из электронной библиотеки / 435038036433980.pdf
.pdfМетеки платили подать: мужчины – 12 драхм, одинокие женщины и вдовы – 6 драхм; за право продажи товаров на рынке метеки также платили особую подать, и в случае прямого обложения граждан с доходов в пользу государства наравне с гражданами облагались налогами и метеки.
Обычное занятие метеков – ремесло и торговля. В надгробных афинских надписях мы встречаемся с метеками - мельниками, банщиками, красильщиками, живописцами, позолотчиками, парикмахерами, погонщиками мулов, хлебопеками. Для изображения метека-повара афинская комедия имела даже специальную маску. В текстильной промышленности наряду с метеками работают и их жены. Кожевенное дело – обычное занятие бывших рабов, отпущенных на волю и включенных в ряды метеков. Керамическое производство также занимало большое количество иноземцев, переселившихся в Афины. Один из комментаторов Аристофана прямо говорит: «Изготовлять светильники – дело иноземца или варвара». Имена гончаров и живописцев VI и V вв. – Амасис, Бриг, Дурис, Сириск, Мюс, Лидиец и др. – очень часто указывают на их иноземное происхождение. Даже самый язык керамических надписей вводит нас в низшие классы греческого общества. Смесь диалектов указывает на пестрый национальный состав афинских гончаров, среди которых были не только свободные иноземцы, но и рабы. В металлургии метеки занимали также значительное место в качестве литейщиков, кузнецов, слесарей, оружейников, ножевщиков и пр.
Таким образом, не было ни одного ремесла, в котором бы метеки не играли значительной и даже преобладающей роли. Как мы увидим ниже, и в торговле наличие метеков очень часто гарантировало торговое процветание города. К сельскохозяйственным работам метеки, однако, не допускались, и в иерархии почетных и низких занятий самое почетное место с точки зрения афинского гражданина занимало попрежнему земледелие.
Итак, торговое и промышленное развитие того или иного города неизбежно сопровождалось ростом числа оседавших в этом городе и усиленно привлекаемых иноземцев. Однако, учитывая это своеобразие греческой хозяйственной системы, мы не должны забывать, что наряду с ростом свободного иноземного населения торговый и промышленный расцвет греческого города-государства основывался главным образом на росте рабства как системы античного хозяйства. Увеличение числа рабов прогрессировало с еще большей скоростью, чем увеличение числа метеков, и сами метеки сплошь и рядом развивали свою деятельность путем эксплуатации рабов в рабских мастерских. Рабы с еще большей мощностью заполняют собой все отрасли греческой промышленности, проникая и в сельское хозяйство еще спорадически в V в., чтобы в IV в., после печального исхода Пелопоннесской войны, захватить в нем уже большие участки. Концентрация земельной собственности в руках сравнительно немногочисленных землевладельцев в Греции, конечно еще в миниатюрных по сравнению с Римом размерах, кладет однако начало латифундиальной системе на основе эксплуатации рабского труда.
Положение рабов – этой наиболее многочисленной категории производящего населения Афин – заслуживает нашего особого внимания.
Если рабство у Гомера сохраняло еще патриархальные черты, то уже начиная с VII в. эти черты совершенно исчезают. С VII в. развитие колонизации, торговли, производства на экспорт, развитие денежного хозяйства имеет своим результатом широкое распространение рабства как системы производства.
Когда мы говорим о рабстве как системе производства, о качественном и количественном преобладании рабов в античной формации, то прежде всего встает вопрос статистического порядка: сколько же рабов было если не в Греции вообще, то хотя бы в наиболее передовых греческих городах-государствах, таких, например, как Афины или Коринф?
К сожалению, письменные источники не дают нам точных указаний. Цифры, приводимые у Афинея из Ктесикла (400 тыс. рабов для Аттики), или у Аристотеля (470
тыс. рабов для Эгины), или у Тимея (460 тыс. рабов для Коринфа), новейшие исследователи считают преувеличенными. Цифровые данные, как мы уже видели выше, колеблются от 75 до 150 тыс. в период наибольшего экономического расцвета Аттики. Таким образом, несмотря на наличие свободного и наемного труда, безусловно господствующее положение в промышленности занимал труд рабов.
Как правило, рабы набирались из жителей колониальной периферии, и основной путь развития рабства шел по линии внеэкономического принуждения негреков, называвшихся обычно в Греции варварами. Платон говорит: «Несправедливо порабощать греческие города и терпеть, чтобы эллины становились рабами других эллинов или варваров». Аристотель считал прирожденными рабами варваров, но тем не менее Греция знала случаи порабощения греками греков. Так, еще во время Поликрата Самосского пленные жители острова Лесбоса, закованные в цепи, посылались на работы по укреплению города Самоса. В период Пелопоннесской войны афиняне, попавшие во время неудачной сицилийской экспедиции в плен к сиракузянам, были отправлены на самую тяжелую и рабскую работу – в каменоломни. Но подобные случаи порабощения греков греками редки. Порабощение населения покоренного города являлось исключением; чаще этой участи подвергались женщины и дети. Как правило, пленные обменивались или выкупались государством или их согражданами.
По досолоновским законам Аттики, в рабство обращались задолжавшие бедняки. После Солона в Афинах кредиторы теряют права на личность их должников, но в других областях Греции в более или менее суровой форме такое долговое право сохраняет свою силу.
Кроме граждан, силой или хитростью (посредством воровства) обращаемых в рабов, в Афинах отец имел право продать в рабство дочь, добровольно утратившую честь; в Фивах бедняки могли продавать и продавали новорожденных детей на условии их воспитания.
Метеки и вольноотпущенники становились рабами при невыполнении государственных обязанностей; люди, незаконно присвоившие гражданство, и чужестранцы, противозаконно вступившие в брак с гражданами, также обращались в рабство.
Таким образом элементы порабощения своих сограждан налицо. Но все же рабыгреки составляли очень небольшой процент в общей массе рабов-варваров и не являлись типичными. Основой развития рабовладельческого общества оставались привозные рабы. Наибольшая часть этого «живого товара» набирались в переднеазиатских странах – в Лидии, Фригии, Пафлагонии и Сирии. Причерноморские рынки доставляли в Грецию также значительное количество рабов; афинская полиция, например, набиралась исключительно из рабов-скифов. В дельфийских надписях мы встречаем рабов-италиков, иллирийцев, фракийцев, бастарнов, сарматов и других причерноморских племен, затем – фригиян, лидийцев, армян, сирийцев, финикийцев, иудеев, арабов и египтян.
Одним из важнейших источников рабства была война. Рабы-военнопленные были довольно многочисленны. Так, например, после битвы при Эвримедонте (Малая Азия) Кимон выбросил на рынок больше 20 тыс. рабов. Но если для Рима война была доминирующим источником рабства, то для Греции такую доминирующую роль играли покупные рабы.
Наиболее ранним рабским рынком в Греции был, по свидетельству древних, остров Хиос, который покупал и перепродавал рабов. Известностью пользовались также рынки Эфеса, в Фессалии – Пагасы, а Азовское море – Танаис и особенно Византий на Черном море.
Развитие работорговли выдвинуло специалистов-купцов, занимавшихся исключительно перепродажей рабской силы. Работорговцы следовали обычно по пятам за армией или вступали в соглашение с пиратами. Они иногда объединялись друг с другом, образуя союзы работорговцев. Главным центром работорговли становится Аттика. В
Афинах, например, ежемесячно устраивались рабские рынки, причем нераспроданный излишек экспортировался в Сицилию. Часть рабов поступала на разработку лаврионских рудников. На афинской агоре было отведено особое место, где продавались утварь и «тела», т. е. рабы. Рабы выставлялись на помосте, и их продавец, может быть, также раб, расхваливал покупателям их физические достоинства. Цены на рабов колебались в зависимости от спроса и предложения и от большей или меньшей квалификации рабов. В 415 г. в среднем раб-мужчина стоил 167 драхм, женщина – от 135 до 220 драхм. Рабы на рудниках в IV в. стоили от 154 до 184 драхм. Рабы-ремесленники оценивались дороже. Нам известен случай продажи 20 рабов специалистов по слоновой кости за 40 мин (т.е. по 2 мины за человека).
Необходимо еще сказать несколько слов о рабах по рождению. Не только дети рабов были рабами того рабовладельца, в доме которого они родились, но и дети свободного и рабыни. Однако отец ребенка мог объявить его свободным, хотя полной равноправности с сословием граждан он все же не получал. Только в особых случаях (например, сильного уменьшения числа граждан) дети от брака свободных и рабов становились полноправными гражданами. Но в общем рабы по рождению были немногочисленны, ибо разведение «домашнего скота», как выражались греки, не было выгодной спекуляцией. По дельфийским надписям, на 841 освобожденного раба только 217 принадлежали к рабам по рождению.
Вопрос о соотношении мужской и женской рабской силы очень неясен. Некоторое время ученые думали о численном преобладании женщин на основании данных о вольноотпущенниках. На 1 675 известных по надписям освобождений приходится 927 освобождений женщин и 748 мужчин, т.е. 55 и 45%. Но это основание довольно шаткое, так как женщины, большей частью использовавшиеся для домашних работ, могли чаще освобождаться. Существует гипотеза, что в отсталых областях преобладали женщины, а в городах с развитой торговлей и промышленностью – мужчины.
Впринципе раб не считался личностью. Любопытно отметить, что раб не имел личного имени. Его хозяин сам давал ему имя, которое легко менялось при переходе в другие руки. Наиболее частыми именами были племенные названия, указывавшие на происхождение раба – скиф, сириец, араб и т.д.; иногда название части света – Европа, Азия; часто – прозвище, подчеркивающее какое-нибудь физическое достоинство раба. Раб не имел также и семьи; половое общение рабов между собою не считалось браком: их дети рассматривались просто как приплод, принадлежащий хозяину женщины. Раб находился в полной власти хозяина, и государство почти не вмешивалось в их отношения друг с другом. Рабовладелец мог заставить раба заниматься тем или иным ремеслом, продать его или подарить; лишь право убивать раба позднее ограничивается государством. В Аттике закон запрещает убивать раба, и Эврипид восхваляет это как высшее проявление гуманности. Но ареопаг, обычно судивший уголовные преступления, не ведал убийством рабов, и убийца присуждался лишь к временному изгнанию: он мог вернуться обратно, принеся искупительную жертву и выплатив пострадавшему рабовладельцу цену крови.
Вслучае, когда произвол хозяина становился невыносимым, раб мог воспользоваться «правом убежища». У алтарей некоторых храмов личность раба считалась неприкосновенной: раб как бы становился под непосредственное покровительство божества. В Афинах такими убежищами были Тесейон и храм Эвменид. По аттическому закону, раб, прибегнувший к покровительству божества, уже не возвращался прежнему хозяину и передавался в другие руки. Но по одной мессенской надписи мы знаем, что судьбу раба решал жрец. Если, по мнению жреца, жалобы раба на своего господина были неосновательны, раб подлежал возврату прежнему владельцу. Раб, естественно, не являлся также и юридическим лицом. На суде за него выступал его хозяин; он не мог вести самостоятельно никаких дел, и в случае привлечения раба в суд его свидетельские показания вырывались пыткой, так как раб не мог, подобно свободному
человеку, давать присягу, и доверять показаниям раба не считалось возможным. Однако, против раба мог быть возбужден судебный процесс, хотя в случае обвинения раба штрафу подвергался его хозяин. Для раба штраф заменялся бичеванием, причем один удар плетью приравнивался к драхме. В случае, если действовал раб с ведома господина, он подвергался 60 ударам плетью, а если без ведома, то 100. Если раб был замешан в убийстве, наказанием была смертная казнь.
За исключением убийства раба все остальные права, как сказано, сохранялись за рабовладельцем. Побои и истязания рабов были довольно обычным явлением. По желанию господина их заковывали в кандалы, заключали в согнутом положении в низкие и узкие помещения, так что раб не мог ни выпрямиться, ни лечь, ни сесть; вытягивали на блоках различных форм, лишали пищи, отправляли на тяжелые работы на мельницу или в рудники, выжигали клейма на лбу беглых рабов: «Держи меня. Я убегаю». На домашних работах при растирании зерна или изготовлении хлеба на шею рабам надевалось соответствующее приспособление в форме колеса, чтобы рабы не могли поднести руку ко рту. Это делалось для того, по объяснению древнего писателя, чтобы рабы «не жрали хлеба».
Единственной гарантией раба были интересы самого рабовладельца. В Афинах, по общему свидетельству писателей, положение раба было лучше, чем в других греческих городах. Аристотель бросает упрек афинскому демократическому устройству, говоря, что оно мирится с «анархией рабов». Сторонники аристократической системы уверяли, что в Афинах рабы пользуются большей свободой, чем свободные в других городах. ПсевдоКсенофонт, автор «Афинской политии», жалуется, что в Афинах нельзя ударить раба и раб не уступает дороги. Платон в «Государстве» дает карикатурное изображение демократического строя, при котором рабы пользуются одинаковой свободой с рабовладельцами.
Но тем не менее эта – изображаемая в карикатурах одной партией и восхваляемая другой – гуманность афинян к своим рабам была очень условной. Аттические рабы неоднократно спасались бегством в Мегары, и недолгое пребывание спартанцев в Декелее послужило сигналом к бегству свыше 20 тыс. рабов, в большинстве – ремесленников. Большое скопление рабов в Афинах – одном из передовых рабовладельческих центров – и боязнь восстаний заставляли рабовладельцев несколько обуздывать свои неограниченные права над «человеконогим» стадом. Но в общем и целом положение рабов в Афинах оставалось очень нелегким, и, получив право жизни, раб не получал почти никаких прав ограждения от произвола своих хозяев.
Надо предполагать, что гуманность афинян к рабам больше касалась лишь одной части рабов, а именно – домашних рабов, прислуги.
Рабы вообще не представляли собою однородной массы. Мы знаем рабовприслугу, ремесленников, учителей, врачей, наконец рабов на рудниках и транспорте, в работе которых ценилась не квалификация, а выносливость и физическая сила. Мы встречаемся с рабами, достигающими даже некоторого благосостояния, владеющими движимым, а иногда и недвижимым имуществом и семьей (конечно с разрешения и при покровительстве своего хозяина); но наряду с этими рабами, из которых и образуются кадры вольноотпущенников, мы видим тысячи и десятки других рабов, особенно в рудниках, поставленных в совершенно невыносимые условия труда; к ним больше всего применялся совет Ксенофонта: «голодом приводить в разум»; они питались только так, чтобы не умереть. Кратковременный сон прерывался ударами бича или палки. Вообще очень тяжелый труд усугублялся еще тем, что рабы для предотвращения бегства заковывались в кандалы.
Аристотель, по взглядам которого раб был одушевленным орудием, считает, что об орудии надо в меру заботиться, чтобы оно не испортилось. Он рекомендует ряд приемов для вознаграждения хороших рабов; например, пища, получаемая рабом от своего
хозяина, есть уже один из видов вознаграждения, а в качестве поощрения – обещание лучшим из них отпущения на волю.
Ксенофонт советует рабовладельцам надсмотрщика над рабами выбирать из числа «хороших» рабов, а именно: «Выбирать нужно менее склонного к обжорству, пьянству, сну, к частым хождениям в гости, имеющего хорошую память, умеющего налагать наказания и находить средства нравиться своему господину и заслуживать его благосклонность».
Жестокая эксплуатация рабов, протекавшая в самых разнообразных формах, приводила к рабским восстаниям, начавшимся с III в. до н. э. и принявшим особенно мощный размах в римской республике и в римской империи.
Но уже и здесь факты массового бегства рабов, бегство в Декелею, клеймение рабов, даже самый факт существования убежища – яркие показатели революционного брожения рабов, еще разрозненных между собою целым рядом искусственных приемов. Метод покровительства хорошим рабам, поощрения их – это метод раскола и ослабления силы рабов. Метод набора рабов различных племен, людей разной культуры и разного языка наиболее излюблен и усиленно рекомендуется и Аристотелем, и Платоном, и другими античными писателями. «Почти каждое обращение к рабу должно быть приказанием, – поучает Платон. – Никоим образом и никогда не надо шутить с рабами, ни с мужчинами, ни с женщинами».
Значительное число рабов употреблялось греками в качестве домашней прислуги. Самые скромные семьи имеют от одного до трех рабов. На знаменитого философа Диогена указывали пальцами как на чудака не только потому, что он жил в бочке, но и потому, что он не имел раба для своего обслуживания. У Аристотеля было 9 рабов, у Эсхина – 7 и т. д. Обычное количество рабов в семье среднего достатка 9-12 человек. В богатых семьях во главе рабской челяди стоял главный надсмотрщик-раб (по-гречески «простат»). Такой раб пользовался иногда неограниченным доверием господина; так, например, раб Перикла Эвангел фактически заведывал всем его состоянием. Под его наблюдением находились рабы-экономы, рабы для закупки припасов на рынке, рабыпривратники, кухарки, кормилицы, воспитатели, кучера, конюхи, лакеи, писцы и т. д. Свободные – мужчины и женщины – выходили на улицу, как правило, в сопровождении рабов или рабынь; нередко рабы сопровождали хозяина в его поездках и походах. Рабвоспитатель, приставленный к ребенку, сопровождал его также в гимнасий и в школу, неся его вещи. Рабовладельческая мудрость гласила: «Пользуйся рабами как членами своего тела». Но все же число домашних рабов здесь никогда не достигало таких значительных цифр, как в Риме. 50 домашних рабов считались уже очень большим числом. Среди этих рабов нужно особо отметить женщин-рабынь, занятых пряжей и тканьем под наблюдением домохозяйки и ее дочерей. Большей частью их продукция шла на обслуживание непосредственно членов семьи, но излишки продавались на рынке.
Кроме рабов для непосредственного обслуживания рабовладельцев и их семей часто при доме находились и рабы, изучившие какое-нибудь ремесло и приносившие своему хозяину денежный доход. Наследство, оставленное Кононом. делилось на две части: первая включала дом и рабов-ткачей, вторая - дом с рабами-аптекарями. Другой афинянин, по имени Тимарх, оставил наследство, в котором кроме 9 или 10 рабовсапожников имелись также рабыня, ткавшая тонкие ткани и продававшая их на рынке, и раб-золотошвей. Многие наследства включали также рабов-ремесленников и рабов, «приносящих доход». Среди «ремесел», приносивших рабовладельцам доход, античные авторы часто упоминают о проституции. Таковы были иеродулы коринфского святилища Афродиты, но немалое количество девушек-рабынь использовали в целях выгоды и частные рабовладельцы. Сюда же относились флейтистки, кифаристки и танцовщицы.
Кроме рабов, живущих в доме хозяина, работавших самостоятельно на рынок или отдаваемых в краткосрочный наем на сельскохозяйственные работы или в мастерские, была еще категория рабов-ремесленников и торговцев, живших отдельно от своего
хозяина. Они были обязаны выплачивать своему хозяину определенную плату и носили особое название: «рабы, живущие отдельно». Их положение считалось более привилегированным. Они могли даже иметь семью. Сапожники Тимарха, например, образуют нечто вроде товарищества, выплачивая ему по 2 обола за ремесленника и по 2 обола за мастера. Некоторые из рабов становятся владельцами или управляющими керамических мастерских, другие нанимаются к купцам и ростовщикам в качестве торговцев, писцов, помощников и т. п.
Рядом с рабами, принадлежавшими отдельным рабовладельцам, были государственные рабы. Государственный раб был гораздо более независим и самостоятелен, чем честный. Он прежде всего имел свое собственное жилище, мог иметь семью и вести хозяйство. Жилища государственных рабов, если они не жили в служебных помещениях, находились на государственной земле.
Значительное число рабов (в V – IV вв. до н.э. около 300 человек) составляло отряд полиции. По месту их родины они назывались скифами. В более раннее время они жили в палатках на афинском рынке, затем их перевели на территорию ареопага. Кроме полиции из скифов у государства имелись рабы-рабочие (эргаты), занятые на общественных работах, на постройках храмов, верфей и т.д.
В лучшем положении находились рабы-чиновники, занимающие государственные должности глашатаев, писцов, секретарей и счетных работников. Они, как правило, закреплялись за определенными магистратурами. Эта категория рабов в свою очередь распадалась на два подраздела: низшие служители, получавшие от государства только питание, и высшие, должность которых рассматривалась как особый вид литургии. Они кроме питания получали также поденную денежную оплату. Плата за дневное пропитание равнялась трем оболам, добавочная плата – одному-двум оболам.
Государственных рабов охранял закон, по которому третье лицо было не вправе вмешиваться в дела раба. Их владельцем было государство, в них очень заинтересованное, а главным требованием государства была административная дисциплина. В случае оскорбления государственного раба последний обращался к содействию свободного гражданина, под покровительством которого он находился, и тот выступал за него в суде. Но в качестве обвиняемого государственный раб лично выступал перед судом, и приговор над ним приводился в исполнение государством.
Таким образом только часть государственных рабов была занята на строительных работах и на монетном дворе, но в теоретических учениях античных писателей вставал вопрос о полной замене частного рабовладения государственным. В трактате «О доходах» Ксенофонт рекомендует государству производить эксплуатацию рудников силой государственных рабов, обещая огромные выгоды государственной казне. В Эпидамне общественные постройки велись государственными рабами, сгруппированными в партии. В Халкедоне тиран Фалей под влиянием учения Платона решил провести в жизнь постановление о том, чтобы все ремесленные работы велись государственными рабами. Но демократический строй разрушал воздушные замки аристократических партий: если рабский труд вообще являлся опасным конкурентом свободного труда, то переход на государственное рабовладение означал бы полную и немедленную люмпенпролетаризацию и обнищание свободного населения.
Тема 6. Специфика языческих культов.
Специфика жреческих институтов. Обряды и празднества. Великие Панафинеи. Анфистерии. Оракулы. Тайные обряды. Великие мистерии.
Истоки античных языческих религий уходят в глубокую древность. В пору возникновения на Крите и Балканском полуострове первых государственных образований (так называемая крито-микенская эпоха, III–II тысячелетия до н. э.) происходило первичное формирование тех культов, которые позднее легли в основу религии
классической Греции. В частности, на Крите, где цивилизация возникает еще до появления греков, на рубеже III–II тысячелетий до н. э., были сделаны первые шаги в превращении естественно сложившихся примитивных культов, связанных с почитанием сил природы, в социально и политически организованную религиозную систему. Насколько мы можем судить по данным античной литературной и мифологической традиции, а также по тем материалам, которые предоставила археология, особой популярностью у исконного населения Крита, так называемых этеокритян, пользовались два культа, связанные с почитанием плодоносящих сил природы: культ Великой богини матери-земли, тотемным животным которой была змея, и культ бога производящей силы, тотемом которого был бык. По всему Криту открыты каменные жертвенники в форме рогов (так называемые рога посвящения), где, очевидно, и совершалось ритуальное жертвоприношение быка. По мере развития критского общества и формирования государства культ териоморфного, то есть воплощенного в облике зверя, мужского божества смыкается с почитанием царской власти, а сами критские цари начинают возводить свою генеалогию к этому божеству, претендуют на исключительное руководство культом, стараются придать своей власти теократический характер. Резиденция царя — дворец — является одновременно и местом отправления культа. Фрески Кносского дворца, открытого английским археологом А. Эвансом, дают мам представление о священном ритуале, элементами которого были торжественная процессия, игры с быком и, наконец, жертвоприношение. Позднейшая греческая традиция донесла до нас обрывки мифологических представлений критян — о божественном происхождении царя Миноса, рожденного Зевсом и Европою, о брачном союзе Пасифаи, супруги Миноса, с морским быком, посланным Посейдоном, о Минотавре — чудовище, рожденном от этого союза, и Лабиринте — дворце, построенном для этого чудовища искусным мастером Дедалом.
Несколько позже Крита вступили в фазу цивилизации и греки. Возникшие во II тысячелетии до н. э. на юге Балканского полуострова государства ахейских греков испытали сильное воздействие более развитой критской культуры. Частью этого воздействия было усвоение многих элементов критской религии, в частности культа верховного мужского божества и Великой богини матери, которых греки стали почитать соответственно под именами Крона, а позднее Зевса, и Ген, или Реи. Одновременно греки восприняли некоторые из мифологических представлений критян, следы которых позднее обнаружились, например, в преданиях о рождении и смерти Зевса на Крите (здесь его всегда чтили особенным образом как умирающего и воскресающего бога живой природы).
Новая волна греческих переселенцев — дорийцев, вторгшихся на юг Балканского полуострова в конце II тысячелетия до н. э., смела дворцы и замки ахейской знати, разрушила ранее созданные государства, однако не уничтожила все следы древней цивилизации. В памяти греков продолжали жить представления и образы, выработанные и усвоенные в прежние эпохи. А когда с начала VIII века до н. э. началось формирование новых городских и государственных центров и наметился подъем культуры, древние верования были положены в основу новой упорядоченной олимпийской религии. Существенные ее элементы можно обнаружить уже у Гомера (рубеж IX–VIII веков до н. э.). Первый опыт рационалистически построенной мифологии дает Гесиод (в поэме «Происхождение богов», около 700 года до н. э.), а к концу VI века до н. э. культ олимпийских богов и вдохновленная им мифология достигли у греков высокой степени совершенства. Тогда же элементы религиозных воззрений греков стали проникать на Апеннинский полуостров к италикам и, быстро привившись на новой почве, придали местной италийской религии, в частности и религии римлян, недостававшие ей черты антропо- и социоморфного культа, оформленного по типу олимпийского.
Обращаясь к обзору характерных черт античных языческих религий в развитую пору их существования (для Греции это будет время с VIII по IV, а для Рима — с VI по II век до н. э.), мы должны прежде всего констатировать их относительную простоту и
формальность. Основой культа служило наивное, прямое обожествление сил природы во всех ее проявлениях. Древние населяли окружающий мир богами и демонами, в каждом необъяснимом явлении видели присутствие особой божественной силы, и сколько наблюдалось этих явлений, столько было и отдельных божеств. Позднейшие христианские теологи с презрением отворачивались от этих политеистических представлений, в которых они не видели ничего, кроме грубого суеверия. «Разве возможно в одном месте настоящего сочинения, — писал Августин в своем трактате «О граде божием», — назвать все имена богов и богинь, перечень которых едва могли римляне уместить в больших томах, распределяя обязанности божеств, специально требующихся для каждого дела. И ведение над полями они не находили возможным поручить какому-нибудь одному божеству, но поля — богине Русине, горные хребты — богу Югатину; над холмами поставили богиню Коллатину, над долинами — Валлонию. Не могли хотя бы найти одной такой Сегеции, чтобы ей раз навсегда поручить посевы, но пожелали, чтобы посеянным хлебом, пока он под землей, заведовала богиня Сея; когда он уже на поверхности земли и образует ниву — богиня Сегеция; когда хлеб снят и убран, чтобы сохранялся в безопасности, назначили богиню Тутилину…».
Помимо характерного политеизма, религиозные представления греков и римлян сохранили сильнейший отпечаток примитивных верований, порожденных в глубочайшей древности страхом человека перед непонятными ему явлениями внешней природы. Отсюда происходят многочисленные фетишистские, тотемистические и анимистические верования, которые можно наблюдать в религии греков и римлян.
Пережитками примитивного фетишизма у греков можно считать культ лабриса — двойного топора (еще в древнейшую крито-микенскую эпоху), поклонение чудесному камню — омфалу в Дельфах, почитание деревянных идолов — ксоанов, якобы упавших с неба. У римлян характерным пережитком фетишистских верований было почитание копья, воплощавшего или символизировавшего бога патрицианской общины Квирина.
Пережитки первобытного тотемизма находили свое выражение в почитании отдельными народами или общинами некоторых священных животных или растений, которые в историческую эпоху выступали в качестве атрибутов богов — покровителей общины, но в древнейших мифологических преданиях сами фигурировали как воплощенные божества. Таковы древнейшие культы змеи и быка, следы почитания которых мы находим еще у древних критян. Позднее, в классический период, орел и бык считались священными животными Зевса, корова — Геры, сова — Афины и т. п. У римлян несомненно тотемистический характер носило почитание волка (волчицы), следы которого обнаруживаются в древнейшем предании о вскормлении основателей Рима — Ромула и Рема — волчицей, а также в празднике Луперкалий, справлявшемся в честь «волчьего», или защищавшего от волков, бога Луперка (от lupus — волк). Культ растений
— исходный момент в развитии представлений о страдающих, умирающих и воскресающих божествах — находит отчетливое выражение в почитании масличного дерева и виноградной лозы, в поклонении божествам, воплощавшим силы растительной природы, — Афине, Дионису (Вакху), Деметре, Адонису, Диане Арицейской.
Анимистические верования особенно ярко проявились в культе предков, в распространенном у греков почитании героев, в поклонении римлян душам мертвых — манам. Замечательным было не только сохранение примитивных верований, но и наивный рационализм «отношений» между верующими и божеством, которые строились по простейшему принципу «do ut des» — «даю, чтобы ты дал». Человек обращался к богу с молитвой и просил его оказать благодеяние, за которое обещал принести в жертву определенное количество голов скота или совершить какое-нибудь другое даяние.
Наконец, важным признаком не только примитивности, но и формальности религиозного акта является решающая роль обрядовой стороны. Не доктрина, не спекулятивный символ веры, а только обряд, правда разработанный до мельчайших подробностей, составлял основу античных религий. От тех, кто совершал религиозный
обряд, требовалось знание определенных формульных зачинов при вознесении молитвы, традиционных жестов, умение обращаться с жертвенными животными и жертвенными орудиями, наконец, способность угадывать волю божества по различным традиционным признакам — по полету вещих птиц, по внутренностям закланного животного и т. д. Но все это были элементы примитивного шаманства, квазидоктрииы, далекой от подлинного, исполненного глубинного содержания вероучения.
Примитивной природе и характеру античных религий соответствовали простота и прямолинейность их общественного назначения. Жизнь древних греков и римлян определялась принадлежностью человека к гражданской общине. Эта община, генетически восходившая к патриархальному единству первобытной поры, но сохраненная и приспособленная к условиям классового общества, стала основной формой организации граждан, противостоявших массе чужеземцев — рабам и свободным, но не полноправным людям. С господством этой формы, которую греки называли «полис», а римляне — «цивитас», связан расцвет классической цивилизации. Античные религии при ближайшем рассмотрении обнаруживают замечательную социальную заданность, их общественное назначение целиком было обусловлено полисной природой античного гражданского общества.
Примитивность религиозного мышления обусловила политеистический характер античных религий, однако многочисленных своих богов древние наделили человеческими образами и для своих небожителей создали подобие единства, повторявшего черты их собственной земной организации. Еще в древнейшую эпоху группа наиболее почитаемых богов оказалась сведена в своего рода патриархальную общину во главе с патриархом, отцом и царем; у греков это был Зевс, у римлян — Юпитер. С переходом от патриархального, общинно-племенного быта к цивилизации, с образованием замкнутых городских общин на жизнь богов оказалась перенесена и новая система отношений, поскольку каждый полис, претендуя на особенное существование, стремился и среди богов найти своего покровителя, вероятного родоначальника общины. Так развилось почитание богов — покровителей общин, их культы в каждом городе стали наиболее важными, а празднества в их честь приобрели характер государственных торжеств (Панафинеи в честь богини Афины в Афинах, Римские игры в честь Юпитера в Риме).
Общинная направленность одновременно составляла и сильный и слабый аспекты античных религий. С одной стороны, несомненен народный характер этих религий, с другой, поскольку в каждом полисе народная масса была и социально и этнически резко ограничена, можно говорить о фактической аристократичности античных религий. Они обслуживали лишь абсолютное меньшинство населения, именно граждан города, а остальная масса негражданского населения — не только рабы, но и свободные чужеземцы (метеки в Афинах, перегрины в Риме) — равноправного и заинтересованного участия в официальных культах не принимала.
Наряду с сословной ограниченностью для античных религий была характерна государственная ограниченность. Строго говоря, каждая государственная община почитала своих богов, и даже если в ряде случаев эти боги имели общие имена и аналогичное происхождение, все же по существу это были различные божества, отличавшиеся политической функцией и формой обряда, например культы Афины Паллады в Афинах и Афины Меднодомной в Спарте. Политической раздробленности античных обществ соответствовала, таким образом, и раздробленность религиозная.
Правда, представление об этнической и культурной целостности группы племен или даже всего народа в Древней Греции не утрачивалось, а с ростом экономических и политических связей в классический период даже значительно укрепилось. Однако полного единства греки в классический период так и не достигли, и даже региональные религиозно-политические объединения типа Дельфийской амфиктионии никогда не играли существенной роли, во всяком случае по сравнению с собственно политическими союзами. Почитание общинами — членами Дельфийской амфиктионии культа Аполлона,
а тем более почитание всеми греками культа Зевса Олимпийского (в Элиде) отражали представление об исходной этнической общности, а позднее служили выражением намечавшейся тенденции к воссозданию такой общности в новых исторических условиях. Все же подлинного религиозного единства в античной Греции так и не сложилось. Общегреческая религия была фикцией по сравнению с религиями отдельных полисов, и только в Италии, где римлянам удалось объединить все италийские общины и создать единое римско-италийское государство, религиозная раздробленность была наконец преодолена. Однако к этому времени Италия стала лишь одной из многих стран мировой римской державы, так что вопрос о религиозной разобщенности перерос в еще более крупную проблему.
В связи с только что отмеченной особенностью античных религий — их общинной, государственной заданностью — отметим и другую их характерную черту — отсутствие особого сословия священнослужителей, практическое единство религиозной и политической организаций. И в Греции, и в Риме жреческие обязанности исполнялись, как правило, просто гражданами и должности жрецов замещались точно так же, как остальные гражданские или военные магистратуры. Лишь в отдельных, исключительных случаях существовала традиция замещать должности жрецов лицами, принадлежавшими к определенным знатным родам. Так, в Афинах служителями культа элевсинских богинь Деметры и Коры обычно назначались представители двух знатных родов Кериков и Эвмолпидов, однако и в этом случае назначение исходило от гражданской общины. По существу, античность не знала профессионального жречества, и это обстоятельство, наряду с другой, более общей причиной — преобладанием внешнего формального обрядового момента, обусловило идейную неразвитость, неразработанность античных культов, отсутствие в античных религиях содержательной доктрины, что будет характерно для христианства.
Историческое своеобразие древнегреческой и римской религий классического времени определялось гражданственностью и патриотичностью, сравнительной светскостью, доступностью вероучения и терпимостью культов (классическая древность до известного момента почти не знала гонений за веру). Но эти же черты определили и исторический, преходящий характер этих религий. Отсутствие глубокого религиозного учения не могло быть компенсировано красочной мифологией, а патриархальный и локально-общинный характер классических религий рано или поздно должен был вступить в противоречие с прогрессивными тенденциями общественного развития. Античные языческие религии были возможны только в простом гражданском обществе городов-государств и с кризисом этого общества были обречены на угасание.
Впрочем, внутреннее преодоление классического античного язычества началось еще до того, как кризис охватил гражданское общество. Уже на очень ранней стадии, в архаический период, греки постепенно изживали примитивные народные верования. Свидетельством этого являются изображение и трактовка богов у Гомера: в стихийный хаос примитивных представлений о божественных силах Гомером привнесен рациональный момент, боги мыслятся им как особенные, но все же человекоподобные существа, их жизнь на Олимпе представлена организованной в некое подобие патриархальной общины. Но самое, может быть, интересное заключается в том, что в отношении к богам эпический поэт временами позволяет себе иронию. Достаточно вспомнить шутливый эпизод о поимке Гефестом своей неверной супруги Афродиты вместе с ее возлюбленным Аресом — эпизод, над которым смеялись не только боги Гомера, но и люди — слушатели повествовавшего о нем певца Демодока.
Дальнейшим шагом в этом направлении явилась систематизация религиозномифологического материала в поэме Гесиода «Происхождение богов». Здесь можно наблюдать стройное членение богов на поколения, их изощренную генеалогию, а главное, угадывать за божественными началами мира его объективные материальные параметры