Almanakh_ChDB_2

его визуализации (к примеру, текст должен размещаться на одной странице, быть охва-

тываемым зрением, привлекать к себе внимание уже своей картинкой, которая рассчи-

тананетольконамассовогорядовогозрителя,ноиискушенноговвизуальнойэстетике

пользователя). Дизайн, система гиперссылок должны создавать визуальную иллюзию

глубины, информационности сообщения, значительности явления (в этом плане есть

болееудобные,интересныеименеепривлекательныедлячтениястранички).

Развивающаяся на наших глазах новая медиа-реальность, предлагая всё новые и новые ви-

зуальные технологии трансляции текста, в каком-то смысле заставляет литератора по-

кинуть то культурное гетто, в котором некоторым образом оказался в ХХ столетии ли-

тературный труд, наряду с другими т.н. «традиционными искусствами». Эта изоляция

образовывалась как в отношении «внешних» экономических и прочих

условий, так и «внутри» литературного поля. Профессиональная состоятель-

общ ственно

ность писателя зачастую определяется успешностью продвижения предлагаемого им

лезных

произведения-товара на рынке общественного спроса. Противостоять подобного рода

общественной повинности не просто, или даже уже невозможно, литератор (художник,

музыкант, философ, список

легитимированных профессий в обществе потре-

бления можно продолжить) —

далеко

не тот, кто решает судьбу своих творений, хотя

стран

свобода сообщения, который демонстрируют современные масс-медиа, в какой-то мере

поддерживает эту иллюзию. Действительно, тип автора, занимающегося маркетингом

своего художественного продукта в интернет-сети как наиболее демократичном типе

масс-медиа довольно представлен. Однако решение здесь, как видим, ещё и за потреби-

телем, тем, кто читает, кто невидим, неуловим и множественен. Постоянное раздвоение

между вдохновеньем и необходимостью «рукопись продать» ставит автора в двусмыс-

ленную позицию, которая не исчезает и там, где «своего» читателя найти, казалось бы,

проще.Каккажется,вопрос,

,вусловияхпромышленногопере-

логическое,политическое,идеологическое)осмысление,нетольконеприводящеекод-

нозначному консенсусу, но и своим многообразием оспаривающее правомерность того

феномена,поповодукоторогостроятсяэкспертныезаключения.Мнекажется,чтогде-то

здесьнужноискатьпричинукризисамассовогошкольногообразования,котороеозабо-

ченовопросом,

постольку,посколькунерасполагаетнасегодняшний

день пониманием механизма культивации возможностей литературы как

самой

зачемлитература

литературы,этацельвнятнонеобозначена,отданасегоднянаоткуппроизволуавторов,

цели

потребителей литературной продукции, ситуации, не распознаваема существующими

информационнымисистемаминастройкиивкачествеобщественнополезнойцели.Ли-

тература, как и философия, и искусство нуждается не в экспертизе, но в предложении

интегрирующих (не только техническим образом«

заданных) настроек, позволяющих

свободносообщатьсяссамымиразличнымиеё

безнеобходимостидоказы-

вать,чтоониестьтакое.

историями»

Новая инструментальная реальность, так или иначе, но всегда подспудно влияла на судьбу

самого слова. Новое виртуальное пространство в лице современных систем медиа лег-

копревращаетслововпустотелуюинформационнуюоболочку,способнуюнаполняться

различными смыслами. Довольно распространено среди молодого поколения, вырос-

шего на пользовании новыми медиа недоумение, почему столь трепетно отношение к

словууфилософовиупоэтов,ведьистинавсловахнесодержится.Конечно,вопрос,агде

она содержится, далеко не все из них задают, да и стоит ли «париться» там, где столько

умных мужей не пришли к согласию. В интернете всегда найдется фраза или болванка

рассуждения,которуюможноиспользоватьдляиллюстрациисвоейпозиции,темболее,

что «своя» позиция есть только условие игры, не более того. Дело даже не в софисти-

ке, поскольку та настроена на различение уместности содержания в отношении исти-

ны, здесь же оценивается эстетика, красота слога, удачно сформулированная фраза —

вполне достаточное условие, чтобы маркировать высказывание как творчество (культ

творчества не поддается здесь иной дешифровке), в любом случае, как

.

Впрочем,нередкииобратныедвижения,когдаутверждаетсявсвоихправахантиэстети-

уместное быть

ка, к примеру, разрушение слова, отказ от фразировки, прочие условности вербального

экспериментаопределяютсякакмаркерлитературности.

В новой реальности интернет-пользователя появляется одно существенное новшество. Оно

состоит не только в уединенности пользователя, хотя у него есть право сохранять свою

анонимность,ноивсвободеперемещенияпоразныммирамивсамойвозможностисбли-

жать расстояния, в малый отрезок времени просматривать довольно большое число ин-

формации.Культсообщенияспособенпородитьидолавлицепользователя,современное

интернет-пространство настолько открыто для последнего, что он невольно попадает в

ранг сообщников игры, называемой «выбор предпочтений». Но хотя рейтинги и прочие

опции реагирования типа like ничего не говорят о глубине чтения, нет оснований гово-

ритьополномисчезновениитаковой.Важнопонять,чтоименномедиа-системысегодня

вомногомрешают,какимбытьмиру,ихвлияниенаегопреформациютруднонезаметить.

И решают ещё и благодаря

передачи информации, речь не идёт о постоянной

визуальнойкартинке,ноодемонстрациипостоянноменяющейсяактуальности.

скоро ти

Вопросолитературекаконекойуниверсальнойфункциииобщественнопрозрачнойнорме

особенноострозвучитвэтомконтексте,гдетехническаянормаизображения(иотобра-

жения мира) подразумевает скорость и изменение представления, а также трансляции

как самого явления, так и определяющих его смысловых контекстов. Сам вопрос, доста-

точно

ли сводить литературу к функции и норме, здесь не снимается, допуская, тем не

менее,

, а отнюдь

ответа. Отсюда

невозможную возможность

не необходимость другого

вопрос: состоятельна ли находка, если таковая случилась? Если литератор во многом

и стал заложником научно-технического развития, то нельзя не заметить, что таковой

прогресс сегодня оказывается в не менее двусмысленном положении, поскольку обслу-

живает запросы сотворенного с помощью науки и техники общественного механизма,

который в своей медиа-экономии власти делает образцовым товаром и сводит до уров-

няпотребленияиобменаинформациейвсё,втомчислеисвоихпрародителей.

Поэтомуспорыолитературенеумолкают.

II.

Каквидим,вопросолитературездесьисейчаспревращаетсявсистемноетребование,какой

бы открытой, самоорганизующейся и с нелинейными процессами развития таковая не

мыслилась. Впрочем, сам вопрос возник не сегодня. Если заглянуть в ближайшую к на-

шейэпохеисториюлитературы,товкаком-топланеужеуромантиковлитературноевы-

сказываниеобнаруживалонедостачуопределяющегоегооснования,обозначаяеговка-

чествесвоейутеряннойпрародины(религии),либотворямифочистомискусстве,уход

всферукоторогоотжизниидействительностивыдвигалосьздесьвкачествеосновного

требования для художника. Довольно интересны, хотя и не могут исчерпать вопроса, в

автоном ю

связисэтимпопыткикритичнопосмотретьнакультивируемуювтечениепоследнихве-

ков

искусства,увидетьвсамойэмансипациилитературыто,чтоспособству-

етеёмиграции,создаетнеопределенностьместаиграницлитературногополя.Преодо-

лениетаковойнеопределенностичерезсообщениелитературылюбомуутверждаемому

здесьабсолюту,кембытаковойнепредставлялся,обществом,творческимдухом,чистым

искусством, вечно изменчивой природой человека, аполлоническими и дионисийскими

аспектамиискусства,нерешаявопросолитературе,способствуетеговозобновлению.

что

Если нырнуть глубже в генезис подобной настройки на учреждение и культивирование

зачем

,

определенным образом понятого абсолюта, то можно заметить, что вопросы, а

а

формально могут ставиться только из перспективы утраченной литератур-

ной традиции, о событии которой можно только сочинять рассказы. Казалось бы,

именноэтунедостачудолжнапокрыватькритика,расцветкотороймыздесьнаблю-

даемикотораясегоднясуществуеткаквнешним,такиглубиннымобразом,посколь-

ку ушла в сам состав литературного творчества, как если бы от автора требовалось

стать самым главным своим критиком, ценителем и читателем. Тем не менее, важно

понять, что сама критическая рефлексия над тем, что ты делаешь, если и возникает

как «норма» литературного труда, то не только в силу внешнего задания, каким бы

оно ни было, но и потому, что само литературное занятие теряет свою очевидность,

в том числе и как внутреннее событие. При всей туманности понятия последнего,

хочется зафиксировать его присутствие, пусть даже объективно и представленное

через сообщение о его утрате. Поскольку утрачивается нечто, то остается и надежда

на его восстановление, по крайней мере, не отменяется, что в своем исчезновении

как само нечто, так и то, что им определяется, воспроизводят себя как следы своей

памяти.

Довольно банальной темой культурного самосознания ХХ века стало положение, что мы пе-

Сегодня

реживаем конец истории, конец философии, конец, или смерть автора, конец искусства.

здесь

говорят уже о конце постмодернизма, об эпохе второго постмодерна. Что такое

литература? Ловлю себя на вопросе: о чём же я спрашиваю, о понятии или той ре-

здесь

альности, которую должно было бы оно обозначать? Что здесь понятие? Понимаю, что

ключ в

, если всё еще хочу говорить о литературе, имея в виду стремление произ-

сообщает. Стремление, которое не иссякает даже там, где «делом» литературы стано-

вится признание того факта, что исчерпывается само её понятие. Опять же исчерпание

понятия литературы не есть ещё закрытие и, тем более, отмена вопроса о... ней, как и

об искусстве, философии, истории и пр. Как, к примеру, способность слова переходить в

состояние самопроизвольного знака, которая достигает своей легкости в современной

визуальной цивилизации, не означает его окончательного превращения в знак, слово

способноуходитькакбывсвоёначало,изъяснятьсобойвсёиизъясняться,несмотряна

декларируемуюневозможностьрепрезентации.

Вопрос,которыйстоялпередмаргиналамииаутсайдерамипрошлогостолетия,состоялвсле-

начало

дующем:можноли(и,главное,нужноли?)противостоятьподобномуположениювещей

знаком

конца лит ратуры

? Не становится

уходом в неосознаваемое дорефлексивное, как сказал бы Сартр,

ли сам уход

зд

сь теперь по эту сторону

, поскольку разрыв

не столько

начала, сколько

осуществляется

времени

,

мира и предлагаемых обстоятельств?

Зададим встречные вопросы: что значит «начало», только ли субъект с его понятны-

ми ограничениями

жизни и природы является его хранителем,

передатчиком,

равно как и местом его актуализации? Разве не раскрывается актуализация литерату-

невозможности

ры в своем отвлеченном от субъекта значении ещё и из перспективы

литературных

идеологий? Не говорим ли мы в этом случае не столько о

«быть» лите-

ратурой,сколькоопрецедентееёвозможногокульта?Наконец,чтокромекульта(пусть

даже литературного) может предложить, к примеру, апелляция к дешифровке такового

началакакбиблейскоготворения,илиСловаБлагойВести,котороекактаковоечелове-

ку не принадлежит, поскольку у Бога и само есть Бог? Разве не самообман наделять его

безусловным абсолютным значением, раскрыть которое неподвластно никому, о чём и

свидетельствует его обретение только в качестве традиции определенным образом по-

возникает

нятого слова, слова ex nihilo? Как вариация на тему, можно смоделировать нерелигиоз-

всё

сначала

всё

впервые

никто

ноеутверждениеотом,чтолитература

из«нулевой»точкиязыковогоопыта,

никогдаэтогонеделал

другой

ещё

яделаю

и

когда

пустьиещёраз,нокаждыйраз

и

,какеслибы

что-то делали . Говорится, не делал

что-то делало

мы оба

это

, не делал того, что

. Однакои

вместе

, равно как и наоборот,

прежде вре

е-

он, и я

нас, важно, что

ни

начали существовать только в самом деянии. И другой, и тот, кто

(начала действия) также не существовал, становятся исключительными событиями

производства литературного (и не только) мира, по крайне мере, заявляют о себе как о

что-

способахегообнаружения.Ночтообеспечиваетвозможностьсамогодействия,даивре-

ужеесть

объективно

родное(

жеязыковое)есть

мени? Допущение, что

, как «я», «другой», не проясненное в своем остатке (нача-

ле)

. И есть

которого

, в существовании

как

только

(итемболеепроизводстве)

природе

ния,нидругойдовременинеучаствуют,апотому

инемогутбытьемусообщеныпо

,но

подеятельности.Покрайнеймере,

культурные альтернативы объективности, если и способны производиться человеком

как вторая природа, то потому, что обозначается первая, которая в культуре всегда ста-

новится временем отсчёта новых событий, а не продления прежних. Не находим ли мы

причиной

во всех этих спекуляциях всё ту же оспариваемую абсолютизацию ценности и метода,

так и не отвечая на вопрос, но что стало

ex nihilo

, побуждающей к деятельности, кото-

раянебылабыпрокручиваниемшарманки,идопускаясамыеразные

источники

ответа?

чистой деятельности

В поисках утраченной прародины слова за неимением лучшего приходят либо к конструк-

ту

, в которой отчуждается то, что ею и производится и которая

несмотря ни на что существует и как ценность существования должно найти в нашей

деятельности своё конкретное приложение. Вере, которая, как кажется, способ-

на урегулировать все возникающие здесь вопросы. Однако правомерен вопрос: не

может ли

литератур-

ной традиции уничтожить то, что таковой называется? Ответим уклончиво: сама

абсолютизация способа, равно как и абсолютизация ценности

такая абсолютизация становится возможной только там, где произошла подмена

уже самого свидетельства об утрате традиции, являющегося «местом» её дления,

свидетельством о том, что само дление, делающее её возможной, утрачено. И как

внутренняя,икаквнешняяпамять.Естьочёмпоговоритькакосмертилитературы,

продуцируявсамомговорении

,нонеочембольше

рассказывать как о литературе.

возможностьеёневозможности

Сам этот непрерывно совершающийся самообман деятельности, которая проясняет в

объекте (природе) то, что сама же и создает, если и делает литературу событием

чьей-то (далеко не всякой) жизни, то уже не служит утешением тем литераторам,

которые замечают, что

их жизницеликомзаключаетсяв

твоё, его, чужое) текстов. Хотя бы потому, что ответ на вопрос,

житьсямежду

дело

производстве(чтении

, не находит другого исхода как располо-

использовании)

что это вот (моё,

обсуждением технологииписьма и ремарками самопроизвольнойис-

письмо как литература

письмом. Сартр, чей дух осеняет данное

поведи, которые легко становятся

ции,статьидеейфиксродачеловеческого,быть,наконец,другим,нетем,что есть,

иным, чем все не те, иным, чем все).

Заметим, что аналитика и демонстрация «технологии» письма не исключаются даже

там, где оно занято интимным превращением языкового жеста. Не случайно сар-

тровскийтипэссеистикистановитсявкаком-тосмыслелитературной(читай,ещёи

технической)нормой,порождаетсвоихимитаторов,продолжателей.Выскажупред-

положение, что это происходит потому, что при существующей медиа настройке

возникает непреднамеренная (как бы на автомате) языковая объективация такого

опыта,«ценность»которогоосознаетсявтом,чтоонпозволяетзаполнятьпористые

структуры «прогресса» попутными (как бы про запас) соображениями. Но и, скажем

так, вполне возможно, что и сама возможность письма стимулируется превращени-

ем слова в некий беспрестанно отчуждаемый от говорящего, воспроизводимый в

сам себе со бщает

своей безликости и пустотности информационный медиапродукт, а именно, в язык,

который

становится

пользователем

. Одним из следствий такого отчуждения будет то, что

литератор

здесь,

первооткрывателем

инструмен

как ни весело это осознавать, первым

его

тальн го ресурса

(и потому только производителем) языка и

етподвижностьидажетекучестьязыковойнормы,определяемой,втомчисле,икак

литературной, а потому ответ на вопрос, что есть литература, никак не может быть

сведен только к демонстрации её языковых образцов.

Сартр, безусловно, выговаривает скрытое или явное для рефлексии, но объективное по-

ложениевещейвкультуре,самакультураестьпóлонвремениизахватпространства

и способна дублироваться в этом своём действии на разных уровнях, в том числе и

языковых. Поэтому вопрос о культуре, равно как и о литературе во многом возника-

ет там, где появляется потребность учесть достижения произведенного нашествия,

оцениваются необходимость сохранения и передачи опыта другим поколениям. И

жиз

этот вопрос только внешним образом определяется потребностью в формировании

и смерти

даже там

информационного архива цивилизации. Он есть вопрос по существу, вопрос

не только литературы, но и определяемого через неё мира,

носителя(

III.

не исключительно), где мир сводится к присутствию одного человека как

его значений.

Завершая здесь (но не завершая по существу) этот непростой разговор о литературе,

хотелось бы проговорить еще некоторые моменты. Как видим, на роль выносной

памяти и передатчика (и не только литературы) сегодня претендуют электронные

медиа, а вопрос о существовании литературы, казалось бы, решается «просто», за-

ходом на литературные сайты, где пользователя ожидает ни больше, ни меньше,

но встреча с текстами и писателями, в том числе и ныне живущими, так что сама

диалога с пользователем

актуальность присутствия таковых обеспечивается возможностями коммуникации,

которые задаются как технические характеристики

. Лите-

ратура последних столетий многому научается у науки и техники, оспаривая, но и

оказываясь чувствительной к их возможностям видения и познания мира. Понятно,

чтоподвопросомостаётся,естьличто-тоещё,нетленное,независящееотизменчи-

вых вкусов и технических параметров медиа, некое «ядро» литературы, хотя каким

образомономоглобызаявитьздесьосебе,кромекакспомощьютехжеэлектронных

средств?Кажется,чтотехнологиирешаютвсё,асамвопрособоснованияхлитерату-

рыоткрытобсуждениюлишьвконструируемомэлектроннымимедиапространстве,

которое умело (вос)создает оптическую версию поддерживающего его и опять же

оптическим образом заданного смыслового контекста. Не претендуя на полноцен-

утратой

ность ответа, позволю себе вывести некоторые следствия. Первое: если сама поста-

начала

возможности говорить из

новка вопроса о литературе есть рефлексия над

её

,тосегодня«необходимо»определитьприроду(хотябынауровне—чело-

век, Бог, машина) и сообщить «технические» характеристики этого «начала», равно

как и прояснить сам механизм рефлексии как деятельности с учётом этих данных.

Второе: нельзя забывать, что именно тогда, когда память обретается, возникает не-

время

обходимость в её стимулировании. И не только потому, что возникает сомнение, а

овая

стория

тур-

было ли само событие, по поводу которого ведётся рассказ, но и потому, что

ный процесс

литературы,

и сам современный литературе

диктует свои задачи, и

вполне возмо но, что и не

есть решение этих новых задач. Это значит, что вопрос о

столько

повлечёт за собой отчёт о том целом комплексе

другое

литературныхсобытий,которыеделаютеёвозможной.Утверждать

означает

что

как

,

бежно осуществляется в перспективе обеспечения ещё и задачи

зачем

безнеё

такое литература,

она

причем в последовательности ответов на вопросы,

возможна,

она,можноли

обойтись.Такоеуточнениезапросаналитера-

туру, не нарушает её права, но повторимся, заставляет подозревать её нераскрытые

возможности (ещё не бывшие таковыми) и находить в культуре её ограничения, в

том числе и в лице сообщников и оппонентов, в число которых попадает не только

наука,котораясталаопределяющимусловиемформированиясовременнойцивили-

зации, но и главный союзник науки — техника. А последняя, развиваясь последние

четыре столетия по преимуществу в сфере науки, как помним, в лице своих инфор-

мационных систем ставит под вопрос литературу как главного хранителя предания

о человечестве и его истории. Действительно, чтó здесь их автономия перед лицом

«реальности», из производства которой они себя исключают, становясь маргиналь-

ными практиками отдельных людей и сообществ? Безусловно, обретая в этом про-

странстве свой новый природный ландшафт и памятник, архив и фабрику своей де-

монстрации, литература находит в этом и знаки своего исчезновения: смерти, хаоса

и пустоты. Сам визуальный гештальт, культивируемый новыми медиа-системами

как условие существования в пространстве информационного обмена, структурно

присоединен к оптической перверсии как протоереси современного мира, которая

не без

предполагаетсоздание(иразвенчание)новыхвизуальныхкультов,добавим,теперь

уже

медиа созданных. Однако следует ли это прочитывать только как ката-

строфу?Любаяпостановкаподобныхвопросовтребуеттщательногоучётавсехпер-

численных условий.

Ответы на вопрос, что такое литература, безусловно, могут и должны быть разные, как

неконтролируемо до конца само творчество, как разнится мир сознания одного че-

ловекаотдругого.Нопосколькупривсемразнообразиилитературнойпрактикивсё

же полной потери сообщения и «общих мест» литературы не происходит, то это и

делает возможным продолжение разговора о литературе, причем как о вербальном

сообщении, даже если визуальные эксперименты здесь нередки, а сам визуальный

настрой современной цивилизации вытесняет слово как главного транслятора со-

сущее

общения. Именно здесь, в определении слова как месте мысли, её основного логоса,

функция которого изъявлять, показывать

, современная литература встреча-

его опред лен

ется с философией. Отличие такого «сущего», как и во времена Аристотеля, состо-

ит в том, что оно не среди вещей, но именно через

невозможные

вещи находят

основание и смысл своего существования. Констатируемые «

возмож-

требования полноты

регресса

ности» литературы можно проинтерпретировать не только

как симптом

(прогресса в искусстве нет), но и как возобновление

, которое