1 курс / История медицины / Трепанации_у_древних_народов_Евразии_Медникова_М_Б_

вреждений, которые могли возникнуть при раскопке кургана. Старые и новые разрушения различались по цвету и структуре.

Костяк 1. На задней латеральной поверхности левой бедренной кости несколь­ ко выше середины диафиза обнаружена насечка приблизительно 12 мм длиной и 3 мм шириной. Ее пересекает тонкий неглубокий надрез, сделанный острым пред­ метом (длина 12 мм), (рис. 8.6а).

Рис. 8.6. Локализация повреждений на костях посткраниального скелета

а-костяк 1; б - костяк 7; в - костяк 8; г, д-костяк 10; е, ж - костяк 12; з - костяк 14; и, к - костяк

Костяк 7. Наружная поверхность нижнего эпифиза большеберцовой кости, возможно, была отрублена. На этой же поверхности фиксируются несколько на­ сечек, сделанных острым предметом. Поверхностный слой местами разрушен, поэтому трудно судить о времени образования этих повреждений (рис. 8.66).

Костяк 10. Верхний эпифиз левой локтевой кости разрублен почти вертикально идущим ударом. Локтевой отросток (olecranon) отсутствует, как и у костяка 8 (рис. 8.6в, г ).

На правой тазовой кости на верхнем крае acetabulum - последствия зажившей микротравмы. Левая бедренная кость несет следы многочисленных надрубов и надрезов на переднебоковой поверхности диафиза (рис. 8.6д).

Костяк 12. Две насечки сделаны острым орудием на поверхности диафиза левой плечевой кости в центре бугристости, служащей местом прикрепления три­ цепса {т.triceps brachii). Две параллельно идущие насечки наблюдаются в ниж­ ней части диафиза. Длина варьирует от 4 до 6 см (рис. 8.6е).

Еще одно старое повреждение было найдено на латеральной поверхности се­ далищной кости в 7 мм от наружного края (ориентировано вертикально, 6 мм длиной); (рис. 8.6ж)

Костяк 14. Пол: мужской (?). Возраст: adultus. На локтевой кости в нижней части наблюдаются следы старых надрезов (рис. 8.6з).

Костяк 16. Пол: мужской. Возраст: 25-29 лет. Тонкие неглубокие надрезы в виде царапин обнаружены на передней верхней поверхности костей голени. Ца­ рапина на большеберцовой кости достигает длины 21 мм (рис. 8.6и, к).

Костяк 18. Пол: мужской. Возраст: 20-29 лет. Обращает на себя внимание разрушение нижнего эпифиза правой бедренной кости, наступившее в результате воздействия рубящего предмета. Края разруба старые (рис. 8.6л). На передней поверхности большеберцовой кости наблюдаются многочисленные насечки. К сожалению, разрушенный внешний слой не позволяет сделать более категорич­ ного заключения о времени их образования.

Костяк 20. Пол: мужской (?). Возраст: приблизительно 18 лет (верхний эпи­ физ плечевой кости не прирос). Сохранились только правые плечевая и локтевая кости. На задней поверхности правой локтевой кости обнаружено несколько ко­ ротких, достаточно глубоких насечек. Определить, являются ли они свежими или древними, трудно, поскольку эндоост сильно разрушен. Аналогичные надрезы наблюдаются на передней части диафиза плечевой кости (рис. 8.6м).

Костяк без №. Пол: мужской. Возраст: 20-29 лет (около 25 лет). На задней поверхности диафиза правой бедренной кости наблюдаются многочисленные над­ рубы и насечки давнего происхождения. Их длина варьирует от 4 до 8 мм.

Обсуждение

Травматические повреждения на черепах из Пепкинского кургана можно типологизировать следующим образом:

1.Рубленые травматические повреждения, причиненные, по-видимому, бое­ вым топором (черепа №№ 74, 76, 79, 81). Некоторые черепа несут следы несколь­ ких ударов: №76 - четырех ударов, № 79 - трех ударов (рис. 1, вклейка).

2.Стреляные раны (№№ 78 и 84) (рис. 2, вклейка). Любопытно, что среди костей скелетов было найдено 13 наконечников, что свидетельствует об интен­ сивной стрельбе противника в ходе столкновения. Судя по археологическим опи­ саниям, пять человек были ранены выстрелами сзади (№ 8 - «левая сторона груд­ ной клетки», № 10 - «область поясницы», № 19 - «между вторым и третьим шей­ ными позвонками», № 24 - «с левой стороны груди в области сердца», № 26 - «в поясничную область», № 27 - «в правой стороне груди»), т.е. действительно были застигнуты врасплох и попали в засаду. Другие абашевцы в момент ранения на­ ходились лицом к противнику. У третьего погребенного стрела вонзилась в сере­ дину восьмого снизу позвонка, у пятого и двадцать четвертого - найдены стрелы сбоку в области сердца. У индивидуума № 6 наконечник стрелы с отломанным черешком торчал между четвертым и пятым поясничными позвонками, у № 18 - наконечник обнаружен в нижней правой части грудной клетки.

Изученные черепа были травмированы в основном оружием ближнего боя. По-видимому, при стрельбе целились не в голову. При использовании рубящего оружия (боевых топоров), наоборот, метили в голову.

3.Трепанации (№№ 77 и 82). Операции произведены в области брегмы (рис. 3, вклейка). Поскольку не наблюдается изменений, связанных с образовани­ ем костной замыкающей пластинки, очевиден предсмертный или даже посмерт­ ный характер хирургического вмешательства. В последнем случае можно было бы обсуждать возможность посмертного трепанирования как одного из элемен­ тов погребального обряда. Однако область брегмы и теменных костей была наи­ более предпочтительна при осуществлении прижизненной краниотомии в евро­ пейском неолите и бронзовом веке (см. гл. 4).

Впользу ритуального трепанирования говорят некоторые особенности захо­ ронения. В обоих случаях есть основания предполагать декапитацию. Череп чет­ вертого погребенного (№ 77) был найден в области груди «челюстью вверх»,

ана его «анатомическое» место была положена глиняная чашечка. Череп 136

(№ 82) вообще был погребен отдельно, на стопах .костяка №11 (Халиков А.Х.

идр., 1966, с.13).

4.Обширные сквозные отверстия неправильной формы (черепа 76, 80, 81 — рис. 4, вклейка). Некоторые участки этих отверстий несут следы искусственной обработки острыми предметами. Локализованы отверстия на боковой поверхнос­ ти теменных и на височных костях.

Предполагаемый характер процедуры: посмертное вскрытие черепной короб­ ки для получения крупного костного фрагмента (например, для создания костя­ ного амулета). Любопытно, что российские находки амулетов из человеческого черепа чрезвычайно близки географически Пепкинскому кургану и происходят с городища у села Одоевского на р. Ветлуге. Как мы ранее упоминали, Д.Н. Ану­

чин описывал амулет, вырезанный из теменной и лобной костей человеческого черепа слева. Позднее Б.С. Жуков нашел на городище еще 2 амулета: в раннепья­ ноборском слое фрагмент из брегматической области теменных костей с отвер­ стием для подвешивания (IV—III вв. до н.э. - Бадер О.Н., 1951, с. 131, рис. 13, 25, с. 152) и в ананьинском слое искусственно перфорированный дистальный фрагмент левой лучевой кости (VII-V вв. до н.э. - Бадер О.Н., 1951, рис. 12, 57,

с.129, 154).

5.Надрезы на черепах №№ 80 и 83 (рис. 5, вклейка). Локализация надрезов в височной области справа, параллельное их расположение свидетельствуют, с од­ ной стороны, о неслучайности их обнаружения, с другой стороны, об определен­ ных навыках человека, выполнявшего эту процедуру.

В главе 7 упоминалось о «классическом» черепе с признаками скальпирова­ ния из болот Южной Швеции эпохи неолита.

В новом исследовании черепа из Альвастры был сформулирован ряд вопро­ сов, так и оставшихся без ответа: связана ли данная находка с культом или с древ­ ним способом казни, был ли убит скальпированный в бою или пал жертвой пре­ ступления (During Е., 1993, р.46). Обсуждая коллективное захоронение в Пепкинском кургане, мы можем гораздо увереннее говорить о смерти в сражении и последующих ритуальных действиях с телами погибших.

Как отмечалось в главе 7, другой предполагаемый случай скальпирования про­ исходит с территории Дании - череп Дирхольм из болота у Рандерс (Klindt-Jen- sen О., 1962). Археолог О. Клиндт-Йенсен усмотрел в сочетании скальпирования и фрагментации скелета свидетельство каннибализма.

Здесь мы подходим к обсуждению насечек и разломов на костях индивидуу­ мов, погребенных в Пепкинском кургане (рис. 6, вклейка). Фрагментарная со­ хранность обследованных скелетов побуждает нас к чрезвычайно осторожному рассмотрению этого вопроса. Как отмечалось выше, существуют трудности с диагностикой старых и новых повреждений, нуждающихся в проведении допол­ нительного анализа. Однако нельзя не отметить частые разрушения эпифизов крупных костей (нижние эпифизы большеберцовой кости скелета №7 и бедрен­ ной кости скелета № 18, по-видимому, несут следы намеренного разрушения). Множественные следы надрезов на некоторых костях (см. рис. 8.6н) вряд ли можно объяснить ранениями, полученными в битве. На наш взгляд, особого внимания заслуживает отмеченное археологами «нарушение» костяка № 16 и отсутствие в составе этого скелета левой бедренной кости. Мы не можем исключить посмерт­ ного извлечения этого элемента посткраниального скелета для последующего использования в ритуальных целях.1

1О распространении подобных традиций среди восточноевропейского населения, в частности, свидетельствует находка искусственно обработанной левой бедренной кости молодого мужчины в слоях дьяковской культуры близ Коломны. М.В. Козловская, готовящая публикацию по поводу этой находки, любезно предоставила мне возможность осмотреть упомянутую кость.

2 0 4 Глава 8

Сходные повреждения скелетных останков человека фиксируются начиная с палеолита. Неоднократно обсуждались их причины и диагностические признаки, позволяющие отличить собственно травматические изменения от посмертных. Так, прижизненные искусственные разрушения обычно локализованы на черепе и представляют собой импрессионные или вдавленные переломы без следов за­ живления. Они могут быть следствием несчастного случая или убийства. Иногда очень трудно установить, является ли незаживший импрессионный перелом ре­ зультатом насильственных действий или специальной манипуляцией с телом че­ ловека. Искусственные повреждения, причиненные после смерти, могут отражать особенности погребального обряда или религиозных церемоний, в том числе кан­ нибализма. Если следовать классификации посмертных искусственных разруше­ ний X. Ульриха (Ullrich Н., 1982, р.253, 1989, S.55-56), при интерпретации пред­ намеренных повреждений на изученных нами костях посткраниального скелета нельзя исключить возможность подобных действий.

Таким образом, проведенное обследование подтвердило вынесенное ранее суждение о гибели людей, похороненных в Пепкинском кургане, в военном стол­ кновении. Сперва нападавшие на пепкинских мужчин использовали луки. В ито­ ге, по меньшей мере один человек получил сквозное ранение в центральной час­ ти левой теменной кости, другой - был ранен в верхнюю часть затылочной кости. Возможно, эти люди попали в засаду и были убиты внезапно. По крайней мере, отсутствие на этих черепах других боевых повреждений говорит о том, что ра­ ненные стрелами в голову не принимали участия в рукопашном сражении. Дру­ гие пепкинцы пали под ударами боевых топоров в лобовом столкновении. Судя по многочисленным переломам черепного свода, это было однотипное оружие с относительно узким лезвием, близкое по форме к вислообушным топорам. Мож­ но реконструировать картину яростного сопротивления абашевцев: некоторые продолжали сражаться уже будучи раненными при обстреле (например индиви­ дуум № 1), четыре удара топором понадобилось, чтобы сразить обладателя чере­ па № 74. Столь же упорно сопротивлялся атакованный с разных сторон индиви­ дуум № 8 (череп № 78, «кузнец»).

Далее, удалось детализировать картину обращения с телами погибших. Сле­ ды присмертного трепанирования, скальпирования, посмертное извлечение костных фрагментов для изготовления амулетов и, наконец, признаки посмерт­ ных манипуляций на костях конечностей свидетельствуют о сложном обряде, сопровождавшем коллективное погребение этой группы носителей абашевской культуры.

На основании многофакторного анализа останков погребенных мы пришли к заключению, что все они были мужчинами, не достигшими тридцатилетнего воз­ раста. Самому младшему было около 18 лет (№ 20), большинству - 20-25 лет. Графические реконструкции позволяют говорить об особенных чертах сходства некоторых абашевцев из Пепкино. Не будет большой натяжкой предположить, что многие из них состояли в тесном кровном родстве (рис. 7, вклейка). Морфо­

логическим своеобразием выделяются лишь останки одного человека, погребен­ ного в сопровождении кузнечного инвентаря. Его череп характеризуется боль­ шей массивностью и шириной лица, индивидуум был заметно ниже ростом по сравнению с другими пепкинскими абашевцами (Халиков А.Х. и др., 1966, с.3943). Особенности строения длинных костей пепкинского кузнеца передают спе­ цифику его трудовой деятельности. Реконструируется усиленная по сравнению с другими пепкинцами нагрузка на пояс верхних конечностей. Развитие костной ткани гипертрофировано в месте прикрепления мышц плечевого пояса. Так, чрез­ вычайно акцентировано наружное развитие дельтовидной бугристости, отража­ ющее огромную силу и тренированность рук (рис. 8, вклейка).

Если вернуться к обсуждению демографических особенностей выборки, сле­ дует признать ее отличия от среднепопуляционной: нет останков женщин или мужчин зрелого и пожилого возраста, детей и подростков. Погребенные в цент­ ральной могиле Пепкинского кургана объединены в единое целое не только об­ стоятельствами своей гибели, но и сходными особенностями своей жизни. Со­ путствующий инвентарь, в том числе положенный в могилу материальный комп­ лекс литейщика, свидетельствуют о тщательности захоронения. Выявленные признаки посмертных манипуляций с останками говорят о попытках «обезвре­ дить» умерших и, возможно, использовать некоторые части их тел в качестве ре­ ликвий и амулетов. Кроме того, отсутствие в могиле некоторых черепов явно ука­ зывает на бытование культа головы у соплеменников погибших, либо у их врагов, ставших причиной их смерти. Слишком многое свидетельствует о том, что погре­ бение пепкинских абашевцев несет особую семантическую нагрузку.

По данным этнографии и фольклористики, после совершения акта инициа­ ции подростков у разных народов наблюдались различные формы продолжения посвящения. Часто после перенесенных испытаний подросток на несколько лет переходил жить в «мужской дом». В известных случаях часть мужского населе­ ния, а именно юноши, с наступлением половой зрелости и до вступления в брак жили коммунами в больших, специально построенных домах, «домах мужчин» или «домах холостых». Обычай продержался в европейском пространстве вплоть до средневековья (мужские поселения викингов) и нет оснований отвергать его распространенность среди населения эпохи бронзы. Большой мужской дом был центром сборищ союза посвященных, часто в его руках находилась фактическая власть над целым племенем, помещались главные святыни. В частности, в доме часто хранились черепа, которые могли выноситься на ограду (Пропп В.Я., 2000, с.90-91). По В.Я. Проппу, число братьев в мужской общине могло доходить до 30 человек, но фактически их бывало больше, потому что происходил приток новых членов и уход достигших брачного возраста. Отмечалось, что в пределах этих групп иногда образовывались более дробные - по 2 человека, обязанных защи­ щать друг друга в боях, возможно, связанных друг с другом более тесным род­ ством. Обычным занятием членов мужской общины могла быть охота, пища юно­ шей - исключительно мясная и, по данным этнографии, продукты земледелия

новременно черты бога и лютого зверя. Речь идет о ритуальном и психоповеден­ ческом превращении в дикое животное. По Ф. Кардини, схватка со зверем, также являющаяся одним из видов инициации, завершалась поеданием его плоти и кро­ ви, помогавшим приобрести силу и мудрость противника. Отсюда возникает обы­ чай украшать себя бренными останками поверженного врага и даже воинское лю­ доедство. Германский воин, рычащий как медведь или одевавший волчью голову, на самом деле условно перевоплощался в медведя или волка. Неуязвимость, сви­ репость, бесстыдство, отсутствие общепринятых нравственных представлений - те черты berserkir и ulfhedhnar, которые отражают сакральную сущность воин­ ской касты и позже находят отражение в средневековых европейских легендах об оборотнях и волколаках. Неслучайно, с христианизацией скандинавских стран берсеркеры подлежат изгнанию. Ж. Дюмезиль предполагал первоначальную ри­ туальную функцию стоящих вне закона людей, а Ф. Кардини допускал, что этой группе была присуща роль защиты социума во время опасности. Стойкость пепкинских абашевцев может быть объяснена не только естественным стремлением сохранить свою жизнь, напротив, возможно, ее объяснение коренится в палеоевропейских представлениях, что постыдно возвратиться с поля живым, когда пали вождь и товарищи, постыдно быть превзойденным храбростью. После инициа­ ции общность крови и принесенного обета связывала мужчин, воинское брат­ ство можно рассматривать как разновидность жертвоприношения, поскольку оно объединено идеей «честно сражаться и принести себя в жертву».

Нам представляется, что все эти соображения делают более доступными для понимания особенности захоронения пепкинских абашевцев: селективность выборки, необычно высокую концентрацию травматических повреждений на костяках, ритуальные манипуляции с телами погибших. В этом контексте при­ сутствие присмертных и посмертных трепанаций может означать не только попытки оказать врачебную помощь или изготовить обереги из останков добле­ стно сражавшихся воинов. Отметим, что состояние боя часто сопрягалось древ­ ними со священным безумием, то есть здесь преобладало измененное состояние сознания.

Глава 9

ТРЕПАНАЦИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

ТРЕПАНАЦИИ КАК ОТРАЖЕНИЕ МИГРАЦИЙ ДРЕВНЕГО НАСЕЛЕНИЯ

В конце 1997 г. в журнале «Российская археология» была опубликована под­ борка статей, в которых обсуждались следы преднамеренных разрушений, встре­ чаемые в некоторых скелетных сериях обитателей Центральной Азии раннего железного века. Авторы публикаций высказывали различные интерпретации на­ рушения целостности скелетов, в том числе при рассмотрении одних и тех же материалов, но в прямую дискуссию друг с другом не вступали. Так, Н.Н. Мамо­ нова (1997, с. 108-122), первый исследователь антропологических коллекций с территории Северо-Западной Монголии, классифицировала все повреждения, обнаруженные ею на черепах из могильника Улангом, как боевые травмы. Такие травмы были зафиксированы на 12 черепах, что составляло около 17,6% от всех мужских захоронений. У женщин и у детей такого рода нарушений не наблюда­ лось. Согласно мнению Н.Н. Мамоновой, травмы, приведшие к открытым и вдав­ ленным переломам черепа, были причинены чеканами; колотые и острорубленые повреждения - большими ножами или кинжалами, колюще-режущие поврежде­ ния - различными разновидностями ножей, обширные открытые повреждения - топорами(?). В частности, многочисленные отверстия, найденные при осмотре черепа № 4 из могилы 47, описаны как 7 сквозных переломов, нанесенных тупым оружием с ограниченной поверхностью действия: три круглых, одно квадратное, одно ромбовидной и одно треугольной формы (Мамонова Н.Н., 1997, с. 117, рис.4).

Травматическим повреждениям черепов из Улангомского (иначе Чандманьского) могильника посвятили свою статью и монгольские антропологи (Наран, Тумэн, 1997, с. 122-130). Помимо черепов, несущих следы собственно боевых ра­ нений, они выделяют трепанированные черепа, и это обстоятельство не может не вызывать большой интерес. Уже упоминавшиеся сквозные перфорации на черепе молодого мужчины из деревянного сруба № 47 оцениваются как трепанацион­ ные. Одно из них на левой части затылочной кости, в 20 мм ниже лямбдовидного шва, имеет ромбовидную форму. Другое отверстие, расположенное на лямбдо­ видном шве слева, округлой формы, имело заживленный край, что свидетель-