Билет №30.Спор о Боге в романе Достоевского «Братья Карамазовы». Смысл легенды о Великом инквизиторе.

Спор о Боге играет важнейшую роль в последнем, неоконченном романе Достоевского «Братья Карамазовы». Безусловно, вопросы веры и безверия интересовали писателя на протяжении долгих лет, однако здесь им уделено особое место: главным героем романа Достоевский называет младшего Карамазова, Алешу, в начале романа послушника, в финале человека, готового на служение в миру, на которое юношу благословляет его старец Зосима. Да и биографии самого Зосимы посвящена шестая книга второй части романа – «Русский инок». О Боге, о том, как в него верить и стоит ли, спорят в романе едва ли не все: Алеша и Иван, Иван и Смердяков, Алеша и Ракитин, Миусов и монахи во время визита к Зосиме. Кульминационной точки этот спор достигает в «нелепой поэмке» брата Ивана Федоровича, подробно изложеннной в пятой главе пятой книги – «Великий Инквизитор».

Сам Достоевский определял значение Легенды о Великом Инквизиторе как примат необходимости «вселить в души идеал красоты» над призывами социалистов: «Накорми, тогда и спрашивай добродетели!» Великий Инквизитор духовным ценностям противопоставляет первобытную силу инстинктов, идеалу героической личности - суровую стихию человеческих масс, внутренней свободе - потребность каждодневно добывать хлеб насущный, идеалу красоты - кровавый ужас исторической действительности.

По сюжету поэмки, Христос вновь приходит на землю в 16 веке, приходит в Испанию времен расцвета инквизиции – и Великий Инквизитор приказывает схватить его и фактически приговаривает к смерти на костре, как еретика. Ночью Инквизитор приходит к пленнику и долго и пламенно доказывает, что, дескать, не нужно больше Христа, не нужно говорить более того, что уже сказано в Евангелиях, а главное – что человеку не нужна свобода, а нужно быть накормленным. После этого пленник целует старика, и тот выпускает его, прибавив напоследок, чтобы Христос больше никогда не приходил.

Инквизитор откровенно признается в том, что не любит Христа и что сам не нуждается в его любви. Сам старик был отшельником, пытался проникнуться учением – и в итоге пришел к мысли, что может осчастливить человечество, сделав основную часть его рабски покорной по отношению к инквизиции. Собственно даже безмолвие узника, его молчаливый поцелуй оставляют его при прежнем мнении, хотя, по словам Ивана, этот поцелуй и «горит на его сердце». Чудо любви, прощения, смирения не отзывается в нем. Здесь интересна деталь: Христос целует инквизитора в «бескровные девяностолетние уста». Перед читателем, действительно, бескровное существо, в котором вся страсть и весь пыл оказались направлены на подвиг осчастливливания людей путем их подчинения.

Дослушав легенду, Алеша спрашивает у брата, разделяет ли он убеждения Инквизитора. Иван отшучивается, однако послушник вновь задает вопрос, как же можно жить с таким адом в голове и душе. Иван холодно усмехается, но после, в припадке болезни, разговаривая с чертом, он смущается, когда тот, язвя, упоминает эту поэму. Иван из тех людей, которые способны чувствовать чужое страдание более остро, чем свое, отсюда его мысль о том, что вся мировая гармония не стоит одной слезы замученного ребенка. Его мучает именно то, что гармонии нет, и Бог с этим ничего не делает. Теодицея Ивана находится в споре с безусловной верой Алеши, в котором пробуждаются какие-то вопросы к Богу дважды: когда его уже умерший старец «провонял», чего от святого человека никто, разумеется, ожидал, и когда брат Иван рассказывает ему о генерале, приказавшем растерзать дворового мальчика за то, что ребенок случайно поранил собаку. Вера Алеши – выражение хрестоматийной мысли Достоевского, кстати устами Ставрогина высказанной в романе «Бесы», о предпочтении Христа истине. Иван представляет собой как раз противоположность этому утверждению: его в большей степени волнует истина.

Достоевский считал ЛоВИ вершиной своего творчества; в ней сведены воедино все нити его философии, создавая подлинно поэтическое полотно. ЛоВи занимает центральное место в композиции романа, является его идейным и художественным центром. Спор о Боге, о религии здесь воплощен в монологе самого инквизитора, и совершенно понятно, что вся диалектика старого священнослужителя для Достоевского разбивается о смиренное молчание воплощенного Бога.