Песнь X

В песне десятой — безумье Афаманта и бегство Девы Ино к зыбям со спасшимся Меликертом.

Так же как матерь-убийца детей своих погубила

Впомраченье рассудка, отец их безумьем наказан Был, ведь на Темисто, погубившую род их, женился! Афаманта ударил бич неистовый Пана:

Встадо безумец ворвался и будто рабов нерадивых

Коз густошерстых безвинных хлестал кнутом в исступленье. Вот он одну хватает, приняв ее за супругу, Козочку вместе с двойней, припавшей к сосцам, изобильным Млеком, мохнаты копытца вяжет крепко, веревку Петлей двойной затянувши; после пояс срывает С чресел, бичует тело мнимой Ино, обмана Даже не подозревая! В слухе царя Афаманта

Свищет один лишь только бич Паниада Кронийца. Часто неистовый, буйный, он с трона срывается дико,

Только лишь в слух устрашенный шипенье змей проникает! Лук он тотчас напрягает, и с тетивы напряженной В небо стрела пустое летит, никого не уметив.

То вдруг он видит змеиный лик тартарийской богини, В страхе трепещет от лика многообразного тени, Снежная пена из уст извергается, признак безумья,

Изамутненные очи в глазницах вращаются страшных,

Ипри блуждающих взорах белки наливаются кровью Глаз неподвижных, трепещут хрупкие темени кости; Третья часть погибает души: способности мыслить Ясно и твердо уж нет, поколеблено разуменье,

Скачут зеницы как будто неистовые вакханки, Жалом гонимы безумья, волосы спутаны в космы, Вьются, нестрижены, вольно у царя за плечами, Что-то бормочут губы и с уст срывается в воздух

Отзвук бессмысленной речи, бессвязных слов восклицанья; Смертных желание пищи вкусить похищает дыханье Дев-Эвменид, распухает язык от речи тиадской, Только кружась замечает, главу повернув, иноликий

Образ Мегайры призрачной, девы, не должной являться — Царь Афамант впадает в приступ безумия ярый.

И гонимый богини пястию, сеющей ужас, Хочет вырвать из длани ее он бич змееносный...

Выхватив меч короткий в чело Эринии метит, Аспидоликие кудри алчет отсечь Тисифоны; С речью пустою стремится к стене соседней, как будто

Призрачный образ увидел явленной мнимо богини Артемиды и призрак обманчивый углядевши,

Остановилась у моря, плескавшегося перед нею, Запричитала, плача над участью милого сына, Обвиняя Кронида с глашатаем, отпрыском Майи:

«Бог сребромолнийный, что за награда кормилице Вакха! Чуть не сгоревшего брата молочного узри, Лиэя!

Коль такова твоя воля — дожги жестоким перуном Мать и младенца ея, искормленного тою же грудью, Что и божественный отпрыск, наш Дионис богородный!

90Сын мой! Богиня Ананке могуча, куда тебе деться? Горы какие сокроют? Мы ведь у самого моря!

Где ж Киферон, что спрячет тебя во мраке пещеры? Смертный какой пожалеет? В родителе жалости нету! Примут лишь меч или море тебя, и уж если судьбина Смерть сулит, то пусть будет море, не мечная бронза! Ведала я — несчастье следом висело да вилось, Знала я, на меня Нефела Эриний наслала, Дабы я сгинула в волнах, как Гелла отроковица!

Было известно мне: в землю колхов несомый по небу,

100 Восседал на хребтине похитчика овна как всадник Фрикс, чтобы жить в изгнанье! Когда б влекомый бараном Златорунным по небу, мой сын путешествовать мог бы, Отыскать (о, изгнанник!) край для жизни спокойной!

Ах, когда бы как древле Феб к Ино милосердный Сжалился Посейдон над нами, Главка приявший! Страшно, видевши гибель Леарха без погребенья, Видеть малютку, над телом не причитать, не поплакать Умерщвленным кровавой медью во длани отцовой.

Да не увидишь, спасаясь от гневного Афаманта, 110 Сыноубийцы, отца, убивающего и матерь!

Море, прими меня после земли! Нерей, не отвергни И Меликерта, сердечно ты принял на лоно Персея!

Не оттолкни же Ино (ведь Данаю в ковчеге ты принял!) Казни достойна, страдаю — ведь нашу же поросль младую Сделал бесплодной по праву и уничтожил Кронион!

Ведь и сама я когда-то сделала землю бесплодной! Мачехой злобной была, незаконное мысля потомство Извести Афаманта, и гнев заслужила я Геры, Мачехи Диониса, недавнего только питомца».

120 Молвила, и стопою неверной шагнула в пучину, Быстро стала с сыночком тонуть... Левкотею-богиню В гостеприимные длани принял Лазурнокудрявый, Дабы жила среди влажных божеств. Она помогает Мореходцам плывущим. Ино нереидой морскою Стала и правит отныне зыбей безмолвных покоем. Объясняет Кронид родительнице Лиэя, Что ради Бромия сделал богиней Ино. И с великим

Смехом та обращает сестре морской свое слово:

«Морем, Ино, ты владеешь! Семела же царствует в небе!

130 Мне подчинись! Ведь Кронида числю я предком и он же Мой бессмертный соложник, выносил вместо подруги Плод моего порожденья — а ты от мужа земного, Афаманта, терпела детей убиение кровных!

Доля младенца Ино — в пучине! Мой сын вознесется К небу, в вышние домы Зевеса. Нет, не сравниться

108 Нонн Панополитанский. Деяния Диониса

День они проводили вместе, и бог недоволен Был, если ночь приходила, ведь очарованным слухом Более не внимал речам и милым и нежным, Спавшего в Рейи пещере, матери мощного сына. Ампелоса узревший, влюблен и сатир в сей облик

Дивный и прячась, лепечет украдкой любовные речи:

280* Ключница сердца людского, Пейто, божество, что милее Всех, пусть этот вот мальчик станет ко мне благосклонен! Если как Вакх я буду с ним — то не надо мне дома Поднебесного в высях эфирных и быть не хочу я Богом и Фаэтонтом сияющим смертным... Не надо Нектара мне с амвросией, ничто меня не заботит!

Пусть и Кронид ненавидит, коль Ампелос нежит и любит!» Так говорил он, пронзенный под сердце стрелою эротов, Тайно и тяжко страдая и мучаясь ревностью жгучей, Пылкую страсть с восхищеньем чувствуя рядом, но даже

290 Эвий, умеченный жалом медовым и вожделея, Улыбаясь, Крониду любвеобильному молвил:

«Ты ко влюбленному будь благосклонен, Зевесе Фригийский! Я от матери Рейи, дитя неразумное, слышал:

Дал ты Зарницу Загрею, предшественнику-Дионису, Гукающему младенцу — всесожигающий пламень, Громы небесных перунов, горних дождей водопады, Стал он, этот ребенок, вторым ливненосным Зевесом! Вовсе я не желаю присваивать пламень эфирный, Туч не надо и грома, а если ты милостив, отче,

300 Огненному Гефесту дай от искры перуна, Пусть Арееву грудь окутает облачный панцирь,

Хочешь — Гермаону даруй с небес излетающий ливень; Пусть Аполлон поиграет зарницей родителя вволю!

Но лишь единого друга довольно мне, Дионису. Честь мне — малой зарницей играл я, Семела видала! Пламень, спаливший матерь, мне ненавистен, и вырос Я в Меонии... Что меж небом и Дионисом Общего? Сатиров норов добрый милей мне Олимпа.

Молви, отец, не скрывай, поклянись мне новой любовью:

310 Юноша, коего ты со склонов Иды Тевкридской, Ставши орлом, на небо вознес в объятиях нежных,

Так ли прекрасен, что стоил (пастух этот!) места на пире Горнем... Поди, ведь хлевом несло от этого парня!

Отче пространнокрылый! Смилуйся Зевс, не о кравчем, Сыне Троса реку я, что чашу твою наполняет! Пообольстительней пламя в челе и лике сияет Ампелоса моего, Ганимеда блеск затмевая...

Тмола отпрыск милее отпрыска Иды... Ведь много Есть и других в этом мире! Возьми их, владей ими всеми —

Не извернулся спиною пока... Не являя всей силы, Перевернулся и быстро движеньем могучей десницы Наземь играючи сбросил с торса тяжесть эротов!

На бок упав, на песок тот локтем успел опереться,

110 Нонн Панополитанский. Деяния Диониса

Юноша ловкий, искусный, и спину противника жарко Обхватил, сжав ребра, и попытался подсечку С внутренней стороны провести стопы и лодыжки,

Одновременно захватом двойным замкнув поясницу, 370 Ребра стиснул, ударил своей стопой под колена

И навалился: по брегу песчаному покатились Оба, и пот заструился, усталости вестник, обильный!

Вот наконец побежденный (хоть был он непобедимым), Подражая Зевесу-родителю в состязанье, Дионис уступает. И сам Зевес Величайший

На берегах Алфея вступивший в борьбу, ниспровержен Был, уступив добровольно, склонил пред Гераклом колена! Так борьба у влюбленных окончилась. Юноша принял За победу авлос двуствольный в нежные длани.

380 Тело усталое после в потоке от пота и грязи Юноша омывает, песок счищая липучий, И засияло снова влагой омытое тело.

После того как отдал победу ему в состязанье Силы, Вакх своих игр и забав отнюдь не оставил. И предложил состязаться в беге, быстром как ветер! Дабы и пыл пробудился у соискателей быстрых, Он учредил как награду. Рейи благой Кибелиды, Медный кимвал и шкурку пеструю олененка.

А наградой второю стала сопутница Пана,

390 Сладкоречивая флейта, и барабан гулкозвучный, Медью окованный. Третьей наградой была Диониса — Россыпи брега златые, намытые бурным потоком!

Вот отмеряет Бромий для бега пригодный участок,

И две меты кладет меж концом и началом дорожки,

Вдесять локтей высотою пару жердей, чтоб бегущим Виден был знак для начала бега, вбивает, а дальше Тирс в песке укрепляет, мету конечную бега. Сатиров пригласили также соревноваться. Плясолюбивый Бромий кличет звонко начало:

400 Первым Леней быстроногий место свое занимает, И резвостопый Киссос и милый Ампелос рядом. Так, быстроте доверяя ног на ровной дорожке,

Встали друг с другом рядом и вот, от земли оторвавшись, Будто на воздух взвился — летит не касаясь ногами Почвы Киссос, порывом резвым вперед унесенный.

Сразу за ним — след в след! — обжигая дыханием спину, Мчится бегун Леней, подобный бурному ветру.

Так он близок к тому, кто немного опережает, Что наступает стопою в песчаный след неглубокий.

410 И оставался меж ними всего такой промежуток, Что остается меж тканью на ткацком станке и ткачихой,

Сатир Леней пошатнулся, замешкался, быстроногий, И замедлил движенье. Так оба атлета остались Далеко позади и Ампелос вырвал победу!

Ярый вопль испускают силены, внезапной победе Радуясь юноши в беге. Ведь мальчик пышноволосый Первую получает награду, Леней же — вторую, В сердце досадуя, ибо заметил он хитрость Лиэя,

От ревнивой любви изошедшую... Глядя стыдливо И огорченно, принял третью Киссос награду...