- •Часть первая
- •Глава 1. Катастрофа
- •Глава 2. Ограбление
- •Глава 3. Ночью
- •Глава 4. Цинковый гроб
- •Глава 5. Родинка
- •Глава 6. Поминки
- •Часть вторая
- •Глава 2. Чечня в огне
- •Глава 6. Налет на магазин
- •Глава 7. МВД перед операцией «Ордена»
- •Глава 8. Захват бандитов
- •Глава 9. Больница
- •Часть третья
- •Глава 1. Смерть Дудаева
- •Глава 8. Несчастные солдатские матери
- •Часть четвертая
- •Глава 1. Провокации
- •Глава 2. Русские в Чечне. Цусимский пепел
- •Глава 4. Президент Чечни Аслан Масхадов
- •Глава 6. Тревоги и надежды
- •Вместо эпилога
Кто-то шлепает пачкууказов, Кто-томолча чихает на них.
Кто-то брюхо набил до отказа, Кто-то в смерти голодной поник. Кто-толижет подошвыу НА ТО...
Кто-то судит Героя, подлец...
Кто-то мечется из «демократов» - В патриоты, почуяв конец.
Кто-то ждет у «семерки» под дверью. Кто-то славит его во всю прыть, Кто-то в панике, кто-то в безверье, Кто-то танки не в силах забыть. Кто-то душит «реформой» Россию. Кто-то мыслит, что он навсегда.
В Беловежье скучают осины. Очень много осин, господа.
Злые строки... Не надо больше нам крови, револю ций, тем более «осин»...
Ивану Москаленко вдруг представились люди в виде лабораторных мышей, над которыми экспериментирова ли господа: выживут-не выживут. К чему эта ускоренная дебилизация россиян! Облапошенные отроки то и дело твердят же о мародерах и сволочной житухе: «Ах.. .с ним!», «Пропади все пропадом!», «Прорвемся»...», «Пускай по давятся!», «Не в деньгах счастье...», «Деньги - дело на живное», «Иудам - смерть»... Неужели и они не знают о горемычной людской канители там, наверху, в Кремле? Катастрофа!.. Что теперь будет?»
Глава 2. ОГРАБЛЕНИЕ
Занималась в зияющей тишине златоперая заря, по хожая по величию и чародейству на отдохнувшую за ночь,
31
набравшуюся положительно-сумасшедших сил и красо ты жгучую блоковскую Незнакомку. Такая же, с пестрым румянцем, проступавшем на кромке неба. Гибкие, как то нюсенький стан молоденькой девушки, лохматые ели кло нились с хрустом в дугу, отягченные снегом. Зигзагооб
разно в воздухе порхали невесомые хлопья, колошматя
друг друга.
Какое оно, серебристое утро, что принесет - печаль
или радость? По погоде судить - вроде бы в норме. Чело веческому уму не постижимо было, что оно может вытра вить простуду души, которую не мыслимо затем залечить даже в сутулости неприкаянных, горьких, колючих, как сгорбленный репейник, пустых дней.
В квартире Москаленко по-домашнему пахло колба
сой, яичницей и гороховым супом. Как всегда ранехонько
нагрянул сын Игорь: красивый, рослый, кучерявый пяти
десятилетний мужчина. Он после ночного дежурства в горотделе милиции, где служил в отделе по борьбе с орга
низованной преступностью, небритый, выглядел помя тым. Мать, принаряженная к его приходу, в серой юбке, желтом фартуке и в цветастой бело-голубой блузке, ма
ленькая, сухонькая, как гладильная доска, женщина, лов
ко сновала на кухне между газовой плитой и квадратным
дубовым столом. Игорь проголодался, в животе оркестр играл.
Отец в маниловском побитом молью халате заметил
сына - шасть сразу в спальню. Пока Игорь принимал хо лодный душ, плескался и фыркал от удовольствия, брил ся, причесывался, Иван Михайлович успел прифрантить ся и выплыл в зал с торжественным видом. В руке у него блестела русская водка «Золотое кольцо России».
-Ну что, милая моя, взбодримся наконец? Есть по
вод. Пятьдесят лет назад мы прогнали фашистов из Под московья, - хитро и таинственно прищуриваясь улыбнул ся Москаленко.
-Повод серьезный, - согласился сын. - Грешно не от метить победу.. .Событие громаднейшее.
32
Седовласый, важный, при галстуке, в белоснежной рубашке, весь с иголочки старикан мизинцем почесал ак куратно подстриженную бородку и чарующе залепетал: «За стол, за стол, родимые!..»
Чокнулись, выпили по первой стопке. Игорь низко на
клонился к тарелке, торопливо ел, словно собирался тот
час бежать куда-то.
Бросив взгляд на два пустующих стула, Иван Михай лович вместо пространной застольной речи, страдальчес ки скривил рот и лихорадочно сжал плечо сына:
-Погиб мой внучок Сереженька... Проклятый Афга нистан унес его... А невестка Зинуля, тромб оторвался в родах и нет человека... - и замолк, увидев, как перекоси лось лицо у Игоря.
Минуты две повисла тишина.
-Ну, выпьем за наших родных, царство им небесное!
-Иван Михайлович судорожно опрокинул рюмку.
Сын выпил до дна.
Не знали они, в какую сторону судьба их снова по вернет. О, если бы знали!..
.. .Игорь не слышал отца. Никого он не слышал и не
видел, смотрел в окно, словно искал ответ в утренних, на полненных синей тоской далях. Холодные мурашки ско вали все его тело с головы до пят...
-Какой смысл в этой ужасной жизни? Далеко где-то
от России убили внука, сгорела как свеча ни за что, ни про что Зиночка, твоя жена, Игорь... Я вынес на себе суровые тяготы войны. Уйма горя проникло в нашу семью... За чем? Перед кем мы провинились? Господь разумом не обделил... - Отвисшая нижняя губа старика мелко дрожа ла.
-Когда дом пустеет, хоть головой об стенку бейся, ничего не изменить, Ваня... - у матери пересохло во рту, она жадно хлебнула глоток вишневого компота.
Иван Михайлович съежился, нагнулся к сыну: «Гос поди, не понимаю!..»
2. Зак. 047 |
33 |
|
Он схватился за сердце.
.. .В окошко тревожно смотрело око ласкового солн ца, как бы исподволь заглядывая в озабоченное, приуныв
шее лицо Игоря, в глубоких складках которого залегли
тени.
-Пойдем поворошим твои фронтовые документы, -
растерянно обвел взглядом всех сын - вдруг постаревше
го еще сильнее отца, затихшую, о чем-то напряженно ду мающую мать. - Пошли, батя? - добавил без особой бод рости, скорей с горечью, Игорь, по-кавалерски подставил руку матери крендельком, нагнувшись поцеловал в мор
щинистую щеку и уловил губами соленую слезу. - Прошу вас, сударыня, последовать за мной.
Говорят, память - как книга жизни. Раскроешь шка тулку с письмами, фотографиями в домашнем кругу и все обнажается наяву, в каком-то несказанном естестве ощу щаешь торопливое дыхание прошлого. Весточки с фрон
та, дорогие реликвии семьи. Истертые, пожелтевшие тре угольники, которые до сих пор, кажется, пахнут порохом Великой Отечественной войны, за освобождение СССР
от фашистов в техдалеких сорок первом-сорок пятом двад цатого века...
Игорь невзначай покосился на отца. Губы у него под жаты, брови дугой.
-Почитай! - попросил он сына.
Игорь жадно впился в мохнатые, беглые фронтовые строчки и услышал: зазвенел в груди нерв. Сердце зако лоло, как иглистый окунь...
«Дорогие Лидуся и Игорюшка! - наконец прочитал он. - Получаете ли вы мои весточки?.. Я шлю их через каждые четыре-шесть дней... Пишу всегда коротко, меж ду боями, и никак не могу свыкнуться с мыслью, что ты,
Лидок, вынуждена одна переносить огромные трудности. Особенно меня мучает осознание невозможности помочь тебе выхаживать нашего годовалого Игорька. Очень хо чется взглянуть на него. Ждите. Я скоро вернусь. Вот дай
34
те только разделаться до конца с фашистской зверюгой.
Целую. Обнимаю. Иван».
Письма, фронтовые письма. Долог и труден был их путь сквозь разрывы снарядов и пулеметный огонь, дым пожаров и грохот бомб... Письма, уложенные в пенько вые мешки, тряслись по ухабам дорог, на станциях они попадали в почтовые вагоны поездов и мчались через ог
ромные военные расстояния по указанному адресу, пока не оказались в сумках почтальонов.
Целая эпистолярная коллекция жгла Игоря пальцы. У каждого письма, пришедшего с передовой, своя судь бина, свой облик и нрав. Они вмещали в себя и кровь, стон раненых, и гул артиллерии, и дикий вой самолетов, сырость окопов. Десятки тронутых временем листков со стертыми на сгибах словами с трудно различимой каран дашной скорописью.
«Бои идут страшные... Наша конница Доватора сра жается под Москвой на смерть. Смелого генерала еще не видел, но о нем тут ходят легенды. Вот пишу письмо, а в воздухе повизгивают пули. Мне подумалось, может быть
пишу в последний раз. Война есть война. Впрочем, не гне-
вись на меня за скорбную исповедь... Как ты там пожива ешь?..»
«Милая, милая, дорогая, дорогая, любимая моя Лидусенька! Какое счастье выпало на мото долю: я был уча стником парада на Красной площади 7 ноября сорок пер вого. Видел на трибуне Мавзолея Верховного, самого Ста
лина. И с этой святой площади мы пошли в бой за люби мую Родину...»
«Здравствуй, Лидонька, Игорек! Я нахожусь по-пре
жнему на московском направлении. Гоним врага от сто лицы подальше. Покоя нетниднем, ни ночью. Лютая зима. Наши орлы поют: «Чужойземли нехотим ни пяди, но и сво ей вершка не отдадим». Многие конникиДоватора уже сло жили головы за Отечество. На этом кончаю. Скоро опять в бой... крепко тебя обнимаю и целую. Твой Иван.»
2* |
35 |
Дочитав письма, Игорь бережно разгладил их, заду мался. .. Видно отец, как всегда, старался смягчить тяготы фронтовой жизни, приуменьшить тогда ежеминутную грозящую ему опасность. Война ведь - это оборванные судьбы, угасания былой близости, приступы вынужден
ной и самочинной немоты над погибшими...
Сын встал, взволнованно прошелся по комнате. Одну из стен занимали добротно сработанные самим отцом полки с книгами, перед окном стоял письменный стол, на котором возвышалась огромнаядеревянная шкатулка. Он открыл ее, взял награды отца, старые фотографии. Забле стела в солнечных бликах Звезда Героя Советского Со
юза. На стол легли около десятка орденов, уйма, просто
не сосчитаешь сразу, медалей, пожелтевшие фотографии...
Игорь снова сел, поставил на край стола локти, под перев ладонями острые скулы, и долго-долго смотрел на это невиданное богатство, принадлежащее отцу. Отвага, подвиг... Да, он доказал в жестоких боях с фашистами, что был храбр, смел... Игорю давно хотелось каждой чер точкой характера походить на батю. В юности парень по утрам занимался гимнастикой, обливался холодной водой до пояса, поднимал тяжелые гири. Школьные задумки
привели его в академию МВД, после окончания которой молодой офицер выбрал нелегкую профессию сотрудни
ка уголовного розыска. Он на практике, на своей шкуре
испытал «и Рим, и Крым, и медные трубы».
-Я никогда не посрамлю твоего имени, отец! - Игорь размашисто молодцевато обнял Ивана Михайловича.
-Береги себя, сынок! Твоя служба опасна, как воен ная тропа... - на лбу отца вздулась жила.
Лидия Игнатьевна с поддельным раздражением от махнулась от них:
-Сгинь, нечистая сила! Совсем уж на старости я много бед натерпелась. Сколько лет учительствовала, добро де тям несла... Вроде бы я не заслужила божьей кары...
Итак, размышлял теперь Игорь, я потерял на свете
36
самое дорогое - жену и сына. Сначала все покатилось ку вырком. Но, сменив великое множество женщин, он, на
конец, оказался под венцом со своей новой супругой На тальей Викторовной Жуковой, возможно, по любви, а может быть из-за ее нежности и ласки, несбыточного та ланта: все же ученый человек, кандидат экономических наук, доцент...
-Ну что, покачу к Наталье, - Игорь раскинул длин
ные руки, словно желая обнять родителей всех разом.
-Пойдем, провожу тебя, в заодно и сам проветрюсь.. .-
Иван Михайлович сморщил желтый высокий лоб, в сия
ние которого умещалось все, что было в этом человеке доброго и стариковского.
Наулице солнце било вовсю. Журчали ручьи. По всей вероятности, от снега нигде ни клочка не осталось. Пар
ком веяло от лужиц. Подсыхал асфальт. В лужах барахта
лись, прыгали, чирикали воробьи.
На углу перед Театральной площадью онираспроща лись.
Высоко в зените золотилось солнце над ступенчатым зданием управления Северо-Кавказской железной доро ги, звенел серебряным колокольчиком жаворонок. Вдали маслянилось вороненое водное полотенце Дона. У серпо видной полоски берега плескались чайки.
Иван Михайлович встречал знакомых, широким же стом приподнимал шляпу, радушно улыбался, кланялся.
Сним здоровались так, будто только вчера они виделись.
Вгазетном киоске - девушка с разрумяненными ще
ками, просто чудо - беленькая, светленькая, зеленоглазень
кая.
- Пожалуйста, «Российскую газету», «Комсомольскую
правду», «Вечерний Ростов», «Приазовский край», «Мо
лот».
Девушка ловким движением отделила от пачек и про тянула газеты.
- Публика читает прессу?
37
-Не обижаемся, - засмеялась она. И он засмеялся:
-Голубушка, удачи и любви!
Девушка приветливо кивнула головой.
Иван Михайлович, сдерживая прерывистоедыхание,
заковылял по улице. Всякая спешкапоказалась ему вдруг бессмысленной. В минуту душевного упадка или подъе ма он старался пошастать по магазинам, пробраться на набережную к реке, посидеть на скамейке в тенистом пар ке...
Заглянул в коммерческий ларек. Молодаядевица, рас фуфыренная, накрашенная, смолила сигарету, затейливо пуская изо рта колечки дыма.
- Дайте, пожалуйста, пять плиток «Сникерса». Жене нравились шоколадки, и он решил угостить ее
забугорными сладостями. Домой возвращался довольный - еще бы: сын заскочил к старикам, посидели-посудачи- ли...
.. .Он протиснулся в обшарпанный, изрисованный не
цензурными колкостями подъезд. Дверь квартиры была
приоткрыта, чуть-чуть поскрипывала от сквозняка. Унего словно что-то оборвалось в груди. Москаленко беспокой
но зачесалзатылок: «Что бы это значило? Я поплелся про
вожать сына. А жена Лидия Игнатьевна вроде бы кухари ла. ..»
Иван Михайлович сконфуженныйпросунул голову в
прихожую - нет никого. «Должно быть к соседям лясы точить забежала», - недовольно подумал он. Глядь в зал - и там нету. «Где же она?» Побрел в спальню, окликнул: «Лидуся!..» Ни слуху, ни духу. Отворил невзначай шкаф, под кровать глянул. Старался быть спокойным. Сжал вы сохшие, жилистые руки.
И вдруг его дыхание сперло, кровь бросилась ему в голову, стало жарко. Паучья темнота ядовито плеснула в помутневшие глаза. Он еле устоял на слабых ногах. Пус тая деревянная шкатулка, в которой он хранил свои на
38
грады - Звезду Героя Советского Союза, ордена и медали. А фронтовые фотографии и письма, ценные документы, раздавленные чьим-то башмаком, валялись под ножками
телевизора. Кто живодерил и свирепствовал в доме? Ка кая гадина изломала шкатулку? Где жена? Ай-яй-яй...
Он рванулся на кухню и ... обмлел. Там в углу изби тая, окровавленная, связанная бельевыми веревками ле жала без сознания Лидия Игнатьевна.
«Ах, боже, боже! - запричитал восьмидесятилетний
ветеран. Стал на колени, потом сел на пол, привалился к газовой плите. Дрожащимируками Иван распутывал узлы на безжизненном теле жены. Припал ухом к ее груди - сердце учащенно билось, значит живехонькая... Попро сили пить иссиня-багровые опухшие губы.
Узнав мужа, Лидия Игнатьевна шевельнулась, тут же правый бок остро обожгло, а по голове будто молотком стукнули.
Хлебнув воды, она страдальчески вскрикнула от боли. Грудь палило жаром. Поясница стыла от ледяного холода.
Он кинулся к телефону, вызвал «скорую». Врачи, при бывшие на удивление быстро, поставили диагноз: сотря сение мозга, сильные ушибы в области грудной клетки...
Обезболивающие уколы чуть успокоили ее.
-Спи, Лида, я тебе дал снотворное... - шептал Иван Михайлович.
.. .Целую неделю жена то приходила в сознание, то проваливалась в бред. И желание вновь нырнуть во мрак
небытия пересиливало попытку, ощущение зацепиться за
слабый свет электрической лампочки.
-Держись, Лидуся, мы найдем негодяев, - сказал Иван
Михайлович, когда она открыла глаза, и его уверенные
слова на минуту задержали ее над бездной.
-Мамуля, меня не даром обучали... Я же сотрудник
угрозыска... Розыщу, накажу мерзавцев, - подтвердил при
ехавший милиционер сын Игорь.
Отуманенным взором она взглянула на мужа и сына:
39
мол, слышу, слышу, но волна забытья опять захлестывала ее. Она совершенно завяла, как сорванный стебелек. И если бы рядом сыпануть горстку мела, то трудно было бы
отличить их, кто белее.
-Успокойся, лежи, лежи, мамочка, - настойчиво по вторял Игорь. - нужен только покой. Если не станет луч ше, в больницу тебя отвезем. А сейчас сами справимся...
Из тумана выплывали глаза. Они ничего не выража ли, блуждали по высокому потолку. Тяжело наливались
свинцом налитые веки.
-Ума не приложу, как же могло получиться так: день начинался удачно, а обернулся трагедией?- вздыхал стар ший Москаленко.
-Тьфу! - сплюнул сын. - Меня тоже всю неделю пре следовало какое-то предчувствие...
Как мираж, дым, фикция перед этой зловещей исто
рией одолели Игоря тяжеловесные, будто в фильмах ужа са Хичкока, безумные, торжественные сны. Особенно впился в сознание один сон - плач матери. Бывало, зас нет, тотчас кричит, зовет на помощь мать. Хоть он в ве щие сны и не верил, но вот, пожалуйста, горький сонник накаркал этот кошмар. И теперь ничего у него не остава лось. Ничего, кроме неодолимого яростного желания ото мстить неизвестным бандитам...
... А дело было так. Когда Иван Михайлович вышел проводить Игоря, буквально через полчаса в дверь позво
нили. На пороге стояло два молодых человека. Один дол говязый, высоченный, с густыми рыжими вихрами, алый ликом, напоминающий вареного рака, и со шрамом на подбородке; другой - худой, как щепка, с прилизанными смолистыми кудрями.
-Гм... Извините, пожалуйста... - первым заговорил, покашливая в кулак, длиннобудылый. - Мы студенты уни верситета, собираем материалы о Героях Союза... Хоте ли бы потолковать о том, о сем с Иваном Михайловичем.
-Он на прогулке.
40