Глава II. Реституционные отношения сторон недействительной сделки

ст. 167 ГК и иных положений § 2 гл. 9 ГК о реституции не могут

применяться изолированно от правил о соответствующих видах гражданско-

правовых охранительных отношений1 .

Сделанного вывода не колеблет то обстоятельство, что нормы о

реституции (п. 2 ст. 167 и иные положения § 2 гл. 9 ГК) находятся в

главе Гражданского кодекса о сделках, а не в главах, посвященных

другим гражданско-правовым институтам (защите права собственности,

неосновательному обогащению и т. п.), – обстоятельство, на которое

иногда ссылаются как на один из аргументов в пользу самостоятельности

реституции2. Такое их расположение отнюдь не препятствует

1 В связи с изложенным не ясна логика рассуждений Ю. П. Егорова в относительно

недавно защищенной им докторской диссертации. Сначала он вроде бы соглашается

с вышеизложенным пониманием природы реституции: «Наиболее состоятельна

позиция о понимании правовой природы реституции как разновидности виндикации

или неосновательного обогащения. <…> Недействительность при сохранении вещного

характера отношений на момент применения последствий недействительности

влечет использование норм о виндикации, а при несохранности имущества в натуре

применению подлежат нормы о неосновательном обогащении. Последствия недействительности

не создают самостоятельного правового явления» (Егоров Ю. П. Указ.

автореф. С. 44 сл.). Но тут же вслед за этим автор заявляет прямо противоположное:

«В вопросе о подлежащем предъявлению иске следует исходить из самостоятельности

требований о реституции как способе защиты гражданских прав в рамках института

сделок. Требование реституции не может быть заменено предъявлением виндикационного

иска, который является вещно-правовым способом защиты права собственности

и может быть предъявлен при сохранении вещи в натуре к любому лицу. Иск о

реституции предъявляется только к стороне в сделке, требование это не вещноправовое,

а обязательственно-правовое» (там же. С. 45). Непонятно, как автору удалось

соединить эти два диаметрально противоположных тезиса в двух непосредственно

следующих один за другим абзацах автореферата. Впрочем, несколько проясняет

вопрос обращение к монографии того же автора, изданной по материалам докторской

диссертации. Повторяя первый тезис и соглашаясь с моей позицией о правовой природе

реституции, Ю. П. Егоров замечает: «Другая сторона проблемы реституции –

выяснение вопроса о том, какой иск подлежит предъявлению» – и далее воспроизводит

второй тезис (см.: Егоров Ю. П. Указ. монография. С. 313). Таким образом, получается,

что сама по себе реституция – это «разновидность виндикации и кондикции»

(там же), однако осуществляется она при этом не посредством виндикационного или

кондикционного иска, а путем предъявления самостоятельного искового требования,

хотя бы и на основании норм о виндикации или кондикции(!) (см. там же. С. 313 сл.).

2 См., напр.: Ровный В. В. Указ. соч. С. 130. По мнению О. Ю. Скворцова, также

исходящего из названного формального признака, реституция и виндикация представляют

собой совершенно различные «процессуальные конструкции» (Скворцов

О. Ю. Вещные иски в судебно-арбитражной практике. М., 1998. С. 59). Однако

этот тезис нуждается в доказательствах, которые автор не приводит, не говоря уже о