3. Историко-философский контекст проблемы

Логический контекст, в котором антиномия: “творчество — дока­зательство” становится проницаемой и может быть понята как определение действительного логического движения, — это кон­текст истории философии.

В истории классической философии нового времени (от Бру­но до Декарта, от Спинозы до Фейербаха, от Лейбница до Канта, от Канта до Гегеля, от Гегеля и Фейербаха до Маркса) антино­мия: “творчество — доказательство” всегда оставалась основной проблемой науки логики. Здесь не место детально анализировать реальное развитие этой проблемы. Важно лишь подчеркнуть ито­ги этого развития.

Во-первых, философская традиция XVII—XIX вв. развила по­нимание мышления как конструктивной деятельности и интуиции как высшего выражения этой активности (Бруно, Лейбниц, Кант, Фихте).

Во-вторых, для данной традиции было характерно понимание предметности мышления (“мысль о мысли”), понимание того, что в процессе мышления осуществляется определенное объективное развитие самого предмета познания; что касается развития знания о предмете — это лишь одно из определений развития предмета знания (Декарт, Лейбниц, Кант, Гегель, Тренделенбург). Такая предметность мысли понималась очень многозначно, ее осмысле­ние часто приводило к самым крайним формам "объективного идеа­лизма", связи между пунктом первым (мысль как изобретение) и пунктом вторым (мысль как развитие предмета) или не замеча­лась вовсе, или мистифицировалась, но остается непреложным историко-философским фактом, что предметность мысли осмысли­валась все более глубоко, а результаты философского анализа (“забытые” в конце XIX и особенно в XX в.) составляют необра­тимое завоевание науки в процессе ее самопознания.

В-третьих. Классическая философия проникла в диалектику самого субъекта мышления (и деятельности в целом). Здесь она раскрыла сложное взаимоопределение в процессе мышления об­щественного субъекта (какой бы псевдоним он ни носил — всеоб­щего “Я”, или абсолютного духа, или спинозовской творящей природы natura naturans) и субъекта личностного, индивидуального. Многие парадоксы творчества становились прозрачными, раскры­вались в своей логической подоснове, в контексте подобного взаи­моопределения [15].

В-четвертых, само научное творчество было понято как одно­стороннее определение самодеятельности, целостного творчества, которое всегда осуществляется только целостным, универсальным человеком (а не “ученостью”, как бы она, эта “ученость”, ни пер­сонифицировалась) .

Или, если сказать иначе, творчество всегда в своей основе есть творчество человеком самого себя, есть человеческое самоизменение. С позиций Фихте, Гегеля или Фейербаха творчество может быть научно понято только как процесс саморазвития личности (“духа” — Гегель), но не как изолированный процесс появления каких-то новых знаний, хотя, “по ходу дела”, они и появляются. К данной традиции примыкал и ее развивал в конкретных соответствующих законах XIX века К Маркс. Он утверждал, что в условиях социального разделения труда сама универсальность, целостность любого творца оказывается извращенной и искаженной. Эта целостность, также социальная и историческая по своему происхождению, преломляется в кристаллической среде существующих общественных отношений. Все это так, но изобретал (и изобретает) новое все же везде и всегда не персонифициро­ванная “ученость”, а цельный (каким бы “топологическим пре­вращениям” ни подвергалась эта цельность) человек, индивид — в единстве его теоретических, эстетических, эмоциональных, физических способностей и сил, как они сформировались в истории общественного производства, в истории конкретного формирования личности.

И ― как они преображаются индивидом.

И речь здесь не идет о каких-то далеких временах, о будущей романтической, безоблачной гармонии. В том-то и дело, что на всех этапах общественного развития, в любых, самых “превращен­ных формах”, в любой самой герметической отрасли деятельности — в ремесле, в науке, в искусстве — развивался и действововал именно этот универсальный человек (личность действовала как общественный субъект, но и общественный субъект действовал как личность). Задача логика и социолога и состоит в том, чтобы осмыслить конкретную, исторически необходимую, противоречивую, расщепленную форму человеческой самодеятельности того или другого периода в ее реальном фокусе, в ее средоточии, в тождестве противоположных определений (скажем, в тождестве рассудочности и интуиции, произвольной фантазии и жесткого формализма, эстетики общения и замкнутой цепочки дедуктивного вывода — способностей, характерных для цельного человека XIX и XX вв.).

Однако в эпоху социального расщепления единой человеческой деятельности “цельность” реализуется не “через дверь”, а “через окно”, в замаскированной форме “неожиданных прозрений”.

По мысли Бруно, Спинозы, Фихте, интуиция и представляет собой, в ее внутренней сути, необходимый прорыв к цельному (что тождественно,—творческому) человеку. “Интуиция осуществляется полнотой всех его (человека.—В. Б.) способностей. Значение интуиции не может быть осознано философией, пока обра­зование убивает одну духовную силу ради другой, силу воображе­ния ради рассудка, рассудок — ради силы воображения, или же и то и другое — ради памяти... Это правда, которую одинаково не­приятно говорить и слушать, но которая тем не менее — правда” [16, стр. 263].

В-пятых, в философии XVIII —начала XIX в. анализ научно­го творчества был органически связан с анализом категориального строя мышления (в его развитии и превращениях).

Для Канта проблема категорий — проблема “схематизма” твор­ческой деятельности.

Кант понял, что раскрыть логическую “работу” категорий воз­можно только вместе с раскрытием “секретов” продуктивного во­ображения, секретов возникновения нового знания. Категорий (наметки конструктивного мышления) и продуктивное воображе­ние, — это два “Магдебургских полушария” творческого процесса.

Для Гегеля формирование нового знания означает формирова­ние нового категориального уровня, от становления отдельных ка­тегорий (внутри каждого цикла логической спирали) до коренных логических сдвигов (цикл категорий бытия — цикл категорий сущности — цикл категорий понятия). Сдвиги эти и отмечают ло­гическое развитие человечества. Переход от одной категории к другой, переход от одного логического цикла к другому кругу ка­тегорий, это и есть в логике Гегеля секрет мышления как твор­чества.

Анализ исторического филогенеза научного творчества — ко­ренная заслуга гегелевской философии. Но именно в анализе исторического филогенеза и скрываются коренные недостатки всей гегелевской схемы развития научного мышления. Но здесь не место для разговора об этих недостатках⁵.

Сейчас важно другое, — подчеркнуть общий (включающий Маркса) контекст философского анализа научного творчества в XVII—XIX вв. Отмечу в данной связи один существенный момент. Как только Гегель прорвался к творческой сути самого процесса мышления, как только он обнаружил, хотя в предельно превра­щенной форме, что процесс мышления и процесс создания (= раз­вития) вещей имеет какие-то единые, всеобщие логические опре­деления, сразу же понятие “интуиции” потеряло всякий самостоя­тельный смысл, оно просто исчезло из гегелевской системы логи­ки, поскольку было понято в своем всеобщем содержании.

Конечно, теоретическое снятие проблемы интуиции отнюдь не снимало социо-культурную проблему противопоставления рассудка и разума, разума и интуитивных прозрений. Гегель сам продолжал анализ указанной проблемы “в Феноменологии духа”, но все же он считал, что решением трудностей “феноменологии” должна быть сущностная сфера “чистой логики”.

Для Маркса “феноменология” исторического движения мыс­ли — это не только феноменология, не только введение в храм ло­гики. Для него история мысли (в частности, антиномия “рассу­док—интуиция”) сама имеет логический статут; узлы историче­ского развития научного творчества должны быть поняты как не­обходимые моменты всеобщего логического движения.

Но все же гегелевское — “логическое = творческому” было me­mento mori традиционных учений об “интеллектуальной интуи­ции”.

Определения творчества, развитые в классической философии XVI—XIX вв., не сложились в какую-то законченную систему, связи между отдельными моментами нащупывались чисто интуи­тивно. Однако в смысле постановки проблемы (что в первую оче­редь и требуется от философии) логический контекст для понима­ния творческого мышления был вполне подготовлен. В русле ос­новных идей Карла Маркса этот контекст был не просто развит, он был коренным образом преобразован. В концепции Маркса еди­ным контекстом исследований логики творчества стала логика со­циального развития, диалектиика общественно-предметной дея­тельности.