Джек и джун

Ни Джек, ни Джун не знают зла,

Заботы, шутки и дела

Привычно делят пополам,

Творят молитвы по утрам,

Весной на пашне в пляс идут,

Царицу лета шумно чтут,

Под праздник шутят не хитро

И ставят пени на ребро.

По нраву им хороший эль

И сказка вечером в метель,

И сушка яблок, — свой чердак

Блюдут они не кое-как.

Отец в дочурку Тиб влюблен,

А мама — в Тома, младший он.

Их счастье — жить, и есть, и пить,

И ренту вовремя платить.

Лелеет Джун домашний кров,

Зовет по кличкам всех коров,

Умеет и плести венки,

И печь на свадьбы пироги.

А Джек в других делах знаток,

Он сам снопы кладет на ток,

Он чинит после всех охот

Плетни и никогда не лжет.

О госпожи и господа,

Вам не жилось так никогда,

Заморских тьма у вас утех,

Шелка и бархаты на всех,

Вы лгать привычны, но подчас

И ложь спасти не может вас.

Ни блеск, ни пышность не навек.

Спокойней быть — как Джун и Джек.

Бесконечность любви

Коль наше чувство звать нельзя любовью,

То, значит, между нами только связь.

Но я устал, залито сердце кровью,

А из любви бесстрастность родилась.

Опустошен я — просьбы, клятвы, взоры

Я не скупясь истратил на тебя,

Был верен букве договора

И ждал, надеясь и любя.

Но если вдруг — прости мне эту грязь —

Твоей любви делима ипостась,

То нет надежд на большее, чем связь.

А вдруг любовь меж нами — а не связь,

Тогда твоя любовь не безраздельна.

Быть может, кто-то, вкруг тебя виясь,

Слезой своей распорядившись дельно,

Смог вынудить тебя любить его;

Что делать нам тогда? Мы — жертвы рока

Любить друг друга, больше никого —

Таков наш договор без срока.

И все же одарен я, словно князь:

Твой дар — земля; все, что живет, плодясь

И множась здесь, крепит меж нами связь.

Нет, безраздельности желать нельзя:

Настанет миг — ничто не будет ново,

Но не кончается любви стезя,

Мне нужно новое твое хоть слово.

Не суждено нам быть всечасно рядом,

Но мне спокойно, о любовь моя:

Не предпочту я никаким усладам

Сердец свиданье в море бытия.

Все ж мы должны, на щедрость не скупясь,

Один в другого преосуществясь,

Нерасторжимой сделать нашу связь.

Добродетель

Поют ручьи, шумят леса,

С землей пирует небосвод,

На травах искрится роса —

Но все умрет.

Недолго будет пред тобой

Та роза, что сейчас цветет.

Спеши, любуйся красотой —

Она умрет.

Все пробуждая ото сна,

Даря цветы, весна грядет.

Хоть радости душа полна,

Но все умрет.

Кто добродетель возлюбил —

Пройдет разливы бурных вод,

Рассеет козни темных сил,—

Он не умрет.

***

Пою ручьи и гомон птичьих стай,

Беседки и цветы, апрель и май,

И урожай пою, и рождество,

И свадьбы, и поминки сверх того.

Пою любовь, и юность, и мечту,

И жарких вожделений чистоту,

Бальзам и амбру, масло и вино,

Росу и дождь, стучащийся в окно,

Пою поток быстротекущих дней,

И алость роз, и белизну лилей,

И сумрак, что ложится на поля,

И королеву фей, и короля,

И муки Ада, и блаженство Рая,

Побыть последним жаждую сгорая.

ОБ ИЗМЕНЕ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

Ах, что за времена!.. Смятенье и тревога!

Как в лихорадочном я пребываю сне.

Взбесились друг и враг. Отечество — в огне.

Все злее алчет Марс кровавого налога.

Но в эти дни терплю я от другого бога.

Не только Марс — Амур призвал меня к войне:

Моя возлюбленная изменила мне!

Проклятье двух богов! Нет, это слишком много!

Все отняла война. Но мы еще вернем

И дом и золото со временем обратно.

И лишь возлюбленной утрата безвозвратна.

Когда б Амур ее зажег былым огнем,

Я свыкся бы с бедой, смирился бы с войною,

И все, что хочет, Марс пусть делает со мною!

ЖАЛОБА

Любимая страна, где мера нашим бедам?

Какой из ужасов тебе еще не водом?

Ответствуй: почему за столь короткий срок

Твой благородный лик так измениться смог?

Ты издавна была достойнейшей ареной

Для подвигов ума, для мысли вдохновенной.

Ах, не тебе ль вчера народы всей земли

Признательности дань восторженно несли?

Теперь восторг утих… Земле и небу назло

Ты предпочла войну, ты в грабежах погрязла.

Где мужество мужей? Где добродетель жен?

Безумием каким твой разум поражен?

Вглядись в толпу сирот: что горше их печали?

Не только от меча отцы несчастных пали:

Кто смерти избежал, не тронутый в бою,

В бараке для чумных окончил жизнь свою.

Да, самый воздух наш таит в себе отраву!

Болезнь и мор вершат повальную расправу,

Терзают нашу плоть, из сердца кровь сосут.

Увы! Ни меч, ни щит от них нас не спасут.

Злодейская война растлила мысль и чувство.

Так вера выдохлась, в грязи гниет искусство,

Законы попраны, оплеваны права,

Честь обесчещена, и совесть в нас мертва.

Мы словно отреклись от добрых нравов немцев,

Постыдно переняв повадки чужеземцев.

С нашествием врага из всех разверстых врат

К нам хлынули разбой, распутство и разврат.

Кто в силах вытерпеть падение такое

И угождать войне, себя не беспокоя,

Тот носит лед в груди, тот дьяволом влеком,

Тот вскормлен тиграми звериным молоком!

***

Отчизна, справедлив твой горестный упрек!

Я молодость свою провел грешно и праздно,

Не исполнял твоих велений безотказно

И, вечно странствуя, был от тебя далек.

Мать-родина! Прости! Жар любопытства влек

Меня из края в край. Я не избег соблазна

И покидал тебя ни с чем несообразно,

Но ничего с собой поделать я не мог.

Я лодка малая, привязанная к судну.

Хочу иль не хочу, а следую за ним.

И все же навсегда я остаюсь твоим.

Могу ли я тебя отвергнуть безрассудно?

И в поисках пути, в далекой стороне,

Я смутно сознаю; я дома — ты во мне…

* * *

О влага светоносного ручья,

бегущего текучим блеском в травы!

Там, где в узорчатой тени дубравы

звенит струной серебряной струя,

в ней отразилась ты, любовь моя!

рубины губ твоих в снегу оправы…

Лик исцеленья — лик моей отравы

стремит родник в безвестные края.

Но нет, не медли, ключ! Не расслабляй

тугих поводьев быстрины студеной.

Любимый образ до морских пучин

неси неколебимо, и пускай

пред ним замрет коленопреклоненный

с трезубцем в длани мрачный властелин

ПОСТОЯНСТВО В ЛЮБВИ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Пусть веки мне сомкнет последний сон,

Лишив меня сиянья небосвода,

И пусть душе желанную свободу

В блаженный час навек подарит он.

Мне не забыть и за чертой времен

В огне и муке прожитые годы,

И пламень мой сквозь ледяные воды

Пройдет, презрев суровый их закон.

Душа, покорная верховной воле,

Кровь, страстью пламеневшая безмерной,

Земной состав, дотла испепеленный

Избавятся от плоти, не от боли;

В персть перейдут, но будут перстью верной;

Развеются во прах, но прах влюбленный.

МЕСТА ПУСТЫННЫЕ

Места пустынные, где я так мирно жил,

Мой одинокий дом в тени высоких сосен,

Нас королевский двор уж год как разлучил,

Но к вам я возвращусь; двор для меня несносен.

Достоинство и честь встречают здесь враждой,

Здесь во дворцах живет невежество и чванство,

И стыдно мне, что я, усталый и седой,

Питал надежды здесь и верил в постоянство.

Смешной слепец, я мнил опору обрести

В краю, где все обман, где все ведут пути

К ловушке золотой, к великому паденью.

О сосны, я хочу увидеть вас опять

И под чудовищно прекрасной вашей сенью

Наперекор судьбе о смерти размышлять.

18 век

1. Особенности нравоописания в романах Ричардсона и Филдинга («Если ты хочешь познать нравы человеческого рода, тебе довольно и одного дома» - эпиграф к «Клариссе» Ричардсона; «Видел нравы многих людей» - эпиграф к «Тому Джонсу» Филдинга).

2. Особенности сентиментализма в поэзии Р. Бернса (анализ стихотворений по выбору).

3. Сравнительный анализ социально-психологического романа рококо в творчестве Прево и Мариво («Манон Леско» и «Жизнь Марианны»).

4. Своеобразие образа Востока в «Персидских письмах» Монтескье.

5. Особенности пародийности в поэме Вольтера «Орлеанская девственница».

6. Эволюция образа главного героя Бомарше от «Севильского цирюльника» к «Женитьбе Фигаро».

7. Особенности притчевого начала в «Натане Мудром» Лессинга (сопоставьте художественную трактовку легенды о трех кольцах у Боккаччо и Лессинга).

8. Жанр баллады в поэзии Ф. Шиллера.

9. Тип «бурного гения» в штюрмерской драматургии Шиллера.

10. Традиция эпистолярного романа XVIII века в «Страданиях юного Вертера» Гете.