Глава 7 Церковь и вызов эпохи Возрождения

Период, охватывающий XIV и XV века западноевропейской истории, можно назвать эпохой дворцов, пришедшей на смену эпохи соборов. Перемена была значительной, ибо кроме palazzo светских или городских, принадлежащих городской аристократии и торговой буржуазии, появляются также и palazzo publico независимых и соперничающих друг с другом итальянских коммун. Даже папский дворец в Авиньоне, строительство которого было начато при Бенедикте XII (1335-1342) и в основном пришлось на понтификат Климента VI (†1352), имеет облик, скорее, административного, чем церковного сооружения.

Ренессанс зарождается в новых цветущих оазисах Европы. Среди них выделяются Бургундия и ее фламандский домен, и в особенности Италия, где, судя по всему, и возникло само слово «Ренессанс», то есть «Возрождение». Флоренция становится очагом обновления искусств в период, когда на смену республике приходит самовластное правление псевдо-суверена Козимо Старшего (†1464), происходившего из рода Медичи, который с некоторыми перерывами властвовал во Флоренции с середины XV до начала XVIII века.

Революционные изменения в эту эпоху происходят прежде всего в области науки и техники. Их своеобразным символом могут служить изобретенные в начале XIV века первые механические часы - прообраз всех будущих машин для ведения счета времени, когда сутки разделяются на двадцать четыре равных часа, а час - на шестьдесят минут. Не потеснили ли они в известном смысле мир небесных сфер, описанный Данте, страстным поклонником астрономии и астрологии (Чистилище, VIII, 2; Рай, X)?

В то же самое время, с нарождением капитализма и появлением крупных германских и флорентийских компаний, революция охватывает и экономическую жизнь Запада; она проявляется в области финансов и денежного обращения, а в результате, в силу необходимости изыскивать все новые источники товаров, позволяющие делать торговлю более доходной, оборачивается революцией географической. Этот же революционный ноток затронул интеллектуальную и духовную сферу жизни европейцев, произведя в ней решительные перемены.

Дух обновления

Церковь осуждает любую - за исключением, разумеется, опыта святых и мистиков - крайность жизни духа: как его усыпление, так и, напротив, излишную экзальтацию. Теологические учения или страдают повторами, или же уклоняются в сторону софистики и таким образом уже не отвечают потребности в обновлении и реформировании, которую испытывает христианство в условиях межнациональных споров и столкновения интересов.

Это обновление происходит прежде всего в области культуры, искусства и литературы. Именно в тени авиньонского папства, несмотря на характерные для него «бюрократизацию» Церкви и зависимость от светских властей, возникла новая поэзия уроженца Тосканы, путешествующего по всей Европе, Франческо Петрарки (1304-1376). Кто он - последний представитель средневекового гуманизма или первый гуманист новой эпохи? Он любит классическую латынь, беседует с языческими авторами, однако, в своем трактате Vita solitaria превозносит созерцательную жизнь как раз в тот момент, когда его брат Джерардо вступает в картезианскую пустынь (чертозу) в Монтре, в Провансе. Современник Петрарки флорентиец Бокаччо (1313-1375), хотя тоже пережил определенную религиозную эволюцию, проявляет гораздо более выраженную склонность к неоязыческому мышлению с оттенком натурализма и с вызовом христианству. Уже на этих примерах видно, что Возрождение, подобно Янусу, будет иметь два лица.

После тех страшных опустошений, которые принесла великая чума, эти два человека, ставшие друзьями и наделенные, хотя и по-разному, литературным даром, в самом деле кажутся предшественниками какого-то нового духа, который позднее будет назван гуманизмом. Из этого духа произрастет культура Возрождения, уходящая корнями в Италию середины XIV века, расцветающая в XV веке и затем распространяющаяся по всей Европе.

Речь в данном случае идет о возвращении молодости, как бы о притоке свежей крови, о том, чтобы возвратить человеку и обществу жизненные силы, отказавшись от навязчивой идеи смерти и от отчаяния перед краткостью и непрочностью жизни. Человек наполняется ощущением новизны жизни, возрождения, какого никогда прежде в истории не испытывал. То, что позднее получит наименование средневековых «возрождении» IX и XII веков, будет названо так лишь по аналогии с Возрождением в собственном смысле, то есть Ренессансом, который сами современники осознавали как эпоху возрождения.

Гуманизм провозглашает, что человек может жить, несмотря на то, что он смертный и что смерть очень близка к нему. По существу он утверждает, что цивилизации бессмертны, поскольку могут быть воскрешены, в особенности греческая и латинская. Гуманизм восстает против предшествующей эпохи, которая представляется ему временем болезненного оцепенения, и тем самым способствует обесцениванию так называемых «средних веков», то есть промежуточного периода между античностью и ее возрождением. Но в этом выборе греко-латинской цивилизации предпочтение отдается такой культуре и такому мышлению, жизненный центр которых составляет вовсе не христианство; напротив, именно христианство должно к ним приспосабливаться, не будучи их источником. Для того, чтобы уравновесить и отчасти исправить этот «первородный грех» Возрождения, будет сделана попытка в общем русле возвращения к античности обратить внимание на особую значимость истории ранней Церкви, которая при этом подвергнется идеализации.

Мы видим две стороны, два лика Возрождения уже в писаниях Петрарки и Боккаччо. Эта двойственность выступает как новый вызов Церкви, побуждающий ее к постоянному осторожному анализу и различению явлений. Но пока все подчиняется новому призыву: Ad fontes! - «К истокам!»