Второй день

Сплю я прекрасно, комары не докучают. Смутные сновидения, будто я где-то поселяюсь с чайничком, компьютером, книгами и лампой. Встаю рано и долго гуляю по пляжу. Рассматриваю новые бунгало с герметичными окнами, так что в комнатах можно находиться только при включенном кондиционере. Ну что же, перемены неизбежны, а разве я не изменился? Когда-то я сошел на этот берег красивым молодым парнем, стройным, усатым, с иссиня-черными волосами, загорелым, полным сил, уверенности и надежд на будущее. Я приехал тогда из Сайгона, чтобы подышать чистым воздухом здесь, подальше от войны. А сейчас на кого я похож? Старый, бледный, все еще отечный от стероидов, лысый после химиотерапии. Вдобавок приходится прикрывать одеждой живот, чтобы не демонстрировать операционные швы и выпирающую грыжу.

В одиннадцать, после очередного приема дезинтоксиканта, наступает время клизмы. Вокруг большого котла с водой девушки готовят ведерки. Все выстраиваются в очередь. Добавка к воде предлагается на выбор — кофе, яблочный уксус, чеснок. Последний вариант рекомендуется при кишечных паразитах. Потом все разбредаются. Каждый направляется к себе в хижину с пластмассовым ведерком, которое следует подвесить на крюк, вбитый в потолок туалета. В ведерке плещется несколько литров теплой воды — ее предстоит влить в кишечник в три-четыре приема.

Я останавливаюсь и, как завороженный, гляжу на всех этих западных людей, которые бредут, сгибаясь под весом собственной клизмы. Все они приехали сюда с мечтой исторгнуть из себя излишества, которым когда-то предавались, и увидеть эти излишества в своей цедилке.

Когда я был маленьким, порядок у нас дома был такой: не больше одного яйца в неделю, мясо только по воскресеньям, да и то, если мы могли себе это позволить, каждый день что-нибудь из фруктов в зависимости от времени года. Теперь же можно есть все, но ничему нельзя доверять. Даже в моей бедной любимой Индии нужно быть поосторожнее с апельсинами и мандаринами, потому что продавцы для веса впрыскивают в них грязную воду. Но разве лучше отборная клубника в наших супермаркетах, так накачанная гормонами, что видом напоминает картошку, выкрашенную в красный цвет? Или яблоки — все, как на подбор, натертые до блеска, но не имеющие ничего общего со старой поговоркой «одно яблоко в день — и врач останется без работы»?

Подсознательно мы все понимаем, что отравляем себя. Тем не менее, глядя в свою цедилку, я не обнаруживаю там ни ядов, ни токсинов. Вижу только остатки тридцати капсул, которые по программе я должен принимать каждый день. А что, если «Взойди и Сияй!» всего лишь надувательство? Начинаю подозревать, что так оно и есть.

Пока я еще не говорил об этом с Леопольдом. Когда он предлагает прокатиться по острову, пока остались силы, я с радостью соглашаюсь.

По дороге мы останавливаемся у древнего храма, недавно отреставрированного. Автобусы и такси выгружают толпы туристов, приехавших взглянуть на «Мумию». Это мумия старого монаха, великого мастера медитации, который, когда ему исполнилось восемьдесят, объявил дату и время своей смерти. И в этот день он сел в позу лотоса и на глазах у распевающих мантры последователей ушел из жизни, а тело так и осталось сидеть, будто медитируя: голова держится прямо, рот, в котором сохранились все зубы, слегка приоткрыт в улыбке. Кожа, словно бумажная, только глаза, как объясняют экскурсоводы, не сохранились — на их месте пустые глазницы. Но их не видно, на нос водружены темные очки, так и сидит он, невозмутимый в своей стеклянной витрине, выставленный для фотографов. Туристическая достопримечательность, как водопады в джунглях, бордели в Ламай-бич или обезьяны, которые по команде залезают на вершины пальм за кокосами.

Я хорошо переношу голодание. Есть хочется, но не сильно. Правда, стоит только выглянуть за пределы Центра, и такое впечатление, что все кругом едят. Я вижу одни только рты, зубы, вгрызающиеся в куриные окорочка в соусе из зеленой папайи, сочные ломтики терпкого манго, приправленные солью, сахаром и красным перцем. Это большой соблазн.

Три часа провел в руках местного массажиста. Он — государственный служащий; его прислали сюда на несколько недель — проконтролировать качество работы женщин-массажисток. Разминая тело пациента, он пытается ощутить болезни, о которых тот еще не знает. Он, без сомнения, знает свое дело, но и ему не удается изменить мое укрепившееся предубеждение — ну не люблю я, когда мне делают массаж.

Наступает время ужина (но никто не ужинает, так как ужина нет); все снова говорят о том, что видели в цедилке. Интересно, думаю я, а о чем же говорили знатные европейцы и русские графини в XIX веке на водах в Баден-Бадене?