III. Трудности в толковании преамбулы 1946 г.

1. С точки зрения толкования преамбула 1946 г. имеет опреде­ленные преимущества по сравнению с Декларацией 1789 г.; по­скольку в ней утверждаются принципы, «чрезвычайно важные для нашей эпохи», конституционный судья избавлен от необходимости приспосабливать слишком старый текст к условиям современного общества.

Но преамбула составлялась не для того, чтобы конституцион­ный судья любой ценой противился законам, посягающим на про­возглашенные в ней принципы; напротив, в абз.З статьи 92 Консти­туции 1946 г. запрещался любой контроль за соответствием зако­нов положениям преамбулы. Следовательно, чтобы проконтролиро­вать законодателя, конституционный судья опирается на документ, не предназначенный для этой цели, и, таким образом, источником для его деятельности в отношении проверки конституционности позитивных правовых норм является лишь декларированное наме­рение законодателя (которое, впрочем, также имеет конституцион­ное значение). Такая подмена понятийных категорий, естественно, требует признания за судьей широкого простора для свободной оценки правовых категорий: такова, например, распространяемая на всех гарантия в форме «материальной безопасности». Содержа­ние азб.11 преамбулы позволяет судье ограничительно толковать право на забастовку (см. решение Совета от 22 июля 1980 г.), впро­чем, так же широко можно трактовать и право на передвижение (ре­шения от 19 и 20 января 1981 г.).

С учетом этого становится очевидным, что положения преамбу­лы, поскольку они и расширяют объем прав и свобод, могут при случае толковаться и в ограничительном смысле. Тогда возникает еще один вопрос.

2. Могут ли положения преамбулы 1946 г. противоречить Декла­рации 1789 г.?

На этот вопрос Конституционный совет ответил отрицательно, основываясь опять же на смысле некоторых положений преамбулы 1.946 г. Таково решение Совета от 16 января 1982 г. по вопросу о на­ционализации, где употреблено конструктивное слияние общего (подтверждение Декларации в целом) с отдельным (провозглаша­ются, кроме того, такие-то принципы...).

По мнению Совета, слова «кроме того» означают, что преамбула нацеливается на восполнение провозглашенных в 1789 г. прав и свобод путем добавления емкой формулы: «политические, эконо­мические и социальные принципы, чрезвычайно необходимые на­шему времени». В итоге можно заключить: преамбула 1946 г. до­полняет, но не изменяет Декларацию 1789 г. В буквальном истол­ковании логика рассуждений не меняется; но все же трудно совме­стить в едином целом индивидуалистическую и частнособственни­ческую философию 1789 г. с более емкими по значимости социаль­ными взаимосвязями гражданина и государства, не нанеся при этом ущерба одной из них.

И не случайно именно в вопросах собственности противоречие стало очевидным; если в 1789 г. собственность (в ее индивидуали­стическом понимании) была нерушимой и священной (ст.17 Де­кларации), то преамбула 1946 г. открывает простор широкому полю коллективной собственности (ст.9). Итак, каким же образом при­мирить право собственника свободно распоряжаться своим имуще­ством (статьи 537 и 544 ГК) с правом любого работника «участво­вать в управлении предприятием» (абз.8 преамбулы), на котором он занят по найму, но собственником никак не является? Можно ли принять на веру, что ставшие возможными согласно абзацам 14 и 15 преамбулы ограничения суверенитета никак не находятся в про­тиворечии со статьей 3 Декларации, согласно которой «источником суверенной власти является нация» и, стало быть, ей и отдается пре­имущество? Итак, хотим мы этого или нет, Конституционный совет, вынуж­денный проводить сопоставление и примирение между во многом расходящимися принципами XVIII и XX веков, закрепляет за со­бой широкие оценочные критерии.

3. При этом встает и вопрос о том, как примирить преамбулу 1946 г. с прерогативами законодателя по статье 34 Конституции? Как известно, статья 34 отводит к компетенции законодательной власти определение основных принципов в некоторых областях правового регулирования, которые в свою очередь уже принципи­ально обозначены в преамбуле 1946 г. как «чрезвычайно необходи­мые в наше время».На это Конституционный совет дает двоякий ответ, первый из которых таит в себе некоторые противоречия.

Во-первых, иерархическая соподчиненность между принципами преамбулы и основными принципами по смыслу статьи 34 Кон­ституции имеет довольно неясные очертания; вторые призваны развивать первые; так, например, обстоит дело с правом на труд и профсоюзными правами. Законодатель, который определяет «ос­новные принципы», должен одновременно и соблюдать принципы преамбулы, для которых он должен вырабатывать «условия реали­зации»; однако, например, предусмотрев участие трудящихся в «коллективном определении условий труда», законодатель вправе оговорить, что этим можно пренебречь «с учетом временных обсто­ятельств по отношению к работникам по найму», а также с учетом возраста, срочности трудового договора и т.п. (см. решение Совета от 5 июля 1977 г.). Таким образом, выявляется, что применение принципа на осно­ве преамбулы сопряжено с конкретным перечнем условий этого применения, выраженных в законе.

Во-вторых, в своем основополагающем для судебной практики решении от 16 января 1982 г., касающемся национализации, Совет определил, что положения статьи 34 об отнесении к ведению зако­нодательной власти определения правил или «установления основ­ных принципов... не освобождают законодателя при реализации его прерогатив в соблюдении принципов и норм конституционного значения, которые предписаны для обязательного исполнения всем государственным органам». На этот раз четко была определена иерархическая соподчинен­ность конституционных положений; статья 34 не позволяет законо­дателю посягать на принципы преамбулы путем вольного определе­ния «общих принципов»; конституционные принципы первенству­ют над основными принципами, устанавливаемыми в текущем за­конодательстве. Но ввиду этого возникают и новые трудности в свя­зи с существованием во французском конституционном праве «ос­новных принципов, признанных законами Республики».