5. Легкая поэзия, 6. Послевоенная романтич лирика.

К 1802 — 1803 гг. относится первое дошедшее до нас стихо­творение Батюшкова «Мечта». Вскоре это имя начинает появляться и в печати: в 1805 г. в журнале «Новости русской литературы» было напечатано стихотворение Батюшкова «Послание к стихам моим», вслед за которым в ближайшие годы он выступает и с другими произведениями Что представляли собой первые опыты молодого поэта?

Уже в стихотворении «Мечта» звучат мотивы, которые станут характерными для поэзии Батюшкова. Поэт призывает мечту, «дщерь ночи молчаливой». Воображением он уносится в Сельмские леса,

Где ветр шумит, ревет гроза,

Где тень Оскарова, одетая туманом,

По небу стелется над пенным океаном.

Из этого мира оссиаповской поэзии поэт переносится мечтой к образу любимой женщины, «одетой ризою прозрачной, как туманом...». Погружаясь в эти «романтические» туманы, поэт забывает печальную действительность, хижину свою начинает счи­тать дворцом, «горесть» называет «сладостной» (гот же мотив, что и у Жуковского). Мечта способна дать утешение даже неволь­никам, руки которых отягчены цепями. Счастье мечты поэт-роман­тик противопоставляет «пустому блеску славы» и «блистанью сует». Возникает антитеза «света» и «скромной сени», где поэт обретает «мир, вольность и спокойство». Отсюда вытекает одно

I положений романтической поэтики: «Мечтанье есть душа поэтов И ешхов». Через полтора десятилетня, перерабатывая «Мечту» /Пи с борника своих произведений, Батюшков сохраняет общую кон­цепцию стихотворения и все его мотивы. Поэт-романтик остается Ирен культу мечты, услаждавшей его пребывание в «краях изгнан­ии юн» (в Финляндии). Тяготение к «мечтательному» миру охва- и.шаст теперь поэта еще более властно:

Где ты скрываешься, мечта, моя богиня?

Г де тот счастливый край, та мирная пустыня,

К которым ты стремишь таинственный полет?

В «Послании к Хлое» поэт противопоставляет свою «мирну «и кипу», куда он удалился с Хлоей, «свету», с которым он по­ри,in. В стихотворении «К Филисе» Батюшков сатирически ри- lyi'i высшее общество, где царит «гордость глупая», окруженная «кучей глупых обожателей». Поэт хочет «доказать»,

Что спокойствие есть счастие, ^

Совесть чистая — сокровище,

Вольность, вольность — дар святых небес.

I |ссь отчетливо выражена романтическая антитеза высокого мира (рновеческой личности и несовершенной действительности. Эта jilt'lic I вительность отрицается в ее общественно-моральных недостат­ка и пороках. Но отрицание порочной действительности не пере­удит в борьбу с ней. Душевное спокойствие, чистая совесть, внут­ренняя свобода — вот тот путь, на котором, по мнению поэта, жДус г искать преодоления противоречий жизни. Правда, Батюшков иногда готов признать полезной и общественную деятельность. В пихотворении «На смерть И. П. Пнина» Батюшков пишет:

Пнин был согражданам полезен,

Пером от злой судьбы невинность защищал.

Цциако в «Послании Н. И. Гнедичу» автор отказывается, «громку и|ру взяв, пойти вослед Алкею», поэту древности, прославивше­мся своими гражданскими стихотворениями, и, называя себя «лето- 1111 • и гелем веселий и любви», снова противопоставляет мечту, кото­рая «все в мире золотит», «пустой» истине.

Очень скоро романтический мир поэта-эпикурейца, противопо- i i.iii ляемый им реальной действительности, приобретает конкретные очертания, определяющие своеобразие батюшковского романтизма. «Манифестом» этого романтизма явилось напечатанное в 1806 г. Н журнале «Лицей» стихотворение «Совет друзьям». Через не­сколько лет Батюшков снова обращается к этому стихотворению и печатает в «Вестнике Европы» (1810) его новую редакцию под ип иавием «Веселый час», сохраняя, как и при переработке сти- Ь творения «Мечта», его основное содержание. В стихотворении "Исселый час» поэт проповедует свою жизненную философию. ('часгье, обещаемое мечтой, заключается в наслаждении, в земных радостях:

Скажем юности: лети! Жизнью дай лишь насладиться, Полной чашей радость пить.

Эпикурейская философия жизни связана у Батюшкова с опреде­ленными мировоззренческими предпосылками. «Умру, и все умрет со мной!..» —в полном противоречии с характерными для роман­тизма Жуковского упованиями на загробную жизнь заявляет поэт. Набрасывая пейзаж в духе Жуковского:

...уж месяц над рекою, Почили рощи сладким сном,

поэт не призывает друзей «здесь искать покою». Счастье в другом: \

О, радость! радость! Вакх веселый Толпу утех сзывает к нам.

Для романтизма Батюшкова характерно стихотворение «Элизий» (ранее печатавшееся под названием «Отрывок из элегии»), в ко­тором поэт выражает надежду, что жизнь, ценная земными ра­достями, сменится посмертным наслаждением в том Элизии,

...где все тает. Чувством неги и любви, Где любовник воскресает с новым пламенем в крови, Где, любуясь пляской граций, Нимф, сплетенных в хоровод, с Делией своей Гораций Гимны радости поет...

Как это не похоже на мечты Жуковского о загробной встрече с любимой!

Батюшков увлекается творчеством древних и новых поэтов, отдавших дань эпикурейской, любовной поэзии: Горация, Тибулла, Петрарки, Парни. Но «легкая поэзия» для русского поэта пере­ходной эпохи не была только культом чувственного наслаждения, только бездумным эпикуреизмом. Утверждение прав человека на земные радости являлось своеобразным «вольнодумством», имело прогрессивное значение на пути раскрепощения человеческой лично­сти от авторитарности, аскетизма феодальной идеологии. «В этом эпикуреизме, — писал Белинский о поэзии Батюшкова, — много человечного, гуманного, хотя, может быть, в то же время много и одностороннего» (VII, 235). Больше того, уход в лич­ную жизнь, в тишину деревни и усадьбы, в мир чувственных] и духовных наслаждений был для поэта-романтика своеобразной формой протеста против современной общественно-полити­ческой обстановки, вызывавшей с его стороны критическое от­ношение.

Особенно отчетливо это выступает в приобретшем большую популярность послании Батюшкова «Мои пенаты» (написано в 1811 — 1812 гг., напечатано в 1814 г.). Все стихотворение по­строено на противопоставлении скромного положения и образа

17.fi

МИ inn. избранного поэтом, «богатству с суетой», составляющим

Bi n жизненный интерес высоких общественных кругов: «раз-

|i счастливцев» сих «наемною душой», «придворных друзей»,

■им i\ М.1Ч князей». Не этим баловням судьбы-, а убогому калеке- ||1нм\ старцу, «убеленному годами и трудом», поэт хотел бы дать

Нри своей «смиренной хате». Сам он, забытый «в стране

От (на I ной», «без злата и честей», находит счастье в любви и дружбе,

п веселье, в чтении любимых поэтов и в поэтическом творче-

11 № М иная оппозиционность в отношении к правящим кругам, отвра- iHinih к «придворным узам» отличает эпикурейскую лирику Ba­li копа от сглаживающей противоречия идиллической поэзии

t «чиимспталистов.

1812-1814 гг. в поэзии Батюшкова

Под влиянием общественного воз- |уждпшя Батюшков в 1807 г. вступил в ополчение, чтобы участ- #1НШ11. в войне против Наполеона. В сражении под Гейльсбергом пн ом I ранен. Оставивший в 1810 г. военную службу, Батюшков | in сны 1812 г. служил в Петербургской публичной библиотеке (помощником хранителя рукописей). Обстоятельства привели его и Москву незадолго до ее оставления русскими войсками. Поэт {НИ* подал поток московских беженцев, направлявшихся в Нижний Новгород, а позднее побывал в сожженной Москве. В марте 1813 г. Inn юшков снова был зачислен в армию и вместе с ней совершил Инраничный поход. Он участвовал в сражении под Лейпцигом, В ко юром погиб его друг И. А. Петин; в составе армии-победи- fliii.нипы вступил в Париж, где получил много.волнующих впечат­лении; побывал в Англии, в Швеции.

Общественно-исторические события, свидетелем и участником которых стал Батюшков, нашли отражение в ряде произведений но па.

В 1812 г. под впечатлением московской трагедии он печатает lliu тише «К Дашкову».

Мой друг! Я видел море зла,—

наминает автор свое стихотворение, которое стало одним из игиппх образцов гражданской поэзии, связанной с событиями Отечественной войны 1812 г. Поэт взволнованно описывает сцены Г'ичства жителей Москвы, картины разоренной столицы, и отка- н.шается от привычной ему «легкой», эпикурейской поэзии.

Среди военных непогод, При страшном зареве столицы

|ю >т не может

...петь любовь и радость, Беспечность, счастье и покой И шумную за чашей младость!

Предвосхищая будущих поэтов гражданского романтизма, Батюш­ков восклицает:

Нет, пег! Талант погибни мой И лира, дружбе драгоценна. Когда ты будешь мной забвенна, Москва, отчизны край златой!

Стремясь расширить круг своей поэзии, он в том же 1813 i. пишет стихотворение «Переход русских войск через Неман 1 января 1813 г. Отрывок из большого стихотворения». По стилю отрывок приближается к батальной поэзии классицизма («и се» — узаконенная в ломоносовской «Риторике» фигура «указания»; традиционные образы и выражения: «сгущенных копий лес», «гремят щиты,' мечи и брони» и т. д.). Это, по-видимому, и было причиной незакончен­ности стихотворения: возвращение на путь гражданской поэзии в духе классицизма для Батюшкова было невозможно. И сле­дующее его стихотворение на тему войны, «Пленный» (1814), написано в форме элегии, в которой русский воин, томящийся в плену на берегах Роны, горестно вспоминает «отчизны вьюги, непогоду», родной кров, любимую женщину.

Через два-три года Батюшков возвращается к затронутому ранее сюжету: в 1817 г. появляется его историческая элегия «Переход через Рейн». Более широко, чем это было в стихотво­рении «Переход русских войск через Неман», рисуется здесь одни из эпизодов похода 1814 г. Находясь на берегу Рейна, Батюшков вспоминает исторические эпохи и события, свидетелем которых была эта река. История возбуждает гражданские, «дерзновенные» чувства поэта и воина.

Все, все — и вид полей и вид священных вод, Туманной древности и бардам современных, Для чувств и мыслей дерзновенных И силу новую и крылья придает.

Автор сознает себя участником и орудием больших исторических событий:

И час судьбы настал! Мы здесь, сыны снегов, Дод знаменем Москвы с свободой и с громами!..

По концепции и стилю это стихотворение более органично, чем оба предыдущих. Романтическая субъективность не вступает здесь в противоречие с объективным содержанием элегии. Привычные образы и обороты «высокой» поэзии (опять «и се», «по манию вождей», «шлемы воев оперенны» и т. п.) ассимилируются стилем формирующегося гражданского романтизма («за честь своих граж­дан», «страну, обильну славой, воспоминаньем древних дисп»,| «святая к родине любовь», «любовь и честь в душах суро« вых пробудились», «бич свободы» — имеется в виду Юлий Цезарь). Стихотворение «Переход через Рейн», как и посла ние «К Дашкову», сближало Батюшкова с представителя

jци I минской поэзии 10-х годов - Гнедичем, Ф. Глинкой, Кюхель-

< нндстслъством поисков более широких путей литературного Чии|""¹ nia Служат и эпические замыслы Батюшкова, относящиеся h «I'M ке годам. В письме Гнедичу (май 1817 г.) писатель просит ■што tpyra подыскать материалы, необходимые ему для истори- 4i < I < ч I поэмы «Рюрик». В том же письме он просит прислать п тестпые в то время издания народных сказок и песен. Они Oi l in необходимы поэту для задуманной им поэмы на сказочный tiK.ii I (о Бове Королевиче). Но ни тот, ни другой замысел не осу- HlPi'i пи |ся. Дальше всего пошел Батюшков в разработке своего 11" II.' го эпического замысла — поэмы «Русалка», в которой он наме­рит п.'я сочетать историческую истину со сказочно-поэтическим in пилоном, сближаясь в этом отношении с Жуковским (план поэмы "И идимир»). Оба поэта-ромаитика отразили в своих эпических |NM и en: ix национально-исторические интересы, характерные для орт рессивного романтизма. И оба они потерпели неудачу, Причиной которой явился не столько характер свойственного им прования — лирического, а не эпического, — сколько умерен- IIIи и. н непоследовательность их общественно-исторических взгля- itm,

I I'l влиянием национального подъема, вызванного событиями 112 1814 гг., Батюшков, по свидетельству Вяземского, написал — не кнпедшее до нас — четверостишие, в котором призвал Алек- шпдрл 1 после окончания славной войны, освободившей Европу, in породить русский народ от крепостной зависимости. Такая пози­ции но )га-романтика не должна вызывать удивления. Его взгляды I к in h.iвались под заметным воздействием идеологии Просвещения. I Iне до войны 1812 г. (в письме Гнедичу 1 ноября 1809 г.) Батюш­ки", осуждая тех, кто «некстати» употребляет слово русское (имеются в виду литераторы вроде Шишкова и С. Глинки), и им 1,швая здравую любовь к отечеству, выступает против неве- 1К(ч та, против стремления «выхвалять все старое», от которого имi.i отдалены веками и, что еще более, целым веком просвеще- 1И1Н», В очерке «Прогулка по Москве» писатель отмечает пора- •| .|1ощнс наблюдателя московской жизни контрасты «невежества н просвещения, людкости и варварства». Он сожалеет, что начав­шийся в петровское время процесс просвещения и европеизации России еще не завершился. Пиететом к философу-просветигелю Ни п.теру проникнут очерк «Путешествие в замок Сирей».

Нарастание консервативных тенденций в романтизме Батюшкова

Новые темы и образы, появив-

в творчестве Батюшкова после 1812 г., открывали перед

ним пути к гражданскому романтизму. У поэта завязываются дружеские отношения со многими будущими декабристами, в част-

5 за*, но 129

ности с М. Луниным, Ф. Глинкой, С. Муравьевым-Апостолом;

он сближается с новыми членами «Арзамаса» — М. Орловым, Н. Тургеневым и Н. Муравьевым. Однако идейные основы творчи ства Батюшкова оказываются недостаточными для закрепления его на позициях гражданской поэзии. Формирование революцион­ного лагеря отбрасывает поэта-лирика назад, и в его творчестве побеждают мотивы, роднящие его с Жуковским, у которого в эти годы по тем же причинам резко усиливаются тенденции консерва­тивного романтизма. •;

Новые ноты можно расслышать уже в некоторых ctiixotbo-| реннях 1814 г. Так, в элегии «Тень друга» Батюшков расска­зывает о том, как ему («то был ли сон?») явился погибший на поле сражения друг, и поэт, в противоречии со своими прежними эпикурейски-материалистическими настроениями, готов признать, что «не все кончается смертью» — так сказано в предпосланном сти­хотворению эпиграфе из Проперция. Элегия полна скорбною чувства, тихих раздумий и нисколько не похожа на вакхические песни раннего Батюшкова.

К этой элегии близко по настроению, по тону стихотворение того же года «На развалинах замка в Швеции». Поэта поражает контраст между той бурной жизнью, которой жили когда-' то обитатели замка, и воцарившимися теперь в этих местах безмолвием, покоем, запустением. Утешение можно найти лишь в воспоминании о героях прошлого, «сынах и брани и сво-1 боды».

Грустным тоном проникнут и лирический цикл 1815 г. («Тав­рида», «Мой гений», «Разлука», «Воспоминания»). Это отчасти объясняется пережитой Батюшковым драмой личной жизни (любовь к А. Ф. Фурман и разрыв с ней). Но здесь нашел выражение и наметившийся у него общий кризис мировоззрения.

В стихотворении «К другу» (1815) Батюшков высказывает мысль о непрочности земного счастья, о скоротечности тех чувственных радостей, к которым он когда-то звал друзей, о призрачности любви и дружбы. «Вечное», «чистое», «непорочное» поэт обретает в «лучшем мире», куда он «духом возлетает». Здесь Батюшков гораздо больше похож на Жуковского, чем на самого себя. Те же мотивы Батюшков развивает в стихотворении «Надежда» (1815), которое, по меткому замечанию Пушкина, точнее следовало бы назвать «Вера» Интересно проследить, как изменяется содержание поэтической терминологии поэта. Так, «отчизна» для Батюшкова теперь — это не родина, о которой он вспоминал во время загра­ничных странствий, а загробный мир, в котором он надеется «обновить существованье». Выражение «души возвышенной сво­боду», под которым охотно подписались бы будущие поэты-декаб­ристы, означает для автора «Надежды» спокойствие духа среди невзгод и бедствий, которым подвергается человек. Подобными

Kin I роениями наделен и Торквато Тассо, поэт эпохи Возрождения, | »лс1ИИ «Умирающий Тасе» (1817), написанной на тему о траги- poKoli участи художника в обществе. Эта тема все более на- коИчиво привлекает внимание Батюшкова.