История тела
Как я пытался показать в другой работе 22, эволюция литературных мифов в конце ХIХ века шла по пути сокращения в них повествовательного начала. Из «фабулы», рассказа миф превращался в «образ», «фигуру», все более утрачивая временную историю. Так происходит и с мифом об Ацефале: он воплощается прежде всего в рисунках, и не существует никакого «рассказа» о жизни и деяниях этого персонажа. Однако здесь следует учитывать всю разнородную продукцию, содержащуюся в четырех выпусках журнала Ацефал. Во-первых, даже сама рисованная фигура проходит в них, начиная с основного обложечного рисунка, через ряд телесных трансформаций или даже «приключений». Правда, в основном это вариации, а не связный сюжет: Ацефал изображается либо в разных видах (в покое, в экстазе), либо в разных обстоятельствах (сидит на вулкане, перешагивает через горы и облако, взлетает на воздух от взрыва…).
--------------------------------
20 Minotaure, Paris, 1934, № 5, p. 26 ; Roger Caillois, Le mythe et l’homme, Paris, Gallimard Folio, p. 74; Роже Кайуа, Миф и человек. Человек и сакральное, М., ОГИ, 2003, с. 75-76. 21 В философской перспективе этот двойственный, человеко-звериный облик Ацефала проанализирован в недавней книге Джорджо Агамбена: Giorgio Agamben, L’ouvert : De l’homme à l’animal (trad. fr.), Paris, Bibliothèque Rivages, 2002, p. 13-18. 22 Serge Zenkine, Le mythe décadent et la narrativité, in Mythes de la décadence, sous la direction d’Alain Montandon, Presses universitaires Blaise Pascal, 2001, p. 11-22.
124
Эти мотивы не образуют связного ряда, и все же каждый из них является зародышем нарративности. Отправляясь от них, можно представлять себе некоторую «историю», как правило комическую: безглавый гигант неосторожно шагает по облакам и горам, садится отдохнуть на вулкан, который взрывается и поднимает его на воздух… Если же обратиться к текстам, упоминающим Ацефала и принадлежащим Батаю, то на первый взгляд они трактуют эту фигуру как чисто условную. Батай, судя по всему, пытается через «безглавость» выразить отсутствие, смерть бога. Напрашивается сопоставление фигуры Ацефала с философией Ницше, который был главным персонажем теоретической рефлексии журнала: Мифологически ацефал выражает суверенность, обращенную на разрушение, смерть Бога, и в этом отношении отождествление с безглавым человеком сочетается с сливается с отождествлением сверхчеловеческого, которое всецело ЕСТЬ «смерть Бога». Сверхчеловек и ацефал ярко связаны с полаганием времени как императивного объекта и взрывчатой свободы жизни […].Мировое бытие, вечно незавершенное и безглавое, мир, похожий на кровоточащую рану, непрестанно творящий и разрушающий конкретных существ: в таком-то смысле истинная всемирность и есть смерть Бога 23. Можно было бы заключить, что ацефальность – это просто почти классическая аллегория, фигуральное выражение отказа от авторитета, никому не подчиняющейся суверенности. Однако, как известно со времен романтиков, само отсутствие мифа носит таутегорический характер, не разделяясь на «означающее» и «означаемое»: [миф] не говорит ничего другого, кроме себя самого, и […] вырабатывается в сознании в ходе того же процесса, каким в природе создаются силы, разыгрывающиеся в мифе. Поэтому его ни к чему толковать, он сам объясняет себя 24. Почему же тогда Батай, столь внимательный к архаическому смыслу культурных фактов, утверждает, что «мифологически ацефал выражает суверенность» и т.д.? Здесь следует привести еще одну цитату из его «Пропозиций», одного из главных текстов журнала Ацефал. На сей раз речь идет о проблемах не метафизических, а социальных: Демократия зиждется на нейтрализации относительно слабых и свободных антагонизмов; она исключает любое взрывчатое сгущение. Моноцефальное общество возникает из свободной игры естественных законов человека, но всякий раз, когда это вторичное образование, оно являет собой удручающую атрофию и старческий маразм. Единственное общество, полное жизни и силы, единственное свободное общество – это би- или полицефальное общество, дающее фундаментальным антагонизмам жизни постоянный, но неограниченный взрывной выход в самых богатых формах.
Двойственность или множественность голов как бы воплощает одновременно безглавость жизни, так как голова основана на сведении всего к единству, сведении мира к Богу 25. ---------------------------------
23 Georges Bataille, Propositions, in Acéphale, № 2, p. 20, 21. 24 Jean-Luc Nancy, op. cit., p. 124-125.
25 Georges Bataille, Propositions, in Acéphale, № 2, p. 18.
125
«Моноцефальное» общество здесь – это фашистская организация, «способ человеческой жизни, более всего сближающейся с вечным Богом» 26. Возникает трехчленная диалектическая схема, которой выражается общественный прогресс в современную эпоху: на первом этапе демократия довольствуется нейтрализацией «относительно слабых и свободных антагонизмов»; на втором этапе фашизм противопоставляет ей «одноголовую» организацию, сила которой в том, что она учитывает и принимает «свободную игру природных законов человека», но которая сама является «вторичным образованием» (возникает лишь на фоне демократии) и потому в итоге приводит к «атрофии и старческому маразму»; наконец, на третьем этапе – гипотетическом или утопическом, – наступление которого как раз и пытается приблизить группа «Ацефал», возникает «би- или полицефальное общество», одновременно выражающее собой «безглавый характер» частного существования. Как видим, тема безглавости выступает у Батая 1) в итоге диалектического и исторического развития – импровизированного «большого нарратива», 2) в момент перехода от общественного существования к частному, в момент «партикуляризации» социальной диалектики. Так на место абстрактно-аллегорических метафор «моноцефальности», «би- или полицефальности» приходит собственно мифическая фигура «безглавого бога», которая и изображается на соседней полосе журнала. Нарративность древних мифов всегда основывалась на филиации: миф рассказывает о происхождении некоего рода, предания, названия. В этом плане мифология Ацефала может рассматриваться как синтетический вымысел, соединяющий в одной линии наследования несколько великих мифологических и/или реальных фигур: за вневременным Ацефалом идут Дионис и Минотавр, два жертвенных персонажа, которым посвящены многие тексты журнала и ряд рисунков Массона. На последних изображается Дионис с каменной головой, который вспарывает себе живот кинжалом, а в другой руке держит виноградную кисть вместо горящего сердца, - это вариант Ацефала, и маленький череп также закрывает ему гениталии; или же это Минотавр с бычьей головой, размахивающий кинжалом; или же, наконец, отдельная бычья голова, увенчанная другой маленькой головой – человеческим черепом между рогов 27. Все это – промежуточные существа, которые через посредство
----------------------------------
26 Ibid., p. 17. 27 Acéphale, № 3-4, p. 1, 5, 15.
126
греческой мифологии связывают фигуру Ацефала с современным человечеством, олицетворяемым другой важнейшей фигурой батаевского журнала, Фридрихом Ницше (он занимает главное место в № 2 и не раз упоминается в других номерах журнала). Здесь не место подробно комментировать отношение Батая к Ницше (это уже не раз делалось), важно лишь напомнить, что центральный эпизод интеллектуальной жизни последнего, заслуживающий, по Батаю, быть специально увековеченным, - это его припадок безумия в Турине, когда философ раз навсегда потерял голову: 3 января 1889 года, пятьдесят лет назад, Ницше стал жертвой безумия: на пьяцца Карло-Альберто в Турине он в рыданиях бросился обнимать лошадь, которую стегали кнутом, а затем рухнул наземь; когда он очнулся, он считал себя ДИОНИСОМ или же РАСПЯТЫМ. Это событие должно быть отмечено как трагедия. «Когда, - говорил Заратустра, - живое само повелевает собой, то живое должно искупить свою власть и стать судьей, мстителем и ЖЕРТВОЙ своих собственных законов» 28. От Ацефала до Ницше, проходя через Диониса и Минотавра (а также Дон Жуана и маркиза де Сада – других фигур человеческих монстров), - так развивается скрытое или потенциальное повествование, просвечивающее в интеллектуальном проекте Ацефала. Особенность этого повествования в том, что частная история фантастического тела (Ацефала) увязывается со всемирной историей мыслящего человечества: еще один признак мифа.