, великим ознобом и жаром, жестокою головною болью, сильным, сухим, иногда же и кровавым кашлем, воспалением глаз, сухостью языка и неутолимою жаждою, болью и тяжестью во всех членах…»[416].
«Простуда» и «насморки» считались болезнями опасными по той причине, что на них мало обращалось внимания как со стороны больного, так и со стороны врачей. «О насморках много есть предрассуждений, кои все худые могут иметь следствия; порвое то, что насморк никогда не опасен; сие заблуждение ежедневно стоит жизни многим людям… Насморки больше людей погубляют, нежели язва…»[417].
Такое парадоксальное утверждение можно объяснить только тем, что к «насморкам» причисляли грипп, как неосложненный, так и осложненный: «… насморк почти всегда есть горячая болезнь, небольшое воспаление легкого или горла, или перепонки, что в ноздрях и в некоторых полостях кои в костях щек и неба находятся, и которые все сообщение имеют с носом»[418].
«Таковой насморк, сопряженный с воспалением крови, от неправильного или превратного образа врачевания, легко претворяется в грудное воспаление, нагноение, чахотку и иные грудные болезни»[419].
Лечение спорадического гриппа в конце XVIII века сводилось к назначению «легких слабительных, промывательных», вдыханию уксусных паров, полосканию, горячему питью «простого или шалфейного чаю с уксусом или медом, и из увара лихорадночной корки с нашатырем и медом».
Глава 15. Проказа
Сведения о распространении проказы в России в XVIII веке, как и в предшествовавшие века, чрезвычайно скудны[420]. Существует предположение (Г. Н. Минх), что проказа была занесена на Русь в IX–X веках из Византии во время походов Олега (807 г.) и Игоря (941) в Константинополь.
Рихтер, ссылаясь на «Летопись Московского архива иностранных дел» под № 7, писал: «Отечественные историки упоминают в первый раз о проказе (lepra) в XV столетии, замечая при том, что сия болезнь посетила Россию в конце 1462 года»[421]. По мнению этого историка, проказа занесена в Россию не с Востока, а с Запада и притом в легкой форме, когда «жестокость ее начала смягчаться в прочих государствах».
Отсутствие упоминаний о проказе в законодательных актах XVIII и в делах Аптекарского приказа XVII века, в записках иностранцев, посещавших в это время