из электронной библиотеки / 810576617019251.pdf

Идеальное обладает особыми свойствами, принципиально отличными от свойств физических тел.

Представим себе яблоко – круглое, красное и сочное. А вот идея яблока не имеет ни одного из этих телесных свойств. Ее нельзя разделить надвое, подобно «телу» яблока, зато легко можно удвоить, сообщив другому человеку. Идея останется при мне, со сколькими бы людьми я ею ни поделился. И черви идею яблока не подточат, и грабители не отнимут...

Выразить эту идею можно многими способами: с помощью слов, рисунка, генетического кода – наконец, можно постараться вырастить яблоко. Идея яблока при этом ничуть не изменится, она равнодушна, абсолютно безразлична к форме своего материального воплощения. Не надо только путать идею яблока, в которой представлена его сущность, с чувственным образом яблока, схватывающим лишь его внешние свойства.

Не вооруженный культурной «оптикой» глаз видит лишь внешность мира, материальную оболочку вещей. Сущности ему недоступны.

Идеальное «пространство» культуры, как и видимое физическое пространство, трехмерно. Истина, добро и красота – таковы три измерения мира идей. Соответственно, философия – наука об идеях и идеальном – имеет три раздела: логика, этика и эстетика, – по числу «координатных осей» идеальной реальности.

Логика есть наука о законах и категориях дискурсивного1 мышления.

Эстетика – учение о принципах и формах работы человеческих чувств.

Этика – теория нравственности, учение об идеальных мотивах поведения людей.

Впоследние столетия разные школы пристраивали к общему дому философии персональные комнаты, сообразно своему пониманию предмета философских исследований.

Особо отличились неокантианцы. Они придумали особую «науку о ценностях» – ак-

сиологию (греч. axia – ценность), и разделили предмет метафизики на онтологию и гносеологию2: первая исследует «бытие, сущее» как объект познания, а вторая – устройство познающего субъекта. Такое расчленение философии вытекает из кантовского взгляда на процесс познания как преломление объекта в «априорных» структурах субъекта, а именно

–в формах чувственности (пространства и время) и категориях рассудка, с одной стороны, и в ценностных установках, с другой.

Внедрах «философии жизни» складываются философская антропология – учение о трансцендентной духовной природе человека, и философия культуры, вслушивающаяся

во «внутренний опыт» творцов культуры и разрабатывающая методы истолкования текстов (герменевтика3) и символов. В основе обеих этих дисциплин лежит противопоставление и полнейшее размежевание «наук о духе» от естественных наук.

Общем для всей неклассической философии является разложение классической, восходящей к Платону категории идеи, идеального. Одни философы ставят на место идей «ценности» (Генрих Риккерт, Вильгельм Виндельбанд), другие – «переживания» (Вильгельм Дильтей), третьи – «символы» (Эрнст Кассирер, Оствальд Шпенглер), четвертые

сводят идеальное к комбинациям знаков и ощущений (неопозитивизм), к рефлексам или иным физиологическим процессам в мозге (И.П. Павлов, бихевиоризм4), наконец постмодернисты попросту объявляют идеальное языковой иллюзией или мифом.

1Дискурсивное (от лат. discursus – рассуждение, аргумент) мышление представляет собой цепочку рассуждений и доказательств; это мышление в понятиях – в отличие от мышления при помощи чувственных образов или интуиций.

2Онтология (от греч. on – сущее), термин в начале XVII столетия придумал автор философского словаря Рудольф Гоклениус для уточнения предмета метафизики. Гносеология (от греч. gnosis – знание), учение о субъекте познания и о границах познаваемости мира.

3Герменевтика (от греч. hermeneia – истолкование), искусство толкования текстов.

4Бихевиоризм (от англ. behaviour – поведение), натуралистическое направление в психологии XX в., изучавшее поведение как совокупность реакций на физиологические стимулы.

71

Тема2. Истинаизаблуждение

Чтоестьистина?

В устах прокуратора Иудеи вопрос этот звучал почти риторически. Пилат явно разуверился в том, что существует истинное знание о вещах. Совсем иное отношение к истине мы находим у Гегеля:

«Истина есть великое слово и еще более великое дело. Если дух и душа человека еще здоровы, то у него при звуках этого слова должна выше вздыматься грудь» [Энциклопедия философских наук, 1817].

 Русское слово «истина» считается производным от корня «есть» (Толковый словарь Даля: «естина»). Примерно так определяет истину и Сократ:

«Тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит иначе – лжет» [Платон: Кратил].

Истина есть высказывание того, что есть.

В Средние века широкое хождение получила формула: истина есть соответствие мысли и вещи, – или, как вариант: совпадение знания с предметом.

Гегель называет это понятие истины формальным. Такая истина есть всего лишь правильность, добавляет он.

 Более глубоким, субстанциальным определением истины, по Гегелю, является то-

ждество предмета своему понятию, т.е. своему идеалу. В этом смысле истинное есть совершенное, идеальное.

«Об этом-то наиболее глубоком смысле истины идет речь, когда говорят об истинном государстве или об истинном произведении искусства. Эти предметы истинны, когда они суть то, чем они должны быть, т. е. когда их реальность соответствует их понятию» [Энциклопедия философских наук, 1817].

Если в формальном определении истина – атрибут речи или, в лучшем случае, мысли, то в определении субстанциальном истина – атрибут вещи как таковой: соответствие образа действий и наружности данной вещи ее же собственной природе, внутренней сущности, которую идеалист Гегель именует «понятием».

Формальная дефиниция истины встречается с серьезными трудностями при попытке установить критерий (греч. kriterion – мерило) соответствия мысли и предмета.

Скептики, к числу которых, похоже, принадлежал и Пилат, полагали, что критерия истины не существует. Предметы как таковые разуму не даны напрямую, он имеет дело лишь с явлениями, которые рисуются чувствами. Мы не способны заглянуть в мир «вещей в себе», чтобы проверить, таковы ли в действительности эти вещи, какими они нам являются.

Так, мы не можем знать, мокрая ли вода в действительности; можно лишь утверждать, что мы чувствуем, что она мокрая. Наши чувства – фильтр, сквозь который мы воспринимаем другие вещи; они открывают нам доступ к внешнему миру, но платой за вход оказывается преломление реальности в их фильтре. Любой предмет отражается в уме с некоторым коэффициентом кривизны, уверяли скептики. Мнение скептиков о врожденной кривизне ума разделяли и материалисты-эмпирики.

«Подобно тому как неровное зеркало изменяет ход лучей от предметов сообразно своей собственной форме и сечению, так и разум, подвергаясь воздействию вещей через посредство чувств, при выработке и измышлении своих понятий грешит против верности тем, что сплетает и смешивает с природой вещей свою собственную природу», – писал Фрэнсис Бэкон [Великое восстановление наук, 1623].

При этом предполагается, что мысль отражает предмет, копируя его свойства и структуру.

72

А что, если дело обстоит равно наоборот – если это предмет сообразуется с мыслью? Такова была исходная, «коперниканская» гипотеза Канта. В таком случае определение истины переворачивается с ног на голову: критерием истинности идей становится сам мыслящий субъект с его «априорными» атрибутами и установками.

Кант стремился найти компромисс между скепсисом и догматической уверенностью в возможности познания истины вещей, однако на деле его позиция была гораздо ближе философам-скептикам: все, что может знать человеческий разум, – это явления вещей, всего-навсего чувственные «тени» реальности, но не вещи каковы они «в себе».

Впрошлом столетии широко распространилась концепция плюрализма истин. Знания

омире теперь меняются так быстро, что кажется, общезначимых истин на все времена вовсе не существует. Изобретенный Христианом Вольфом в XVII веке термин «плюрализм» (от лат. pluralis – «множественный») пригодился для обозначения права каждого на свою персональную истину.

Тот или иной взгляд признается за истину лишь потому, что людям это полезно или приятно. Ну а интересы и вкусы у людей разные. Так рассуждали представители прагматизма. Pragma по-гречески значит «дело, занятие». Если практическое применение теории приносит успех, то ее следует считать истинной, утверждал американский основоположник прагматизма Уильям Джеймс.

«Истина в науке – это то, что дает нам максимально возможную сумму удовлетворений (включая сюда и требования вкуса)... Наша теория истины – это теория истин во множественном числе, т.е. процессов приведения <к цели>, осуществляющихся на фактах и имею-

щих между собой общим лишь то, что они окупаются... “Истинное”, говоря коротко, это просто лишь удобное в образе нашего мышления» [Джеймс: Прагматизм, 1907].

Прагматизм не случайно зародился в Америке. Это философское самосознание профессиональных дельцов, бизнесменов. Как любой товар, истина обязана окупаться. Иначе зачем людям тратить время и силы на поиски истины? Истин, как и товаров, должно быть много – на любой вкус и размер. Что лично мне приятно, выгодно и удобно, то я и вправе считать за истину. Нечто подобное утверждали греческие софисты, только им недоставало наивной искренности и прямодушия янки.

Конкретностьистины

В свое время Лейбниц провел различие между истинами разума и истинами факта. Воспользуемся этой полезной дистинкцией1, несколько изменив ее смысл.

Возьмем какой-нибудь факт и выразим его в форме утвердительного суждения, к примеру: «эти слова написаны по-русски». Истинность данного утверждения очевидна для всякого, кто знаком с русским языком. Это истина факта, гарантируемая жизненным опытом. Теперь спрашивается, правильно ли эти слова написаны? – Для ответа на этот вопрос требуется знать правила русской орфографии, т.е. правила взаимосвязи букв и звуков речи (точнее, фонем). Изучив их, мы приобретаем некоторое число «истин разума».

Истины факта – это утверждения о явлениях, т.е. о каких-либо данных в опыте предметах или событиях, не касающиеся их сути. Истины разума – это утверждения о сущест-

венной связи явлений.

Формальное определение истины, как соответствия знания предмету, нуждается в уточнении. Предметы неодинаковы. Одно дело, когда предмет знания – явление, которое мы описываем, измеряем и классифицируем, и другое дело, если знание имеет своим предметом сущность, т.е. законы данного явления и причины его существования.

Истины факта, констатирующие те или иные явления, строго говоря, не заслуживают называться «истинами» или «идеями». Фактическое описание явлений бывает более или

1 Дистинкция (лат. distinctio – различение), установление различия между предметами или процессами.

73

менее точным, но истина – нечто большее, нежели простая точность. Сколь угодно полное и математически точное описание фактов приближает нас к истине лишь в том случае, если в основе его лежит верное понимание предмета.

«Есть что-то трагичное, если не трагикомичное, в судьбе выдающейся плеяды химиков XIX века, по праву почитавшихся современниками за высшее мастерство и совершенство точных научных измерений, – писал Фредерик Содди1. – Ставшие делом их жизни, с таким трудом добытые результаты, по крайней мере на сегодня, выглядят столь же значимыми и интересными как, например, вычисления среднего веса в коллекции бутылок, одни из которых полные, а другие – более или менее пустые».

Одни и те же факты могут ведь пониматься совершенно по-разному. Доказывать правоту своей теории ссылками на факты опыта – все равно, что стучать кулаком по столу, заметил один логик-острослов. Еще греческим софистам было известно, что для доказательства любого мнения можно подыскать подходящие факты.

Что вообще можно считать «фактом»? Это не так просто решить, как кажется. Для того, чтобы разглядеть факты, одного свидетельства чувств еще недостаточно, требуется еще понимание сути дела.

Так, построив телескоп, Галилей увидел на Луне горы и кратеры. Когда же он показал их своим ученым друзьям, те сочли увиденное не фактом, а оптической иллюзией, которую приписали несовершенной конструкции телескопа.

Вполне доверять свидетельствам чувств мы вправе лишь при условии, что их показания подкреплены истинами разума. Человек видит факты сквозь «очки» разума, и только разум решает, чтó может считаться фактом, а что нет.

Физики времен Галилея и Декарта признавали за факт одни лишь геометрические свойства тел, или, как тогда говорили, их «протяжение»: форму, размеры и положение в пространстве. Цвет, запах, вкус и температура тел считались «вторичными качествами», или «эпифеноменами»2, вызванными механическим воздействием внешних тел на органы чувств.

Взятый абстрактно, т.е. отдельно от всех остальных, факт не бывает ни истинным, ни ложным. Мера истинности факта определяется его отношением к другим фактам. Не факты как таковые, а лишь понимание их конкретной взаимосвязи может быть истинным или ложным. В этом смысле истина всегда конкретна.

Слово «конкретный» происходит от латинского concretus (сросшийся). В истинах разума разрозненные поначалу факты обнаруживают свою внутреннюю связь и как бы «срастаются» в одно конкретное целое.

«Истинное есть целое», – гласит знаменитая сентенция Гегеля [Феноменология духа, 1806]. Конкретная целостность (или, как любил еще изъясняться Гегель, тотальность3) есть неотъемлемый признак истинного знания в отличие от ложного.

В основе теоретического мышления со времен Фалеса Милетского лежит идеальный образ Вселенной, в которой все вещи связаны единой цепью причин и следствий и имеют общее происхождение, одну и ту же «субстанцию». Разум прослеживает эти связи, выясняя место отдельных явлений (фактов опыта) в составе мирового целого. Такая конкретная связь вещей, выраженная в понятии, и представляет собой «истину разума».

1Ф. Содди – английский химик, лауреат Нобелевской премии 1921 г., создатель теории радиоактивного распада (совместно с Эрнестом Резерфордом) и понятия изотопа (одинаковые химические элементы с различной массой атомов).

2Эпифеномен (от греч. epi – возле, и phainomenon – явление), побочное, несущественное для понимания данного предмета явление.

3Тотальность (нем. Totalität, от лат. totum – целое, всё), термин, предложенный Гегелем для обозначения особого рода целостности, возникающей благодаря гармоническому слиянию противоположностей.

74

Научный закон – это всегда истина разума. Рассматривая сквозь призму этого закона явления и факты, ученый сталкивается с проблемой субстанциальной истины: в какой мере наблюдаемая картина реальности закономерна? Что в этой картине вытекает из самой сути предмета, имманентных законов его бытия, и что оказывается для него несущественным и случайным? Как в океане явлений отобрать всё существенное, «соответствующее понятию» данной вещи (Гегель)?

Никаких формальных, шаблонных решений тут быть не может. Ответ в каждом случае, для каждого особого предмета – свой, сугубо конкретный. Но можно указать два критерия субстанциальной истины – два магистральных пути, на которых эта истина может быть найдена.

Критерииистины: доказательствоипрактика

Истина формируется и утверждает себя в процессе логического доказательства. Доказательства – это кровеносные артерии теоретического мышления. Недоказанная

или плохо доказанная мысль не является истинной, – как бы хорошо она ни согласовалась с фактами. Нередко, напротив, бывает, что мысль оказывается истинной, несмотря на то, что она расходится с фактически наблюдаемым положением вещей.

Теория Коперника не только противоречила повседневному опыту, но и заметно расходилась с астрономическими данными (так как Коперник ошибочно считал орбиты планет круглыми, а скорости движения планет – постоянными). Тем не менее в принципе она оказалась верной, а теория Птолемея нет, хотя последняя вплоть до открытий Кеплера позволяла с более высокой точностью рассчитывать движение небесных тел и уже тысячу лет служила астрономам верой и правдой.

Теоретическое мышление стремится как можно более строго доказать все, что только возможно, опираясь на те или иные исходные допущения. Сами эти допущения (например, дефиниции, аксиомы и постулаты в математике) формально остаются без доказательства; их доказательством служит теория в целом, поскольку она разворачивает и конкретизирует эти свои первоначала.

Доказательство не просто метод оправдания готовых суждений, призванный их подтвердить либо опровергнуть постфактум1. Это и сам процесс поиска и нахождения новых идей – становление истины. В ходе доказательства истина не только «взвешивается», но и впервые рождается.

Истиной то или иное суждение делает конкретный ход мысли, в результате которого это суждение явилось на свет. Процесс и метод достижения истины столь же ценны и существенны, сколь и результат.

Истина не монета, которая дается в готовом виде и может быть спрятана в карман, – читаем мы в гегелевской «Феноменологии духа».

«Не результат есть действительное целое, а результат вместе со своим становлением...

Голый же результат есть труп, оставивший позади себя тенденцию».

Вот почему мы начинаем изучение философии с ее живой истории, и после в каждой теме снова и снова обращаемся к истории философских проблем.

***

Верховным и решающим критерием истины является практика – активное преобразование человеком внешней природы в соответствии с ее собственными законами, с одной стороны, и потребностями (целями) самого человека, с другой. Впервые это положение с полной ясностью высказал молодой Маркс.

1 Постфактум (лат. post factum – после сделанного), после того, как событие уже произошло.

75

«Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, – вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т.е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления» [Маркс: Тезисы о Фей-

ербахе, 1845].

Практическая деятельность включает в себя чувственное созерцание и «опыт», но в отличие от них имеет дело не только с «феноменами», но и напрямую с реальностью.

Входе практической деятельности людей совершается взаимное превращение мысли и вещи, идеального и материального: внешняя вещь распредмечивается – раскрывает свою природу, уступая человеческим целям либо оказывая им сопротивление, – в то время как мысль опредмечивается, воплощается в форме внешней вещи. Тем самым различие между знанием и реальностью снимается. Знание оказывается деятельной формой выражения природы самих вещей. Опредмеченная мысль есть не что иное, как распредмеченная реальность.

Вматериалистической диалектике Маркса истина – это не просто соответствие знания

ипредмета, но превращение, переход знания в предмет и обратно, их практическое слияние. Для «практически истинного» (термин Маркса) знания проблема соответствия с предметом вообще не встает, ибо такое знание целиком и полностью возникает из реального предмета, извлекается из него человеческой деятельностью. Если человек почерпнул свои знания не с чужих слов, а в процессе деятельности с вещью, то сама эта вещь и является источником достоверности знания, гарантом истинности своей идеи.

Такое, предметно-практическое знание вещи не требуется потом к этой вещи прикладывать, чтобы удостовериться в их соответствии. Проблема сравнения и соответствия встает только тогда, когда мы знаем не предмет как таковой, а слова, формулы, чертежи и прочие знаки, при помощи которых этот предмет описывается. Сравнения с предметом требует лишь абстрактное знание, полученное от других людей, а не добытое нами практически из самого предмета.

Человек гораздо чаще знает не предмет как таковой, а чужие речи об этом предмете, в то время как с самим предметом он дела не имел. В таком случае ему, конечно, требуется убедиться в том, что это знание слов соответствует реальному положению вещей. Так вырастает проблема соответствия знания и предмета. Она актуальна только для знания аб-

страктного, отвлеченного, чисто словесного.

Согласно Спинозе, такое «знание из знаков» есть низший вид познания. Немногим лучше знание на основе чувственного восприятия – «созерцания» тех или иных внешних свойств вещей. Истинное же, «адекватное» знание предмета воспроизводит в уме процесс формирования отдельных вещей на основе знания всеобщих законов природы («атрибутов Бога», как выражался Спиноза), диктующих «порядок и связь вещей».

Спиноза называл знание конкретных причин вещей «интуитивным», как будто оно возникает в результате догадки, озарения ума. На самом деле такое знание представляет собой теоретическую проекцию, идеализацию практической деятельности человека в природе. И сама наука, теоретическое знание, появляется лишь на достаточно высокой исторической ступени развития практики, общественного труда.

«Вся суть в том, что догадаться об истине нельзя, до нее можно доработаться: вот когда весь мир протечет сквозь пальцы работающего человека, преображаясь в полезное тело, тогда можно будет говорить о полном завоевании истины» [Андрей Платонов: Эфирный тракт, 1926].

В этом философском рассуждении героя рассказа Платонова хорошо передана простая старая истина: суди о вещах и людях не по словам, а по делам и поступкам. Только практические дела обнаруживают истинную меру совпадения мыслей с действительностью. Если мысль неадекватна своему предмету, реализовать ее практически попросту не удастся. Реальность воспротивится и отторгнет неистинную мысль.

76

Практика в этом смысле представляет собой своеобразный «мост» между миром идей и физическим миром. Те наши мысли и знания, которым удается пересечь этот «мост» и слиться с предметами, тем самым доказывают свою истинность. В практическом слиянии мысли с предметом образуется идеальная реальность. Любая вещь, созданная с умом, со знанием дела, может служить наглядной демонстрацией истины – неопровержимым доказательством возможности истинного познания.

Относительно кантовского учения о невозможности познания истины о вещах в себе Гегель однажды заметил:

«Даже животные не так глупы, как эта метафизика, ибо они набрасываются на чувственные предметы, хватают их и пожирают», – тем самым на деле демонстрируя их реальность» [Энциклопедия философских наук, 1817].

Отзаблуждения– кабсолютнойистине

Расхождение между мышлением и реальностью, неравенство знания и предмета знания называется заблуждением.

Как в науке, так и в жизни истина идет рука об руку с заблуждением, переплетаясь, как спагетти в тарелке. Мало того, они то и дело превращаются друг в друга. Не следует, поэтому, ко всем без разбору ошибкам относиться с высокомерным пренебрежением. Иное заблуждение в тысячу раз выше множества мелких истин, как справедливо заметил советский философ Михаил Лифшиц.

Истинное понимание предмета вообще может возникнуть не иначе, как в качестве положительного завершения длинного ряда заблуждений.

«“Если, – как говорит Фонтенель, – люди могут достигнуть в любой области скольконибудь разумных результатов только после того, как они в этой области исчерпают все возможные глупости”, то и мои ошибки пригодятся моим согражданам; мое крушение укажет на опасный риф», – смиренно замечает Гельвеций [Об уме, 1758].

Изучение летописи ошибок человечества способно дать разуму пищу, какую не сыщешь в учебниках, переполненных прописными истинами. В истории науки найдется масса примеров тому, как из невероятных фантазий и ошибочных рассуждений рождались гениальные истины.

Коперник усматривал в Солнце «божественный Разум», правящий Вселенной, – еще и поэтому он решился поставить его в центр мироздания. Иоганн Кеплер признался в «Космографической тайне», что к открытию математических формул движения планет его привело «восхитительное соответствие» между Космосом и христианской Троицей. Автор закона всемирного тяготения Ньютон полагал гравитацию актом «свободной воли Бога», а пустое пространство – Его «чувствилищем»...

Томас Гоббс, как многие эмпирики-номиналисты, истоки человеческих заблуждений усматривал в неправильном употреблении слов. Имена вещам даются произвольно, по соглашению людей. Мы часто по-разному понимаем одни и те же слова, или неверно связываем их в своих высказываниях, или принимаем пустые слова за истину.

Рационалист Рене Декарт считал причиной заблуждений преобладание воли над разумом. Заблуждения возникают оттого, что моя воля утверждает нечто такое, что разум не смог понять достаточно ясно и отчетливо.

«Область действия воли шире, чем область действия разума... Мы легко простираем нашу волю за пределы ясно воспринимаемых нами вещей, а коль скоро мы так поступаем, ничего удивительного нет в том, что нам случается ошибаться» [Первоначала философии, 1644].

Проще говоря, заблуждение – это необдуманное решение, принимаемое волевым актом вопреки голосу разума. Когда человек выносит суждения или практически действует на основании недостаточного знания, он и впадает в ошибки.

77

Бенедикт Спиноза винил в заблуждениях чрезмерное доверие к чувствам, которые всегда показывают вещи не такими, каковы они есть на самом деле.

«Так, например, когда мы смотрим на Солнце, мы воображаем, что оно отстоит от нас приблизительно на 200 шагов; и мы ошибаемся в этом отношении до тех пор, пока остаемся в неведении истинного расстояния до него. Когда же это расстояние узнано, то уничтожается и ошибка, но... хотя мы и узнаем истинное расстояние до Солнца, мы все-таки будем воображать его вблизи от нас... Точно так же, когда лучи Солнца, падая на поверхность воды, отражаются к нашим глазам, то мы воображаем, будто оно находится в воде, хотя и знаем истинное его положение. Точно так же и другие воображения, обманывающие душу, ... не противны истине и не устраняются ее наличием» [Спиноза: Этика, 1677].

Если мы перестанем слепо доверять своим чувствам, мы перестанем и заблуждаться, полагал Спиноза. Все до единого показания чувств необходимо проверять и исправлять в «лаборатории» разума. К сожалению, разум человеческий зачастую бывает не властен над чувствами или же ему недостает знаний, чтобы критически осмыслить данные чувств.

У всякого заблуждения имеется положительное содержание, «не противное истине и не устраняемое ее наличием»! Эту мысль Спинозы подхватила немецкая классическая философия. Противоположность истины и заблуждения не абсолютна. Стопроцентных заблуждений не бывает. Всякое из них – если только это «честное» заблуждение, ошибочное понятие, а не пустая болтовня без малейшего понятия о предмете – отражает одну из сторон реальности, скрывая в себе зерно истины. Любое заблуждение покоится на фактах, на «истинах факта». Просто факты эти недостаточны для понимания самой сути дела или предмета.

Следовательно, заблуждение есть частичная истина.

«Всякое заблуждение... бывает лишь частичным и в каждом ошибочном суждении всегда должно быть и нечто истинное» [Кант: Логика, 1800].

Заблуждение возникает, когда частица истины выдает себя за всю истину, т.е. частичное и абстрактное знание предмета считается за конкретное целое.

Истинная идея, опровергая ложные, не просто отбрасывает их за ненадобностью, а, словно катящийся с горы снежный ком, вбирает их частично-истинное содержание в себя, устанавливая реальные пределы, внутри которых «снятые» идеи были совершенно верны. Подобно мозаике, истинное знание складывается из ранее добытых фрагментов, очищаемых им от шелухи ложной конкретности.

«Знание должно совершить длинный путь. – Это становление... не будет тем вдохновением, которое начинает сразу же, как бы выстрелом из пистолета, с абсолютного знания и разделывается с другими точками зрения уже одним тем, что объявляет их вне сферы своего внимания» [Гегель: Феноменология духа, 1806].

Показывая границы истинности той или иной ошибочной точки зрения, мы превращаем этим частичную, абстрактную истину (= заблуждение) в конкретную. Если мы не просто отреклись от заблуждения, удалив его из области своих знаний и позабыв о нем, а разобрались в его причине и поняли, в чем конкретно ранее заблуждались, то тем самым заблуждение обратилось в истину. Причем в истину абсолютную, ибо данное заблуждение более уже не возможно, снято раз и навсегда. Всякое заблуждение подобно кори: вторично та же болезнь мышлению не грозит.

Абсолютная истина есть исправленное, или «снятое», заблуждение.

Вернемся к примеру Спинозы: как ошибочная оценка удаленности Солнца может превратиться в истину? Для этого необходимо по-иному осмыслить видимое, сравнив между собой движения небесных тел относительно наблюдателя. Расстояние до Солнца астрономам удалось вычислить методом параллакса1, наблюдая за перемещением Венеры вдоль солнечного диска (на том же принципе параллакса основано и наше, бинокулярное зрение).

1 Параллакс (греч. parallax – смена, чередование), изменение видимого положения объекта относительно удаленного фона в зависимости от положения наблюдателя.

78

Долгое время логики не принимали в расчет то обстоятельство, что исправление заблуждений и формирование новых истин происходит как в теории, так и в реальной жизни – на практике. Истинной или ложной бывает не только мысль, но также и предметная деятельность людей. Более того, люди могут практически превращать ошибочные мысли

исуждения в истину.

Водной из своих лекций о Гегеле Александр Кожев1 предлагал вообразить, что некий средневековый поэт написал строку: «человек летит над океаном». На протяжении многих веков эта мысль оставалась ошибочной – до тех пор, пока авиаторы не осуществили ее на практике, тем самым превратив поэтическую фантазию в истину.

«Действие, которое преобразует данную реальность с тем, чтобы сделать истинным человеческое заблуждение, ... называется Трудом: трудясь, человек построил самолет, который превращает в истину (добровольное) заблуждение поэта» [Кожев: Введение в чтение Геге-

ля, 1947].

Истина не только подтверждается на практике, но и творится практически – «в кровавой Борьбе и созидательном Труде», доказывал Кожев.

Пилатов скепсис в отношении истины продолжает, конечно, жить среди людей, наравне с догматической уверенностью в собственной правоте: дескать, не кто иной как я «есмь истина и жизнь»2. А в республике ученых не редкость релятивистское (от лат. relativus – «относительный») отношение к истине: все наши знания, де, могут считаться истинными лишь условно и до поры до времени, в конце же концов любая истина обязательно оборачивается заблуждением.

«Наука всегда оказывается неправа, – иронизировал Бернард Шоу на банкете в честь Эйнштейна. – Коперник доказал, что Птолемей был неправ... Галилей доказал, что Аристотель был неправ... Ньютоновская Вселенная пала замертво, а на ее месте оказалась Вселенная Эйнштейна».

И это верно, но еще вернее обратное: наука всегда права. Это не Ньютонова Вселенная «пала замертво», а лишь догматическая уверенность физиков в том, что механическое описание Вселенной заключает в себе истину в последней инстанции. Очертив настоящие границы истинности законов механики, Эйнштейн не отменил эти законы, а просто их уточнил, конкретизировал. Можно сказать, что именно благодаря эйнштейновской теории относительности Ньютонова Вселенная обрела конкретные границы, и тем самым классическая механика превратилась из истины относительной – в абсолютную.

Тема3. Универсальныеформымышления

Латинский термин forma использовался древнеримскими философами для перевода греческого eidos (вид, облик). Оба слова окрашены эстетически: прилагательные eidálimos и formosus значили «красивый, прекрасный, изящный». Как и красота, форма бывает двоякой – внешней и внутренней.

Например, для живых существ внутренними являются формы поведения и устройства тела, унаследованные от предков и записанные в генетическом коде, а внешними – формы, продиктованные средой обитания, сложившиеся в результате воздействия посторонних (экзогенных) факторов. Границы между внутренней и внешней – генетической и экологической

– формами не абсолютны. Генотип живых организмов видоизменяется, мутирует, приспо-

1Кожев (Кожевников), Александр Владимирович, философ-неогегельянец, эмигрировал во Францию в 1920. На лекциях Кожева в парижской Практической школе высших исследований выросла целая плеяда крупных французских философов. Широкую известность получила оригинальная интерпретация Кожевым гегелевской идеи «конца истории».

2Евангелие от Иоанна [14:6]. Эти слова Иисуса обращены к неверующему Фоме.

79

сабливаясь к внешней среде, а сама эта среда, в свою очередь, изменяется под воздействием органических факторов1.

Двойственна и логическая форма мышления. Внутреннюю, истинную форму нашему мышлению сообщает предмет, о котором мы мыслим. Истинная мысль – та, которая не вторгается в свой предмет с чуждыми ему формами, но сообразуется с собственной формой предмета. Такого рода объективные мысли в философии принято называть идеями.

Вместе с тем мысль всегда воплощается в какой-нибудь внешней форме – в буквах и звуках, числах и линиях, нейронах и электронах. Она способна с дьявольской легкостью менять свою личину и находиться в тысяче разных мест в одно и то же время, ничуть не меняясь при этом по существу. Такова идеально-пластичная натура мышления.

Классическая философия выделяет три универсальные формы мыслительной деятельности: чувственное восприятие, рассудок и разум. Каждая из них имеет дело с какой-либо одной стороной предмета:

чувства схватывают внешние формы его бытия;

рассудок проникает внутрь предмета, раскрывая его внутреннюю структуру;

разум уясняет причинно-следственные связи предмета с другими вещами. Рассмотрим три эти формы мышления подробнее.

Чувственноевосприятие

Чувствительность представляет собой простейшую форму психической деятельности. Она позволяет живым существам находить предметы потребности, ориентируясь на световые, акустические и пр. нейтральные раздражители – сигналы. Чувства обслуживают

поисково-ориентировочную деятельность (поведение) живых существ в естественной среде их обитания.

Иное дело – чувства людей. Они обслуживают, в первую очередь, культурное поведение в искусственной среде, формируемой и преобразуемой человеческим трудом.

Различны уже предметы чувств человеческих и животных. Животное чувствует лишь то, что прямо или косвенно связано с органической потребностью его тела. Чувства животных сугубо прагматичны. Иначе видит мир человек. Его чувства сделались теоретиками (Маркс), научившись воспринимать вещи, не представляющие ни малейшего интереса с органической точки зрения.

«На животное производят впечатление только непосредственно для жизни необходимые лучи солнца, на человека – равнодушное сияние отдаленнейших звезд. Только человеку доступны чистые, интеллектуальные, бескорыстные радости и аффекты; только человеческие глаза знают духовные пиршества. Взор, обращенный к звездному небу, созерцает бесполезные и безвредные светила, не имеющие ничего общего с Землей и ее нуждами, и видит в сиянии их свою собственную сущность... Теория2 начинается там, где взор обращается к небу. Первые философы были астрономами» [Людвиг Фейербах: Сущность христианства, 1841].

Формированием чувственного образа вещи занимается воображение. Воображение фильтрует поток ощущений, в огромном изобилии поставляемых органами чувств, и увязывает эти ощущения в целостные образы вещей. Между различными образами, далее, воображение устанавливает ассоциативную связь в пространстве и времени, рисуя нам «картину» окружающего мира.

Без помощи воображения мы не могли бы, например, узнать старого знакомого, который растолстел и отрастил бороду, т.е. не могли бы связать воедино два разных образа

1Так, геоэкологи считают, что дрейфующие в воде организмы, планктон, под действием солнечного ультрафиолета выделяют ферменты, меняющие погоду и даже климат Земли.

2Слово theoria по-гречески значит «созерцание, наблюдение», без вмешательства в ход событий. Целью теории греки считали не практическую пользу, но истину, и только ее одну.

80