Porsin_A_A_Dzhuchi_KhanSultan

«хатун» маркировали разные уровни иерархии имперской элиты. Именно поэтому фиксация имени снабженного титулом «Хан- Султан-хатун» или даже просто Хан-Султан в перечне ханских жен, записанном при одном из чингизидских дворов, являлась бы оскорбительной бессмыслицей. С какой стати женщина, не принадлежащая к «золотому роду» по крови, дочь поверженного врага, должна именоваться «хан»? Подобный вопрос должен был возникнуть сразу после того, как Хан-Султан был отдана Джучи, и отпадение первой части его имени было вполне объяснимым и даже неизбежным.

4. Информация о послании Хан-Султан Джалал ад-Дину отсутствует в других источниках, а само его содержание, приведенное ан-Насави, фантастично. Сама по себе единичность упоминания некоего исторического события в источнике, конечно, снижает доказательную ценность сообщения, но не аннулирует ее. Естественен вопрос: а в каком еще источнике должна была отразиться информация о неудачном посольстве Хан-Султан к ее брату, учитывая что последние годы Джалал ад-Дина вообще освещены крайне слабо?

Примечательно, что Д.М. Тимохин и В.В. Тишин оставляют себе достаточно широкий простор для маневра, заявляя, что «простое представление об историческом контексте событий, во время которых, согласно ан-Насави, хорезмшах получил это письмо, ставят под сомнение сам факт существования послания или же того, что оно могло быть адресовано ему его сестрой» [50, с. 402]. Думается, подобная критика должна быть боле конкретной, учитывая ее безапелляционный тон. Так все же, с точки зрения оппонентов, ан-Насави сфабриковал сообщение о послании Хан-Султан или описал реально прибывшее к Джалал адДину обращение от сестры, которое являлось дипломатической хитростью, а само было фикцией? Первый вариант действительно полностью уничтожил бы все построения, касающиеся брака Джучи и Хан-Султан и происхождения от него Берке. Проблема, однако, в том, что его надо доказать. Зачем личному секретарю последнего хорезмшаха понадобилось выдумывать этот сюжет, при том, что сам он осуждал своего господина за отказ от сотрудничества с монголами? Это событие было для ан-Насави важ-

55

но, он не понимал причины молчания Джалал ад-Дина: «он не произнес и слова, которое решило бы дело добром и принесло бы плоды успеха» [61, с. 225]. Мотивы предполагаемой фальсификации ан-Насави этого сообщения не ясны, что приводит нас к неизбежному выводу: первый вариант нуждается в крайне серьезном обосновании, без которого именно его можно смело признать фантастичным.

Второй вариант более мягко вписывается в характер источника и, казалось бы, может объяснить странности в содержании послания. Но для интересующей нас проблемы он достаточно уязвим. Во-первых, он заставляет оппонентов ступить на зыбкую почву широких политических реконструкций, на основании которых приводятся контраргументы. Мог ли недавно пришедший к власти Угедей реально предложить Джалал ад-Дину столь щедрые условия? Может, не мог, а может, и мог. Само по себе их несоответствие нашим представлениям о политике Угедея в начале 30-х годов XIII века не является доказательством ложности послания. Это лишь косвенные соображения, которые могут быть встроены в более широкую систему аргументации, если она, конечно, есть. Во-вторых (и это, пожалуй, главное) реальность послания при ложности основных его посылов совершенно не означает, что все его содержание не соответствовало действительности. Наличие у посла перстня хорезмшаха Мухаммада в качестве удостоверения его подлинности может означать лишь то, что письмо отправляла либо сама Хан-Султан по приказу Угедея, либо кто-то из его окружения по его же приказу. Но зачем сообщать ложь о браке, детях, обучению корану? Да, переговоры, пусть даже задуманные как отвлекающий маневр или повод для отправки разведывательной миссии, не состоялись и информация потеряла актуальность, но что если бы Джалал ад-Дин согласился? Мог ли Угедей гарантировать, что обман не вскроется в самый неподходящий момент, учитывая, что подобную информацию можно было при желании проверить? Конечно, это тоже общие рассуждения, но мы излагаем их для того, чтобы показать, что тезисы «предложения Угедея были ложными» и «информация о Хан-Султан и ее детях ложна», строго говоря, никак не связанны. Они могут быть подтверждены или опровергнуты другими прямыми или косвенными данными

56

источников. При этом последние недооценивать не стоит. Все зависит от их объема и качества.

Хочется еще раз подчеркнуть: мы признаем крайне высокую вероятность того, что письмо Хан-Султан было частью дипломатической игры Угедея против Джалал ад-Дина и было направленно с целью разведки, дезинформации или чего-то подобного. Речь идет лишь о том, что, во-первых, это совершенно не означает, что в эту игру не была вовлечена его сестра, а во-вторых, что информация о детях Хан-Султан и их положении не соответствовала действительности. Такой подлог давал посланию весьма умозрительные плюсы и в то же время мог быть раскрыт в самый неподходящий момент. Следовательно, эта информация должна проверяться сообщениями других источников, а не отбрасываться автоматически, как это происходит в работе оппонентов.

Отметимтакже,чтоунасестьпрямоесвидетельствотого,что происходящее с бывшими членами хорезмийской правящей династии при монгольском дворе было известно Джалал ад-Дину, что он не терял с ними связи полностью. Вот что об этом сообщает тот же ан-Насави: «Теркен-хатун была взята в плен и ее увез-

ли к Чингиз-хану. Слухи о ней время от времени доходили до Джалал ад-Дина во время его [владычества], но я не знаю, как обошлась с ней судьба после этого. Евнух Бадр ад-Дин Хилал, один из ее слуг, рассказал мне, что, когда надежда на ее осво-

бождениебыла потеряна, сам он сумелспастись у Джалал адДина, который окружил его заботой. Он оказался удачливым и получил высокую должность. Он сказал: «Яговорилей:«Давай

убежим к Джалал ад-Дину, сыну твоего сына и сокровищу твоего сердца. Ведь до нас часто доходят вести о его силе, могуществе и обширности его владения». Она сказала: «Прочь,

пропади он вовсе! Как я могу опуститься до того, чтобы стать зависимой от милости сына Ай-Чичек – так звали мать Джалал ад-Дина – и [находиться] под его покровительством, и это после моих детей Узлаг-шаха и Ак-шаха? Даже плен у Чингиз-хана и мое нынешнее унижение и позор для меня лучше, чем это!»» [61,

с. 82].

Итак, как минимум один высокопоставленный вельможа бе- жалотмонгольскогодворакДжалалад-Дину.Болеетого,бегство

57

Теркен-хатун не состоялось не в силу невозможности, а из-за ее неприязненных отношений с последним хорезмшахом. Возможность как раз была и прекрасно осознавалась всеми участниками. Могло ли руководство Монгольской империи не понимать, что положение хорезмийской элиты после завоевания далеко от полной «информационной блокады»? Что связь отдельных ее представителей с Джалал ад-Дином очень даже возможна? В этом контексте ложь о детях Хан-Султан и об их обучении Корану выглядит полной бессмыслицей. Если бы детей Хан-Султан от Джучи не существовало, о них бы просто не надо было упоминать, а если они были, то куда более целесообразно было реально разрешить им изучать ислам, нежели фальсифицировать сообщение об этом.

Интересно, что в первую половину 30-х годов фиксируется еще одно сообщение «фантастического» характера, связанное с нашей темой. Уже упоминавшийся Джузджани сообщает, что в 631 г.х. (1233–1234 году) в Делийский султанат прибыло посольство от Берке. По его словам, послы были мусульманами. Они преподнесли подарки султану Ильтутмишу, но он не поверил послам и отослал их Гвалиор. Там представители посольства посещали пятничные богослужения в городской мечети, «стоя за спиной наибов» Джузджани до тех пор, пока султан не перевел его из Гвалиора в Дели. Впоследствии послы были переведены из Гвалиора в Каннаудж, где и умерли в заключении [79, p. 1283– 1286].

Хотя Джузджани напрямую и не сообщает о том, что был знаком с кем-то из дипломатов, но указание на его наибов, рядом с которыми они находились во время пятничной молитвы, подразумевает некий контакт между автором и информаторами. Причем контакт был достаточно длительным. В другом месте своего труда Джузджани сообщает о том, что он был переведен из Гвалиора в Дели в 635 г. х. (1237-1238 год) [78, p. 643-644].

Неизвестно, сколько времени заняло пребывание послов в Дели после прибытия миссии, однако вряд ли оно было значительным. Исходя из этого можно заключить, что послы Берке и Джузджани одновременно проживали в Гвалиоре около четырех лет. Помимо косвенного указания автора на существование контактов между

58

ними можно отметить и то, что Джузджани был в курсе их судеб после его возвращения в Дели.

Формат работы не позволит нам полностью рассмотреть вопрос о сообщениях Джузджани, касающихся Джучи и его сына Берке2. Здесь мы приведем лишь общие выводы на этот счет. Мы считаем, что описание жизни Берке до сообщения о судьбе посольства или какая-то его часть была основана на информации, полученной Джузджани от послов либо напрямую, либо, что менее вероятно, через его людей.

Вот о чем сообщает Джузджани:

1.Берке был рожден после захвата Хорезма, когда Джучи отправился с войсками на запад, то есть это могло произойти как во второй половине 1221 года, так и позднее;

2.Его место рождения можно определить очень условно, так как это сообщение во всех списках сохранилось в искаженном виде [79, p. 1283]. Но, судя по логике описания событий, Берке родился на территории Восточного Дешт-и-Кыпчака, когда Джучи двигался войной в страну Саксин, Булгар и Саклаб;

3.По указанию Джучи роды принимались по мусульманскому обряду, после чего ребенок был отдан мусульманской кормилице;

4.По достижении определенного возраста Джучи приказал обучать Берке корану. Обучение проходило в Худжанде;

5.Берке прошел процедуру обрезания;

6.После достижения им совершеннолетия под его руководством оказались все мусульмане из войска Джучи;

7.Когда Джучи был отравлен, его сменил Бату, который признал прежнее высокое положение Берке и подтвердил его право на командование, земли, вассалов и подчиненных. Стоит отметить, что в переводе А.А. Ромаскевича это сообщение выглядит следующим образом: «он (Бату) также отнесся к Берка-хану с большим уважением и утвердил за ним командование (армией), свиту (атба) и уделы (икта)» [18, с. 43]. Кажется, именно благо-

даря этому переводу к данному сообщению Джузджани исследо-

2 Он подробно рассмотрен в нашей недавно опубликованной книге: Порсин А.А. Берке. Мусульманин на монгольском троне. Нур-Султан: «Гылым» баспасы, 2020. 424 с.

59

ватели относятся с недоверием. Совершенно непонятно почему Бату после смерти своего отца доверил командование армией Улуса Джучи ничем еще не отличившемуся царевичу. К тому же это сообщение никак не подтверждается другими источниками. Однако английский перевод Х.Дж. Раверти, кажется, точнее передает содержание изначального текста или, по крайней мере, делает его более осмысленным. И в случае с высоким положением, и в случае с командованием (слово «армия» является конъюнктурой переводчика), землями, вассалами и подчиненными речь идет о том, что новый правитель улуса подтвердил прежнее положение Берке, вновь закрепив за ним его земли и подчиненных ему людей [79, p. 1285].

В первую очередь обращает на себя внимание интересное хронологическое совпадение. Согласно Джузджани, одним из ключевых моментов в ранней карьере Берке было его совершеннолетие. Именно после его достижения сын Джучи получил под свое управление всех мусульман армии своего отца. Совершеннолетие в исламе наступает с появлением признаков половой зрелости. Для мальчиков его нижним возрастным пределом является двенадцать лет. Если принять за дату рождения Берке вторую половину 1221-го или 1222 год, получается, что посольство было отправлено в Дели, когда ему было двенадцать или тринадцать лет3. Возможно, посольство было

3 Основным препятствием к тому, чтобы с уверенностью отнести время рождения Берке к началу 20-х годов, является авторитетное сообщение о возрасте Берке в начале 60-х годов, содержащееся в труде ал-Муфаддала, который, в свою очередь, пользовался трудом Ибн Абд аз-Захира. Отчет египетских послов, являющийся основой сообщения, гласит, что во время пребывания миссии в Золотой Орде ему было пятьдесят шесть лет. Согласно Ибн Абд аз-Захиру, посольство отбыло из Египта в мухарраме 661 г. х. (15 ноября

– 14 декабря 1262 года) и вернулось 10 зу-л-када 662 г. х. (4 сентября 1264 года) [16, с. 70,76]. Послы пребывали в Золотой Орде в 1263-м и в 1264 году, и именно тогда ими был зафиксирован возраст Берке. Следовательно, согласно этому сообщению, он должен был быть рожден в 1207 или в 1208 году. Однако представление о безусловном приоритете сведений, полученных египетскими послами, перед данными Джузджани может быть подвергнуто сомнению. Посольство, возглавляемое эмиром Кушарбеком, бывшим гардеробмейстером хорезмшаха Джалал ад-Дина (выбор кандидатуры посла также весьма примечателен и, если не учитывать происхождение Берке, кажется необъяснимым),

60

было первой официальной египетской дипломатической миссией ко двору золотоордынского правителя. Откуда послы могли получить подобную информацию?

Исследуя крайне дискуссионную проблему о времени рождения Чингизхана, Р.П. Храпачевский отметил, что вопрос о точном времени рождения той или иной фигуры для китайцев был принципиален потому, что даты жизни могли использоваться в астрологических прогнозах, на основании которых принимались серьезные политические решения [57, с. 54]. Это положение можно экстраполировать как на монгольский, так и на исламский мир, так как важная роль астрологических практик в реальной политике XIII века прекрасно зафиксирована в источниках.

Если рассмотреть дошедшие до нас сообщения путешественников, посетивших монгольских правителей в XIII веке, можно увидеть, что конкретные прижизненные сообщения об их возрасте там присутствуют крайне редко. И это естественно, так как подобная информация должна была быть достаточно закрытой. Стоит отметить, что речь идет именно о фактах прижизненной фиксации возраста, а не о сообщениях, фиксирующих его на момент смерти, которых известно достаточно много. Иногда источники позволяют проследить механизм возникновения прижизненных указаний на возраст. Автор «Мэн-да бэй-лу» Чжао Хун, посетивший в 1221 году Мухали (наместника Чингиз-хана в Китае), прямо заявляет, что «теперь [я] пишу об этом, тщательно изучив их высказывания [о возрасте Чингиса], чтобы легче было определить его воз-

раст» [29, с. 50].

Речь, конечно, не идет о том, что египетские послы в принципе не могли узнать конкретный возраст Берке на тот период времени. Однако эта информациянебыласообщенаимнисамимБерке,ниегоокружениемнаофициальном уровне. А ведь именно это недоказанное положение лежит в основе представления о приоритете сведений послов, лично видевших Берке, перед данными других источников. Дипломаты, впервые прибывшие ко двору иностранного правителя,вынужденыбыличерпатьсведенияиздоступныхим«неофициальных» источников. Полученную ими информацию о возрасте Берке проверить невозможно, однако можно представить уровень компетентности, по крайней мере, некоторых из информаторов посольства.

Еще одним уникальным сообщением послов является информация о преемнике Берке – Менгу-Тимуре: «Назначенный ему в наследники сын брата его называется Амир Оглу(?), т. е. Амир Малый; (настоящее же) имя его Темир (чит.: Менгутемир), сын Тогвана (чит.: Тогана), сына Тушукана (вероятно, Тукукана), сына Батукана. Царь Берке и Тушукан – братья от (одного) отца и (одной) матери».

С одной стороны, мы знаем, что Менгу-Тимур станет правителем Золотой Орды в 1266 году, сразу после смерти Берке, что подтверждает основной посыл сообщения. С другой стороны, очевидно, что представленная генеалогия и спутана, и ошибочна. Менгу-Тимур действительно был сыном Тогана, но

61

последний приходился Берке не братом, а племянником. Имена Бату и Джучи поменялись местами. Берке был не братом, а сыном Джучи, но даже если предположить,чтоэтомеханическаяошибка,топроисхождениеБатуиБеркеот одной матери – это явное заблуждение. Во-первых, это противоречит прямому сообщению «Муиз ал-ансаб», в котором матерью Бату названа Уки-фуджин из племени кунграт, а матерью Берке – Султан-хатун. Во-вторых, Рашид ад-Дин, который также называет Уки-фуджин матерью Бату, мать Берке не называет совсем. Вряд ли бы автор упустил этот факт, учитывая его скрупулезное отношение к кунгратским связям Джучидов. Сложно сказать, с чем связаны эти ошибки – с проблемами перевода или с компетентностью информатора. Однако ясно, что если исследователь начнет реконструировать генеалогию Джучидов на основании этого сообщения послов, лично общавшихся с Берке, результаты будут неутешительными.

То же можно сказать и о «титуле» Менгу-Тимура. Трудности с соотношением оригинального титула и его перевода отметил Э. Блоше, так как маленький или малый по-монгольски utchuguen [71, p. 460]. Хотя автор и предложил свое объяснение исходя из предполагаемой монгольской этимологии титула, здесь кажется разумным задаться вопросом о том, с какой стати наследник ордынского престола вообще должен был именоваться «малый эмир»? Практика назначения наследников при живом правителе у монголов известна. Но источники не фиксируют ни одного случая использования по отношению к будущему хану уничижительной по смыслу титулатуры. Это и отсутствие какоголибо однозначного этимологического объяснения приводимого в источнике титула и его перевода заставляет предположить, что речь идет об ошибке, возникшей при передаче информации между иноязычными и инокультурными носителями.

Такой взгляд на источник сам по себе не аннулирует реальности указанного возраста Берке, но позволяет поставить его под сомнение, учитывая, что он противоречит другим сообщениям. В завершении стоит отметить, что хотя послы и не зафиксировали очевидного противоречия между заявленным возрастом Берке (в 1263-1264 году ему было не пятьдесят шесть, а сорок два или сорок три года), описание его внешности не содержит абсолютно никаких специфических возрастных характеристик. Указывается только цвет лица и болезнь ног.

Последнее может объяснить и то, что послов не насторожила серьезная разница между заявленным и реальным возрастом Берке. Болезнь ног, от которой он страдал в последние годы жизни, – это подагра, наследственное заболевание, распространенное у Чингизидов, благодаря их регулярным матримониальным связям с кунгратами. Для последних «болезнь ног» считалась племенным проклятием [2, с. 96–105.]. Подагра – это заболевание, при котороммочеваякислотанедостаточнобыстровыводитсяизорганизмаиначинает скапливаться прежде всего в суставах в виде кристаллов. При современном уровне медицины, ее купирование не является большой проблемой, однако в доиндустриальный период она представляла серьезную опасность, не только

62

отправлено сразу после того, как Берке стал совершеннолетним мусульманином.

Если это так, то сообщения, приведенные Джузджани, выстраиваются в определенную систему. Послы описывали религиозный путь Берке, абсолютно нетипичный для Чингизида того времени. Эти сведения, полностью лишенные какого-либо мистического оттенка, были необходимы для начала дипломатического общения с государем, собратом по вере. Помимо этого они сообщали о статусе Берке, реальном или вымышленном. Информация о том, что на момент совершеннолетия Берке контролировал все мусульманские войска улуса Джучи (а на момент первой половины 30-х годов это должны были быть в первую очередь бывшие подданные хорезмшаха), и о том, что Бату после прихода к власти подтвердил его высокое положение, земельные и людские владения, была крайне важна, так как поясняла адре-

тем, что человек страдал от сильных болей и был ограничен в передвижениях. Крайне опасны осложнения, возникающие в результате развития заболевания, самое распространенное из которых – это поражение почек. Учитывая, что Берке была необходима скамейка и подушка даже при сидении, это был далеко не первый приступ. То, что болезнь быстро прогрессировала, подтверждает и факт смерти Берке спустя два или три года после общения с послами от «колик», согласно сообщению Казвини [18, с. 183]. Возможно, во время встречи с миссией Сейф ад-Дина Кушарбека правитель Золотой Орды действительно чувствовал себя очень плохо и выглядел соответствующе. Интересно, что термин «желтый» (صفر), использованный автором, может переводиться с арабского и как «бледный».

Во избежание недопонимания стоит резюмировать нашу позицию по этому вопросу. Многочисленные грубые ошибки в тексте, основанном на отчете послов, не делают сообщение о возрасте Берке неверным автоматически. Но эти ошибки неминуемо означают ошибочность взгляда на него как на «истину в последней инстанции». Указанный возраст мог соответствовать действительности, как, судя по всему, ей соответствует сообщение о том, что МенгуТимур был наследником престола, и в то же время мог быть ошибочным, как явно ошибочно сообщение о родственных связях Джучидов. Его истинность должна доказываться соотнесением с сообщениями других источников, если таковые имеются, а не постулироваться как факт. В противном случае исследователь, признающий сообщение истинным просто на основе того, что оно исходило от послов, получивших информацию в ставке Берке, обязан, к примеру, признать, что «Берке и Тушукан – братья от (одного) отца и (одной) матери».

63

сату текущий статус отправителя посольства. Правда, соотношение сообщений о совершеннолетии и о приходе к власти Бату

втексте создает впечатление, что первое произошло до смерти Джучи. Однако прямого указания на это нет. Размытость в хронологическом соотношении сообщений скорее вызвана общей беспорядочностью повествования. Совершеннолетие отправителя как повод для дипломатического контакта объясняет и вполне логичное в таком случае указание на время его рождения.

Очевидно, что письмо Хан-Султан к Джалал ад-Дину и посольство Берке к Ильтутмишу очень схожи по своему политическому и идеологическому контексту. Оба они были направлены после крупных курултаев, в ходе которых Хан-Султан и ее сын могли лично пообщаться с Угедеем или с его ближайшим окружением (1229 и 1234 годов). Оба послания направлялись правителям мусульманам, находящимся во враждебных отношениях с монголами (Джалал ад-Дин и Ильтутмиш). За отправкой каждого из посланий следовала военная операция в данном направлении (переброска в Иран корпуса Чормагана и рейд Хукатура на Индию и Кашмир4). Хотя информация, которую передавали послы,

вобоих случаях дошла до нас в сокращенном и, возможно, искаженном виде, все-таки можно заключить, что содержание обоих посланий несло некий оттенок «сепаратизма», то есть более ли менее явной нелояльности великому каану (Хан-Султан прямо предлагал брату сопротивление монголам в качестве альтернативы, а в сообщениях Джузджани о раннем периоде жизни Берке великий каан Угедей не упоминается вообще, и создается впе-

4 Как отметил П. Джексон, в этот период фиксируется постоянное наращивание военного давления монголов на его границы. В 1235 году войска Даирнойона продвигаются из Герата в Систан и свергают Яналтегина. Автор предположил, что эта акция была связанна с решениями курултая, который Угедей созвал в год Лошади, то есть в 1234 году, сразу после возвращения из Китая. После Великого курултая в 1235 году в Индию и Кашмир был направлен Хукатур, опустошительная кампания которого длилась шесть месяцев. В 12381239 году Хасан Карулк, плативший монголам дань, внезапно был атакован нойонами Анбаном и Некудером. В результате нападения он был изгнан из Газны и Кермана, а монголы вплотную подошли к границе султаната. В 1241 году монгольская армия под командованием Даир-нойона и Монгеду окружи-

ла Лахор [68, p. 105].

64