§ 5. Историю не перехитрить
В политическом расчете участников компрадорского пакта скрыт существенный изъян. Мыслить столь конъюнктурно можно было в 2000 г., но не теперь. С тех пор многое изменилось. Трудовое большинство все круче берет влево, тогда как политика В.В. Путина заворачивает вправо. Тем самым привносится момент предельного растяжения полюсов социально-экономических противоречий. А где тонко, там и рвется. Общество стремительно левеет, умнея, и быстро умнеет, левея. Ситуация революционизируется день ото дня: низы не хотят жить по-старому, на «экономике трубы», а верхи не могут жить по-новому, без «экономики трубы».
Оказаться посередине в условиях фактически революционной ситуации, значит очутиться между молотом и наковальней, попасть под перекрестный огонь. «Золотой середины» в компрадорской России больше нет. И кто наивно думает перехитрить историю, подобно Николаю II, П.А. Столыпину, А.Ф. Керенскому, М.С. Горбачеву, Б.Н. Ельцину, тот закончит как они – бесславно перехитрив лишь самого себя.
Ход событий уже повернул в это русло. С одной стороны, весьма симптоматичны инициативы крайне правых, созвучные инструкциям Вашингтона. Изрядно напуганные полевением России после кризиса 2008-2009 гг., компрадоры не верят, что кабинет консервативной фракции сумеет гарантировать соблюдение колониального социального контракта. И дают понять, что им нужен другой гарант компрадорской стабильности России, способный жестко предотвратить левый поворот. Чем? Прежде всего опорой на силу внешнего управления. Для компрадорского олигархата В.В. Путин перестал быть национальным лидером, со всеми вытекающими отсюда последствиями типа десакрализации и вызова легитимности.
С другой стороны, политика Кремля настолько явно развернута в интересах олигархически-компрадорского меньшинства, что не имеет поддержки социального большинства и быстро теряет крохи той, что имеет. У олигархического меньшинства Кремль изымает меньше, чтобы дать все больше, тогда как у социально-трудового большинства, напротив, изымает больше, чтобы дать все меньше. Россияне уже научились видеть не только то, сколько им дают, но и то, сколько у них отнимают: инфляцией, безработицей, дороговизной, низкой заработной платой, низкопробной и суррогатной продукцией, низким качеством здравоохранения, образования, инфраструктуры, жилищно-коммунальных услуг, аварийностью, катастрофами, коррупцией и т.д.
Частнособственнический, олигархически-компрадорский строй есть строй социальной несправедливости и экономической неэффективности – таков приговор, вынесенный социально-трудовым большинством. Приговор этот окончателен и обжалованию не подлежит. Теперь подошло время для того, чтобы он был приведен в исполнение. Общество закипает недовольством против олигархически-компрадорского строя и колониальной зависимости России от нефтедоллара.
С каждым днем почва все стремительнее уплывает из под ног консервативной фракции, погруженной в болото колониального соглашательства. Попав меж двух огней, правящий кабинет открыто хватается уже за соломинку – мелкобуржуазный патриотизм, православие, черносотенство и т.п. И не понимает, что это явный признак начала конца.
Переводить социальное в шовинистическое в нашей многонациональной стране, поднимаемой на дыбы системой социальной несправедливости и экономической беспросветности – дело из самых последних. К тому же зазывать патриотизм на поддержку компрадорской власти, которая распродает Россию за долларовые фантики, можно разве лишь в театре абсурда. В сырьевых колониях патриотизм всегда сопутствует антиколониальным, освободительным революциям и движениям, направленным на установление экономической независимости ради быстрого индустриального развития. Олицетворение этого – Китай, Индия, Бразилия, ЮАР и т.д.
Беспринципное решение вопроса о власти и собственности – ни то, ни се – не устраивает теперь ни правых, ни левых. Противоречия обостряются на глазах. Перепуганная компрадорская олигархия потеряла доверие к Кремлю и открыто апеллирует к Вашингтону. Предложенный компрадорский пакт не удовлетворил ее. Она нагнетает политическое давление. Гарантией для нее видится теперь марионеточный вице-президент, приставленный к В.В. Путину в ранге провашингтонского регента 5. Параллельно усиливается левый фланг, который все больше консолидируется на платформе национализации стратегических высот народного хозяйства, деприватизации экономики и государства.
Политическая поляризация общества отражает экономическую и зримо нарастает. Она приближает канун революционной ситуации: антиколониальной, антиолигархической, антикомпрадорской по направленности. Сплетенные в тугой узел, социальные противоречия России разрешимы только неоиндустриальной революцией.
В ситуации, когда в полный рост встает вопрос «кто кого?», какие-либо политические маневры бесполезны. Их время прошло. У России нет в запасе 12 лет на сохранение «экономики трубы». Счет идет не на годы – на месяцы, а вскорости пойдет на дни и часы. На привязи нефтедоллара Россию уже не удержать. Без новой индустриализации Россию ждет развал. Шутки с историей для нашей страны кончились. Либо новая индустриализация России, либо развал России – такова ныне альтернатива. Никакой середины здесь нет и быть не может.
Революционная ситуация обязывает к политическому самоопределению все социальные силы, приводя к их концентрации вокруг главных полюсов, с полярным размежеванием по вопросу о власти и собственности. Поэтому на повестке дня двуединый вопрос – о власти и собственности. Все остальные вопросы предельно сконцентрированы теперь в этом, общесистемном вопросе.
С точки зрения неоиндустриальной парадигмы современного развития ясно, что для возрождения России недостаточно частичной национализации компрадорской ренты – требуется фундаментальная национализация стратегических высот народного хозяйства: земли, электроэнергетики, транспорта, жилищно-коммунального хозяйства, морских, речных и аэропортов и т.д. Для возрождения России недостаточно преодоления деиндустриализации – требуется сплошная новая индустриализация народного хозяйства. Для возрождения России недостаточно единоличной президентской власти – требуется власть партийного государства, как государственная власть партии социального большинства, партии вертикальной интеграции собственности.
Конечно, Россия не погибнет. Она не раз уже стояла на краю катастрофы, и всякий раз находила ум, силы, волю и мужество, чтобы преодолеть вначале себя, а затем препятствия, казавшиеся несокрушимыми. Так будет и теперь. Прискорбно лишь, что социальному большинству, на плечи которого ляжет вся тяжесть борьбы за неоиндустриальный прорыв, придется заплатить в итоге более высокую цену. Но тогда за ценой оно уже не постоит.
1 Путин В. О наших экономических задачах // Ведомости №15 (3029). 2012. 30 января.
2 См.: Губанов С. Системный выбор России и уровень жизни // Экономист. 2011. № 11.
3 Barry B. Putin welcomes Kissinger: ‘Old friends’ to Talk Shop // The New York Times. January 20th. 2012.
4 См., например: Губанов С. Системный выбор России и уровень жизни // Экономист. 2011. № 11.
5 См.: Сидибе П. ИНСОР предложит Медведеву пост вице-президента // Известия. 2012. 6 февраля.
Новая статья http://archive.russia-today.ru/2009/no_06/06_topic_03.htm.
К идеологии общегосударственных интересов.
Нашему Правительству пора основательно изменить свою идеологию. Необходимо решительно перейти на позицию общегосударственных интересов
Многое в нынешнем социально-экономическом положении страны будет видеться тогда иначе. Отпадет масса иллюзий и ложных оценок. В фокусе окажутся фундаментальные закономерности современного развития, в соответствие с которыми следует привести экономическую политику государства: неоиндустриализация и вертикальная интеграция.
ОСНОВА ВСЕОБЩЕГО ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ (Я)
Неоиндустриализация производительных сил связана с их компьютеризацией, или автоматизацией. Она составляет генеральную тенденцию современности. В развитых странах ЕС, в США доля автоматизированных рабочих мест достигла 55 процентов по экономике в целом и около 30 процентов — в обрабатывающей промышленности. Через 2—3 пятилетия удельный вес компьютеризованных рабочих мест в обрабатывающей промышленности развитых держав поднимется до 75 процентов.
Лидирование в деле индустриализации позволяет развитым странам занимать ведущие позиции в мирохозяйственном разделении труда, по уровню жизни и покупательной способности населения. Подобно электрификации, неоиндустриализация есть объективная и общая закономерность. Реальное развитие России тоже требует “цифровой” индустриализации, крупномасштабной автоматизации народного хозяйства. Отставая в деле “цифровой” индустриализации, Россия отстает по всем другим социально-экономическим параметрам развития.
У неоиндустриализации есть своя движущая сила, воплощаемая в транснациональных корпорациях (ТНК) с вертикально интегрированным строением собственности, производительного капитала, инновационно ориентированных технологических цепочек. Где нет вертикальной интеграции экономики и сектора ТНК, там нет и неоиндустриализации. Это еще одна генеральная закономерность нашего времени. Взятые в единстве, обе названные закономерности складываются в формулу современного развития: неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция экономики.
Такая формула развития верна и для России. В соответствии с ней первостепенным по важности представляется изменение отношения власти, во-первых, к вертикальной интеграции народного хозяйства; во-вторых, к национализации стратегических высот экономики, или стратегической национализации.
В отношении вертикальной интеграции и стратегической национализации власть все еще исповедует идеологию, унаследованную от 1990-х годов, перекошенную в сторону частных олигархических интересов, несовместимую с общегосударственными и народно-хозяйственными интересами. Олигархическим собственникам нужна дезинтегрированная экономика, а России — вертикально интегрированная. Стране требуются мощные российские ТНК, способные служить движущей силой неоиндустриализации, но объединение добычи и переработки сырья в единых межотраслевых корпорациях не в интересах сырьевого олигархата, равно как и стратегическая национализация. Противоречие между олигархическими и общегосударственными интересами придает особую остроту всем социально-экономическим проблемам, переживаемым сейчас Россией. Откуда оно взялось? Оно возникло вследствие денационализации.
Особенно недопустимым было расчленение технологически единых цепочек воспроизводства с обособлением взаимосвязанных звеньев и закреплением их за разрозненными частными собственниками. Воцарилась компрадорская экономическая система, нацеленная на извлечение прибыли из промежуточного производства. Сырье хлынуло на экспорт, все последующие переделы обрабатывающей промышленности остались без работы, а страна — без конечного производства современной наукоемкой продукции. Реформы вылились в деиндустриализацию (просторечно именуемую еще “голландской болезнью”).
В итоге — катастрофическое сокращение емкости внутреннего рынка вместо его расширения. Считая от “саботажа перестройкой”, миновало более 4 пятилеток. Но Россия до сих пор никак не соберет воедино, в рамках вертикально интегрированной формы собственности, технологически сопряженные звенья и переделы, чтобы возобновить нормальную работу единых воспроизводственных цепочек, специализированных на выпуске конечной продукции с высокой добавленной стоимостью. До сих пор общественное воспроизводство усечено до сырьевого и нет полноценных межотраслевых корпораций.
Чтобы нагляднее представить те последствия, какие генерирует противоречие между частными и народно-хозяйственными интересами, обратимся к конкретному примеру, приведенному почетным профессором Санкт-Петербургского технологического университета Валерием Бабкиным.
В нефтехимическом комплексе вслед за сырьевым переделом идут 4 перерабатывающих передела. Тонна нефтегазового сырья стоит 105 долл. — это добывающий передел. Первый передел переработки добавляет в расчете на 1 тонну сырья 55 долл. новой стоимости, второй — 170, третий — 500, четвертый — 760. Таким образом, чистый мультипликатор добавленной стоимости всего комплекса здесь — 7,24 (760/105). Это при полной внутренней переработке тонны сырья, когда все переделы связаны друг с другом вертикальной интеграцией.
Но межотраслевой связи переделов теперь нет. Каждый из них находится в частной собственности. Собственник добывающего передела отправляет сырье на экспорт, выручает с 1 тонны 105 долл., отчисляет часть сырьевой ренты в бюджет, а прибыль кладет в карман. Сырьевые собственники не внакладе. Зато стране достаются гигантские потери. В расчете на 1 тонну сырья, во-первых, национальное богатство России уменьшается на 105 долл.; во-вторых, Россия теряет еще 760 долл. неполученной добавленной стоимости.
Пример наглядно показывает, почему нарастает деиндустриализация, морально и физически устаревает производительный капитал, множатся инфраструктурные ограничения, происходит массовая деквалификация кадров, отсутствуют “длинные деньги” в виде долгосрочных депозитов, падает покупательная способность рубля и населения, увеличивается социальная несправедливость и дифференциация, а страна остается в критической зависимости от иностранного капитала.
Поднимемся теперь от отдельного комплекса на уровень народного хозяйства: еще в 2004 году с использованием отчетных межотраслевых балансов было установлено, что в расчете на 1 процент рентабельности частного капитала в промежуточном производстве Россия напрямую теряет 2 процента ВВП.
Денационализация вылилась у нас в долларизацию и деиндустриализацию. Притом на основе денационализации действует пагубная модель проедания национального богатства России.
Природные ресурсы, разведанные и подготовленные к вовлечению в хозяйственный оборот, — нефть, газ, древесина, цветные и черные металлы, удобрения, биоресурсы и т. д. — уже сосчитаны и входят в состав национального богатства. Их извлечение означает сокращение национального богатства. Если извлекаемые ресурсы не служат внутреннему производству продукции с высокой добавленной стоимостью, а продаются и затем просто проедаются, значит, Россия расходует свое национальное богатство на текущее потребление.
Это все равно что использовать неприкосновенный запас. И ради чего? Чему приносятся в жертву общественное богатство и развитие России? Во имя каких идеалов страна с 1991 года теряет население, включая производительное? Баснословно обогащается лишь кучка олигархов, которой нет дела ни до формулы развития России, ни до социально-экономического и геополитического положения страны. К тому же из-за долларизации остальной мир проедает больше российского национального богатства, чем сама Россия.
Глубокий внутренний кризис и паразитический, непроизводительный характер действующей модели маскировала инфляция нефтедолларов: на поверхности представал рост ВВП. Конечно, ученые и специалисты не разделяли иллюзий. Анализ показывал, что на 1 процент прироста ВВП в 2000—2008 годах приходилось 0,9 процента прироста цен сырьевого экспорта, что совокупный рост ВВП на 90 процентов обусловлен инфляцией нефтедолларов, а потому является безресурсным, бестоварным, фиктивным.
Из анализа следовал вывод, что Россия довольствуется ростом без развития. Этот вывод подкреплялся дополнительными индикаторами: отрицательным качеством роста, отрицательной приростной конкурентоспособностью страны, низким мультипликатором добавленной стоимости в расчете на единицу стоимости сырья: 2,9 против 14—15 в США и ведущих странах ЕС.
К сожалению, такая экономическая идеология сделала 2008 год годом ложных оценок и решений. Вопреки верным оценкам она поощряла неверные.
Так, в 2008 году скрывался масштаб проблемы совокупного внутреннего спроса, который не был и не мог быть источником развития. Скрывалась также критическая зависимость России от внешних факторов, от цен сырьевого экспорта. Скрывалась причинно-следственная связь между долларизацией и деиндустриализацией российской экономики. Скрывался факт роста ВВП на основе проедания и сокращения общественного богатства России.
Высшему руководству страны вплоть до второй половины октября 2008 года внушалось представление о России как “островке стабильности”, докладывалось о “фундаментальной устойчивости” экономики, финансово-банковской системы, о якобы завершенном переходе от внешних к внутренним источникам экономического роста.
Причиненные тем самым издержки гораздо значительнее, чем потеря драгоценного времени в 2008 году. Они ставят под вопрос достижения 2000—2008 годов: “суверенную демократию”, “вертикаль власти”, политику индексации бюджетных расходов, стратегию “собирания” СНГ, линию противодействия выходу НАТО на периметр российских границ, консенсус по инновационной диверсификации народного хозяйства и т. д. Возник даже “кризисный мультипликатор”, и он в состоянии создать на порядок более тяжелые проблемы. Скажем прямо: без перехода к государственной идеологии не исключена возможность перерастания экономического кризиса во внутриполитический.
Это крайний вариант, однако решения власти, основанные на компромиссах и джентльменских соглашениях с представителями сырьевого капитала, — девальвация рубля, пополнение ликвидности частных банков за счет налогоплательщиков, обращение рублевой ликвидности в доллары, вывоз денежного капитала за рубеж, коллапс кредитования обрабатывающей промышленности, — привели и продолжают вести к увеличению такой вероятности. Если судить по делам, а не словам, то реализованные с октября 2008 года решения оказались не в пользу индустриально-промышленного капитала России; они — в пользу сырьевого, олигархического капитала.
Причина нынешнего внутрироссийского кризиса состоит в долларизации и деиндустриализации нашей экономики, в критической зависимости от нефтедолларов и сырьевого экспорта. Переждать, чтобы дождаться очередной инфляции нефтедолларов и повышения цен нефтегазового экспорта, не удастся. Ошибкой было бы рассчитывать и на эффект импортозамещения. Эффекта импортозамещения сейчас не получится: в 1998 году дефолт был только у России, а не у стран-соседей. Промышленная продукция России реализуется главным образом в странах СНГ, в республиках бывшего СССР. За пределами бывшего общесоюзного рынка машины и оборудование России спросом не пользуются, за исключением военной техники для ряда стран (преимущественно из числа слаборазвитых). Рынок стран Восточной Европы тоже потерян — эти страны теперь в общем рынке ЕС.
Дефолт России в августе 1998 года изменил курсовые соотношения следующим образом: девальвация рубля — на одной стороне, ревальвация относительно него валют бывших республик СССР — на другой. Получился перепад спроса, возникло давление, и создалась подъемная сила для нашей обрабатывающей промышленности. Отсюда — видимый эффект импортозамещения. Не внутрироссийский спрос дал его, а околороссийский.
Сейчас этого нет. Кризис долларизации ударил по России, Белоруссии, Украине, Казахстану. Девальвация рубля идет нога в ногу с девальвацией валют стран СНГ. Это значит, что нет никакого перепада давления по спросу, нет возникновения подъемной силы для нашей промышленности.
Таково реальное положение. Внутренний спрос России не стимулирует промышленность к подъему, и околороссийский спрос тоже слаб. Белоруссии, Казахстану, России, напротив, пришлось идти на создание антикризисного фонда (10 млрд долл.), чтобы просто поддержать внутренние кооперационные связи. Это не дополнительный спрос. Это компенсация его спада.
Пора бы понять: ни прежняя идеология, ни прежние решения не сработают. Вот почему так важно подчинить идеологию и решения Кремля формуле “неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция”.
Первостепенная задача состоит в том, чтобы соединить сырьевой капитал с промышленным в государственно-корпоративном секторе и вступить в конкуренцию с иностранным: в авиастроении, электронной промышленности, станкостроении, двигателестроении, электроэнергетике и т. д. Конкурировать надо не на своей территории, а на чужой.
В. Путин говорил в Давосе о необходимости смены мировой экономической модели. Хорошо. А как быть с нынешней российской моделью, разве ее не надо менять, разве она пригодна, чтобы обеспечивать неоиндустриальное развитие? Почему бы не начать с нашей, никуда не годной модели?
Как изменить нашу экономическую систему, чтобы вместо союза сырьевого капитала с иностранным она создала интеграцию сырьевого капитала с внутренним промышленным, чтобы сырье перерабатывалось в готовую конечную продукцию в самой России?
Таков ключевой вопрос. Верный ответ на него единствен: чтобы сырье потекло от добывающих переделов на перерабатывающие, чтобы на полную мощь заработала обрабатывающая промышленность России, необходима национализация стратегических высот экономики. Надо национализировать сырьевой капитал, землю, недра, леса, инфраструктурные сектора и монополии, а также банковскую систему страны.
Приватизация отдала все виды ренты частнику, и что государство получило взамен? Частник превращает ренту в иностранную валюту, вывозит ее за границу. В России же остаются деиндустриализация, инфляция, дороговизна, усеченный совокупный спрос, дефицит накопления. Сейчас обеспечение спроса легло на госбюджет. Но толку от этого мало, пока львиная часть ресурсов лавиной несется за рубеж. Надо исправить эту системную деформацию. Надо все виды природной, инфраструктурной и промежуточной ренты забрать у частника, вернуть государству.
Национализация сырьевого капитала отвечает коренным интересам неоиндустриального капитала, будучи обязательным условием его развития.
Именно для того, чтобы наращивать высокотехнологичный капитал, в руках государства должны быть: земельная, водная, лесная, банковская, зерновая, нефтегазовая, железнодорожная, электроэнергетическая, авиационная, портовая, жилищно-коммунальная ренты. Это не полная национализация, не тотальная, не сплошная. Это именно стратегическая национализация.
Речь не идет о национализации инновационной или неоиндустриальной ренты. Если некий частный технологический капитал в состоянии обеспечить таковую, пусть остается в его собственности, пусть накапливает ее.
Разумеется, национализация нужна не ради национализации. На базе национализированных секторов промежуточного производства, инфраструктурных монополий, банков надо разработать и осуществить общегосударственный план вертикальной интеграции добывающей и обрабатывающей промышленности, а также прикладной науки.
Результатом выполнения плана вертикальной интеграции должно стать создание крупного государственно-корпоративного сектора экономики России. За критерий успеха должен быть принят конкретный результат — если 40—50 крупнейших вертикально интегрированных корпораций России войдут в список 500 ведущих ТНК мира, значит, стратегическая операция проведена успешно.
Орудие главного калибра тут — стратегическая национализация банковской системы. Денационализация банков была недопустимой стратегической ошибкой. События, в том числе и нынешние, подтверждают это. Бюджетные и резервные средства государства отдаются частному банковскому сектору, а оттуда сразу же, нажатием одной компьютерной кнопки, улетучиваются за границу. В результате Россия остается с инфляцией, а предприятия — без кредитов, рубль и спрос падают.
На базе национализации можно установить регулируемую банковскую и валютную монополию. Тем самым снимем отток финансового капитала за границу. Отсечем импорт монетарной инфляции. Положим конец биржевым спекуляциям на рубле. Снимем спекулятивное давление на рубль. Уберем угрозу девальвации рубля. Создадим возможность применения общегосударственного кредитного плана, а также плана капитальных вложений.
Валютные средства будут государственными, что позволит использовать их на закупку исключительно новых технологий, машин и оборудования. Мы получим дополнительные ресурсы для неоиндустриализации, для массового создания новых, высокопроизводительных рабочих мест.
Итак, стратегическая национализация позволит устранить долларизацию и деиндустриализацию, провести вертикальную интеграцию, создать мощный государственно-корпоративный сектор. Только так Россия сумеет пробиться на простор неоиндустриального развития.
|