Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Кирвель_Природные факторы социальной эволюции 2...doc
Скачиваний:
2
Добавлен:
06.09.2019
Размер:
225.79 Кб
Скачать

Среднегодовое количество осадков по основным земледельческим территориям, мм

(8)

С опоставление усредненного количества годовых осадков и урожайности зерновых культур

(8)

Перешагнуть через эту зависимость урожаев от атмосферных осадков невозможно, это фактор природы.

Важнейшим природным фактором, определяющим затраты на производство сельскохозяйственной и другой продукции выступает температурный режим – среднегодовые температуры в тех или иных регионах мира.

Возьмем, к примеру, птицеводство и животноводство. В США стена птицефабрики устанавливается только для того, чтобы птица не разбежалась, обозначить территорию предприятия. Не сооружаются капитальные стены, не монтируются системы отопления, вентиляции. А в России и цыпленка, и утенка, и поросенка отапливать надо, особенно в условиях Центральной России, Сибири и северных территорий, – с сентября по май. И если при этом выровнять цены на энергоресурсы в США и России, то можно представить, в каком положении окажутся в России производители сельскохозяйственной продукции.

А вот расчеты по относительной толщине наружных стен из керамических материалов (кирпича) в различных странах (климатических зонах), руководствуясь СНиПами (строительные нормы и правила) при строительстве жилых сооружений

Относительная толщина наружных стен из кирпича (за единицу взят краснодар)

(8)

Затраты труда на возведение наружных стен из кирпича на 100 кв. М общейплощади жилых зданий

(8)

В свете сказанного интенсивно насаждаемое мнение о том, что русские жили и живут не так, хуже и беднее, чем их западные соседи, из-за своей лени и головотяпства просто поражает своей неправдой и абсолютным непониманием специфики исторической судьбы русского народа. При учете всей совокупности особенностей естественной среды обитания русских, становится очевидно, насколько талантливее и трудолюбивее они должны были быть, чтобы добиться подобия в качестве и уровне жизни с теми, с кем их сравнивают. «Так, среднестатическому материковому русскому 60-й параллели только для обеспечения жизнедеятельности ежегодно необходимы 4 тонны условного топлива, которые не нужны тому же среднестатистическому американцу 35-й параллели, обосновавшемуся на узком – сравнительно с Россией – участке суши, омываемой с двух сторон океанами. Один только этот показатель объясняет различия в целях и характере экономического поведения, в культуре и в социальных приоритетах, в размерах жилища и пищевом рационе, в ритме музыки и в женских украшениях… непонимание этих объективных закономерностей является источником подражательных действий, имеющих для русского общества весьма негативные последствия» (2, С. 156).

Еще больше удивляет и возмущает своей злобной неправдой и тенденциозностью постоянное повторение на российских телеканалах известного выражения – «в России две беды – дураки и дороги». Что касается «дураков», то это утверждение выходит за пределы элементарных этических норм и не подлежит обсуждению. А вот что касается дорог, то здесь следует отметить, что для того чтобы они в условиях российской географии и климата находились в таком же идеальном состоянии как, например, американские шоссе и немецкие автобаны, они должны быть проложены на мощной подушке, способной противостоять коррозии, движению грунта из-за глубокого промерзания земли, и иметь такую поверхность, которая не была бы подвержена влиянию перепадов отрицательных и положительных температур, по причине чего вода, попавшая даже в самые незначительные трещинки и канавки дорожного полотна, разрывает его целостность и ведет к быстрому его разрушению. Какую же часть российского бюджета могло бы потребовать строительство таких дорог?

Интересен в этой связи взгляд на русский народ весьма проницательного наблюдателя, каким был А. де Кюстин: «Русский народ безмерно ловок: ведь эта людская раса… оказалась вытолкнута к самому полюсу… Тот, кто сумел бы глубже проникнуть в промыслы Провидение, возможно, пришел бы к выводу, что война со стихиями есть суровое испытание, которому Господь пожелал подвергнуть эту нацию-избранницу, дабы однажды вознести ее над многими иными» (9, С. 237). Кюстин искренне удивлен тем, как русскому народу, так жестко обделенному природой, удалось столь далеко уйти по пути цивилизации, как ум русского человека сумел победить климат и преодолеть все препятствия, воздвигнутые природой. В самом деле, когда глубже вникаешь в этот вопрос, невольно приходишь к мысли, что русскому народу, чтобы достигнуть того, чего он достиг нужны были чрезвычайные, нечеловеческие усилия. Мы ведь не найдем в истории примера, чтобы какой-то другой социум сумел не просто покорить и освоить столь обширные пространства с исключительно суровыми природными условиями для обитания людей, но и создать государство, культуру, цивилизацию и отстоять их. Причем здесь надо учесть, что русскому народу приходилось преодолевать не только неблагоприятную естественную среду обитания, но и не менее неблагоприятную внешнюю социальную среду. Ни одной стране, на протяжении практически всей своей истории, не приходилось вести столько кровопролитных войн против самых мощных государств своего времени. России нередко приходилось держать оборону против объединенной Азии и против объединенной Европы, а совсем недавно противостоять в «холодной войне» объединенным силам всей Западной Европы и Северной Америки. (Мы здесь пока еще оставляем в стороне вопрос о традиционно многочисленных внутренних противниках (мощной «пятой колонне») ее самобытного развития). И, несмотря на все это, Россия в течение пятисот лет выступала в качестве Великой державы.

После развала Советского Союза Россия утеряла значительную часть своих эффективных для развертывания хозяйственной деятельности территорий, и оказалась, по сути дела, вытесненной на северо-восток, в глубь Евразии, «где обустройство любого рабочего места и фундамента под любую производственную мощность в 4 – 7 раз дороже, чем в среднем в мире; где расстояние между промышленными центрами и населенными центрами и населенными пунктами в 5 – 10 раз больше, чем в Европе» (10, С. 10). Все это еще больше усугубило традиционные трудности России.

Необходимо, однако, отметить, что вплоть до современной эпохи «демократизации», Россия вместе с близкородственными ей народами, в целом успешно модернизировалась, и всякий раз оказывалась в состоянии дать ответы на возникающие трудности и препятствия, прежде всего на военно-технологические вызовы Запада. Всемирно известный английский историк А.Тойнби выделил три крупных вызова для России, на которые она успешно дала ответ. Первый – вызов природы: суровая природная среда, не позволяющая осуществлять интенсивное земледелие, оно могло быть только экстенсивным. Русским ответом этому было расширение территории на Восток и коллективизм (община). Коллективизм в условиях России был наиболее адекватной формой ответа на вызов природы, способом выживания народа. Второй вызов – это монгольское завоевание, которое грозило уничтожить Русь. Ответом стала духовная консолидация народа, укрепление восточно-православной христианской религиозности, а также переход к оседлому земледелию, которое было эффективнее по сравнению с кочевым скотоводством. Третий вызов, пожалуй, самый жесткий – вызов Запада, который, начиная с Нового времени стал превращать весь мир в арену своего интереса и действия. Для предотвращения угрозы со стороны Запада России нужно было срочно модернизироваться. И ей это удалось: Россия – единственная страна, которая не была колонизирована Западом. Она явила миру пример необычайной силы и способности противостояния Западу в его военном, экономическом и духовном подчинении себе всех стран и народов планеты. Россия отчаянно стремилась сохранить себя, и даже сегодня (после 1991 г.), далеко еще не ясно, потеряла ли она свои уникальные потенции.

В новейшей российской литературе имеются исследования, в которых категорически отрицается воздействие природно-экономических факторов на хозяйственно-экономическую деятельность российского общества. Так, Б.Н. Миронов пишет: «Воздействие географической среды на человека на общественные явления происходит опосредованно и во взаимодействии с другими социальными, экономическими и политическими факторами (это бесспорно – Ч.К.). Оценить индивидуальный вклад каждого из них не представляется возможным. Поэтому любые соображения о влиянии географической среды на отдельные институты, модели поведения, социальные и экономические процессы и политические явления в жизни общества носят по необходимости предположительный, а часто просто гадательный, спекулятивный характер, так как не могут быть подкреплены эмпирическими данными и уязвимы для критики. Если суровость климата имела для России решающее, фатальное значение, то как объяснить, что народы ряда западноевропейских стран (Швеция, Финляндия, Норвегия, Дания), живя еще в более суровых природных условиях (это уже неверно – Ч.К.), не испытали их травматического воздействия? Еще более спекулятивный характер имеют попытки связать с географическими условиями существования человека явления культуры, права, психологию народов» (12, С. 314). В итоге своих размышлений Миронов приходит к выводу, что причина экономической отсталости России – в нерадивости ее населения. Другой известный российский исследователь А.Казанцев все разговоры об отрицательном воздействии природно-климатического фактора на хозяйственно-экономическую жизнь российского общества квалифицирует как нелюбовь к своей Родине. Критикуя нашумевшую книгу А.П. Паршева «Почему Россия не Америка», Казанцев не без возмущения пишет, что «возводя хулу на свою землю», Паршев вместе с тем «реформаторов изображает «неумехами». Тогда как на самом деле – это враги, умные и умелые. Контролирующие хозяйственный пульс страны и убивающие ее. Вот в чем подлинная причина нашего развала и неконкурентоспособности» (13, С. 173). Получается, что всякие рассуждения о негативном воздействии природного фактора на жизнь российского общества есть оправдание реформаторов, незаконно, жульническим путем захвативших в свои руки собственность и власть в России. Природа же в России прекрасна и не в коей мере не является препятствием к успешному экономическому развитию, к высокой эффективности и конкурентоспособности ее производственно-хозяйственного комплекса.

Мы поддерживаем призыв Казанцева любить свою Родину, мы также с ним согласны, что многие российские реформаторы – откровенные русофобы, враги и предатели. Более того, мы солидарны с мнением Казанцева, что природа России прекрасна и великолепна, таит в себе огромные, еще не раскрытые возможности, о чем ниже мы будем говорить особо. Но мы никак не можем согласиться с мнением о том, что российская территория не уступает по эффективности и своим возможностям для развертывания успешной частно-предпринимательской экономики, основанной на принципе получения максимальной прибыли, территориям западноевропейских государств. Мы, опираясь на многочисленные факты и данные, прямо утверждаем, что природные основы бытия российского общества не только не способствовали, но и препятствовали становлению капиталистической экономики западноевропейского типа. Плохо ли это для России, если иметь в виду дальнейшие перспективы ее развития? Думаем, что нет. Тот тип экономики, который получил возможность для своего становления и развития на западноевропейском полуострове, и который все еще преподносится в качестве модели – образца для развития всех остальных народов мира, к настоящему времени полностью себя исчерпал. Попытки утверждения западноевропейской модели развития общества, ориентированной на свободный рынок с интенсивным производством и расширенным потреблением являются абсолютно несовместимыми с экологическим императивом современности. С этой точки зрения предпринимательская экономика, основанная на принципе получения максимальной прибыли, выступает как явно не эффективная и устаревшая.

А вот что касается возможностей эколого-безопасного развития общества, становления и утверждения экологизированных промышленности и сельского хозяйства, то они в России не просто широки, но и уникальны. Российские пространства, ее географические среда и соответствующий ей, духовный склад народа как нельзя лучше соответствуют такого рода направленности развития общества (это, однако, особая тема).

Справедливости ради следует сказать, что и в прошлом, именно российская география, ее природа и «вмещающие пространства» позволили русскому народу создать мощное государство и особую локальную цивилизацию. Заселяя новые необжитые или почти необжитые территории огромного евразийского континента, русские люди, несмотря на всю суровость климата, смогли там не только выжить, но и продемонстрировать необычайно быстрый рост населения и жизненную энергию. Собственно, огромные территории и природные богатства России при сравнительно редком населении как раз и создавали возможность довольно быстрого количественного роста русского народа. Леса кишели зверьем, водоемы – рыбой, добывать их было легко. Ничего подобного не могло быть в Западной Европе, которая в силу своих благоприятных природно-климатических условий была с древних времен весьма густонаселенной. Там охота всегда была привилегией господствующих классов, аристократии. В России же охотились и ловили рыбу все желающие, не говоря уже про сбор ягод и грибов.

Здесь следует обратить внимание и на то обстоятельство, что Русь всегда знала баню, а в Европе баня прочно вошла в быт людей только в ХIХ веке. Возможно, поэтому многие эпидемии, выкашивавшие Западную Европу, в том числе и Великая чума, останавливались где-то на границе польских и русских земель (14).

Исходя из вышеизложенного, вполне можно понять искреннее возмущение Казанцева относительно утверждений о какой-то дефективности и ущербности природы России. Она не дефективна и не ущербна. Она просто другая, чем в Западной Европе, и, соответственно, предполагала другой путь развития русского народа. В этом все дело.

С другой стороны, нельзя согласиться и с В.В. Клименко, который в природном факторе России видит основное препятствие для ее утверждения в современном мире как великой державы. Согласно ему, Россия по размерам «эффективной» площади (под эффективной площадью понимается территория, пригодная для успешной хозяйственной деятельности и длительного постоянного проживания), после потери половины своей эффективной площади в результате выхода из ее состава Финляндии, Польши, Украины, Прибалтики и других стран, уступает ныне целому ряду стран (15, С. 76). Поэтому, считает он, пора забыть о великой России. Этого уже никогда не будет. России, если и можно на что-либо сейчас рассчитывать, так это только на статус развивающейся страны.

«Героическая эпопея России, – пишет Клименко, – окончена, и кто хочет, тот может гордиться тем, что мы – одно из государств, где она продолжалась так долго. В мире давно господствуют другие «великие идеи» (точнее – их суррогаты), в частности ложно понимается личная независимость и индивидуальное благополучие (по принципу «здесь и теперь»). Эти идеи оказались чрезвычайно привлекательными и являются доминирующими, вовлекая в свою орбиту все новые страны, след в след повторяющие путь развития, обозначенный или навязанный западными государствами. Пока горстка интеллектуалов пыталась разглядеть и культивировать в обществе ростки новой цивилизационной идеи, люди объединились вокруг «великой идеи» массового потребления, которая сейчас занимает в умах то самое место, где должна была разместиться новая экуменическая религия. Универсальность стереотипа потребления, совершенно ясно запечатленная в едином планетарном характере использования энергии, показывает, что объективные законы материальной культуры современного общества реально существуют. Разрушая стену, отгораживающую нас от внешнего мира, мы отдаем себя во власть этих законов, сопротивляться которым бессмысленно и небезопасно – ведь поддерживать то, что обречено историей, значит ставить под удар будущее» (15, С. 80).

С точки зрения Клименко, сегодня «в пространстве материальной культуры сформировался единый тип цивилизации потребления (это в целом так – Ч.К.), следующей стереотипам, установленным или навязанным западно-христианской (по Тойнби) цивилизацией» (15, С. 73).

А если это так, то Россия хотя бы по количеству затрат электроэнергии на производство единицы продукта не может быть конкурентно способной с Западной Европой. Ибо предельный уровень удельного потребления энергии в различных странах неодинаков и «определяется только климатическими и географическими условиями» (15, С. 73). Чем холоднее климат и чем больше территория страны, тем выше уровень удельного потребления энергии, обеспечивающей жителям страны приемлемые условия существования (15, С. 73).

Итак, перед нами окончательный приговор России как великому государству.

Конечно, если дальнейший вектор социокультурного развития связывать исключительно с западноевропейской цивилизацией потребления, то Клименко прав. Россия при таком развитии событий никогда не достигнет успеха. Однако в том то все и дело, что уже в обозримой исторической перспективе путь дальнейшего развития современной инструментально-потребительской техногенной цивилизации, которой Клименко придает характер универсальности, будет непременно пресечен. Мы в этом убеждены. Доказательству того, что человечество больше не сможет развиваться на основе все еще господствующей в мире предпринимательской экономики с ее культом «экономического человека» и расширенного потребления посвящено в настоящее время не мало серьезных исследований как отечественных, так и зарубежных ученых.

Вообще, сегодня, исходя из достигнутого уровня знания, вряд ли можно отрицать сам факт наличия природно-географических императивов (16, С. 64) цивилизационного развития человечества. Очевидно, что природно-климатические особенности восточнославянских стран должны быть учитываемы при решении разнообразных вопросов социального, экономического и политического характера, при разработке проектов будущего, желаемого общественного устройства. Сказанное, однако, не означает что для восточнославянских народов в принципе недостижим уровень материальной обеспеченности и комфорта, необходимых для здорового образа жизни (разумеется, без потребительских излишеств). Другое дело, что достижение высокого уровня жизни предполагает здесь значительные дополнительные усилия, поиски нестандартных решений, подходов и действий, соответствующих природно-климатическим реалиям именно восточнославянских стран. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что хотя природно-климатический фактор фатально и не предопределяет характер и направленность развития экономики и дает широкий простор для исторического творчества, он, тем не менее, является таким наследством, от которого не может эмансипироваться ни один народ.

Нередко сторонники тотальной капитализации восточнославянских стран апеллируют к фактам из экономической жизни дореволюционной России, говоря о якобы весьма успешном, даже форсированном развитии капиталистических отношений в российском обществе после известных реформ императора Александра II.

Верно, что для России перед первой мировой войной было характерно фантастически интенсивное экономическое развитие. Она вошла в пятерку наиболее развитых индустриальных стран. Но это вовсе не означает, что она стала стандартной составной частью капиталистического общества западноевропейского образца. Существует огромное количество аргументов, что Россия, в отличие от стран Запада, имела крайне ограниченный и сугубо специфический опыт рыночного хозяйствования, а в гуще народных масс почти совсем не располагала рыночным менталитетом. Главное, что характеризовало экономику России – так это ее многоукладность, в рамках которой частный сектор отнюдь не был доминирующим.

В самом деле, можно ли назвать Россию страной с развитыми рыночными отношениями, если наемным трудом была занята едва ли десятая часть ее населения? Есть ли основания определять экономику страны рыночной, если коммерческие отношения и развитие производства осуществляются преимущественным образом на основе государственной поддержки? Кроме того, в России никогда не было развитой системы независимых частных банков. Те же банки, биржи и т.д., которые были созданы по западноевропейскому образцу, несли в себе иное экономическое содержание, нежели их прототипы на Западе. При этом не следует забывать, что вся хозяйственная жизнь, в том числе и развитие товарно-денежных отношений, всегда были так или иначе связаны в России с централистской, принудительно-самодержавной системой власти.

Сейчас часто пишут и говорят о том, что реформы Петра I открыли в России путь капиталистического развития, что после них появились в России промышленные предприятия, фабрики и т.д. Однако это не так: Петр I заимствовал на Западе технические достижения, но вовсе не социальный проект (наши реформаторы поступили с точностью наоборот: попытались позаимствовать на Западе социальный проект, не позаботившись при этом о внедрении новых технологий, и поэтому потерпели фиаско).

Фабрики в России петровских времен, как показано в множестве исследований, были основаны на труде крепостных крестьян, а не на труде наемных рабочих. Огромные владения российского дворянства позволяли решать вопрос рабочей силы без отмены крепостного права. Поэтому итогом реформ Петра I явилась структура, не имеющая мирового аналога – крепостная фабрика. Машинное производство, взорвавшее в Европе крепостничество и повернувшее мир к капитализму, в России прекрасно уживалось с крепостным правом, обеспечивая экономическое могущество дворянства. А вот другое свидетельство. Историк К.Ф.Шицилло пишет: «Совершенно ясно, что в крупнейшей промышленности на таких казенных заводах, как Обуховский, Балтийский, Адмиралтейский, Ижорский, заводах военного ведомства, горных заводах Урала капитализмом не пахло, не было абсолютно ни одного элемента, который свойственен политэкономии капитализма. Что такое цена, на заводах не знали, что такое прибыль – не знали, что такое стоимость, амортизация и т.д. и т.п. – не знали. А что было? Был административно-командный метод: постройте четыре броненосца и скажите, сколько заплатить; желательно построить за три года, построили за шесть, ну что же поделаешь?» (17, С. 139 – 140).

Таким образом, в годы, которые соответствовали наибольшему процветанию классического капитализма под знаком частной инициативы, Россия являла собой яркий пример индустриально развитой страны в условиях доминирования государственного сектора в экономике.

Ряд авторов совершенно справедливо, на наш взгляд, считают, что стремления «стать Европой», войти в «европейский дом», которые в царской России наиболее концентрированно выражали сначала Александр II, а затем П.А.Столыпин и его последователи, привели через февральский государственный переворот и «временное правительство» к Октябрьской революции (18). А в условиях современности попытки «перестроить» российское общество по западноевропейским образцам, без учета его фундаментальных цивилизационных особенностей поставили русский народ на грань выживания.

Пора осознать, что дальнейшая «либерализация» экономики восточнославянских стран, прежде всего в направлении максимальной открытости и минимальной государственной протекционистской защиты, неизбежно ведет в характерном для этих стран природно-климатическом и социокультурном контекстах к полному экономическому краху. В условиях «максимальной внешней открытости» в восточнославянских странах вообще не будет своей перерабатывающей промышленности – основы социально-экономического и интеллектуального развития и трамплина для прорыва в постиндустриальное (постэкономическое) общество.

Всякая экономика (рыночная, в том числе) развивается и функционирует в определенных конкретно-исторических условиях и не может быть нейтральной по отношению к ним. Уже только поэтому экономическое развитие носит многовариантный характер и не является одновариантным для разных регионов, стран, цивилизаций. Попытка же рассматривать лишь одну экономическую систему (в данном случае капиталистическую рыночную экономику) как образец – модель для всеобщего подражания, как некий универсальный, всегда тождественный самому себе механизм, способный в принципе функционировать в любой стране, было бы только на то желание и воля политической элиты и деловых кругов, есть ничто иное, как новая эпохальная иллюзия.

Капиталистическая рыночная экономика, которой ныне так стремятся придать характер универсальности возникла и получила возможности для своего бурного развития только в определенных, можно даже сказать, в уникальных условиях и обстоятельствах. Хорошо известна мысль выдающегося немецкого социолога ХХ века Макса Вебера о том, что капитализм случается с человечеством только один раз в истории и больше не повторяется, поскольку для его зарождения нужно стечение ряда благоприятных обстоятельств, которые очень резко соединяются вместе. То есть само становление и функционирование капиталистического общества детерминировано целым рядом факторов и условий природно-климатического, исторического и социокультурного порядка.

Если бы российские реформаторы хоть в незначительной степени обладали чувством национальной почвы, должным уважением к специфике и исторической судьбе своих народов, то им нетрудно было бы понять, что всеобщая капитализация в этих странах путем полного разрушения государственной собственности и целостного народнохозяйственного комплекса, созданного ценой невероятных жертв и усилий народа, в принципе неприемлема.

Однако история как бы насмехается над волюнтаристическими устремлениями и действиями целой череды поколений российских реформаторов, которые с завидным постоянством пытаются внедрить в социальную среду умозрительные проекты, не отвечающие ее природе, навязать обществу путь развития без учета его собственных внутренних эволюционных тенденций. «Месть» истории в таких случаях неотвратима.

 Интересно отметить, что громадную положительную роль в процессах упорядочивания общественной жизни и усиления концентрации населения сыграло введение крепостничества (1581). Эта «драконовая» мера, которую у нас не обличает разве что только ленивый, на самом деле была эффективным и адекватным ответом на «вызов среды». Вообще такие вещи в истории редко бывают случайными. «На Западе вводить крепостное право в том виде, в каком оно понадобилось в России, не было необходимости. Во-первых, вассалу – крестьянину просто некуда было сбежать, разве, что только к другому сюзерену, во-вторых, ему в этом резона не было, так как плодородие земли и климат давали возможность содержать зарождающиеся и растущие города, оставляя ресурсы на собственное пропитание. В России же крепостничеству имелось две альтернативы – не строить города или покинуть места, где русских застало средневековье, и возобновить процесс великого переселения народов. Другой вопрос, что крепостничество в России лет на 80 задержалось и после того как выполнило свое предназначение. Так это «претензия» к инерционности русской истории, а не к крепостному праву» (2, С. 165). Правда, и крепостничество не смогло полностью остановить процесс обособления и расселения русского народа. В XV – XVII вв., в период централизации русского государства, сопровождающейся нарастанием регламентации поведения и ограничением былых местных свобод, одной из причин расселения стало бегство крепостных крестьян, холопов, городской нищеты на вольные земли окраин государства (Дон, Запорожье, Сибирь) и создание там специфических казачьих поселений. В этом, между прочим, проявилось стремление русских к индивидуальной свободе и неприятие ими строгой регламентации жизни. По своему менталитету русские были склонны подчинять свою деятельность скорее духу, а не букве законов, а этике правил они предпочитали этику принципов.

 Мы уже имели возможность более подробно остановиться на рассмотрении природных основ развития восточнославянских стран в частности, дать развернутый сравнительный анализ природно-географических условий бытия западноевропейских и восточнославянских народов (6, С. 50 – 53; 7, С. 38 – 46).

 Крупнейший русский историк С.М.Соловьев писал: «Враги со всех сторон, а границы открыты, нет гор, которые бы окружали страну и защищали ее, надобно жителям защищаться грудью; нападает неприятель нечаянно, осилит, одно убежище – в лесах; у других народов, французов, англичан, итальянцев, испанцев, - горы, можно построить крепость на высоком неприступном месте, крепость каменную, камня много в горах; а у нас нет гор, камня мало, дома деревянные…» (11, С. 191).