XII ежегодная

Международная конференция школьников

«Холокост: память и предупреждение»

Геноцид евреев на примере Терезинского гетто

Выполнил:

Студент группы 48Ю Киевского профессионально педагогического колледжа имени А. Макаренко

Сугоняко Сергей Владимирович

Контактный телефон:

04554030

Научный руководитель:

Преподаватель Медвинский И. Б

ПЛАН

I. Вступление.

I.1. Терезинское гетто, как объект исследования. (стр. 2 – 4)

I.2. Гетто в истории еврейского народа. (стр. 4 – 9)

II. Постижение сути. Место гетто в системе геноцида евреев.

II.1 Нацистские аналоги гетто. Общие сведения. (стр. 9 – 16)

ІI.2 Польские гетто Лодзи и Варшавы. (стр. 16 – 23)

II.3 Гетто на оккупированной территории СССР. (стр. 23 – 26)

II.4 Еврейская община Чехии перед войной. (стр. 26 – 29)

III. Крепость над бездной.

III.1. История Терезина. (стр. 29 – 32)

III.2. Создание Терезинского гетто (стр. 32 – 34)

III.3. Специфика содержания заключённых.

III.3.а) Жизнь и быт (стр. 34 – 39)

III.3.б) Культурная жизнь в гетто (стр. 39 – 43)

III.4. Депортация в лагеря смерти. (стр. 43 – 46)

III.5. Освобождение Терезина. ( стр. 46 – 50)

IV. Заключительная часть.

IV.1. Терезин. Память ушедших ( стр. 50 – 52)

IV.2. Терезин. Память живых. (стр. 52 – 55)

Приложения

I.1 Исследования по проблематике Холокоста достаточно условно можно разделить на несколько направлений, как-то: периодизация Холокоста, преследование евреев Германии в довоенное время, истребление евреев в лагерях смерти и иными способами, сопротивление, праведничество, коллаборация и прочие. Естественно, многие авторы предпочитают создавать работы, которые охватывают весь комплекс проявлений геноцида, иные ставят задачу разобраться в региональном аспекте совершенных нацистами преступлений. В последнее время появляется все больше справочных изданий и энциклопедий. Суммарное количество книг, брошюр, сборников уже к 2005 году превысил 10 000 наименований, не считая художественной литературы. Тема гетто затрагивается в большинстве из них, помимо этого около 12% указанного количества в целом посвящены именно роли и месту гетто в созданной нацистами системе истребления евреев. Косвенно это свидетельствует о важности и значимости этого направления, а значит и о правильности выбора темы конкурсной работы в свете её актуальности.

В свою очередь, среди приблизительно 1 200 гетто, созданных нацистами на оккупированных территориях, то, которое появилось в чешском городке Терезин, обладало рядом уникальных особенностей и кропотливое исследование их позволит лучше понять, как действовала система в целом. Именно здесь во всей полноте и наглядности проявился цинизм тоталитарного режима, созданного в Германии после прихода к власти национал-социалистов. В сущности, Терезинское гетто, скорее по воле создателей, чем против её, стало маскировочной ширмой для общественного мнения нейтральных стран мира, предназначенной скрыть характер и масштабы злодеяний, что в принципе было невозможно. Слишком мала ширма и слишком велики злодеяния. Кроме того, организаторы и исполнители Холокоста, в конечном итоге убедились, что лучшим прикрытием коварных замыслов и действий служит сама война. В том пекле, которым стала Европа с 1939 по 1945 год, требовался пристальный интерес и определенные возможности получения информации, чтобы разглядеть творящиеся преступления. На уровне правительственных кругов интереса не было, но информация, хотя и неполная была. Однако политиков заботили другие проблемы и не всегда их можно напрямую осуждать за это.

Если мы стремимся постичь всю глубину и трагизм постигшего евреев геноцида, то без анализа комплекса сведений о Терезинском гетто наше восприятие случившегося будет неполным. Вероятно этой же мыслью руководствовались многие авторы, обращавшиеся к этой теме. Примерно 50 лет назад Ганс Адлер издал довольно противоречивую книгу об истории Терезина на немецком языке; вышел в свет и том на чешском, составленный Йозефом Лагусом и Отой Краусом. Для нас значительно доступнее содержательные четыре тома на русском языке, подготовленные коллективом авторов под руководством Елены Макаровой. Согласно доброй еврейской традиции, письменные памятники ценятся больше, чем монументы. Книги долговечнее камней, следовательно, они надежнее хранят память. Терезинские гуманисты верили в прогресс как таковой; будучи евреями по национальности, они служили общему делу гуманизма и просвещения. И наш долг не только «помнить о них» – это дешевое клише – мы призваны у них учиться. Во всяком случае, так думает о жертвах Терезина доктор исторических наук Иегуда Бауэр, директор Международного института исследования Катастрофы мемориала «Яд Вашем» в Иерусалиме.

В доказательство нашей версии о значении случившегося в Терезинском гетто приведем высказывания людей, отдавших этой проблеме не один год жизни. Историк Елена Макарова: «Подобно эмбриону, претерпевающему до появления на свет множество метаморфоз, моя душа, внезапно оказавшись во чреве страшной трагедии, прошла через множество превращений, пока не выбралась, преображенная опытом странствий в мир всемогущей свободы. Передать сущность Терезина в полной мере способны дневники, написанные там и тогда. Ведение дневников диктовалось внутренней необходимостью; обращаясь к ним, мы обращаемся к истинной сути происходящего, при том, что каждый человек видел и отражал её по своему».

Писатель и переводчик Сергей Макаров: «Мой природный оптимизм отступал под напором открытий. Казалось, мир беспросветен, как бы он ни прикидывался «нормальным». И тут - терезинская история, в которую я «свалился» вслед за Леной. Во тьме я увидел свет! Оказывается, сверхцель фашистского бюрократического монстра – пронумеровать людей и потом вычеркнуть их из жизни – не была достигнута. Они не стали номерами, жертвами, стадом – даже на пороге гибели. И они не вычеркнуты из памяти. Вот, посмотрите, их жизнь разворачивается перед нами – жизнь Вилли Малера, Гонды Редлиха, Веры Сегеровой, Филиппа Манеса, Арношта Кляйна».

Филолог Екатерина Неклюдова. «Я познакомилась с группой, изучавшей историю Терезина, задолго до того, как стала одной из её участников. Тогда мне казалось немыслимым включаться в работу со столь сложным и тяжелым материалом, где каждая история вызывает горесть. Однако, через два года после нашего знакомства, в 2000 году я присоединилась к группе в качестве технического помощника: моим делом стала корректура, подготовка текстов и иллюстраций. Чем дальше, тем понятнее становилось, что, войдя в терезинский «мир», мне будет не так-то легко его покинуть. Выполнение какого-либо долга не терпит полумер».

Лингвист и переводчик Виктор Куперман: «Что меня привело к работе над историей терезинского гетто? Любопытство. В 1998 году, просматривая доску объявлений в иерусалимском Еврейском университете, я наткнулся на заворожившее абсурдностью предложение работы: «Требуется хороший человек со знанием немецкого». Не вполне уверенный в том, что удовлетворяю хоть одному из требований, я все же связался с необычными работодателями: Еленой и Сергеем Макаровыми, ставшими со временем моими близкими друзьями. То, о чем они рассказывали, поначалу казалось бесконечно далеким и странным: гибельный, противоестественный мир гетто рядом с невероятно богатой и разнообразной культурой. Но архивные тексты, в которые я вчитывался, все шире разворачивали историю, полную смертей, надежд, низости, мужества, фарса и высокой трагедии. Сюжеты о людях, подведенных к рубежу жизни, было невозможно не примерять к себе. Каждодневное преодоление желания отстраниться от неимоверно тяжелой темы вплелось в ткань жизни. Я чувствую необходимость дать память и имя тому, что будет безвозвратно потеряно с уходом наших стариков».

Однако, это чувства, мысли и переживания наших современников, а для нас принципиально важно как воспринимали происходящее люди того времени. Вот маленькая цитата из дневника знаменитого философа Карла Ясперса. «Некоторые говорят о Терезиенштадте. Якобы там можно жить. Соблазнительно: остаться в живых, хоть так. Прежде всего, какое может быть доверие к такому «приюту для престарелых»? Оттуда не приходит никаких известий. Переписка «временно» запрещена. Полная изоляция. В случае совершенно безнадежном так можно оттянуть смертный приговор». Любопытно, также, познакомиться с мнением непосредственных участников событий. Так, Адольф Эйхман назвал Терезин «маленьким сионистским экспериментом для будущего еврейского государства». А вот один из узников Йозеф Мануэль представлял себе это так: «Наш лагерь был рассчитан на смерть, и при этом организован для жизни. Этакий мутант, с головой убийцы и телом жертвы. Фашистская голова отдавала приказы еврейскому телу, а оно, в свою очередь, должно было найти такую форму существования, которая не позволила бы ему разрушиться. В этом-то и состоял весь абсурд… Евреи были весьма талантливы и смогли продержаться сравнительно долго».

Теперь, когда нам, вполне вероятно, удалось убедить в актуальности исследования возможных читателей и неизбежного рецензента попробуем четко сформулировать концептуальные намерения автора.

Цель работы. Опираясь на многочисленные сохранившиеся документы, воспоминания, дневники, письма, изобразительные произведения составить хронологически последовательную картину более чем трехлетней истории Терезинского гетто, обратив пристальное внимание на специфику существования его обитателей, их массовое умение сохранять в нечеловеческих условиях человеческое достоинство.

Объект исследования. Факты и обстоятельства возникновения и существования средневековых гетто в Европе как мест концентрации еврейского населения в условиях явной и скрытой конфронтации с автохтонным населением. Выбор нацистским руководством той же формы, с принципиальным изменением сути еврейских анклавов и определение этой сути. Терезинское гетто во всем его типовом единстве и наличии индивидуальных особенностей.

Методы исследования. В процессе написания работы применялись общенаучные методы: историко-ретроспективный, аналитико-синтетический, и, вместе с тем, для некоторых разделов использовались принятые в исторических трудах хронологический и типологический методы.

Практическое использование. Отдельные фрагменты исследования могут быть размещены на сайте Центра изучения Холокоста для ознакомления молодежной (и не только) аудитории с малоизвестными им событиями. Также его можно использовать на уроках всеобщей истории, в том числе и для самостоятельной работы школьников. На основе текстовых и иллюстративных материалов можно предложить детям отобразить в художественной форме собственное видение трагедии не столь уж далекого прошлого.

I. 2. Во вступительной части логично будет начать изложение с общего представления о гетто. Согласно определению в энциклопедическом словаре издательства «Большая Российская энциклопедия» М. 2007 г. это «часть города, выделявшаяся в средние века в странах Центральной и Западной Европы для изолированного проживания евреев. Во время второй мировой войны гетто были созданы нацистами в ряде городов Восточной Европы с целью концентрации еврейского населения для предстоящего уничтожения». Детализируя это положение, для начала кратко изложим историю средневековых гетто.

К этому времени сама концепция отдельного квартала для евреев отнюдь не являлась новинкой. Идея восходила еще к античным временам. Так многочисленная еврейская община египетской Александрии жила обособлено от греков и египтян уже в античные времена. Нечто подобное имелось и в мусульманских городах эпохи арабских завоеваний. Но, поскольку гетто считается европейским изобретением, обратимся к ситуации на этом континенте. В последовавшей за ликвидацией Западной Римской империи общем упадке городов евреи обитали в деревнях и уцелевших городах среди христиан. Когда же миновала пора раннего средневековья и городские центры обнаружили тенденцию к росту, евреи потянулись к урбанистическому образу жизни. Концентрируясь в больших городах (естественно в масштабах того времени) они добровольно селились в еврейских кварталах. Евреи гордились своими кварталами и, прежде чем поселиться в каком-нибудь городе, требовали от правителя специального указа о создании такого квартала. Причем, еврейские кварталы не были исключительно мононациональными. Напротив, многие знатные люди и богатые бюргеры предпочитали жить среди евреев – по той же причине, по какой местные христиане и сегодня живут в еврейских районах: им нравится дух интеллектуального брожения в еврейской среде. Еврейские дома располагались между соборами и дворцами. Так, например, первое римское гетто появилось лишь в 1555 году на левом берегу Тибра, о чем еще пойдет речь. Римский папа здесь не изобрел ничего нового, ибо еврейский квартал там уже существовал. Главной проблемой стало то, как выгнать христиан из еврейского квартала, а не то, как загнать туда евреев. Удалить христиан смогли только при помощи инквизиции. Только через столетие римское гетто превратилось в стопроцентно еврейское.

До первого крестового похода положение евреев в Западной Европе следует признать сравнительно благополучным. Они были лучшими горожанами, контролировали полезные торговые сети, обладали дефицитными специальностями, быстро богатели и легко поддавались налогообложению. При Каролингах они процветали. Император Людовик Благочестивый около 825 года даровал им ряд хартий, способствовавших развитию их поселений в его владениях. Письмо Агобарда из Лиона показывает, что они не просто пользовались императорским покровительством; им позволялось строить синагоги. Периодически, правда, случались неприятности: преследования во Франции в 1007 году, или насильственное крещение в Майнце в 1012 году. Но в целом еврейские общины жили неплохо и расширялись, особенно в бассейне Рейна, а после 1066 года от Нижнего Рейна в сторону Англии. В 1084 году епископ Шнайера дал им хартию привилегий, включавшую, в частности, право возводить стену вокруг своего квартала в городе – как стимул, чтобы селиться в нем. В 1090 году император Генрих IV подтвердил эту хартию и даровал новую в Вормсе. (1)

Преследования евреев со времен крестовых походов не могло не отразиться на обитателях таких кварталов. В централизованных государствах евреи подверглись изгнанию, как, например, в Англии с 1290 года или во Франции после 1394 года. Несколько по иному сложилась ситуация в раздробленной на отдельные княжества и графства Германии. Там евреев унижали и угнетали, но не выгоняли из страны. Именно тогда и там проявила себя практика огораживания еврейских кварталов и установки ворот, которые на ночь запирались. Тесно и душно жилось в этих кварталах, где в каждом доме ютились десятки семейств. Ношение позорного «еврейского знака» в виде желтого кружка на одежде или безобразной остроконечной шляпы с рогами считалось обязательным; еврей, выходивший на улицу без этого знака, платил штраф. Еще один удар по еврейскому населению европейских городов нанесла эпидемия чумы 1348 года, известная под названием «черная смерть». В условиях массового психоза широко распространилось поверье, что евреи умышленно отравили воду в колодцах и реках, дабы коварным умыслом истребить христиан. Избиение евреев началось в Южной Франции и Арагоне, но страшные размеры оно приняло в Германии. В прирейнских землях, Эльзасе, Австрии, Швейцарии, Богемии, где «черная смерть» косила жителей, евреев убивали тысячами. При этом еврейские кварталы уничтожались как таковые.

Новый этап в отнюдь не легкой жизни европейских евреев наступил в XV столетии. Ближе к концу европейского Средневековья прекратился определяющий вклад евреев в экономику и культуру (по крайней мере, в то время). Без них стало возможно обходиться и их стали изгонять. Запрет на проживание в Вене и Линце появился в 1421 году, в Кельне – в 1424 году, Аугсбурге – в 1439, в Баварии в 1442 году, а в столичных городах Моравии. Уже в 1485 году их удалили из Перуджи, в 1486 – из Венеции, в 1488 – из Пармы, в 1489 – из Милана и Луки, а с падением юдофильской семьи Медичи в 1494 году – из Флоренции и вообще из Тосканы. К концу этого десятилетия евреи были изгнаны из Наваррского королевства. (2) На этом фоне столь знаменитое перемещение еврейской общины Испании в 1492 году стало не столько оригинальным событием, сколько самым массовым в цепи ему подобных. Его косвенным последствием и стало появление гетто в Венеции.

В мае 1503 года силы Камбрийской лиги одержали победу над венецианской армией при Агнаделло, после чего началось паническое бегство с терра фирма на главные острова. В число беженцев входили свыше 5000 евреев, многие из которых были иммигрантами из Испании и Португалии. Двумя годами позже началась кампания за их выселение, которую инспирировали своими проповедями монахи. Кульминация её пришлась на 1515 – 1516 года и в итоге сенат Венецианской республики, сославшись на старое постановление, повелел, чтобы все евреи Венеции отныне жили в особом замкнутом квартале. (3) В сенатском декрете этот квартал впервые был назван термином «гетто». Существует несколько толкований этого слова, в одном варианте оно представляется как латинизированная форма слова гет (ивритское «развод»), а в ином – что оно произошло от итальянского «borghetto», означающего «маленький квартал».

Однако, наиболее распространенная версия исходит из того, что местом еврейского поселения избрали заброшенный литейный цех, где изготовлялись пушки, известный под названием «гетто нуово». Он располагался среди центральных островов и был удален от площади Св. Марка. Эту «новую литейку» при помощи каналов превратили в остров, оградили высокими стенами, причем все окна, обращенные наружу, заложили кирпичом. В двух воротах поставили четырех стражников-христиан, а шесть других стражников перемещались в двух патрульных лодках. Всех десятерых должна была содержать еврейская община, причем последней предписали вечную аренду собственности по расценкам, на одну треть выше принятых на тот момент.

Первое гетто нуово послужило приютом для итальянских евреев в основном германского происхождения. Поселение расширили к 1633 году за счет гетто новиссимо и там поселили, главным образом, западных евреев. К этому времени (точнее в 1632 году) в гетто проживало 2412 евреев, при общем населении Венеции 98 244 человека. В 1541 году евреев из Леванта переселили в расположенную неподалеку старую литейку (гетто веккьо). Таким образом, за счет увеличения площади к 1565 году в гетто удалось разместить около 5000 человек. За право проживать в этом замкнутом пространстве евреи платили не только обычные налоги и пошлины, но и специальную ежегодную подать в 10 000 дукатов, плюс принудительный сбор (в течение первого столетия существования гетто) в размере не менее 60 000 дукатов, что дает в сумме не менее 250 000 дукатов. Для обитателей гетто установили обязательное ношение шляпы желтого и шафранного цвета. Это положение соблюдалось так строго, что жившему тогда в Венеции врачу Якову Мантину, пациентами которого были высшие сановники республики, с большим трудом удалось исхлопотать для себя исключение из этого закона. В 1528 году венецианский совет десяти, обсудив просьбу Мантина, поддержанную епископом, разрешил ему временно носить черную шляпу вместо желтой, но при условии, чтобы он жил в гетто. Позже за выдающегося врача ходатайствовали иностранные послы и даже папский легат, прося освободить своего протеже от ношения оскорбительного знака, но добились лишь права на ежегодное продление льготы.

Несмотря на всяческие ограничения, в венецианском гетто не было недостатка в веселье. Современник так описывал церемонию празднования Торжества Закона: «В этот вечер происходило что-то вроде полукарнавала, где многие девушки и невесты были в масках, чтобы не быть узнанными, и затем посещали синагогу. В это время там буквально толпились христиане и христианки – из любопытства… Обычно там бывают все нации: испанцы, левантинцы, португальцы, немцы, греки, итальянцы и другие, и каждая поет по своему усмотрению. Не имея музыкальных инструментов, некоторые отбивают ритм ладонями над головой или хлопают себя по ляжкам; некоторые щелкают пальцами как кастаньетами, некоторые делают вид, что играют на гитаре, «чиркая» рукой по рукаву. Короче, они такое вытворяют, шумя, прыгая и танцуя, кривляясь, паясничая и жестикулируя всеми своими членами, что действительно все выглядит подобно карнавалу». Отсутствие музыкальных инструментов объяснялось исключительно противодействием раввинов. Тем не менее, достоверно известно, что в венецианском гетто в начале XVII века существовала музыкальная академия. Также еврейская община Венеции славилась своими многочисленными учреждениями, авторитетными раввинами и высшими талмудическими школами. В начальных классах преподавались не только религиозные, но и общеобразовательные предметы. Несмотря на строгую церковную цензуру, еврейские книги продолжали печататься в венецианских типографиях, принадлежавших христианам.

Для правителей разделенной Италии объектом подражания не только в религиозных, но и в светских вопросах служила позиция римского папы. Для судеб евреев папской области переломным рубежом, определившим новый этап гонений, стал 1555 год. На престол святого Петра вступил кардинал Петр Караффа под именем Павла IV. Приняв власть, убежденный юдофоб издал буллу «Кум нимис абсурдум». Оставим в стороне и на совести автора высказывания против евреев, а из 15 постановлений буллы выделим те, которые имеют отношение к гетто. Евреям Рима и других городов Папской области обязывались жить на особых улицах, отделенных от христианских кварталов стеной и воротами, но и здесь они не имеют права покупать дома и землю, но лишь арендовать, а прежнюю недвижимость обязаны продать христианам. В каждом городе им разрешалось содержать лишь одну синагогу, все прочие должны быть разрушении. Всем мужчинам и женщинам предписывался головной убор желтого цвета. Евреям строго запрещалось держать христианскую прислугу, в своих семьях, пировать, играть, купаться вместе с христианами, работать открыто в церковные праздники. Врачи-евреи утратили право лечить христиан. А торговцам оставили только возможность продавать старую одежду. Римское гетто устроили на низком береге реки Тибр, в нездоровой и сырой местности, которая во время половодья регулярно затоплялась.

Из других итальянских гетто своеобразными чертами отличалось поселение в Падуе, составной части Венецианской республики. Оно было создано в 1603 году, но уже через 12 лет в нем проживало до тысячи обитателей и насчитывалось до ста лавок, что свидетельствует о чрезмерной концентрации мелких торговцев и ремесленников. В общественной жизни города значительную роль играл знаменитый университет, куда стекались студенты из различных стран для изучения медицины и права. В первой половине XVII века гетто становится для студенческой молодежи ареной для проявления своей удали, порой в форме буйства и насилий. Студенты медицинского факультета требовали, чтобы евреи отдавали университету трупы своих покойников для изучения анатомии. Иногда они врывались в еврейские дома или нападали на похоронную процессию и силой уносили труп в анатомический театр. Евреи, считавшие анатомическое вскрытие кощунством, добились замены этой натуральной повинности денежной: они обязались платить университету ежегодно сто лир. Однако и эта уступка не прекратила студенческие дебоши. У них появилась традиция устраивать «праздники снега». Зимой, при выпадении первого снега, толпы студентов становились у ворот гетто и бросали снежные комья в прохожих, а порой врывались в лавки и брали без денег разные товары, награждая сопротивляющихся продавцов крепкими тумаками. После бесплодных жалоб властям евреи заключили со студентами соглашение, по которому буйства в праздник снега прекращаются, если евреи обяжутся выдавать коробку с кофе и сладостями каждому студенту, окончившему университет со степенью доктора медицины. Для современного читателя не лишним будет пояснение, что основу средневекового студенчества составляли дворяне и купеческие сынки – они охотнее предавались кутежам, дебошам и дракам, чем занимались наукой.

В другом городе Венецианской республики, Вероне, где режим гетто ввели в 1605 году, евреи встретили его как благо, ниспосланное свыше. День переселения в особый квартал праздновался ежегодно общиной под девизом «день исхода сынов Израиля из среды гоим». Был, впрочем, случай, когда и стены гетто не спасли обитателей. В 1630 году в центре Вероны вспыхнула эпидемия, между тем как в еврейском квартале почти не встречалось заболевших. Тогда взбешенные христиане ворвались в гетто и бросили одежду зараженных в еврейские дома, после чего усилилась смертность и здесь. Отнюдь не лучший пример Папской области наследовали и в Ферраре, где правили герцоги из дома Эсте. В 1626 году населенные евреями улицы города были окружены оградой с воротами в пяти пунктах. Местные власти объявили обязательными римские заповеди: ношение желтой шапки, слушание миссионерских проповедей в церквах, строгая цензура еврейских книг, закрытие «лишних» синагог. Введению гетто в Мантуе, где находилась одна из культурнейших еврейских общин Италии, предшествовала сильная агитация со стороны католических монахов. Мантуанские герцоги из рода Гонзаго поддались влиянию общей реакции и старались исполнять папские буллы. В 1590 году Винченцо Гонзаго велел выслать из Мантуи иногородних евреев, так как его пугал быстрый рост еврейской общины.

Мысль о создании особого квартала для евреев уже тогда созрела в уме герцога, и работа монахов подготовила её осуществление. В 1602 году посетил Мантую странствующий проповедник-францисканец, Бартоломео де Салутиво – изувер, слывший «святым». Своими речами в церквах и на улицах он до такой степени разжег фанатизм христианского населения, что вызвал катастрофу. Некий ревностный католик, увидел еврейских мальчиков, игравших в субботу во дворе синагоги, донес монаху, что там насмехаются над ним и его проповедями. Скорая на расправу толпа схватила нескольких ни в чем не повинных евреев и, после избиения, их отправили в темницу, где, обвиненных в святотатстве, пытали и казнили удушением. Разъяренное простонародье готово было разгромить всех евреев Мантуи, но герцог не допустил до этого. Зато теперь он имел повод водворить евреев в гетто под благовидным предлогом избежания столкновений с христианами в дальнейшем. В 1610 году появился декрет о переселении евреев с «христианских» улиц города в особый квартал, и через два года процесс перемещения был завершен. Еще раньше назначили особого комиссара по еврейским делам, который контролировал все их коммерческие сделки и следил за правильным взносом податей.

Постепенно католическая реакция проникла и в центр итальянского просвещения, каковой традиционно считалась Тоскана. Во Флоренции герцог Козимо І Медичи сначала неохотно подчинялся папским буллам. Он сжигал Талмуд, но не решался ввести инквизицию в своих владениях и унижать еврейских подданных ношением желтой шапки. Но при понтификате римского папы Пия V, наградившего Козимо титулом «великого герцога», он уступил требованиям Рима: ввел «еврейский знак» на одежде, а с 1571 года переместил всех флорентийских евреев в гетто. Над воротами этого шил в здешнем месте отделить евреев от христианского общества, а не изгнать их, дабы под легчайшим игом Христа они могли склонить свои жестокие выи, укрощенные добрым примером».

Вероятно, использованных примеров достаточно, чтобы представить общую картину геттоизации еврейского населения Италии на рубеже XVI и XVII веков. Несколько по иному протекал этот процесс на просторах Священной Римской империи германской нации. В Австрии, Богемии и прирейнских землях евреи селились вместе, однако стены с воротами вокруг таких кварталов воздвигались далеко не всегда. Две самые крупные общины Праги (до 15 000 человек) и Вены (около 3000 человек) постоянно пребывали под угрозой выселения, которая порой превращалась в реальность. Так, в 1572 году при императоре Максимилиане II часть венских евреев была изгнана, однако его преемник Рудольф II после 1576 года позволил им вернуться. Впрочем, два других признака гетто – проживание в отдельном квартале и ношение желтого головного убора сохранялось на протяжении всего XVII столетия. У пражских евреев существовало огороженное поселение, но без столь строгой системы внешней охраны, как в итальянских гетто.

В Западной Германии крупнейшим центром стал имперский город Франкфурт-на-Майне, приютивший остатки разогнанных еврейских общин Нюрнберга, Регенсбурга и других городов. К началу XVII века гетто Франкфурта насчитывало 200 домов со значительным для того времени населением в 3000 душ. Тесный квартал, в котором ютилась эта масса, был густо застроен домами, причем, вследствие ограниченности пространства, они росли не вширь, а ввысь (были четырехэтажные дома и выше), превращая улицу в узкий темный коридор. Дома, по старинному обычаю, обозначались особыми названиями по цвету вывесок или фигурами и надписями на них: дом Медведя, Дикой Утки, Зайца, Гуся, Белого Коня, Красной Вывески и тому подобное. Напряженные отношения с немецкими горожанами во Франкфурте вылились в погром, разразившийся 22 августа 1614 года. Во главе недовольных мещан, большей частью цеховых мастеров, стояли адвокат Николай Вейц и оружейный мастер Винцент Фетмильх.

Евреи знали о готовящемся погроме. С утра 22 августа они заперли ворота гетто и собрались в синагоге на молитву. Около 5 часов утра толпа погромщиков, вооруженных только холодным оружием, под руководством Фетмильха, ринулась на приступ квартала. Ворваться в гетто им удалось только к вечеру и началось не столько избиение евреев, сколько грабеж их жилищ. Обездоленных людей собрали на кладбище, всего 1300 человек, и повелели покинуть город, отказавший им в защите. В ход событий вмешался германский император Матвей повелевший судить руководителей погрома. После долгого следствия и суда состоялась жестокая расправа. Фетмильху отрубили на эшафоте голову и воткнули её на железный шест на городской башне: были казнены еще несколько вожаков бунта. По приказу Матвея все изгнанные из Франкфурта евреи получили право возвратиться в город и восстановить гетто. В сопровождении имперских комиссаров и воинского отряда под звуки труб и барабанов 10 марта 1616 года вступили во Франкфурт все, кто пожелал вернуться. Сходное по характеру событие, разве что без вооруженного противостояния, случилось 10 апреля 1615 года в городе Вормс.

От социальных проблем перейдем к бытовым и, заканчивая описание средневекового гетто постараемся дать описание его образа жизни. Ставшее расхожим представление о тесноте еврейских жилищ замечалась только в особых кварталах больших городов, в меньших же городах встречались просторные строения, иногда даже с садиком при дворе. Известный раввин Меир из Ротенбурга имел такой дом, где были отдельные комнаты не только для членов его семьи, но и для учеников его иешивы. О внутреннем убранстве комнат заботились больше чем о наружном виде дома: красивый наружный вид возбуждал зависть соседей-христиан, и скромность здесь требовалась ради безопасности; внутрь же дома чужой глаз реже проникал. Немецкий писатель XV века так описывает обстановку дома еврейского «гохмейстера» (руководителя общины) в Регенсбурге: «Снаружи дом казался темной грудой камней, обросшей мхом. В стенах – малые и большие окошки с железными решетками. Длинный темный проход ведет на шаткую лестницу, по которой мы ощупью пробираемся к дверям. Но когда дверь открылась, мы очутились в великолепной комнате, украшенной цветами. Стены её были покрыты искусной деревянной резьбой и увешаны дорогими коврами. Чистый пол также устлан коврами, а стол накрыт чистой льняной скатертью. С потолка спускается на блестящей медной цепи восьмисвечный канделябр, заливающий светом всю комнату. На столе стоят серебряные чашки искусной ювелирной выделки. Вокруг стола – стулья с высокими, покрытыми бархатом спинками. В углу комнаты стоит серебряный рукомойник с полотенцем для вытирания рук. У стены восточный диван с шелковыми подушками». Таков был вид дома богача в субботний вечер; но и бедные квартиры тщательно убирались и украшались в праздничные дни; обязательная иллюминация субботнего вечера придавала им уютный вид. В будни, конечно, жилище среднего еврея в Германии представляло менее привлекательную картину: забота и суета торговых людей налагали свой отпечаток на домашний быт.

Жители гетто не чуждались развлечений, массовых и семейных. Полупраздник Пурим чаще всего представлял собой еврейский карнавал. В этот день дозволялось пить, веселиться и даже дурачиться. В раннее средневековье весело совершался обряд сожжения деревянного чучела Гамана на площади перед синагогой; но потом христианские власти это запретили, резонно усматривая в такой церемонии протест против гаманов из собственной среды. В дальнейшем евреям пришлось ограничиться выражением протеста в символической форме: топаньем ногами и стуком различными предметами при упоминании имени Гамана во время чтения «Книги Эстер» в синагоге. В этот день разрешались обычно запрещенные маскарады и комические представления (пуримшпиль) – зародыш будущего театра. Как всегда застрельщиками веселья выступала молодежь, посылая друг другу сладости и собираясь на игры. В праздник Симхат-Тора увеселения сосредотачивались в синагоге, где старые и молодые, мужчины и женщины сопровождали кружное шествие («гакафот») вокруг «бимы» со свитками торы в руках; малыши в это время ловили разбрасываемые фрукты и лакомства.

Домашних будничных развлечений было немного, да и те допускались с большим разбором. Осуждалась азартная игра в карты, развившаяся особенно после катастрофы «черной смерти» в Германии; тем не менее многие предавались карточной игре, и раввинам пришлось разрешить её в праздничные дни («холгамоэд», «Ханука»). Уважением пользовалась серьезная шахматная игра. Любимым развлечением было задавание загадок и шарад, в которых большей частью пользовались библейским и талмудическим материалом. Играли и в отыскивание библейских стихов: один прочитывал какой-нибудь библейский стих, а другой должен был привести на память стих, начинающийся последним словом прочитанной фразы. Такая игра была полезным упражнением в запоминании библейского текста, который многие тогда могли цитировать наизусть. Запрещенным развлечением считалось посещение цирков и театров. Цирковые и театральные зрелища запретили еще в древности, поскольку связывали с греко-римским языческим культом, а средневековым раввинам они казались просто школой разврата, легкомыслия и безделья. Однако в последующие столетия еврейство создало свой народный театр, где ставились пьесы религиозно-нравственного или исторического содержания («Продажа Иосифа братьями», «Гаман и Эстер»).

В жизни средневекового гетто ведущую, часто символическую роль играли синагога, кладбище и школа. На особенностях последней, преимущественно в еврейских общинах Германии мы и остановимся в заключительной части раздела. В каждой общине, согласно школьной конституции от XIII века, должна существовать «малая школа» (мидраш катан) с семилетним курсом для мальчиков от 5 до 13 лет, а в больших общинах или местопребывании знаменитых раввинов – «большая школа» (мидраш гадол, или высшая талмудическая иешива). Малая школа состояла из многих классов, расположенных в разных помещениях для учащихся различных групп. Там полагалось в первые два года изучать еврейское чтение, письмо и Пятикнижие, в следующие два – книги Пророков и «Писаний», а в последние три года – легкие трактаты Талмуда. Проявившие способности в учебе поступали в высшую школу.

В литературе сохранилось описание процедуры обучения в еврейской школе. Поступление ребенка в начальную школу обставлялся различными церемониями и приурачивался к началу месяца Нисан или к «празднику Торы» Шавуот, то есть к началу летнего семестра. Мальчика, облаченного в молитвенную ризу («талет»), отец приводил в школу. Здесь учитель усаживал мальчика на скамью и показывал ему на таблице буквы алфавита из которых слагались слова Тора и другие. Затем подносили медовый пряник с оттиснутыми библейскими стихами, вроде: «Сын человеческий, твое чрево съест это писание, которое даю тебе, и я съел, и оно было у меня во рту, сладкое как мед»; подавалось также сваренное яйцо с аналогичными надписями. Текст прочитывался и комментировался мальчику, затем он съедал пряник или яйцо, что считалось средством для изощрения ума и укрепления памяти. По окончании этой церемонии мальчика водили к реке, так как проточная вода считалась символом Торы, прчем произносилось благословение: «Пусть источники твои прорвутся наружу и потекут на улицах широкими ручьями». После праздника начинялось регулярное посещение школы, в которой мальчик отныне проводил целые дни, с раннего утра до вечера, постигая книжную премудрость.

Так, в общих чертах и кратком изложении выглядело средневековое еврейское гетто, после чего имеет смысл перейти к особенностям изолированных поселений для евреев, возникшим в годы второй мировой войны.

ІI. 1. К практике создания локальных мест обитания для евреев нацисты приступили сразу после оккупации Польши. Первое гетто в городе Петрикув Трыбунальский появилось уже 8 октября 1939 года. Цель их создания, как уже упоминалось, состояла в изоляции евреев от польского населения и их концентрации, чтобы облегчить предстоящую депортацию. К такому варианту пришли после провала идеи устройства огромной резервации в районе Ниско. Впоследствии, когда план тотального истребления евреев был разработан в недрах РСХА и утвержден печально известной Ванзейской конференцией, в гетто стали перемещать евреев из других оккупированных стран Европы и территории рейха. В литературе редко анализируется тот факт, что гетто создавались преимущественно на территории двух стран – Польши, и Советского Союза. Всего на территории генерал-губернаторства действовало 146 гетто, причем число их постепенно сокращалось. Среди них отметим те, в которых число обитателей на начальном этапе превышало 30 тысяч человек: Варшава, Люблин, Краков, Лодзь, Кельце, Бедзин, Тарнув, Радом, Ченстохов, Сосновец, Бельчатов, Ополе, Стараховище, Минск-Мазовецки, Томашув-Мазовецки.

Отличительные признаки гетто едины для стран Центральной Европы и Советского Союза и могут быть сведены к следующим положениям: 1. Переселение еврейского населения в специальное помещение или квартал и отделение его от соседних строений. 2. Изоляция евреев путем ношения опознавательных знаков. 3. Ограничение передвижения и контактов с окружающим населением. 4. Создание органов руководства общиной. 5. Привлечение к принудительному труду через еврейские советы или старост. 6. Продолжительность проживания в месте принудительного содержания. В отличие от трудовых лагерей, в гетто узники содержались независимо от их пригодности к труду и семейного положения.

Опираясь на факты, попробуем дать обобщенное представление об условиях обитания жертв геноцида. Современному человеку трудно представить себе меру страданий узников гетто от голода, поэтому, для наглядности, приведем некоторые показатели. Минимальное количество калорий, которое должен получать средний взрослый мужчина, по американским нормам 1948 года составляло 2400; по канадским и британским стандартам 1950 года существовали нормы в 2480 и 2250 калорий соответственно. Ежедневный рацион ниже 1800 калорий вызывает значительные повреждения организма, и приводит к смерти от голода в течение нескольких месяцев. (Нечто подобное наблюдалось в блокированном Ленинграде). Ежедневный рацион менее 1000 калорий приводит к смерти от голода уже через несколько недель. Официальный дневной рацион для обитателей гетто равнялся 1100 – 1400 калориям на человека. Некоторые исследователи утверждают, что на практике ежедневный рацион равнялся 700 – 900 калориям. Те, кто не работал, получали 46 – 58% калорий, необходимых для выживания, в то время как работавшие получали около 66% от этого минимума.

В Варшавском гетто, начиная с 1941 года, жители получали дневной рацион, содержащий всего 219 калорий, или 9% необходимых для выживания. В августе 1941 года рацион уменьшился до 177 калорий. В гетто Лодзи ежедневный рацион, выдававшийся работающему населению, составлял 65% минимально необходимого количества калорий, а рацион не работавших был еще меньше. Энергетическая ценность ежедневного рациона, выдаваемого обитателям Лодзинского гетто, в конце мая 1942 года зафиксирована на отметке 1100 калорий, в конце января 1943 года – 1444 калории, в течение двух недель с 24 апреля по 7 мая 1944 года – 1132 калории. В гетто Каунаса каждый житель получал 750 калорий. В Вильнюсском гетто тот же показатель составлял 500 – 600 калорий на человека

Обычный набор продуктов питания в гетто включал репу, гнилой картофель, крупу, слежавшуюся муку, мизерную порцию хлеба и небольшую месячную пайку маргарина и мяса. Так, в Варшавском гетто рацион голодавших включал 180 граммов сухого хлеба ежедневно и 220 граммов сахара ежедневно. В ранний период существования Вильнюсского гетто его обитатели получали 50 граммов хлеба ежедневно и примерно такое же количество картофеля и конины. Объявление, вывешенное в гетто Лодзи 2 июня 1940 года, давало детальную информацию о количестве продуктов, выдававшихся еженедельно каждому жителю: 250 граммов сахара и ржаной муки, 500 граммов крупы, 100 граммов соли, 30 граммов соды и цикория, 100 граммов искусственного меда, 50 граммов эрзацкофе, 50 граммов консервированного лука, 20 граммов растительного масла, а также 5 килограммов угля. Дети до 3 лет дополнительно ежедневно получали четверть литра молока, 2 яйца, 250 граммов овсяной каши и кусочек мыла.

Стечением времени физическая деградация обитателей гетто становилась все более заметной, и уровень смертности в их среде достиг невиданных размеров: за время существования Варшавского гетто (ноябрь 1940 – май 1943 годов) около 100 000 его жителей умерла от голода и болезней. В гетто Лодзи с мая 1940 по август 1944 года погибли по той же причине около 40 тысяч человек. Единственным способом, если не ликвидировать, то хотя бы смягчить муки голода стало нелегальное снабжение гетто продуктами питания. Интенсивность контрабандного потока в каждом месте зависела от особенностей устройства и характера администрации гетто. Там, где еврейские анклавы не изолировались полностью, – в Варшаве Вильнюсе, Каунасе, Белостоке члены трудовых команд выходили за их стены, а управляющие и рабочие неевреи приходили в гетто работать. Это позволяло организовать нелегальную передачу продуктов питания. Гетто Лодзи было исключением из-за своей полной изоляции. Никто не выходил из него и не входил, поэтому там контрабанда полностью отсутствовала. В результате все ужасы голодного существования проявились сразу после создания гетто и привели к бунтам в августе 1940 года (всего через три месяца после его организации) и в январе 1941 года.

Нелегальный пронос продуктов в гетто таил огромную опасность. Вход в каждое гетто охранялся постовыми – евреями и литовцами (в Вильнюсе), поляками (в Варшаве) или германскими солдатами (в Лодзи). Всех входивших в гетто тщательно обыскивали, инструменты и одежда также внимательно проверялись. Обнаружение продуктов питания грозило немедленным наказанием: от избиения до ареста и казни. Контрабанда занимала важное место в экономике Варшавского гетто, поэтому и мужчины и женщины и дети – все были задействованы в этом процессе. Обмен контрабандными товарами поддерживался целой сетью посредников, торговцев и охранников, которые брали взятки. На пике этого процесса около 80% продуктов питания в гетто являлись контрабандными. Товары поступали в гетто через здания, граничившие с «арийской» частью Варшавы, перекидывались через стены, через потайные отверстия в стенах и через подземные ходы. Особенно ценными участниками процесса были дети – они могли пролезать в узкие щели, им легче было спрятаться. Они могли проскользнуть в кабинке канатной дороги в сопредельную часть города и там покупать или красть продукты сигареты и другие товары. Часть добытого затем продавалась в гетто, а что-то являлось единственным источником питания для семей этих детей.

Вильнюсское гетто также имело разветвленную контрабандную сеть. Его обитатели прятали ценности или еду в глубоких потайных карманах, вшитых в брюки или корсеты, а шерсть и другую материю – в бандажах, крепившихся на ногах. Работавшие вне гетто мастерили второе дно в ящиках для инструментов, чтобы незаметно проносить в них контрабандные товары. Ювелирные изделия, часы и другие мелкие предметы выносились из гетто для обмена в буханках хлеба. В дополнение к мелкой контрабанде для собственных нужд и потребностей своей семьи, осуществлялась нелегальная поставка больших партий товаров и продуктов. Через здания, примыкавшие к стенам гетто, проносили мешки с мукой, крупами, овощами, солью и сахаром. При этом использовались потайные ходы через стены, арки и подвалы. Христиане вне гетто обычно сотрудничали с контрабандистами за деньги. Для доставки продуктов в гетто использовались также катафалки и мусорные машины.

Другим средством борьбы с голодом стал бартер, с самого начала занявший значительное место в экономике гетто. С течением времени обитатели еврейских кварталов нищали, постепенно расставаясь со всеми своими ценностями и предметами одежды, продавая последнее за крошку хлеба. В гетто Лодзи бартер широко распространился после октября 1941 года, когда туда прибыли около 20 тысяч переселенцев из Германии, Вены, Праги и Люксембурга, привезя с собой большое количество одежды. Вскоре переселенцы стали голодать и принялись менять вещи на еду. Бартер был также очень распространен среди обреченных на депортацию. Люди, внесенные в списки, продавали вещи задешево в обмен за еду.

Уровень развития бартерных отношений в гетто не в последнюю очередь зависел от отношения местного юденрата. В гетто Лодзи его президент Румковский не соглашался с любым видом нелегальной деятельности и даже угрожал арестом всякому, кого застанет за обменом. В других гетто, таких как Белостокское, юденрат практически сам организовывал рынки для нелегальной торговли. В некоторых гетто (Замосць, Шауляй, Лахва) члены юденрата сами участвовали в нелегальной торговле. В Варшавском гетто бартер осуществлялся без участия юденрата. Торговля могла осуществляться только на определенных улицах, основными её предметами являлись одежда и постельное белье, которые продавались или обменивались на продукты. Многие юденраты терпимо относились к бартеру, сознавая, что это единственное средство смягчить прогрессирующий голод. Не все попытки облегчить голодное существование были нелегальными или тайными. Зачастую они официально организовывались юденратами, отвечавшими за сбор продуктов питания, и этот вид деятельности стал для советов одним из самых важных. Юденраты организовывали специальные агентства с отделами, имевшими специальные задачи: приобретение продуктов питания и гигиенических средств, поиск средств на приобретение этих товаров и организация складов, пекарен и столовых.

Юденраты были единственной структурой в гетто, которой разрешалось приобретать продукты питания, как в польских кооперативах, так и у немецких поставщиков. Приобретение жизненно необходимой еды строго контролировалось германской администрацией и в реальности обитатели гетто получали меньше положенного им рациона. Иногда целенаправленно качество поставляемых продуктов было очень низким, зачастую непригодным для человека. В октябре 1940 года нацисты завезли большое количество испорченных продуктов в гетто Лодзи; зимой 1942 года сотни тонн разлагающихся овощей пришлось оттуда вывозить. В марте 1943 года юденрат Варшавского гетто вынуждено заплатил 100 000 злотых мусорщикам, чтобы вывезти с его территории 3 тысячи тонн гнилой картошки. По инициативе юденратов в некоторых гетто создавались предприятия для обогащения скудного рациона. Фабрика в Вильнюсском гетто производила муку и крахмал из обезвоженных картофельных очисток, а также сахарин, питьевую соду и конфеты из сахарного песка. Кусковое мыло изготовлялось из лошадиных костей, стиральный порошок – из пепла, сироп и конфеты – из картофеля. Выпускались также витаминные добавки. В гетто Лодзи узники прозвали смесь овощных отходов (гнилых листьев), относительно целых кусков картофеля и заплесневелого хлеба «овощным салатом». Обезжиренное или кислое молоко использовалось для производства творога и сыворотки. Эти продукты, выпускавшиеся тоннами, в основном распределялись среди работающего населения. В гетто Лодзи каждой школе выделили 300 квадратных метров земли, чтобы дети могли выращивать овощи для пополнения своего рациона.

Работавшим обитателям гетто выдавались рабочие карточки, зачастую спасавшими жизнь своим обладателям. Каждый владелец карточки имел право на получение дневного рациона в централизованной столовой гетто, нередко расположенной прямо в мастерской. Для некоторых рабочих это была единственная еда за весь день. Открывали столовые на фабриках, в мастерских и школах преимущественно юденраты. При этом много внимания уделялось питанию детей, для них устраивали специальные столовые. Дополнительное питание предоставлялось и иным группам населения гетто, таким как члены юденратов, служащие еврейской полиции, медицинский персонал и больные. Такое привилегированное положение вызывало протест тех, кто к этим группам не принадлежал. Голод не был единственным последствием недостаточного питания. Нелегальная экономическая деятельность позволила ограниченному числу предпринимателей получать огромные прибыли и некоторые обитатели гетто быстро богатели. Для этих нуворишей в еврейских кварталах открывались подпольные рестораны, кафе и ночные клубы, а их образ жизни разительно контрастировал с условиями обитания голодавшего большинства.

Вторым фактором, превращавшим гетто в «обитель медленной смерти» следует считать болезни. Массовые депортации европейских евреев и их концентрация в невыносимой тесноте стали основными причинами их широкого распространения. Из 20 тысяч евреев, депортированных из Центральной Европы в гетто Лодзи в октябре 1941 года 22,4% погибли от истощения и невыносимых гигиенических условий, к которым они были совершенно не готовы. Скученность в сырых, ветхих домах, непригодных для проживания, создавала ужасные условия. В гетто Лодзи большинство зданий были деревянными и около 95% из них не имели канализации и водопровода. Вода подавалась из колодцев, внутренние дворы часто заливались нечистотами. В других гетто ситуация складывалась не лучше.

Недоедание и холод также способствовали распространению болезней. Несбалансированность и низкая калорийность питания, которое в основном состояло из углеводов при почти полном отсутствии протеинов и жиров, приводили к возникновению таких нарушений, которые были бы невозможны в нормальных условиях: ослаблению костей (остеомаляции), отмиранию тканей (некрозу), сильному поносу, кишечным расстройствам, серьезной потере веса и прочему. Обитатели гетто либо совсем не получали топлива, либо получали его недостаточно. Чтобы обогреть жилища люди жгли мебель, ограды и полы. Многие замерзали до смерти, особенно младенцы и престарелые. Другой причиной повального распространения болезней были плохие санитарные условия. Отходы во внутренних дворах иногда не убирались неделями. Существовал острый дефицит мыла и одежды, поэтому жители гетто мылись и стирали очень редко. Это приводило к инфицированию вшами и блохами, распространявшимися по всем уголкам гетто. Почти все гетто пострадали от эпидемий брюшного и сыпного тифа и дизентерии. Эти эпидемии были обусловлены плохими санитарными условиями, отвратительным питанием и наличием на улицах трупов людей и животных. Подсчитано, что только в Варшавском гетто сыпным тифом заразились около 100 тысяч человек. Германские власти грозили разрушить гетто и уничтожить всех его обитателей, если медицинские службы не смогут контролировать масштабы эпидемии.

Недостаток витаминов (авитаминоз) приводил к нескольким нарушениям: ночной слепоте (нехватка витамина А), пеллагре (Б2), анемии и невралгическим дисфункциям (Б12), цинге (С), рахиту и другим костным нарушениям, особенно среди детей. Недостаток в рационе жиров и протеинов вел к нарушению деятельности мочевыводящих путей. Около 50% узников гетто страдали от туберкулеза. Болезнь приобрела характер эпидемии и привела множество людей к смертельному исходу, ведь они и без того уже были ослаблены недоеданием и истощением. Плохие санитарные условия неизбежно вели к распространению кожных заболеваний, таких как чесотка, расползавшихся из-за невыносимой тесноты. Уровень заболеваний сердца в гетто намного превышал ситуацию за его пределами и часто приводил к летальным последствиям. Общий уровень смертности определялся стрессовыми условиями существования в определенном гетто: нехваткой рабочих мест, общей слабостью от голода, жестоким холодом, гормональными расстройствами, недостатком протеинов, волнением и страхом, особенно в период депортаций.

Поистине трагичной даже на таком страшном фоне выглядела судьба матерей и детей. Женщины репродуктивного возраста на 75 – 85% страдали аменореей (отсутствие менструаций). Причиной этого служило не только их психологическое состояние, но и плохое питание. Достаточно высоким был уровень выкидышей. Дети, обитавшие в гетто, были особенно подвержены болезням. Кроме обычных детских заболеваний они острее взрослых страдали от жутких условий обитания. Именно дети, а особенно младенцы, становились первыми жертвами голода. Недостаточное питание приводило к потере до 50% веса тела, к замедленному умственному и физическому развитию, заболеваниям кожи, ослаблению мышц, повреждениям внутренних органов и такому психическому заболеванию, как депрессия. Именно дети и подростки часто страдали туберкулезом и менингитом. Дизентерия также была широко распространена, особенно среди младенцев до одного года. В июне – декабре 1940 года 30% грудных детей гетто Лодзи стали жертвами эпидемии дизентерии, 208 детей умерли от скарлатины, 401 ребенок – от дифтерии и 443 – от коклюша.

В большинстве гетто юденраты пытались организовать систему медицинского обслуживания, чтобы бороться с повальными заболеваниями. Но эта задача во многих отношениях была трудновыполнима, а, зачастую, нереальна. Когда евреев депортировали, им не разрешали брать с собой медицинское оборудование и лекарства. Остро не хватало медицинского персонала и помещений, а нацисты мешали хоть как-то улучшить это положение. В гетто открывали больницы, но многие из них располагались в непригодных помещениях. В гетто Лодзи организовали отдел здравоохранения под руководством медицинского директора и администратора. Летом 1940 года отдел имел 1228 сотрудников, в том числе 94 терапевта, 464 медсестры, 128 провизоров и их помощников, 61 стоматолога и 481 зубного техника. В 1940 году в этом гетто организовали роддом, инфекционную больницу, глазную больницу, венерическую клинику, детскую больницу, психиатрическую клинику, женскую консультацию и семейную клинику, которая вела наблюдение за развитием новорожденных, осуществляла вакцинацию и производила искусственное питание для младенцев. Дополнительно открыли пять амбулаторных клиник, две профилактические клиники для детей и подростков, два пункта неотложной помощи, зубоврачебную клинику, санпропускник, туберкулезный диспансер, радиологическую и диабетическую клиники. В марте 1942 года в Лодзинском гетто функционировали 5 больниц, каждая примерно на 500 коек. Эти лечебные учреждения структурно делились на отделения внутренних органов, гинекологии, педиатрии, хирургии, офтальмологии и дерматологии. В ноябре 1940 года гетто разделили на 40 районов, каждый из которых имел своего терапевта, обслуживавшего 2500 человек.

Свою роль в охране здоровья сыграли школы Лодзинского гетто, просуществовавшие до октября 1941 года. В них открыли медицинские кабинеты, а дети принимали активное участие в пропаганде санитарии и личной гигиены, они ходили от дома к дому, беседуя с жильцами о важности соблюдения чистоты как внутри жилищ, так и вне их. Санитарная служба отвечала за уборку улиц и бесперебойное функционирование дренажной системы. Лаборатории производили медицинские анализы и производили лекарства, продававшиеся затем в семи аптеках. Имелся и ветеринарный отдел, который наблюдал за убоем скота и за производством молочных и мясных продуктов. Система медицинских служб просуществовала до августа 1943 года, когда нацисты приказали переоборудовать больницы в рабочие мастерские. После этого продолжали функционировать только санитарная служба, три общественные бани и санпропускник.

В Варшавском гетто насчитывалось шесть медицинских центров, в штат которых входили эксперты по санитарии и гигиене; две больницы, три амбулаторные клиники, комитет по уборке, восемь санпропускников, четыре общественные бани и три карантинных бокса. К августу 1941 года в гетто работало 19 аптек. Евреям запрещалось приобретать дорогие медикаменты, но у них в любом случае не было средств на покупку таких лекарств. Широкое распространение получили медикаменты, произведенные путем комбинации доступных компонентов. Провизоры проявляли недюжинную смекалку, производя лекарства и витаминные добавки. Недостаток лекарств частично восполнялся их покупкой и контрабандой. В том же гетто была организована подпольная медицинская школа, работавшая под прикрытием учебных «курсов по санитарии и предотвращению эпидемий». Школа функционировала с мая 1941 по июль 1942 года, обучив свыше 500 студентов, работавших в системе здравоохранения гетто. А в Лодзинском гетто даже организовали научно-медицинское учреждение для надзора за медицинским обучением. В его обязанности входила организация еженедельных лекций и бесед на медицинские темы, а также проведение исследований в сфере медицины и ветеринарии.

Отдел здравоохранения Вильнюсского гетто руководил рядом медицинских служб, в нем работало 380 специалистов. Отдел принимал меры по предотвращению эпидемий и осуществлял медицинское обслуживание, как взрослых, так и детей. Функционировали две гигиенические клиники и прививочный кабинет, а также санитарный и эпидемиологический блоки. Нацисты запрещали обитателям еврейских кварталов заводить детей, особенно в Вильнюсском и Краковском гетто. В некоторых гетто беременность каралась смертью. Еврейские врачи, однако, не выполняли этот приказ, и женщины рожали тайно. Врачи и акушерки принимали детей в специальных укрытиях. В малых гетто, в отличие от крупных, медицинские службы или не существовали вовсе, или функционировали в очень ограниченном виде. Их созданию препятствовали недостаток помещений, медицинского оборудования, персонала и медикаментов. В некоторых случаях лечение жителей небольших гетто осуществляли врачи из больших резерваций, но и это являлось скорее исключением, чем правилом.

Пожалуй больше всего поражает современного читателя и исследователя многообразная культурная жизнь в еврейских гетто, особенно в самых крупных из них – Варшавском, Вильнюсском, Лодзинском, Краковском, Терезинском. Что же побуждало людей, живших в постоянном страхе смерти, проявлять такую высокую музыкальную, театральную и другую творческую активность? Каким образом могла продолжаться культурная жизнь даже тогда, когда полным ходом шла депортация в лагеря смерти? Очевидно, для артистов продолжение их деятельности значило увековечение контакта с жизнью и реалиями, в которых они существовали до заключения в гетто. Например, в Рижском гетто ветераны Берлинского еврейского культурного союза играли отрывки из пьес, входивших в их берлинский репертуар. Такие представления позволяли артистам выражать свои чувства по поводу происходившего. Со своей стороны, зрители не только получали возможность на несколько часов забыть о жестокой реальности, но также черпали в представлениях силу, чтобы противостоять эмоциональным и моральным ударам жизни. Как заметил историк гетто Исайя Трунк, целью активной культурной жизни было «духовное сопротивление», направленное на защиту еврейского самосознания обитателей гетто от губительного влияния грубого материализма жизни в нем. В то же время культурная жизнь помогала противостоять обесчеловечиванию и моральному поношению евреев нацистами.

Гитлеровцы официально не запрещали культурную жизнь евреев. Такое терпимое отношение могло только отчасти диктоваться желанием усыпить их бдительность ложным чувством безопасности. До 1938 года гестапо наблюдало за деятельностью Еврейского культурного союза с подозрением, поскольку считало, что Союз может способствовать росту самодовольства, которое уменьшит стремление к эмиграции. В польских гетто такая мотивация уже не работала, и не только потому, что эмиграция стала нереальной. Польские еврейские анклавы стали настоящими ловушками для их обитателей; они еще могли обольщаться относительно своей дальнейшей судьбы или своего последнего места пребывания, но не относительно ситуации в которой они оказались. В любом случае ослабленность еврейства способствовала культурной терпимости властей. Оккупационные власти жестко контролировали польскую культурную жизнь, опасаясь, что она может служить прикрытием для политических организаций. В отношении евреев они подобных опасений не испытывали. В конце концов, почему бы и не позволить подобную льготу при жестком запрете на большинство видов общественной деятельности? Впрочем, единого подхода у нацистского руководства не существовало. В Варшаве, Лодзи и Вильнюсе было официально разрешено существование театров, в то время как в Ченстохове просьбу об открытии театра отклонили.

Относительно репертуара театров также не существовало единой политики. В Варшаве представление арийских пьес позволялось вплоть до апреля 1942 года; изменение ситуации привело к отмене всех спектаклей на целый месяц, и представления уже не были возобновлены из-за депортаций. В Вильнюсе не существовало никаких ограничений, и, тем не менее, большинство пьес имели еврейское происхождение. С другой стороны, Бетховен и Шуберт были очень популярны в Лодзи. Инициативы по организации культурной деятельности поступали в основном от организаций и групп, занимавшихся этой деятельностью до начала второй мировой войны, чаще всего от самих исполнителей и артистов. Первые представления давались в частных домах или перед избранной аудиторией. В Варшаве многие безработные артисты, к которым присоединились их христианские коллеги – «неарийцы», давали представление в узком кругу или в кафе, открывшихся в еврейском квартале. В основном они находились под покровительством выскочек, соответственно и уровень игры был далеким от совершенства. Прибыль от продажи билетов обычно отчислялись на социальные нужды.

В Вильнюсе актеры, писатели, музыканты, художники объединились в ассоциацию в феврале 1942 года, во время «стабильного периода» между депортациями. Эта ассоциация устраивала еженедельные литературно-художественные представления, как правило, проводившиеся в одной из общественных столовых. Программа обычно включала лекцию, литературные чтения и исполнение песен на иврите и идише. В Лодзи Еврейское культурное общество, организованное в октябре 1942 года, открыло библиотеку, народный университет и курсы идиша для взрослых. Несколько позже появились хор и симфонический оркестр. Однако председатель юденрата Румковский, возможно, по настоянию германских властей, распустил все независимые ассоциации, чтобы иметь возможность лично контролировать культурную деятельность евреев. После февраля 1941 года именно юденрат контролировал всю культурную жизнь евреев.

Регулярные представления начались в марте, с открытием Дома культуры, управлявшийся одним из отделов юденрата. Существует много свидетельств постоянного внимания лично Румковского к театру. Он не только посещал каждое представление в Доме культуры, но и зачастую использовал свое пребывание для обращения к зрителям. Более того, он позволял себе вмешиваться в ход спектакля, как это случилось по ходу пьесы о личности римского императора (в гетто Румковского негласно прозвали императором). Он также высказал недвусмысленное предположение, что жизни знаменитого поэта Исайи Шпигеля грозит опасность, если в Доме культуры исполнят одну из написанных им колыбельных. В этой песне мать обращалась к сыну: «Папа твой не по делам уехал», а это могло восприниматься как намек, что депортированных из гетто уже нет в живых.

Реалии жизни постоянно вторгались в художественное творчество, что, в общем то было естественным. Уже первые задуманные спектакли театра Вильнюсского гетто вызвали протесты, по меньшей мере части населения. Это случилось в январе 1942 года, вскоре после того, как примерно 50 тысяч евреев (свыше двух третей еврейских жителей Вильнюса во время германской оккупации) были уничтожены в Понарах. Плакаты на стенах гетто гласили: «Театральные спектакли не должны даваться на кладбище». Подпольные группы обсуждали вопрос, не нужно ли дополнить запланированный бойкот представления организованными беспорядками. Однако, на премьеру пришла вся элита, в основном – еврейские полицейские гетто. Немецкие и литовские официальные лица, в том числе персонально участвовавшие в экзекуциях, стали зрителями второго спектакля. В такой ситуации выступить с протестом не удалось.

Для понимания особенностей представлений в гетто имеет смысл познакомиться с репертуаром подробнее. Первый спектакль открывался поэмой Хаима Нахмана Бялика «Я тронут до слез», после чего исполнялись отрывки из «Мирель Эфрос» Якоба Гордина и из произведения И.Л. Переца «Золотая цепь», фортепьянный концерт Шопена и кантату «Господь, за что оставил ты меня?». В том же духе составлялись и программы следующих выступлений. Игрались отрывки из драм Гальперина, Переца, Шолом-Алейхема и Абрама Гольдфадена. Большинство программ были составлены Катриэлем Бройде, включая четвертую, под названием «Скошенные годы», пьесу на слова «Прощайте мои годы». Последняя программа, седьмая по счету, проникнутая осознанием неизбежности, получила название «Держись Мойша» и открывалась стихотворением Бройде со словами: «Помните, мы должны отсюда отбыть. Помните, мы отсюда отбудем». Нежность к детям, опьянение юной любовью и весенней порой года, легкая критика еврейской полиции, отчаяние и надежда – все эти темы отвечали жизненной ситуации и еврейскому менталитету. Многие песни из спектаклей потом распевались на улицах, и никто уже не протестовал. Герман Крук, резко критиковавший первые представления «на кладбище», позже написал в своем дневнике: «И все-таки жизнь сильнее чего бы то ни было».

И в Лодзи ревю также являлись основным видом театральных выступлений. Спектакли пользовались большой популярностью и приобрести билеты можно было только имея связи. К концу 1941 года первый спектакль был сыгран 85 раз, а второй – 45 раз. В июне 1942 года состоялась премьера третьего спектакля. С момента основания Дома культуры и до конца 1941 года спектакли посетило 70 тысяч жителей. Ревю обычно включали музыкальные подборки или песни солистов и ансамблей. Даже джаз, который запретили в Германии, и написанные специально для шоу сатирические миниатюры разрешались, если только не содержали оскорблений в адрес председателя юденрата. Уровень спектаклей в гетто Лодзи заметно возрос после прибытия депортированных из Центральной и Западной Европы, среди которых оказалось до 60 актеров, певцов и музыкантов.

Относительно Каунасского гетто сохранились сведения о выступлениях симфонического оркестра, поначалу вызвавшие неоднозначную реакцию. Среди его обитателей высказывались комментарии типа: «Как можем мы проводить концерты на могилах наших святых мучеников?» Только после длительных обсуждений просьбу о создании оркестра передали оккупационным властям, замаскировав как прошение о создании небольшого оркестра еврейской полиции. Противникам концертов аргументировано возразили, что музыка выражает не только радость, но также боль и скорбь. Первое выступление оркестра состоялось в августе 1942 года, спустя 12 месяцев после первой волны казней, в зале предместья Слободка. Программу открыло исполнение традиционной версии «Кол Нидрей», торжественной молитвы, открывавшей службу в Йом Кипур, и на лицах слушателей были заметны слезы. Оркестр из 35 музыкантов играл еврейские и нееврейские произведения, но творения немецких авторов не исполнялись. Все 80 программ оркестра пользовались большой популярностью. По словам свидетеля, концерты «были источником духовной поддержки узников гетто в их отчаянной борьбе». Иногда концерты посещали немцы, а время от времени поступал приказ дать специальное представление для германских служащих. Оркестр выступал также в соседних трудовых лагерях.

Писатели и поэты в гетто писали преимущественно на идише, и у нас есть основания с печалью признать, что это, вероятно, последнее крупное проявление творчества на этом языке. Произведения создавались преимущественно в городах, бывших еврейскими литературными центрами и до войны. Таковыми являлись Варшава, Белосток, Вильнюс, Лодзь, Каунас и Краков. Литература, созданная в гетто, не предполагала побега от реальности в область вымысла, напротив, она отражала именно эту реальность, озвучивала страдания, надежды и страхи узников гетто. Их сочинения звучали в десятках шоу и на литературных вечерах. Например, в Вильнюсском гетто особой популярностью пользовалось творчество Абрама Суцкевера, а в Доме культуры Лодзи на представлениях исполнялись песни Исайи Шпигеля. Иные произведение, как, например, стихи Ицхака Кацнельсона нашли своего читателя через подпольные газеты. Очень популярными, особенно в молодежной среде, стали песни поэта из Краковского гетто Мордехая Гебиртига. Идя на баррикады во время Варшавского восстания, боевики распевали его довоенную песню «Горит». К той же категории следует причислить «Гимн партизан» Гирша Глика и сочинения Шмарьяху Кочергинского из Вильнюсского гетто.

Песни, написанные в гетто, были, вероятно, самым доступным для масс литературным материалом. Когда глубоко верующие евреи Варшавского гетто пели: «Я верю в приход Мессии» их вера действительно укреплялась. Люди плакали, когда слышали «Ривкеле Хашабатит» Песаха Каплана в Белостоке, сопереживая героине, оплакивавшей своего возлюбленного, пропавшего в тот день, когда нацисты оккупировали город. С ней они надеялись, что он еще жив, с ней соглашались в том, что «темное гетто существует слишком долго». Вместе с С. Шинкаром из гетто Каунаса люди грустили, потому что «сегодня солнце не светило», и глазами Качергинского замечали, что в гетто не появляются цветы, а только могилы, однако продолжали надеяться на «утреннюю зарю освобождения». Именно в сотнях, написанных в гетто песен, как ни в каком другом жанре, отразилась жертвенная суть еврейского народа.

Книги сопровождали евреев при переезде в гетто и служили хотя бы временным источником комфорта и ободрения. Хотя большие публичные библиотеки были экспроприированы в начале войны (так поступили немцы в Вильнюсе с собраниями книг на улице Страшун и Еврейского историко-этнографического общества зимой 1942 года), со временем было получено разрешение на открытие книжных магазинов и библиотечных абонементов. Публичную библиотеку «Мефицей Хаскала» открыли в Вильнюсе сразу после организации гетто. Часть книг для её фонда получили извне. В 1943 году руководитель гетто Якоб Генс приказал все личные книги сдать в библиотеку. Обитатели гетто, работавшие за его пределами, наряду с хлебом приносили книги. Специалисты, занятые каталогизацией библиотеки Еврейского историко-этнографического общества по особому указанию Альфреда Розенберга, смертельно рискуя, проносили в гетто книги из этой ценной коллекции. На конец 1942 года в библиотеке Вильнюсского гетто насчитывалось почти 100 тысяч томов и ими пользовались 4 тысячи постоянных читателей (при общем населении гетто в 17 тысяч человек). Библиотека также имела читальные залы, которые обслуживали 100 – 200 посетителей в день. По инициативе библиотеки был открыт книжный магазин.

В Лодзинском гетто оставалась всего одна библиотека, остальные конфисковали нацисты. В таких условиях получили широкое распространение небольшие частные библиотечные абонементы, также нелегальные библиотеки содержали различные политические организации. Около 30 тысяч томов, еще остававшихся в еврейских домах после депортаций, были собраны по инициативе юденрата, систематизированы и каталогизированы. Некоторые книги передали передвижным библиотекам, которые снабжали литературой молодых людей в различных заведениях.

II.2. О обстоятельствах создания и условиях пребывания в гетто на территории Польши мы попробуем разобраться на примере Варшавского и Лодзинского гетто, по которым сохранился значительный массив документальных и мемуарных материалов. Еврейская община города Лодзь до войны насчитывала 233 тысячи человек, при общей численности населения 672 тысячи, то есть 35%. После оккупации города 8 сентября 1939 года решением рейхсгубернатора Артура Грейзера его включили в особую область Вартегау, присоединенную к рейху и переименовали в Литцманштадт. Сразу же после захвата города немцами началось массовое бегство евреев, и на 1 мая 1940 года, когда за оставшимися закрылись ворота гетто, в Лодзи пребывало 164 тысячи особ. Среди тех, кто остался значительную часть составляли богатые люди, молодежь, общественная и культурная элита, то есть социально активное население. Уже 10 декабря 1939 года губернатор Калишской области Фридрих Ювелхор подписал приказ о создании гетто в квартале Балуты в Старом городе - наиболее разрушенной части Лодзи. В конце этого распоряжения Ювелхор приводит важное пояснение: «Разумеется создание гетто лишь временное мероприятие. Окончательной целью должно стать полное уничтожение этой чумы». Официальный приказ о создании Лодзинское гетто опубликовали 8 февраля 1940 года, после чего началось переселение евреев. Чтобы ускорить этот процесс нацистские власти организовали с использованием местного люмпена несколько погромов, начиная с 1 марта, во время которых погибло до 600 человек. После этого все лодзинские евреи переселились в предназначенные им кварталы.

В марте – апреле гетто обнесли стеною, и, таким образом, к 1 мая, когда переселение завершилось, за колючей проволокой оказалось 164 тысячи особ. За временем создания Лодзинское гетто стало вторым в Польше, а по времени уничтожения – последним. В целом оно просуществовало четыре года и четыре месяца – дольше, чем какое-либо гетто в Европе. За 1941 – 1942 год в гетто прибыло еще 38,5 тысяч человек (20 тысяч из Германии, Австрии, Чехии и Люксембурга, а также 18,5 тысячи из ближайших к Лодзи сел). Помимо этого в нем родилось 2300 детей. Таким образом, через гетто всего прошло 204,8 тысяч особ, из них 43,5 тысячи умерли от голода и болезней, 145 тысяч депортировали в лагеря смерти Хелмно и Аушвиц, около 15,5 тысячи – в другие лагеря. Депортации в лагеря начались в 1942 году, тогда как последний транспорт с людьми, обреченными на уничтожение, отбыл в августе 1944 года. После ликвидации гетто в городе Лодзь там пребывали еще 800 евреев. В целом, из обитателей Лодзинского гетто после освобождения города осталось живыми не более 7 – 10 тысяч евреев.

Контролировали все аспекты существования гетто четыре немецкие службы. В мае 1949 года создали специальную администрацию в составе 250 лиц во главе Ганса Бибова, состоятельного бременского предпринимателя. Эта структура отвечала за организацию жизни гетто – поставку продуктов, распределение на работу, штрафы и взыскания с евреев. Гестапо следило за политической составляющей в жизни гетто, а начиная с 1942 года именно этот репрессивный орган отвечал за воплощение в жизнь «окончательного решения еврейского вопроса». Криминальная полиция карала обитателей за преступления против нацистов, но в первую очередь занималась экспроприацией еврейской собственности. Отдельное подразделение полиции (шупо) отвечало за охрану гетто по периметру охраны, препятствовал контрабанде продуктов и попыткам бегства. Типичной структурой практически во всех гетто стали органы исполнительной власти еврейской общины, которые принято несколько обобщенно называть юденратами (в дословном переводе – еврейский совет). Лишенные какой-либо самостоятельности юденраты воплощали в жизнь распоряжения немецкой администрации, а именно: вели учет населения, отправляли людей на принудительные работы, распределяли жилье и продовольствие, выполняли иные функции. Тяжелейшей из них было содействие оккупационным властям в депортациях в лагеря смерти.

В Лодзи юденрат создали 13 октября 1939 года, то есть еще до создания гетто, а руководителем поставили Мордехая Хаима Румковского. До войны он директором детского дома в Хеленовце и членом совета еврейской общины. Благодаря определенным организаторским способностям Румковский и его помощники сумели в тяжелых условиях гетто создать относительно приличную систему обеспечения жильем, пищей и медицинской помощью. Тысячи детей (63% из тех, которые достигли школьного возраста) обучались в начальной и средней школе. Были созданы детские садики и дома для сирот. Для поддержания порядка в гетто существовала собственная полиция. Отдел социального обеспечения для нуждающихся открыл общественные столовые. В первые два года существования гетто Румковский, имея относительно широкие полномочия во внутренней жизни, старался заинтересовать нацистов в использовании труда заключенных. Только осенью 1940 года открылись первые мастерские, но постепенно количество предприятий возросло до сотни. В 1943 – 44 годах работали 90% обитателей гетто. С мая 1941 года и до лета 1943 официально действовал культурный центр, где ставились пьесы, проходили концерты и другие культурные мероприятия. Юденрат сохранял влияние на политические партии и иные общественные организации – от сионистов до Бунда и коммунистов.

И при всех этих обстоятельствах евреи, оказавшиеся за колючей проволокой, были обречены на уничтожение. Подготовка к осуществлению «окончательного решения» в гетто развернулась с осени 1941 года. В ноябре того же года среди обитателей гетто появились 20 тысяч евреев рейха и 5 тысяч цыган. Непосредственное начало депортации состоялось 8 декабря 1941 года, когда первый эшелон отбыл в лагерь смерти Хелмно, за 60 километров от Лодзи. Как и в других больших гетто Польши, отправка людей на уничтожение осуществлялась поэтапно. На первом из них, с 16 января по май 1942 года вывезли 55 тысяч евреев, преимущественно пожилых и больных. Вторая стадия продолжалась с 1 по 12 сентября того же года и получила среди заключенных название «комендантский час». Нацисты, вместе с еврейской полицией ходили из дома в дом и выгоняли на улицу предназначенных к отправке взрослых и детей до 10 лет. На этот раз 15 тысяч человек этапировали в Хелмно. Жизнь в гетто, и без того нелегкая, повернулась для его обитателей еще одной чашей страдания – почти каждая семья утратила близких. Итак, в 1942 году 70 тысяч евреев и цыган депортировали из гетто Лодзи и уничтожили в Хелмно.

На протяжении 1943 года нацистское руководство несколько раз возвращалось к вопросу о дальнейшей судьбе гетто. Если эсесовцы требовали его полной ликвидации, то местные оккупационные власти во главе с губернатором Артуром Грейзером и Гансом Бибовым делали все возможное для сохранения гетто, поскольку оно давало большую прибыль рейху и отдельным чиновникам. Да и сам ход войны на Восточном фронте неоднозначно намекал на возможность поражения Германии и перспективе ответственности за злодеяния. Однако в феврале 1944 года Гиммлер отдал приказ о ликвидации лодзинского гетто. Для этого лагерь в Хелмно, закрытый в марте 1943 года, вновь открыли в июне 1944. За три недели (23 июня – 14 июля) в Хелмно уничтожили более 7 тысяч евреев. Учитывая быстрое продвижение Красной Армии и ограниченные возможности по уничтожению в Хелмно, нацисты с августа 1944 года начали отправлят обреченных в Освенцим. Там закончили свой скорбный жизненный путь еще 65 тысяч евреев Лодзи. Приблизительно 1000 человек, оставленных оккупантами убирать гетто, освободила Красная Армия 19 января 1945 года.

Однако из всех гетто Польши наибольшую известность получило Варшавское. Первую попытку по его созданию эсесовцы предприняли в ноябре 1939 года, но тогда военный губернатор генерал Карл Ульрих фон Нейман-Нейроде приостановил осуществление этих планов. В январе 1940 года прокатилась волна нападений и преследований со стороны банд поляков, при молчаливой поддержке немцев. А в день пасхального праздника дело дошло до настоящего погрома, продолжавшегося восемь дней. Евреи не посмели оказывать сопротивление под угрозой санкций со стороны нацистской власти. В Судный день 12 октября 1940 года еврейская община получила приказ о создание гетто , а через несколько дней была напечатана карта с обозначением улиц, которые вошли в его территорию. Ворота Варшавского гетто закрылись 16 ноября 1940 года и тысячи евреев стали его узниками. По данным, составленным немцами, а у нас есть основания им доверять, при создании гетто сменили место проживания 113 тысяч поляков и 138 тысяч евреев. Общая численность обитателей за все время существования гетто превысила 450 тысяч человек.

Используем еще несколько цифровых показателей для создания общего представления о Варшавском гетто, прежде всего в силу его типичности. Около 30% населения польской столицы втиснули на 2,4% территории города. Согласно немецким статистическим данным, плотность населения в гетто составляла 6 – 7 лиц в одной комнате. Сами здания находились в запущенном состоянии, без какого-либо санитарного оборудования, при полном отсутствии вокруг деревьев и газонов. Из 1800 улиц Варшавы в гетто выделили только 73. Протяженность границ изолированного поселения составила около 18 километров, вокруг стояла стена высотой в 3 метра, поверх ограды натянули колючую проволоку. Кстати, нацисты не использовали термин гетто, предпочитая называть его «еврейский квартал». Контакты с внешним миром поддерживались через Трансферштелле – немецкое управление по поставке продуктов и товаров в гетто. Через пропускной пункт этого управления в гетто ввозили лишь официально разрешенные партии продуктов, в обратном направлении вывозились товары, изготовленные для заказчиков с «арийской стороны». Разумеется, существовали и нелегальные каналы обмена товарами, через проломы в стенах домов, которые граничили с окружающими кварталами Варшавы, а также через канализацию. В контрабанде небольших партий товаров принимали участие женщины и дети, они рискуя жизнью перебирались на польскую сторону, чтобы обеспечить семьи продуктами. Не миновало и дня, чтобы несунов не хватали на горячем и не расстреливали, но даже такая угроза на короткое время не останавливала торговлю. Обмен контрабандными товарами поддерживался целой сетью посредников, торговцев и охранников, которые получали взятки. В отдельные периоды до 80% продуктов питания в гетто были именно контрабандного происхождения. Подробнее об условиях питания узников Варшавского гетто изложено в предыдущем разделе.

В Варшаве, как и в других городах генерал-губернаторства, создали юденрат, причем еще до оформления гетто. В его состав вошли сионистский лидер Аполинарий Хартглас, Моше Кернер представлявший Всеобщую сионистскую партию, глава ультраортодоксальной партии «Агудат Исраэль» Ицхак Меир Левин и лидер Бунда Соломон Цигельбойм. Главой юденрата назначили инженера Адама Чернякова, по воспоминаниям современников не пользовавшегося особой популярностью у евреев. Эта структура приступила к работе с 4 октября 1939 года. С момента создания гетто юденрат перебрался на Гржибовскую улицу, и постепенно количество его сотрудников возросло до 6 тысяч человек. Отдельным подразделением считалась еврейская полиция из приблизительно 2000 сотрудников под руководством адвоката Якова Лейкина. На начальном этапе существования юденрат преимущественно регулировал отправку евреев на принудительные работы. Так приблизительно2000 человек ежедневно обслуживали потребности немцев в Варшаве. Они убирали в казармах, работали грузчиками на вокзале, исполняли функции курьеров. За это им разрешалось проносить в гетто незначительное количество пищевых продуктов для своих семей и, отчасти, для продажи знакомым.

Начиная с лета 1941 года, в гетто появляются немецкие фабриканты, которые объединились в союзы и получили концессии на деятельность в пределах Варшавы. Первым из них стал Бернард Хальман, владелец столярной мастерской. С сентября 1941 года в гетто развернула деятельность фирма «Фриц Шульц» с главной конторой в Данциге; фирма занималась преимущественно меховыми изделиями. Но более существенную роль в жизни Варшавского гетто сыграл немецкий предприниматель Вальтер Теббенс, владелец текстильных мануфактур. Он начал свою деятельность осенью 1941 года, первоначально раздавая заказы ремесленникам, а затем открыв собственные фабрики на территории гетто. Евреи неохотно соглашались работать на немцев, ведь заработанных денег не хватало даже на покупку полбуханки хлеба. Юденрат всячески способствовал привлечению обитателей гетто на предприятия, для чего открыл специальный отдел. Большинство евреев игнорировали стремления юденрата и только страх перед депортациями заставлял многих работать на немецких предприятиях. Те, кто имели выбор, отдавали предпочтение мастерским где вырабатывали продукцию для «нелегального экспорта», где лучше обращались с людьми и больше платили. По данным Еврейской организации по оказанию социальной помощи в декабре 1941 года в гетто насчитывалось 65 тысяч работающих, из них 55 тысяч работали по найму, а 10 тысяч имели собственное дело. В соответствии с теми же источниками, в этот период около 200 тысяч человек не имели никаких источников к существованию.

Иным видом деятельности, которым разрешалось заниматься евреям на всем этапе существования гетто, стала благотворительность и взаимопомощь. Финансовой составляющей для такой работы служили средства предоставленные Джойнтом. Во время празднования Песах 22 июня 1940 года на деньги Джойнта Еврейское общество взаимопомощи оказало поддержку 250 тысячам евреев. Главным способом массовой помощи служили бесплатные столовые, где каждый мог получить миску супа и кусок хлеба. В период максимальной активности гетто функционировало более 100 таких столовых. Если в октябре 1939 года распределили 188 611 порций супа, то в марте 1940 года – уже 1 986 263 порции. Относительно Трансферштелле, то под его контролем пребывали в Варшавском гетто 601 пищевой распределитель, 70 хлебных магазинов, 273 распределительных пунктов мыла. Для сравнения в Лодзинском гетто на исходе 1941 года насчитывалось 45 хлебных и бакалейных торговых точек, 16 молочных магазинов, 16 мясных лавок и 4 магазина диетических продуктов для больных и привилегированных обитателей.

Завершая обзор условий существования гетто, кратко остановимся на религиозной и культурной жизни. Нацистская власть на начальном этапе существования гетто в Варшаве попыталась запретить частные собрания для совместных молитв, но это оказалось малоэффективным мероприятием. Не обращая внимания на запреты, во время еврейских праздников тысячи людей собирались для молитвы. Весной 1941 года ограничения отменили и разрешили вновь открыть синагоги. В июне торжественно открыли Большую синагогу на Толмацкой улице, позднее начали действовать Ножская и Морейская синагоги. Заметным событием религиозной жизни стали еженедельные проповеди хасидского раввина Калонимуса Кальмана Шапиро. Сам он погиб во время депортации, а тексты проповедей пережили автора и были опубликованы в книге «Священный огонь». Кстати, именно с началом депортаций в 1942 году ограничения на официальные религиозные службы со стороны немецких властей возобновились.

Относительно культурной жизни в гетто, есть все основания сделать вывод о её многообразии, и это выглядит удивительным, учитывая условия существования (жизнью это назвать трудно) узников «еврейского квартала». Время от времени глава юденрата А. Черняков обращался к нацистским чиновникам с просьбой открыть школы. Разрешение открыть начальные учебные заведения было получено только в 1941 году. Единственный официальный учебный год начался в октябре 1941 и продолжался до июня 1942 года, то есть практически до начала депортации. В конце учебного года на 19 школ приходилось 6700 учеников. К категории образовательных следует отнести и профессионально - технические курсы, действовавшие при финансовой поддержке Центра профессиональной ориентации и подготовки. В середине 1941 года эти курсы посещали 2454 особы. Тем не менее, большая часть образовательной деятельности осуществлялась подпольно. Сотни тайных классов работали в гетто на частных квартирах. Они принадлежали как к религиозному, так и к светскому направлениям.

И другие формы культурной жизни в Варшавском гетто существовали в легальных и нелегальных вариантах. Сохранялось также языковое разделение. Организация «Икар» поддерживала мероприятия на языке идиш, тогда как другая структура «Ткума» то же самое осуществляла в отношении языка иврит. В наглухо заблокированном поселении продолжили свое творчество известные писатели и поэты, такие как Ицхак Кацнельсон, Исраэль Штерн, Шая Перл, Гилель Цейтлин, Перец Опучанский, Кальман Лис. Историограф гетто Эммануэль Рингельблюм в своих воспоминаниях отмечает проведение вечера памяти Бера Борхова, который он лично посетил, а также подобные встречи в честь Шолом-Алейхема, Менделе Мохера Сфорима и И.Л. Переца. Такие мероприятия, включавшие в себя лекции, литературные чтения и песни были весьма популярными в гетто, и хотя их проведение считается незаконным, они организовывались вновь и вновь. Как свидетельствовал хроникер Варшавского гетто: «Все запрещено, но мы все равно это делаем».

Традиционное уважение евреев к книге не оставило их и в тяжелых условиях жестких ограничений. Большая библиотека на улице Тломаки, принадлежавшая синагоге, была закрыта в 1939 году. Однако позднее юденрат получил разрешение от нацистских властей на открытие книжных магазинов и библиотечных абонементов. Более того, в польской части Варшавы позволялось покупать книги по иудаике и приносить их в гетто. В январе 1942 года библиотеки прекратили свое существование, однако тайные библиотечные абонементы продолжали функционировать, осуществляя доставку книг в дома к читателям.

На этом культурном фоне наиболее общественно значимым следует считать концертную деятельность и театральные спектакли. Чтобы поднять уровень актерской игры и расширить художественные проекты, осенью 1940 года, вскоре после основания гетто создали Центральную репертуарную комиссию по инициативе самих актеров и Еврейского общества взаимопомощи. Со временем 267 артистов и 150 музыкантов зарегистрировались при комиссии и до октября 1941 года, при её содействии состоялось 1814 представлений. Доходы от продажи билетов использовались преимущественно на социальные потребности. Симфонический оркестр Варшавского гетто состоял из 80 музыкантов и исполнял произведения мировой классики, в том числе и выдающихся немецких композиторов. Однако, уже в 1941 году появился запрет на исполнение музыки нееврейских авторов. В сфере театрального искусства запросы обитателей гетто удовлетворяли пять коллективов, два из них играли на идиш и три на польском языке. Сцену украшала игра таких известных актеров, как Михаэль Зенич, Зигмунд Турков и Диана Блюменфельд. Однако спектакли в гетто лишь частично создавались на серьезном драматургическом материале, как, например, «Мирель Эфрос» Якоба Гордина, ведь большинство зрителей составляли деятели подпольного бизнеса с сомнительными художественными вкусами. Преобладали музыкальные комедии из жизни гетто, в частности популярной была критика юденрата.

Как бы своеобразно не выглядели условия существования того или иного гетто, трагический итог всегда был одинаковый и неизбежный – депортация и физическое уничтожение, преимущественно в «лагерях смерти». В Варшавском гетто первый этап трагедии начался в апреле 1942 года нападением немецкой полиции: служащие охранной структуры ночью приходили за конкретными людьми, выводили их из домов и расстреливали неподалеку. Первая и наиболее тяжелая акция подобного рода состоялась 18 апреля 1942 года, когда погибли 52 человека. Это событие получило в гетто название «кровавой ночи». Акции по истреблению продолжались и в дальнейшем, хотя и с меньшим количеством жертв. Подпольщики считали, что их цель – убрать из гетто людей, способных, по мнению немцев, стать инициаторами восстания. Начало массовых депортаций пришлось на 22 июля 1942 года, а их первой жертвой стал глава юденрата А. Черняков. Осознав неизбежность уничтожения евреев, причем в ближайшее время, он 23 июля покончил жизнь самоубийством. Место Чернякова занял его заместитель инженер Марк Лихтенбаум.

Стараясь спасти свои жизни, несчастные обитатели гетто старались устроиться на немецкие заводы, на «шопы» и фабрики, поскольку работавшие там евреи считали себя в безопасности. Из последних сбережений они оплачивали места в «шопах»; резко возрос спрос на ремесленные инструменты, особенно швейные машинки, ведь только имея их оставался шанс попасть в «шоп». И действительно, во время первой депортации немцы еще считались с удостоверениями работающих. Тем не менее, в первый день схватили 7300 человек, на второй – 7400, а на третий – 7350. Колонны обреченных тянулись в направлении «умшлагплаца», где их грузили в вагоны – по сто человек в каждый, на следующий день поезд возвращался порожняком, готовым для новой партии людей. За десять дней депортации из гетто вывезли 65 тысяч евреев. Уже на этом этапе, который продолжался до 30 июля, не раз случалось так, когда полицейские-немцы и их пособники из числа украинцев и латышей, при невыполнении полной квоты хватали и тех, кто имел сертификаты или иную бронь. Второй этап отправки узников на смерть начался 31 июля, а прекратился 14 августа 1942 года. Его особенностью стало перевод еврейской полиции на выполнение вспомогательных функций, а главную роль в проведении «акций» взяли на себя эсесовцы и их приспешники. В гетто распространялись слухи, будто депортации продолжатся лишь несколько дней. Сообщали также, что тем, кто явится добровольно 2,3 и 4 августа выдадут по килограмму хлеба и варенья, к тому же их семьи не будут разъединены. Кстати, именно во время этой депортации отправили в Треблинку сиротский приют Яна Корчака.

Наконец, третий этап депортации начался 6 сентября. К этому времени вывезли неквалифицированных рабочих и специалистов, работавших в закрытых «шопах». Немцы приказали каждому еврейскому полицейскому ежедневно приводить определенное количество людей – пять «голов». У тех, кто не выполнял норму, забирали мать, жену, детей. При таких обстоятельствах заметно увеличилось количество дезертиров из полиции. Со средины августа в гетто тайно начали возвращаться беглецы, которым посчастливилось бежать в вагонах, вывозивших одежду из Треблинки. Именно они распространяли сведения какая судьба ждет депортированных в лагерях смерти. Стараясь даже в таком деле установить относительный «орднунг» немецкое руководство гетто выдало около 35 тысяч удостоверений об освобождении от депортации отдельным «шопам» и юденрату. Таким образом, нацисты намеревались оставить в гетто 10% от количества людей, пребывавших там до начала депортаций.

На момент прекращения акций, то есть 12 сентября, за каменной стеной с колючей проволокой оставалось 60 тысяч евреев. То есть, кроме тех, кто получил такую возможность официально, еще около 25 тысяч лиц сумели спрятаться от полиции. Новое гетто разделили на три района: центральный, в котором находились несколько «шопов», юденрат, полномочия которого были практически ликвидированы, заводы, присоединенные к юденрату и работники, обслуживавшие немцев за пределами гетто. Рядом располагалось другое гетто, меньше размерами и называлось оно «районом шопов», в нем располагались два относительно больших завода «Теббенс» и «Шульц». Третье гетто представляло собой небольшой островок, на нем располагался один из «шопов». Те, кто проживал в одной части, не могли попасть в другую с личной целью, даже если они там работали. В сущности, это уже было не гетто, а трудовой лагерь.

Оставшиеся в гетто евреи, особенно женщины и молодые мужчины, испытали тяжелейшую психологическую травму. Пока шли депортации, они находились в постоянном страхе, сосредоточившись на одной цели: выжить. Когда депортации прекратились, у них появилось время, чтобы оценить положение, в котором они оказались. Из опыта других гетто было ясно, что вскоре новые депортации приведут к физическому уничтожению еще остававшихся в живых людей. Потеряв близких, молодые люди испытывали чувство вины за то, что не смогли защитить своих родственников и бросили их на произвол судьбы. Они мучились из-за того, что не оказали сопротивления, не применили силу для самозащиты и даже не осмелились поднять руку на ненавистную еврейскую полицию. Все чаще были слышны голоса тех, кто решил не сдаваться немцам без борьбы.

Уже на следующий день после начала депортации, 23 июля 1942 года собрались общественные деятели близкие к подполью и к его лидерам в гетто. Представители молодежных движений и политических течений, в том числе «Бунда», высказались в пользу создания организации самозащиты и борьбы против депортации. Видные общественные деятели не одобряли эти предложения. Историк Ицхак Шифер утверждал, что сопротивление с применением силы ставит под угрозу все гетто. На седьмой день депортации, 28 июля, собрались представители движений «А-шомер а-цаир», «Дрор», «Акива»; они приняли решение создать Еврейскую боевую организацию («Айль»). Среди учредителей были Ицхак Цукерман, Иосиф Каплан, Шмуэль Браслав, Цивья Любеткин, Мордехай Таненбаум (Тамаров) и Исраэль Каналь. Организация учредила штаб и решила отправить делегацию на «арийскую» сторону Варшавы. Во главе делегации стоял Арье Вильнер.

Организация создали, но у нее не было средств, чтобы вести борьбу, а также отсутствовали четкие планы относительно того, как её следует вести. Одним из первых шагов организации стало печатание и распространение листовок, в которых разъяснялось, какая судьба постигла депортированных и что такое Треблинка. По-видимому, листовки были встречены населением довольно враждебно – встречались люди считавшие их немецкой провокацией с целью создать повод для окончательной ликвидации гетто. Однако, дело в том, что еще в разгар депортации подполье «Бунда» отправило в одном из эшелонов своего агента Залмана Фридриха, с задачей выяснить в каком направлении следует поезд и установить конечный пункт прибытия. Фридрих сумел высадиться неподалеку от Треблинки, собрал сведения о том, что происходит в лагере, и вернулся в гетто. На основе собранных им сведений «Бунд» подготовил специальный выпуск своей подпольной газеты с информацией о судьбе депортированных.

В свою очередь, Еврейская боевая организация (ЕБО) приступила к поискам оружия и разработке плана восстания. Первая попытка связаться с подпольной «Армией Крайовой» на «арийской» стороне Варшавы не увенчалось успехом. Человек, с которым вошел в контакт Арье Вильнер, без объяснения причин прервал связь с ним. Готовность помочь, в меру своих скромных возможностей, проявили коммунисты, передав пять револьверов и восемь ручных гранат. ЕБО вынесла смертный приговор начальнику еврейской полиции Шаринскому, освобожденному из тюрьмы для участия в депортации. В результате покушения Шаринский был тяжело ранен, и весть о первой значимой акции подполья мигом разнеслась по гетто.

После окончания депортации организация приспосабливалась к изменившимся условиям. В гетто вернулся Мордехай Анелевич и возглавил ЕБО. В свою очередь Вильнер сумел наладить связь с польским подпольем и, таким образом, еще одна партия оружия оказалась за колючей проволокой. Но большая часть оружия добывалась путем покупки его у посредников, приобретавших или воровавших его у немцев и их пособников. С октября 1942 года к ЕБО присоединяются группы преимущественно молодежи различных политических направлений – от сионистов до коммунистов. Как организационная структура, наряду с Еврейской боевой организацией возник Еврейский национальный комитет – орган политической поддержки для повстанцев. В частности, этот комитет занялся добычей средств на закупку оружия. Многие добровольно делились деньгами на такую цель, другие делали это после угроз и принуждений.

В период, наступивший после депортации, в гетто начало формироваться ядро второй организации под руководством сионистов-ревизионистов. Движение «Бейтар» и ревизионисты по разным причинам не примкнули к ЕБО и создали свою структуру – Еврейский военный союз, которую возглавил Павел Френкель. Какое-то время отношения между двумя организациями были весьма напряженными, но незадолго до восстания они достигли согласия и Еврейский военный союз подчинился Еврейской боевой организации.

Вторая депортация из Варшавского гетто началась 18 января 1943 года. Однако евреи, которым приказали выстроиться во дворах домов для проверки документов, отказались подчиниться приказу и спрятались в укрытиях. Немцам удалось собрать колонну в тысячу человек, но с ней смешалась группа боевиков во главе с Анелевичем, вооруженная револьверами. По условному сигналу боевики бросились на немцев, и завязалась перестрелка. Большинство повстанцев погибли, уцелели Анелевич и еще несколько человек, а колонна депортируемых разбежалась. В тот же день немцы наткнулись на вооруженное сопротивление также и на улице Заменгоф, где в одной из квартир засели члены группы «Дрор» во главе с Ицеком Цукерманом.

Оказанное нацистам сопротивление, главным образом уличный бой 18 января наложил отпечаток на всю депортацию, длившуюся четыре дня. На этот раз немцы вывезли из гетто 5 – 6 тысяч евреев, причем добровольная явка практически прекратилась. Сам по себе этот факт рассматривался и поляками и евреями как поражение немцев. В последние месяцы существования Варшавское гетто преобразилось. Юденрат и еврейская полиция полностью утратили контроль над его обитателями. В свою очередь поляки приняли решение оказать боевикам более действенную помощь. Численность ЕБО постоянно возрастала и к апрелю достигла 22 отрядов по 15 человек в каждом. Численный состав Военного союза был примерно вдвое меньше.

Наряду с подготовкой боевых организаций к пассивному сопротивлению готовилось все население. Все понимали, что предстоящая депортация станет последней и окончательной. Большинство обитателей приступило к строительству бункеров, а в домах готовились подземные убежища. Опыт январских событий внушил жителям гетто надежду на то, что нацисты не пойдут на вооруженное противостояние с еврейским анклавом в таком большом городе как столица Польши, и где существовало мощное польское подполье. Многие рассчитывали на то, что вооруженное сопротивление немцам с одной стороны, и тайные укрытия – с другой помогут жителям гетто спастись. Таким образом, боевые отряды и население гетто распределили между собой роли в предстоящей борьбе: боевикам надлежало вести открытые боевые действия, а остальные обитатели должны были прятаться в бункерах, с определенными шансами на спасение.

Командиры и бойцы повстанческих отрядов не питали иллюзий относительно исхода борьбы и не считали, что их борьба – это путь к спасению. Они были готовы к тому, что восстание станет последним актом сопротивления нацистам и последним сигналом борьбы за свободу, посылаемым ими евреям и всему миру. Если нет шансов уцелеть, то лучше умереть в бою, чем покорно склонив голову – такая идея владела умами бойцов. Тем временем, сеть бункеров в гетто росла благодаря усилиям значительной части его обитателей. Входы и выходы в подземные убежища тщательно продумывались и изготовлялись с большой изобретательностью. В бункерах сооружались деревянные нары, заготовлялись запасы воды и продовольствия на несколько месяцев, имелись и лекарства; были оборудованы вентиляционные отверстия и электропроводка.

Окончательная ликвидация Варшавского гетто началась в понедельник 19 апреля 1943 года, накануне праздника Песах. На этот раз депортация не стала неожиданностью, евреи успели подготовиться. Акцией лично командовал начальник полиции и СС в Варшавском округе оберфюрер фон Замерн-Франкенег, при содействии генерала Юргена Штрупа, имевшего большой опыт борьбы с партизанами. К 3 часам ночи 19 апреля полицейские части окружили гетто, а непосредственно на его территорию вошли 850 солдат и 18 офицеров. С первых шагов они попали под сосредоточенный огонь из винтовок и револьверов и вынуждены были отступить. Не будучи готов к такому повороту дел, фон Замер-Франкенег потерял самообладание и передал полномочия Штрупу, а тот, в свою очередь, приступил к военной операции. Центральное гетто, в котором находилось до 30 тысяч человек полностью опустело; на улицах и в домах не было ни души, за исключением членов юденрата и небольшого отряда полиции.

Первые три дня бои велись на улицах но систематический поджог гетто – дом за домом – вынудил боевиков покинуть позиции, укрыться в подземных бункерах и перейти к тактике неожиданных вылазок. Но уже к 22 апреля из-за пожаров температура в убежищах поднялась до 38 градусов, продукты начали портиться, вода нагрелась и провоняла. Бойцы в укрытиях стаскивали с себя одежду, они едва могли дышать и говорить, пребывая на грани помешательства. Но даже в таких условиях они отказывались сдаваться. Под покровом ночи многие пытались перебраться в убежища, где условия были несколько лучше, хотя и те через несколько дней становились непригодными для обитания. С середины второй недели сопротивления бункеры стали главной ареной событий и немцы вынуждены были вести упорные бои за каждый из них. В вентиляционные люки летели гранаты, закачивались отравляющие газы. Их защитники в последнем отчаянном броске вырывались наружу и пытались перед неизбежной гибелью уничтожить хотя бы одного немца.

Один из таких бункеров располагался на улице Милая 18, где в большом подземелье разместилось 400 обитателей гетто и около 100 боевиков во главе с Мордехаем Анелевичем. Повстанцы разделили бункер на части, названные в память о местах смерти «Треблинка», «Травники», «Понятов», «Пяски». До начала боев жили дружно, содержали помещение в образцовом порядке, свободные минуты занимала политика, иногда – споры, часто – песни. Коммунисты пели свое, сионисты свое, а все вместе пели «Эс брент» («Горит») – гимн гетто на слова краковского поэта Якуба Гебиртига. Скорбный час этого бункера настал 8 мая, когда немцы блокировали все пять выходов из убежища и пустили газ. Когда был утрачен последний шанс жить и бороться, остался единственный выход – достойно умереть. Один из вожаков подполья Лейб Ротблат застрелил мать, а затем покончил жизнь самоубийством вместе с женой полькой Галиной. Так же поступил руководитель коммунистов гетто революционер, инженер и ученый Эфраим Фондаминский и его жена. Сберег для себя последнюю пулю Мордехай Анелевич и его соратники Арье Вильнер,Шая Шпанцер, Ривка Пасманик, Хаим Анкерман, Лейб Грузальц, Мира Фухрер, Берл Браудо, Сара Загель и те, чих имен мы никогда уже не узнаем.

Некий надлом произошел 10 мая, когда, по донесениям польских полицейских сдался отряд повстанцев из 59 человек, но это скорее исключение, чем правило. Уже 11 мая на улице Гусиной погибли 53 бойца из групп Шимона Кауфмана и Арона Хаима Каплана – на следующий день – 133. А 13 мая, около полуночи советская авиация бомбила Варшаву, о чем зачастую забывают упомянуть. Разумеется, это не могло изменить общий ход восстания, но, как бы там ни было, горели казармы СС, склады, веселя души последних защитников гетто, поднимая их боевой дух. Только 16 мая генерал Штруп объявил о завершении «Большой акции». В ознаменование достигнутой победы он приказал поджечь Большую синагогу, находившуюся за пределами гетто. В своем ежедневном рапорте нацистский генерал похвастался, что «еврейского квартала в Варшаве больше не существует». Однако, каратель поторопился. Уже 22 – 24 мая в рапорте полиции отмечалось: «Немецкие жандармы и СС несут кровавые потери и число погибших немцев очень велико». А в июне держались 150 евреев в большом подземелье на улице Лешно, группы рабочего Гершберга, инженера Даниэля Мошковича, грузчика «Моше-большевика»в районе Мурановской площади. Даже год спустя, во время польского Варшавского восстания в августе 1944 года, в подземных лабиринтах гетто скрывались и приняли участие в боях уцелевшие евреи. Мир их праху и память потомков.

В своем заключительном донесении о подавлении восстания в гетто Штруп приводил следующие цифры: «Из 56 065 схваченных евреев 7000 погибли в ходе большой акции на территории бывшего еврейского квартала; 6929 были уничтожены во время депортации, таким образом, всего было уничтожено 13 929 евреев. Помимо 56 065, еще 5000 – 6000 погибли от взрывов и пожаров». Он также упоминает, что нацисты потеряли 16 человек убитыми и 85 ранеными, но эти цифры не соответствуют ежедневным сводкам потерь, составлявшихся в ходе восстания. В частности, Аб Мише в «Черновом варианте» называет 1350 погибших карателей, вероятно с учетом украинских, литовских и польских полицейских. За последние два месяца существования гетто его покинули около 20 тысяч евреев, искавших убежища на польской стороне. Среди поляков нашлись совестливые и порядочные люди, объединившиеся в организацию «Жегота». С их помощью удалось оказать помощь 4 тысячам евреев.

Далеко не всех узников Варшавского гетто, которых нацисты выкурили из бункеров или захватили иным способом, они убивали на месте. И не все из тех, кто был отправлен с Умшлагплац в апреле и мае 1943 года, были немедленно преданы смерти. Партии евреев из района мастерских, где сопротивление не было столь упорным, направлялись в Понятув и Травники. Партии из центрального гетто шли в Майданек или Будзин. Большинство этих евреев убили в начале ноября 1943 года во время операции по уничтожению под названием «Праздник урожая». Несколько тысяч евреев, отправленных в концлагерь Майданек, вскоре были переведены в Аушвиц и трудовые лагеря в западных районах Польши. После всех селекций, перевозок и эвакуаций в живых осталось не более 2 тысяч евреев.

II.3. На оккупированной территории СССР нацисты создали свыше тысячи гетто и мест принудительного содержания евреев – значительно больше, чем в любой другой захваченной Германией или её союзниками европейской стране. Обратим внимание читателя на использование различных вариантов мест принудительного содержания: пребывание евреев в том или ином населенном пункте в течение определенного времени после оккупации и до расстрела; наличие «открытого» или «закрытого» гетто; места принудительного содержания евреев перед расстрелом; транзитные гетто; рабочие и концентрационные лагеря. По своей структуре, органам управления, степени вовлеченности в военную экономику оккупационных властей еврейские анклавы значительно отличались друг от друга. При организации гетто нацисты активно использовали «польский опыт» – они создавались, прежде всего, в городах, районных центрах, местечках вблизи железных дорог. Туда также переселяли уцелевших после акций уничтожения евреев из сельской местности (чаще всего специалистов в ремесле с их семьями). Созданием гетто занимались военные комендатуры, службы полиции безопасности и СД, а также айнзатцгруппы, если одномоментная ликвидация евреев представлялась им невозможной.

Все гетто условно можно разделить на два основных типа: «открытые» и «закрытые». Узники «открытого» гетто чаще всего оставались в своих домах или квартирах, где проживали вместе с семьями. В некоторых случаях они переселялись в неогороженную и неохраняемую часть населенного пункта. Туда же иногда переселяли небольшие группы евреев из окрестных селений. «Открытые» гетто создавались как в зоне военной, так и гражданской администрации. В первом случае узников не предполагалось надолго оставлять в живых, поэтому их концентрация проводилась накануне уничтожения. Там, где власть находилась в руках гражданских чиновников, подобный тип гетто являлся переходным и существовал в таком виде от нескольких недель до нескольких месяцев.

Создание «закрытых» гетто предполагало переселение всех евреев на определенную улицу или квартал. В редких случаях исключение делалось для членов юденрата, врачей и ремесленников определенных специальностей (портных, часовщиков, ювелиров). Внешним признаком «закрытого» гетто становилось его ограждение колючей проволокой, кирпичной стеной или глухим деревянным забором. Оно возводилось силами узников и за их счет. Вход и выход из гетто осуществлялся через один или несколько пропускных пунктов, которые охранялись с внутренней и внешней стороны. Власти иногда принимали дополнительные меры по изоляции обитателей «закрытых» гетто. Возводились высокие (до 2,5 метра) проволочные заграждения и сторожевые вышки. Заборы сверху покрывались колючей проволокой. Вокруг гетто устанавливались особые десятиметровые зоны, в которых сносились все объекты, и запрещалось строительство, складирование товаров, посадка деревьев и кустов.

Для многих населенных пунктов были характерны смешанные варианты гетто. В ходе акций по уничтожению еврейского населения выделялись нужные оккупационным властям специалисты, которые (иногда вместе с семьями) переводились из «открытых» в «закрытые» места содержания. В некоторых населенных пунктах нацисты создавали по два и более гетто. Обычно в одном из них концентрировали нетрудоспособных, которых вскоре уничтожали. Создание таких анклавов можно рассматривать как один из видов предварительной селекции евреев, с целью скорейшего избавления от тех, кого считали бесполезными для немецкой экономики. Иногда разделение гетто на две части обуславливалось тем, что территория проживания разделялась важной транспортной магистралью. Еще одной разновидностью гетто, как это случилось во Львове, было место содержания обладателей зарубежных паспортов.

Характеризуя отдельные регионы проведения политики «геттоизации» остановимся, прежде всего, на Транснистрии, оказавшейся под контролем румынских оккупационных властей. Здесь функционировали около 25% всех гетто на территории СССР. Начался этот жуткий процесс в Молдавии, где уже 25 июля 1941 года захлопнулись за узниками ворота Кишиневского гетто, и за его оградой оказалось 10 400 человек. К началу осени практически все городские евреи Молдавии переместились в гетто, носившие транзитный характер, поскольку люди проводили в них не более нескольких недель. Общая численность гетто на территории Молдавии достигла 20. Практически одновременно гетто появились и в Черновицкой области. Как и на территории Молдавии здесь преобладали пункты временного содержания, их обитателей предполагалось депортировать в Транснистрию. Черновицкое гетто стало самым многочисленным в румынской зоне оккупации, количество его обитателей достигало 47 тысяч человек. И еще один показатель. Именно в этом гетто наибольшее число евреев дожило до освобождения Красной Армией – 14 750 человек.

Согласно планов румынского руководства евреев Молдавии и Буковины предполагалось переселить в Транснистрию, то есть в гетто Одесской, Винницкой и Николаевской областей. Только в Винницкой области под румынским контролем оказалось свыше 100 гетто. Приказ, определяющий общее их количество и порядок переселения на территорию Транснистрии был издан губернатором Г. Алексяну 11 ноября 1941 года и касался он как депортированных евреев, так и местных. Вместо термина гетто в приказе используются другие дефиниции: «поселение», «колония», «община». Гетто Транснистрии имели четкую структуру управления во главе с «президентом общины». В них существовали хорошо развитые социальные службы и кустарное производство.

Из шести полностью оккупированных республик Советского Союза больше всего гетто появилось на территории Украины, что, впрочем, и не удивительно, учитывая численность её еврейского населения в 2800 тысяч человек. Документально подтверждены сведения о 442 гетто в её пределах по состоянию на день начала Великой Отечественной войны. Пальму первенства в этом сомнительном деле следует отдать Винницкой области, где до войны проживала 141 825 евреев (4 место после Одесской, Львовской и Киевской областей), и где оккупанты создали 150 гетто. Если в румынской зоне оккупации гетто стали одним из первых репрессивных начинаний властей, то в немецкой зоне этот процесс не форсировался. Так в дистрикте Галиция подавляющее большинство еврейских анклавов возникает на рубеже 1941 – 1942 годов, достигнув, в конечном итоге, 80. Крупнейшим на территории СССР и одним из крупнейших в Европе стало Львовское гетто, где собрали 136 тысяч узников.

В областях Украины, полностью или частично оказавшихся на весь период оккупации под контролем военной администрации появилось не менее 20 гетто. Все они просуществовали от нескольких дней до нескольких недель, то есть крайне незначительный срок, у них отсутствовала четкая структура, и, вообще, сохранилось крайне мало сведений об обстоятельствах их существования. В заключение кратко остановимся на ситуации в регионах, вошедших в состав УССР в послевоенное время. Четыре гетто появились в Крыму, соответственно в Феодосии, Ялте, Евпатории и Джанкое. Еще около 100 тысяч еврейских заключенных наполнили 11 гетто и лагерей в Закарпатье после оккупации Венгрии в апреле 1944 года немецкими войсками. Начиная со второй половины мая того же года эти места принудительного содержания ликвидировали, а их обитателей депортировали в Аушвиц.

Определенные особенности при создании и функционировании гетто наблюдались и в Белоруссии. Их общее количество превышало 250 в пределах границ на июнь 1941 года, притом, что еврейское население республики составляло около 870 тысяч человек. В отличие от Украины довольно значительное количество гетто возникли в зоне военной администрации – свыше 40. В небольших городах и местечках их создавали преимущественно для концентрации евреев непосредственно перед уничтожением и переселением части узников в более крупные гетто. Их ликвидация здесь происходила более высокими темпами, чем в соседних Украине и России. В основном эти гетто ликвидировали уже к концу 1941 года. На территории генерального округа Белоруссия, составной части рейхскомиссариата Остланд, одним из первых появилось гетто Минска, согласно распоряжения фельдкоменданта Карла Шлегеля от 19 июля 1941 года. На его 40 улицах и в 273 жилых знаниях разместились 80 тысяч узников. Минское гетто просуществовало 27 месяцев, и это уникальный показатель в пределах «старой» границы СССР (до сентября 1939 года).

В западных областях Белоруссии явственно просматривается стремление оккупационных властей сконцентрировать рассеянные по малым поселкам и селам еврейские семьи в нескольких значительных гетто. Уникальный эксперимент по созданию еврейского города («Юденштадт») нацисты провели в Пружанах. Сюда переселили около 11 тысяч евреев из 14 населенных пунктов. Подобная же ситуация сложилась в городе Глубокое, где собрали 7400 узников из 42 городов, местечек и деревень. В отличие от того, что происходило в зоне военной администрации, на западе Белоруссии переселение трудоспособных узников в крупные гетто из более мелких совершалось не с целью их ликвидации, а для рационального использования их профессиональных возможностей.

Своеобразные черты геттоизации проявились в некоторых западных районах Белоруссии, вошедших в рейхскомиссариат «Украина» (части Брестской и Гомельской областей), где использовалась иная система изоляции евреев. Там формально гетто не создавались, но еврейское население после регистрации и утверждения советов фактически было лишено свободы передвижения. Запрет распространялся на передвижение вне рабочих колонн, появление в определенных кварталах и, даже, на возможность покидать свои дома. Зажатые в тисках оккупационного произвола узники, тем не менее, активно использовались на тяжелых работах и подвергались коллективным контрибуциям. Такая ситуация сохранялась до начала 1942 года, пока план и темпы «окончательного решения» пребывали в стадии обсуждения. Таким образом, напрашивается вполне логичный вывод, о завышенной степени прагматизма по отношению к евреям именно в среде оккупационных властей Белоруссии, и в немалой степени это связано с личной позицией гаулейтера В. Кубе. Впрочем, констатируем, что для окончательной судьбы белорусских евреев это существенного значения не имело, особенно после убийства Кубе партизанами 22 сентября 1943 года.

Прибалтийские республики также стали составной частью рейхскомиссариата «Остланд». Из трех прибалтийских республик гетто появились только в Литве и Латвии. Еврейское население Литвы перед началом войны превышало 240 тысяч человек, то есть, являлось третьим по количеству среди оккупированных советских республик. Кстати, и захват Литвы завершился в первую неделю военных действий, раньше, чем у соседей. Для судеб евреев это имело существенное значение, ведь у них было меньше шансов выехать на восток. К организации гетто здесь приступили еще с конца июля 1941 года по инициативе военных властей, и общее их количество достигло 20. В местечках Бутримонис, Вабалнинкас, Вилкавишкис, Вирбалис, Запишкис, Кадишкес, Кедайняй, Расейняй, Трокай и других количество узников редко превышало тысячу, и практически все они были ликвидированы в ходе одной или нескольких акций до начала осени 1941 года. Незначительная часть обитателей малых гетто, преимущественно опытных ремесленников, переселили в крупные города.

От года до полутора лет просуществовали гетто в Киемилишки, Михалишоке, Ошмянах, Паневежисе, Сквире. Среди общего перечня литовских гетто следует выделить Вильнюсское, Каунасское и Шауляйское, прежде всего по количественным параметрам. К концу 1941 года в Вильнюсском гетто оставалось около 20 тысяч евреев, в Каунасском – 17 тысяч, в Шауляйском – 5 тысяч. Однако, с 1942 года нацисты взяли не совсем понятную паузу в проведении акций, которая продлилась до лета 1943 года. С наступлением осенних месяцев в литовских гетто селективно уничтожили всех нетрудоспособных узников. Уцелевших специалистов отправили в концлагеря Латвии, Польши, Эстонии, где их ждала такая же трагическая судьба. Общее число уничтоженных литовских евреев достигло 220 тысяч человек, то есть составили 95% довоенного еврейского населения, и это самый высокий показатель не только на территории СССР, но и в Европе в целом. Ну и, пожалуй, еще одна примечательная деталь. Именно в гетто Вильнюса и Каунаса возникла беспрецедентная на территории СССР культурная жизнь. Работали театры, школы, библиотеки, проходили концерты, о чем уже, собственно шла речь. Помимо прочего, в названных гетто, и еще в Свенцянах, узники создали хорошо законспирированные, обладавшие оружием и связями с партизанами, группы сопротивления, хотя поднять восстание по типу варшавского им не удалось.

В соседней Латвии до июня 1941 года поживало около 80 тысяч евреев. Республику вермахт оккупировал к 8 июля 1941 года. С августа того же года Латвия вошла в состав рейхскомиссариата Остланд, а Рига стала его столицей. Историки считают, что «еврейский вопрос» в этом регионе оккупанты практически решили еще до Ванзейской конференции. В Латвии нацисты организовали 18 гетто, ставшие местом концентрации евреев перед уничтожением. Как места трудовой деятельности они использовались весьма ограничено, главным образом на неквалифицированных работах. В Резекне гетто ликвидировали уже в августе 1941 года, тогда как подобные заведения в Айзпуте и Вентспилсе продержались два месяца, а гетто Даугавпилса прекратило существование в мае 1942 года. Лишь в Риге и Лиепае еврейские анклавы просуществовали длительный период, и есть возможность рассказать об этом подробнее. Рижское гетто приняло первых узников25 октября 1941 года. Оно заняло 12 кварталов в Московском форштадте, откуда выселили 7 тысяч латышей. Обитателям гетто разрешалось иметь только самые необходимые личные вещи, один сту на человека, одну кровать на двоих, один стол и один платяной шкаф на семью. Жилплощадь в гетто выделялась из расчета 4 квадратных метра на человека.

Юденрат разместился в здании еврейской школы по улице Лачплеша 141. Он должен был обеспечивать узников жильем, продовольствием (нормы для евреев составляли 100 грамм хлеба и 175 грамм мяса – в основном конина, в неделю), медикаментами, выделять контингент для принудительных работ. Председателем юденрата назначили адвоката М. Эльяшева. В гетто создали еврейскую полицию под руководством М. Розенталя. В неё вступило около 80 вооруженных резиновыми дубинками молодых мужчин, задачей которых стала забота о порядке и мерах по светомаскировке в гетто. По данным на 20 ноября 1941 года в гетто пребывало 29 602 еврея, в том числе 5632 ребенка. Уничтожение обитателей гетто произвела команда под руководством обергруппенфюрера СС Ф. Эккельна 30 ноября и 8 декабря 1941 года. Как всегда в таких случаях не обошлось без местных коллаборационистов. Около тысячи латышских полицейских и команды В. Арайса, Г. Цукурса, Р. Осиса и других. В Румбульском лесу оборвалась жизнь, по меньшей мере 24 тысяч обитателей Рижского гетто. С этого момента еврейский анклав в столице Латвии превратили в место для депортации «евреев из рейха», которых прибыло приблизительно 11 тысяч человек. Весной 1943 года началось преобразование гетто в рабочий лагерь для евреев и до 2 ноября 7874 узника были отправлены в Кайзервальд. Когда 13 октября 1944 года в Ригу вступили части Красной Армии живыми оставались 240 евреев, совершивших побег и спасенных местными жителями.

Гетто в Лиепае появилось относительно поздно – только в июле 1942 года, когда из 7379 евреев города уцелело не более 800 человек. Для него выделили квартал из 11 домов, жильцов которых заблаговременно переселили в квартиры расстрелянных евреев. Квартал обнесли оградой из колючей проволоки и его охраняли латыши в черной униформе. Узникам выдавали 125 граммов хлеба в день, другой еды в гетто практически не было. Со дня создания гетто до его закрытия умерли 102 человека, а 54 расстреляли. К 8 октября 1943 года еще остававшихся в живых обитателей гетто отправили в концлагерь Кайзервальд.

Ситуация в Российской федерации отличалась от западных республик Советского Союза если не принципиально, то существенно. По приблизительным подсчетам на занятой врагом территории оказалось 155 – 160 тысяч евреев. Все оккупированные области попали в зону контроля военной администрации, где еврейское население истреблялось, в значительной мере, без предварительной концентрации в гетто. Тем не менее, по данным исследователей, в 12 регионах России нацисты создали 45 гетто в 44 населенных пунктах (в Невеле их было два). Более двух третей всех гетто появились на территории трех областей. Так, в Смоленской области возникли 15 «еврейских резерваций» с общим контингентом в 11 500 узников; 9 таких поселений появились в Псковской области (3860 узников); 7 – в Брянской (5860 узников).

Общее число заключенных в гетто России (без Крыма) составило около 30 000 человек. К моменту ликвидации гетто нацистами в них еще оставалось 20 000 человек. Около 6,5 тысяч узников умерли от голода и болезней, либо были уничтожены ранее. Почти 3,5 тысячи заключенных освободила наступающая Красная Армия в Нальчике (свыше 3 тысяч человек), а также в Калуге, местечках Ильино Калининской области и Усвяты Псковской области (всего около 470 человек). Общее число жертв холокоста на территории России составило не менее 144 тысяч человек, в том числе в её современных границах – около 120 тысяч. По числу жертв Российская Федерация занимает пятое место среди республик бывшего СССР (после Украины, Белоруссии, Молдавии и Литвы). Так выглядит общая картина системы гетто на территории Советского Союза, хотя она еще далеко не полна, и, как мы надеемся будет уточняться поисками неравнодушных исследователей и в дальнейшем.

II.4. Положение евреев Чехословакии, в общеевропейском контексте, обладало рядом специфических черт. Но прежде чем приступить к их анализу следует привести данные о численности евреев. Согласно всеобщей переписи населения в республике 1930 года евреев в ней насчитывалось 356 830 человек, что по отношению к общей численности в 14 729 536 лиц составляло 2,4%. По отдельным регионам евреи распределялись следующим образом: Словакия – 136 737 человек или 4,1% всего населения; Закарпатье (или как его называли Подкарпатская Русь) – 102 542 человека или 14,1%; Богемия – 76 301 человек или 1,1%; Моравия и Силезия – 41 250 человек или 1,2%.

Проживая на этих землях в течение столетий евреи приспосабливались к местным условиям и обретали те самые специфические черты о которых мы упомянули. Так евреи Богемии и Моравии жили одной общей жизнью с евреями бывшей Австро-Венгрии, и среди них весьма заметно было влияние немецкой культуры. Перейдя в состав вновь созданного государства, и получив достаточно комфортные условия существования, евреи активно втягивались в общественную жизнь, в том числе и в языковом плане. Они заняли видное положение в торговле и промышленности, даже крупной, встречались и среди владельцев поместий. Зато непосредственно трудом земледельца занималось только 2,9% еврейского населения по данным 1921 года. В свою очередь евреи Словакии не представляют собой однородной группы. В то время живущие на западе и юге провинции сохранили заметные следы многовекового пребывания под владычеством венгров, евреи восточной Словакии, равно как евреи Закарпатья духовно и материально схожи с собратьями в Западной Украине. Как и в Богемии, торговля здесь являются преобладающей профессией еврейского населения – 46% его – торговцы. Земледелие распространено больше, чем в Богемии и Моравии – 10,7% по переписи 1921 года, и преобладают мелкие и средние хозяйства фермерского типа.

В Закарпатье евреи заселяли мелкие города и местечки, разбросанные по отрогам гор, составляя кое-где их единственное население. Это – горные жители из поколения в поколение, физически очень крепкие, привыкшие к тяжелому труду по выкорчевыванию пней, рубке деревьев, пахоте горных грунтов. Среди них немало овощеводов, виноградарей, табаководов, кузнецов, пастухов, возчиков. Та же перепись 1921 года установила, что земледелием среди них занимались 26,9% или свыше 25 000 человек. Другие – мелкие ремесленники, возчики, коробейники, содержатели заезжих дворов. Им приходилось нелегко, поскольку развившееся христианское кооперативное движение вытесняло с рынка еврейских торговцев, препятствуя сбыту еврейских сельскохозяйственных продуктов. Если в 1922 году здесь насчитывалось больше 20 000 еврейских рабочих, занятых в промышленности и ремесле, то накануне раздела Чехословакии сохранилась едва ли треть этого числа. Ситуацию, насколько это возможно, пыталось изменить Еврейское Колонизационное Общество, помогая евреям Закарпатья предоставлением дешевого кредита, организацией сельскохозяйственных кооперативов, поддержкой садоводства и птичников.

Еврейские издания утверждают, что именно в Закарпатье проживали самые здоровые в физическом и нравственном отношении евреи Чехословакии, и приводили следующие аргументы. В 1933 году среди евреев Моравии зарегистрировано 261 рождение ребенка, в Богемии – 399, Словакии – 2140, тогда как в Закарпатье – 3152 рождения. Вывод о крепости национальных чувств делали на основании сведений о смешанных браков. Из общего числа 685 новых семейных союзов в Закарпатье смешанных насчитали всего семь, тогда как в Богемии соотношение составляло 806 к 303, в Моравии 405 к 115 и в Словакии 1093 к 83. Законодательство Чехословакии одно из первых в Европе признало еврейство нацией и за местными евреями закрепило право объявлять себя принадлежащими к еврейской нации. На этом основании при переписи 1930 года из общего числа 356 830 граждан еврейской национальности подтвердили свою принадлежность к ней 204 427 человек, или 53,7% всего еврейского населения. Среди остальных чехами и словаками признали себя 87 489 человек или 24,5%, немцами – 45 732 человека или 12,8%, венграми – 16 807 человек или 4,7%, русинами – 1086 человек или 0,3%. Другими словами, из богемских евреев таковыми себя определили 20% от их общего числа, из моравских – половина, из силезских и словацких – больше половины, а из евреев Закарпатья – 95%.

В политической жизни страны евреи были представлены весьма ограничено. В блоке с поляками на выборах 1929 года и с чешской социал-демократической партией на выборах 1935 года они в палату народных представителей двух своих депутатов – доктора Анжело Гольдштейна и доктора Хаима Кугеля от евреев Закарпатья. После получения Закарпатьем с 8 октября 1937 года автономии в крае провели выборы в особый законодательно-административный орган - Национальный Совет. В нем местные евреи имели трех представителей. Антисемитская агитация в Чехословакии была запрещена, тем не менее, в политической жизни они имели место. В Чехии они были представлены маловлиятельной партией генерала Гайды и более значительной партией чешских националистов депутата Стрибрного. Достаточно широко антисемитские взгляды были представлены и в программе чешской партии доктора Крамаржа. Что касается Словакии, то там подобные позиции занимала народная словацкая партия доктора Глинки.

Началом трагедии Чехословакии в целом, и её еврейского населения в частности стало подписание 19 сентября 1938 года Мюнхенского соглашения Адольфом Гитлером, Невиллом Чемберленом, Бенито Муссолини и Эдуардом Даладье. Европейское государство, помимо его воли, разделили на три части: Богемию и Моравию, Словакию и Рутению (Закарпатье). Германии передали Судетскую область, Польше – Тешинский край, а Закарпатье в итоге оказалось в составе Венгрии. Для нашего исследования первостепенный интерес представляет ситуация в Богемии и Моравии, где по данным И.А. Елинека проживало от 115 до 125 тысяч евреев. Из них впоследствии 78 тысяч погибли, 14 тысяч выжили и примерно 26 тысяч эмигрировали.

Первыми жертвами ситуации в Чехословакии после раздела страны стали евреи Судетской области. После появления в регионе с 1 октября 1938 года германских войск большинство местных евреев поспешили покинуть Судеты. Однако и в Чехии они столкнулись с неприязненным отношением к себе. Чешское население и администрация относились к ним как к ненавистным судетским немцам из-за их немецких культурных корней. Даже чешские евреи не были гостеприимны из опасения, что внезапный наплыв еврейских беженцев вызовет ответные проявления антисемитизма со стороны представителей других национальностей. В то время как нацисты выпроваживали евреев за границу, чешские власти старались вытеснить их обратно. Германские пограничники их не пускали, и люди оказывались на ничейной земле. В конце концов, международное давление обязало чехов принимать беженцев и заставило гитлеровцев прекратить высылку. Многие судетские евреи смогли эмигрировать: ввиду их трагического положения им давалось преимущество.

Жизнь евреев, говоривших на чешском языке, также ухудшалась. Новое правительство, действуя под сильным германским давлением и желая угодить берлинским властям, стремилось подвергнуть чешских евреев остракизму. Задача Праги была нелегкой: Чехословакия все еще оставалась законопослушной, либеральной страной, и её жители не хотели совершать противоправные действия. Хотя среди чехов антисемитские настроения распространялись все шире из-за подстрекательства нацистов и местных фашистов или вследствие спонтанного проявления дремавшей до поры неприязни, чехи по-прежнему не желали мириться с незаконными гонениями. Антисемитские демонстрации и жестокое обращение с евреями все еще были редким явлениями. Инициаторами официальной антиеврейской дискриминации стали несколько групп из средних слоев общества: студенты, адвокаты, торговцы и фермеры – все, кто хотел использовать новые условия, чтобы устранить конкурентов. Чешские националисты и группы немцев, пребывавшие под влиянием нацистов, настраивали местное население против евреев. Под давлением студентов последние еврейские преподаватели потеряли работу в Немецком университете Праги.

Однако чешское правительство не пошло на поводу антисемитов. Несмотря на антиеврейские настроения отдельных министров, политики опасались, что действия против евреев приведут к быстрому оттоку капиталов, нанесут ущерб экономической жизни страны и вызовут неодобрение британского и французского правительств. Великобритания и Франция действительно обещали предоставить займы, но критически относились к антисемитским проявлениям в политике и быту. С середины тридцатых годов в Чехословакии ширилось сионистское движение, вдохновляемое надеждой на эмиграцию в Палестину. Присоединение Австрии к Германии в марте 1938 года и Мюнхенское соглашение шестью месяцами позднее послужили дополнительным импульсом этому движению. Евреи отчаянно искали страну, готовую их впустить. Великобритания, внесшая значительные средства, чтобы облегчить удел перемещенных из Судетской области лиц, первой приняла к себе жертвы создавшейся ситуации. Тысячи беженцев, в первую очередь осиротевших детей, направились в Великобританию. Лондон также принял 2 500 чешских евреев, но держал ворота в Палестину закрытыми. Тысячи евреев старались добраться до земли обетованной нелегально на судах, арендованных сионистами и частными лицами. Многие погибли в пути или испытали огромные трудности, прежде чем достигли цели. Другие искали убежища в странах Южной Америки или Азии – в любом месте, где их готовы были приютить.

Новый перелом к худшему обозначился в середине марта 1939 года, когда Гитлер пригласил в Берлин президента Чехословакии Эмиля Гаху и заставил его подписать документ об установлении протектората Третьего Рейха над Богемией и Моравией. Германские войска 16 марта оккупировали Чехию, и фюрер направился в Прагу, чтобы осмотреть новое приобретение. После визита чешский президент и правительство остались на своих постах, но их полномочия были резко ограничены. Фактическим правителем края стал рейхспротектор Константин фон Нейрат, назначенный лично Гитлером. Уже 21 июня 1939 года он издал декрет о передаче собственности евреев непосредственно в руки немцев, обманув, таким образом, чаяния чешских предпринимателей. В результате чехи потеряли интерес к экономическому преследованию евреев, а побочным эффектом ариизации стало пробуждение некоторого сочувствия к пострадавшим евреям.

На этом этапе цель нацистов состояла в том, чтобы очистить протекторат от евреев методом принудительной эмиграции. Поставленную задачу должно было выполнить Центральное бюро еврейской эмиграции, учрежденное в июне 1939 года. Оно экспроприировало собственность евреев и передавало её в Эмиграционный фонд для последующей передачи немцам. Деятельность Центрального бюро и Эмиграционного фонда, являвшихся отделами СС, первоначально распространялась на Большую Прагу, а позднее – на весь протекторат. К сожалению ни одна страна не хотела принимать чешских евреев. Суда с эмигрантами по-прежнему пытались добраться до Палестины нелегально, а другим местом назначения стал свободный порт Шанхай. Попытки добраться до Кубы, США, стран Латинской Америки чаще всего завершались неудачей. До начала второй мировой войны Польша, и в известной мере Словакия служили промежуточными пунктами, откуда евреи могли попытаться двигаться дальше. Эмиграция, санкционированная нацистами, продолжалась до сентября 1941 года. По официальным данным, из протектората эмигрировали 26 111 евреев.

Для нас же больший интерес представляет судьба тех, кому пришлось остаться в Богемии и Моравии. Упомянутым декретом от 21 июня 1939 года евреи исключались из экономической жизни и подлежали регистрации в местных органах власти. На таком правовом фоне изоляция евреев от остальной части населения быстро усиливалась. Им пришлось оставить определенные городские кварталы и улицы, им запретили посещать общественные места, пользоваться городским транспортом, средствами связи или службами. Лицам других национальностей запрещалось общаться с евреями и оказывать им какую-либо помощь. Продовольственные пайки евреев уменьшили, им запретили посещать магазины большую часть дня и покупать определенные товары. Власти исключали еврейских детей из школ и запрещали нанимать частных учителей. Все ценные вещи, включая определенную одежду и продукты, подлежали безусловной сдаче. Еврейских служащих скопом уволили, для евреев отменили социальные льготы. Специальное агентство в рамках общины предоставляло безработным евреям ограниченное число рабочих мест. Членов еврейских молодежных организаций, которые искали работу у крестьян, бессовестно эксплуатировали и угрожали им гестапо. Еврейские специалисты, за исключением немногих, обслуживавших только евреев, вынуждено покинули свои конторы и клиники. Таким образом, повседневная жизнь евреев была ограничена жесткими рамками, и присутствие их – голодных, безработных, слонявшихся без дела по улицам – создавало проблему в обществе. (Подробнее о преследовании и ограничении личной и общественной жизни евреев смотри в приложении №1)

Чтобы манипулировать еврейскими учреждениями в своих целях нацисты 26 июля 1939 года создали в Праге Центральную службу по решению еврейского вопроса в Богемии и Моравии. Через несколько недель слово «служба» в названии заменили на «управление». Оно сотрудничало с Бюро еврейской эмиграции, а также с пражской религиозной конгрегацией. С 27 марта 1942 года все еврейские религиозные организации передали в подчинение Центральному управлению по делам культов еврейской общины, которое с 2 февраля 1943 года преобразовали в Совет еврейских старейшин. Различные службы Совета включали отдел социального обеспечения, призванный оказывать поддержку тысячам нуждавшихся евреев, биржу труда, статистический отдел, а с 24 ноября 1939 года – редакцию еженедельного периодического издания «Юдишес Нахрихтенблатт \ Жидовские Листы». Самой тяжелой обязанностью Бюро конгрегации стала подготовка списков для депортации на Восток или, несколько позднее, в Терезин. Первая массовая депортация состоялась в конце октября 1939 года в рамках так называемого «плана Ниско». Идея плана состояла в переселении польских и чешских евреев на восток генерал-губернаторства и создания там обширной резервации. Её предложил глава РСХА и СД Рейнхард Гейдрих на совещании 21 сентября 1939 года, а эксперт РСХА по «еврейской проблеме» Адольф Эйхман предложил местом размещения резервации городок Ниско на реке Сан.

Два состава с еврейскими рабочими общим числом 1 291 человек были отправлены из Моравии, но невыносимые условия жизни и работы заставили немцев отказаться от этого предприятия. Оставшиеся в живых 469 рабочих вернулись в апреле 1940 года. Положение евреев протектората, и без того весьма тяжелое, заметно ухудшилось после нападения Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года и переходом нацистов к «окончательному решению еврейского вопроса». В сентябре 1941 года Гитлер освободил фон Нейрата от должности протектора и назначил на его место уже упоминавшегося обергруппенфюрера СС Р. Гейдриха. Его первой инициативой стала отправка 5 тысяч евреев в гетто города Лодзь (Польша) между 16 октября и 3 ноября 1941 года. Только 253 человека из них пережили войну. Вскоре после этого 1 000 евреев депортировали в Минск. Все они, кроме 7 человек, погибли от рук нацистов. Несколько по иному сложилась судьба потомков от смешенных браков евреев с неевреями, по меньшей мере, на начальном этапе. В протекторате их сосредоточили в более чем 70 местах, самыми крупными из которых были Ческа-Липа и площадь Хагибор в Праге.

На судьбе чешских евреев болезненно сказалось покушение на Гейдриха в Праге 27 мая 1942 года двумя чешскими диверсантами Гамшиком и Кубицей, прибывшими из Англии. В последовавших за этим убийством жестоких репрессиях евреи оказались в числе первых жертв, хотя их непричастность к акции была совершенно очевидна. Сейчас, по-видимому, уже невозможно установить, кто из 13 119 арестованных в связи с гибелью Гейдриха являлись евреями, но известно, что большинство из них казнили, а остальных отправили в концлагерь. В общем-то, это означало отложенную смерть. Так эшелон с 1 000 евреев 10 июля 1942 года отправили в Майданек; из них выжил только один. По словам А. Эйхмана вскоре арестовали еще 500 евреев как заложников, причем половину казнили. Скорбный путь большинства евреев протектората Богемии и Моравии оказался связанным с Терезинским гетто.

III.1. К моменту превращения в место содержания чешских евреев крепость Терезиенштадт имела уже 150-летнюю историю, пусть и не богатую примечательными событиями. Её сооружение началось в 1780 году недалеко от места слияния рек Лаба и Огрже по распоряжению австрийского императора Иосифа II и растянулось на десять лет. Для начала осушили 70 гектаров болотистой почвы и вогнали в грунт свыше 5 тысяч дубовых свай, ведь хорошо известно, что дубовое дерево устойчиво к гниению во влажной почве. Затем уложили каменные несущие конструкции, после чего уже велось строительство зданий и укреплений. В фортификационных традициях того времени архитекторы и военные инженеры использовали принципы устройства римского военного лагеря - кастра. Так, главная улица, Гауптштрассе, соединяла главные ворота возле Усть-Лабских и Пекарских казарм и соответствовала виа Декумана (в римском лагере проход между рядами палаток с востока на запад). А местоположение церкви между двумя зданиями комендатуры живо напоминает преториум римского лагеря.

С высоты птичьего полета крепость напоминала восьмиконечную звезду. Её лучами выступали восемь бастионов, соединенных между собой высокими стенами. В строительном ареале различались три категории строений: крепостные постройки, военные убикации, то есть казармы, штабные здания, магазины, конюшни, гарнизонный и ветеринарный госпитали и прочее, и последнее – гражданский город. Поскольку привлечение гражданского населения стало непростой задачей, власти предложили соблазнительные привилегии. Для тех, кто был способен вести строительство собственным капиталом, получали двадцатипятилетнее освобождение от налогов и продолжительное освобождение от воинской службы. Застройщики без собственного капитала получали ссуду под пять процентов. Затем им были предоставлены права на промысел и торговлю алкоголем – так называемые концессии Марии Терезии. Вскоре после начала строительства сгорела богемская Липа и многие погорельцы перебрались в Терезиенштадт, а город на долгое время остался немецкоязычным островком в чешской области.

В итоге скурпулезного, хотя и неспешного труда появились земляные валы с кирпичными стенами поверху и рвами полными воды, а также строения Большой и Малой крепости. В Большой располагался военный гарнизон и гражданское население, в то время как Малая служила складом боеприпасов и продовольствия. Позднее Малую крепость начали использовать как тюрьму для врагов Габсбургской монархии, но об этом речь впереди. Общая вместимость Терезиенштадта составляла около 50 тысяч человек. Проявив сыновью почтительность, император повелел назвать фортификационное сооружение в честь своей матери императрицы Марии Терезии (1740 – 1780 г.). Примечательная личность среди европейских монархов вообще, и австрийских, в частности, Мария-Терезия сполна заслужила и крепость своего имени, и лестный отзыв проницательного писателя Стефана Цвейга, который назвал её «единственным великим монархом австрийского дома». Впрочем, она отличилась не только на государственном поприще, став, вместе с мужем Францем Стефаном Лотарингским, родителем шестнадцати детей. Старший из сыновей и стал императором Иосифом II противоречивым правителем, которого называли и народным кайзером, и освободителем крестьян, даже императором-революционером, и врагом церкви, и доктринером. Его младший брат Леопольд как-то высказался: «Иосиф – это человек, которого каждый уважает, но никто не любит». (20) Для нас же важна только одна сторона его многосторонней деятельности – градостроительная, и на ней сосредоточимся.

До наших дней дошло описание военного праздника в Терезинской крепости, и, опираясь на него попробуем дать образное представление об объекте исследования. «Широкая площадь города блистала белизной: воинские плащи с белыми бандельерами, голубыми штанами с черно-желтыми кантами, между ними пестрые островки, составленные синими гусарами или зелеными уланами, между ними панцири кирасиров, золотые шлемы всадников, меховые шапки, венгерские колпаки, польские шапки, и промеж них – крепостная артиллерия в коричневых плащах, голубых штанах с широкими красными лампасами, а впереди, сверкая орденами, генералитет в снежно-белых свежеотбеленных мелом мундирах, красных брюках с золотыми лампасами и зелеными петушиными перьями на черно-желтых шишаках». (21) Разумеется, лучше бы нам увидеть акварели Петера Фенди и Карла Шиндлера, но и приведенное их словесное описание создает впечатляющее представление, не правда ли?

В истории далеко не мирного XIX века Терезинская крепость свои прямые обязанности выполняла лишь один раз, да и то не в полном объеме, во время австро-прусской войны 1866 года. Причиной войны послужила борьба за гегемонию между Австрией и Пруссией в процессе объединения Германии, а непосредственным поводом стал захват Пруссией Гольштейна. Военные действия между набирающей силы Пруссией, с оснащенной передовой техникой армией и талантливым командующим в лице генерала Хельмута фон Мольтке и отсталой в боевом отношении Австрией с нерешительным генералом Людвигом фон Бенедеком во главе. Собственно говоря, интересующий нас Терезин оказался вне зоны боевых операций и враг у его стен не появлялся. После неудач австрийцев у Мюнхенгреца, Трутенау и Находа генерал Бенедек вынуждено стянул резервы из гарнизонов крепостей для удержания стратегически важного Ольмюца, в том числе и из Терезиенштадта. На этом участие войск из этой крепости в конкретной войне, равно как и последующих, завершилось, и в её существовании настал иной, менее почетный период.

Уже в начале XIX века Терезиенштадт превратился в место содержания важных узников, нечто вроде австрийской Бастилии. Так, в 1821 году её заключенным стал Александр Ипсиланти, профессиональный борец за свободу. Он происходил из знатного греческого фанариотского рода, многие представители которого занимали престолы княжеств Молдавии и Валахии. Немало лет Ипсиланти провел в России, принимал участие в Отечественной войне 1812 года, был тяжело ранен под Дрезденом в 1813 году, во время освободительного похода русской армии, и лишился руки. Мужественный грек стал в 1816 году адъютантом императора Александра I, а через год получил звание генерал-майора российской армии. Ипсиланти 12 апреля 1820 года возглавил греческую освободительную организацию «Филики этерия», стремившейся поднять восстание греков и соседних балканских народов против Османской империи. Во главе повстанческого отряда «Священный батальон» Ипсиланти 6 марта 1821 года вступил в Молдавию, но после поражения возле Драгошан 19 июня 1821 года от турецких регулярных войск бежал в Австрию. Арестованный по приказу местных властей выдающийся грек оказался в казематах Терезинской крепости. Следует отметить, что содержали его как почетного пленника, и так продолжалось до 1821 года, когда под нажимом России Ипсиланти освободили, после чего он возвратился в родную Грецию.

После длительного периода забвения о Терезине вспомнили в начале первой мировой войны. Австрийские власти приняли решение разместить в Терезине концентрационный лагерь, а первыми его узниками стали русины, заподозренные в симпатиях к России и высланные по доносам поляков и украинофилов. Около тысячи узников, от крестьян до интеллигентов, 3 сентября 1914 года разместили в его казематах. С утра и до ночи заключенные бесплатно работали в крепости и городе на расчистке улиц, каналов, уборке туалетов в госпиталях, трудились в огородах и полях. И все это, по описаниям прошедших через концлагерь, среди вшей и гноя, в жуткой антисанитарии. В любой момент, замкнутых в тесном пространстве людей, могла сразить эпидемия. Ситуацию спасла осторожность и взаимовыручка обитателей Терезинского узилища и самоотверженная помощь двух чешских женщин – Анны Лаубе и Юлии Куглер. Они бескорыстно организовали уборку камер, разыскали доски для сооружения нар, помогли истребить насекомых, установили часы для мойки и стирки белья. После пасхальных торжеств 1915 года русинов перевели в иной, еще более жуткий концлагерь Талергоф у подножия Альп вблизи австрийского Граца.

В годы первой мировой войны казематы Терезинской крепости приняли узника, своими выстрелами положившему ей начало. Как уже, вероятно, догадались читатели, речь идет о сербском студенте Гавриле Принципе, но не только о нем. Однако, изложим ход событий по порядку. В начале ХХ века Балканы называли «пороховой бочкой Европы», и не без оснований. Там уже давно назревал конфликт между Сербией и Австро-Венгрией. Яблоком раздора служила Босния и Герцеговина, оккупированные дуалистической монархией в 1878 году, а через 30 лет полностью аннексированные. Такой шаг императорского правительства вызвал взрыв патриотических чувств в Сербии. Была создана организация «Народна одбрана», начавшая формировать отряды добровольцев. Тем не менее, в одиночку справиться с Австро-Венгрией Сербия не могла, а на поддержку России трудно было рассчитывать. Ослабленная поражением в войне с Японией и революционными потрясениями Россия вынуждено промолчала, и сербское правительство поспешило ввести деятельность этой организации в легально-культурные рамки.

Неудовлетворенные ходом событий радикалы основали тайное общество «Единство или смерть», чаще именуемое в исторической литературе «Черная рука». В традициях того времени организация избрала методом борьбы террор. Среди руководителей этого общества выделяется колоритная фигура полковника Драгутина Дмитриевича, по-видимому, именно ему принадлежала идея покушения на наследника Австро-Венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда. Осуществить задуманное поручили трем студентам: Гавриле Принципу, Трифко Грабечу и Неделько Габриновичу. Подготовка велась в Сербии, где юношей учили владеть оружием, и уже 28 мая 1914 года группа покинула Белград. Пограничная стража беспрепятственно позволили им перейти границу и 4 июня террористы прибыли в Сараево.

Во второй половине июня 1914 года австрийские войска проводили маневры в Боснии, а после их окончания эрцгерцог, занимавший должность генерал-инспектора армии, намеревался посетить Сараево. Визит намечался на 28 июня, и это восприняли в Сербии как национальное оскорбление. Дело в том, что у сербов этот день называется Видовдан, в память трагических событий битвы на Косовом поле в 1389 году, когда победа турецкого войска положила на шесть веков конец независимости Сербии. В ходе битвы сербский патриот Милан Обилич, жертвуя собой, сразил ударом кинжала султана Мурада I. В цепи назревавших событий любопытна такая деталь. Местная газета «Вечерне пошта», как бы желая помочь террористам, опубликовала подробный маршрут следования кортежа: ратуша, музей, арсенал и другие примечательные места.

Кортеж из четырех автомобилей прибыл в Сараево точно по графику. В первом автомобиле ехали бургомистр города и начальник полиции, а Франц-Фердинанд с супругой Софьей Гогенберг графиней Хотек и губернатором провинции Оскаром Потиореком находились во второй машине. Кавалькада медленно двигалась по набережной Аппель вдоль реки Милячки. Именно здесь, в 10 часов 25 минут Габринович бросил в проезжавшую машину бомбу. Эрцгерцогу удалось оттолкнуть смертельный «сувенир» и он взорвался под колесами третьей машины. Погиб граф Мерицци, было много раненных, но сам Франц-Фердинанд не пострадал. Габринович пытался скрыться, бросившись в реку, однако полицейские настигли его. Сейчас это выглядит несколько странно, но визит не прервали, и, после визита в ратушу, наследник престола настоял на посещении музея. Кортеж на большой скорости двинулся по набережной. У поворота к улице Франца-Иосифа водитель Лойка вынуждено затормозил и этим воспользовался Принцип. Он вскочил на подножку автомобиля и успел сделать два выстрела. Одна пуля пробила воротник мундира Франца-Фердинанда, шейную артерию и застряла в позвоночнике. Вторая пуля поразила графиню Софию Хотек и в течение десяти минут супруги скончались. Гаврила Принцип пытался тут же покончить с собой, но не успел, его схватили полицейские.

Вот так, в подробностях и деталях протекало это трагическое событие, послужившее поводом к еще более трагическому. По сараевскому делу на скамье подсудимых оказались 16 человек, из них троих приговорили к смертной казни. Тем не менее, это были не покушавшиеся. Принцип, Габринович и Грабеч получили по 20 лет тюремного заключения, поскольку им еще не исполнилось двадцать лет, а по австрийским законам к таким преступникам смертная казнь не применялась. В декабре 1914 года молодых людей отправили в Терезиенштадт. Здесь Прицип познакомился с врачом–психиатром М. Паппенгеймом, который сумел завоевать доверие узника. В дошедших до наших дней записях основное внимание уделяется личности заключенного, но есть отдельные фрагменты и о условиях содержания. Администрация тюрьмы относилась к осужденным корректно и обращалась в пределах установленных правил. Тем не менее, Принцип 5 декабря 1914 года предпринял попытку самоубийства.

По сути, узники медленно умирали от недоедания и туберкулеза. Времена военных пайков тяжело отражались на всех жителях Вастро-Венгрии, и, конечно, государственных преступников никто не хотел щадить или оберегать. В 1916 году немецкий поэт Ф. Верфель видел в Терезине другого заключенного – Н. Габриновича. Приведем только одну фразу из его описания. «Я обнаружил белую, неописуемо воздушную форму, цепляющуюся фосфорически светлой рукой за железную койку». Ни один из тройки молодых людей не дожил даже до конца войны. Последним 28 апреля 1918 года умер Гаврило Принцип, но в гуле военных орудий Европа даже не заметила этого события. «Мальчики, вызвавшие своими выстрелами войну», уже никого не интересовали. В сущности, Принцип и раньше был слаб здоровьем и еще до покушения болел острой формой туберкулеза. Даже при хорошем уходе и благоприятных условиях он мог только отсрочить свою смерть, но двое других были вполне здоровыми и физически нормальными людьми. Однако при смерти они выглядели настоящими скелетами, потерявшими человеческий облик. А закончить грустное повествование хотелось бы таким фрагментом. В 1953 году открыл двери сараевский музей памяти организации «Млада Босна», а на набережной, в том месте, где стоял Гаврило Принцип, в тротуар вделан отпечаток ног человека. Сохранился ли он сейчас?

III.2. Вопрос о его создании обсуждался на совещании руководства протектората 10 октября 1941 года. В речи, считавшейся строго конфиденциальной и не подлежавшей разглашению, Гейдрих довел до сведения присутствующих пожелание Гитлера до конца года очистить от евреев весь протекторат. Гетто Лодзи после прибытия первой партии чешских евреев отказалось принимать новых заключенных, ссылаясь на нехватку мест. Поэтому возникла нужда в промежуточном пересыльном лагере. Из нескольких предложенных вариантов выбрали маленький гарнизонный городок Терезин в 56 километрах севернее Праги. Город-крепость части вермахта заняли 15 марта 1939 года в 6 часов утра, как один из объектов на пути в Прагу. На следующий день оккупационные власти арестовали 18 антифашистов. С 14 июня 1940 года Малая крепость Терезина превратилась в подведомственную тюрьму пражского гестапо. После превращения города в центр содержания евреев Малая крепость сохранила свой профиль, как место заключения провинившихся и их казни. План был одобрен и уточнен. Из Терезина будут полностью выведены расквартированные там чешские войска и гражданское население. От 50 до 60 тысяч евреев могут быть размещены с комфортом! Оттуда их отправят на восток. В дальнейшем, после окончательной эвакуации евреев, Терезиенштадт будет заселен немцами и станет центром немецкой жизни в соответствии с идеями «рейхскомиссара по делам укрепления немецкой нации».

Терезинское гетто уже приняло первых узников, когда его существование стало одной из тем обсуждения на Ванзейской конференции. Учитывая важность этого события, расскажем о нем несколько подробнее. Эта конференция должна была состояться 9 декабря 1941 года в вилле по улице Ам гроссен Ванзее на современной окраине Берлина. Но как раз в первой декаде декабря случились важные события (Япония напала 7 декабря на Перл-Харбор и Германия, выполняя союзнические обязательства, объявила войну США) и в последний момент совещание отложили. Однако уже 8 января 1942 года были разосланы новые приглашения на 20 января. В назначенный день собрались 14 высших чиновников и сотрудников РСХА. Руководил совещанием Р. Гейдрих, протокол, вместе с секретарем, вел А. Эйхман. Тема совещания определялась как «окончательное решение еврейского вопроса». За подобным эвфемизмом пряталась человеконенавистническая идея полного истребления еврейского населения Европы.

Для наглядности приведем фрагмент выступления Гейдриха. «В процессе практического осуществления окончательного решения всю Европу прочешут от запада до востока. Начать следует с территории Рейха, включая протекторат Богемия и Моравия, вследствие местных проблем с жильем и другими общественно-политическими нуждами. Депортированные евреи будут перемещены – эшелон за эшелоном – сначала в гетто, называющиеся временными гетто, а оттуда посланы дальше – на восток. Важное предварительное условие для исполнения этого плана – точное установление расчетного количества лиц. Учитывается при этом, что не следует депортировать евреев старше 65 лет, а надо перевозить их в предназначенное для стариков место – Терезиенштадт. Кроме того из 280 000 евреев Старого Рейха и Австрии, находящихся там на 31 октября 1941 года, в еврейские гетто для стариков будут посланы все пожилые люди старше 65 лет, а их там 30%, и также евреи-инвалиды войны и кавалеры военных орденов. Подобное решение предотвратит множество осложнений в будущем». Существует распространенное мнение, что евреи из рейха должны были платить за то, чтобы попасть в Терезин, где богатые якобы могли выжить. Зерно истины заключается лишь в том, что Эйхман, занимаясь поборами для своего «Центрального бюро еврейской эмиграции», решил выманить у евреев последнее. С этой целью он распорядился продавать евреям места в «гостинице курорта Терезиенбад», что дало ему возможность избавиться от контроля государственного казначейства.

С точки зрения создателей гетто, имевших уже солидный опыт создания подобных структур в Польше, Терезин обладал рядом преимуществ. По своему географическому расположению он был удобным перевалочным пунктом между основными городами протектората Богемии и Моравии и польскими лагерями смерти. Окруженный рвами и стенами с несколькими воротами, город очень подходил, как место заключения с условием самообеспечения его обитателей. Доступ в него легко контролировался через ворота, а в пустующих армейских казармах можно было разместить массу народа и изолировать их от контактов с чешским населением протектората. С другой стороны, по воспоминаниям инженера Франка Вайса, «евреи Богемии и Моравии, отправляясь в Терезин, город им известный, тревожились гораздо меньше, чем если бы их посылали в незнакомые места».

К осуществлению принятого решения нацистское руководство приступило еще до конца 1941 года, по традиции силами самих евреев. Уже 24 ноября в город прибыл первый транспорт с заключенными – «строительная бригада» АК І, в составе 342 человек строителей, ремесленников и инженеров. Ей поручили подготовить Терезин к приему последующих транспортов. Первым заключенным пришлось восстанавливать инфраструктуру: перекладывать и обновлять трубы, строить водонапорную башню, очищать артезианские колодцы – водопровод и канализация крепости пришли в негодность еще до войны. Инженеры-заключенные проделали огромную работу: провели электрическое освещение на улицах, отремонтировали мостовые, разбили лужайки, переоборудовали часть помещений под бани, прачечные, больницы, библиотеки. К 4 декабря в Терезин прибыла вторая строительная бригада (АК ІІ) численностью 1000 человек и немедленно подключилась к работам, поскольку за четыре дня до этого эшелон из Праги доставил тысячу первых узников. С 23 декабря открылась мастерская по изготовлению нар и постепенно все жилые помещения были оснащены спальными местами в три яруса весьма сомнительной комфортности.

В последующие месяцы условия жизни постепенно улучшались: увеличилось снабжение водой и электричеством, была расширена система канализации, организованы кухни с бойлерами, открыты больницы, детям делались прививки от инфекционных заболеваний. Эти улучшения стали возможны благодаря изобретательности и решимости обитателей гетто, а также организаторским способностям руководства, сумевших добиться от нацистских властей поставки необходимых материалов. По их распоряжению в Терезин на 50 грузовиках доставили водопроводные трубы, и в этом был определенный смысл; гетто находилось на границе рейха и эпидемии могли легко распространиться среди немцев. Не следует также забывать, что в не столь отдаленной перспективе предусматривалось передать Терезин полноправным гражданам Германии.

О том, что получилось в итоге и в каких условиях довелось пребывать обитателям гетто, особенно в первые полтора года его существования дают обобщенное представление следующие цифры. Согласно переписи 1930 года в городе проживало 7181 человек, из них несколько меньше половины – военнослужащие. Безусловно, после принятия решения о преобразовании крепости в место концентрации евреев, все они подлежали выселению, ибо планы нацистов никак не входило оставлять свидетелей своих потуг в «окончательном решении еврейского вопроса». Перемещение чешского населения началось 2 апреля и завершилось 27 июня 1942 года. Таким образом, территория, рассчитанная на 6 – 8 тысяч человек, заселялась десятками тысяч. Нацистское руководство в последнюю очередь интересовалось жилищными и гигиеническими нормами: трехэтажные нары стояли в огромных казармах, на чердаках и в подвалах; в период наибольшего людского наплыва, летом – осенью 1942 года, в ход пошли витрины довоенных магазинов. На каждом ярусе нар спали по двое; в жилом помещении могло размещаться до тридцати человек, в казарменном – свыше ста. Перенаселение, отсутствие нормальных условий для жизни, скверное питание – все это вызывало вспышки инфекционных заболеваний.

Строительные работы продолжались и в дальнейшем. С 3 мая по 7 сентября 1942 года велось строительство крематория, после чего захоронение умерших прекратилось. Также в марте 1943 года завершено строительство окружной дороги и дополнительной ограды вокруг гетто. (С тем, как выглядело Терезинское гетто после завершения строительных работ можно познакомиться на схеме в приложении № 2).

Параллельно со строительными работами создавались организационные структуры для управления «образцовым еврейским поселением». В момент, когда ремонт был в разгаре, точнее 30 ноября 1941 года в Терезин депортировали из Праги еврейское руководство – сионистов, тотчас занявших ключевые посты в руководстве гетто. В состав юденрата, или, как его называли в Терезине Совета старейшин, входило 12 человек. Всего за время его существования сменились три руководителя юденрата – Якоб Эдельштейн, Пауль Эпштейн и Беньямин Мурмельштейн и каждый был по-своему примечательной личностью. Эдельштейн до войны занимался в сионистском движении переселением евреев в Палестину, а после захвата нацистами Праги стал посредником между оккупационными властями и еврейской общиной. Правление Эдельштейна пришлось на самый тяжелый период терезинской истории – хаос и разруха первых месяцев, постоянные угрозы транспортов, экзекуции. Ему многое удалось преодолеть, однако 21 января 1943 года Эдельштейна сместили с поста, заменив Паулем Эпштейном из Германии. Эдельштейн занял должность его первого заместителя, а венский раввин Беньямин Мурмельштейн – второго. Таким образом, немецкие власти ставили германского еврея выше его сородича из протектората. В ноябре 1943 года Эдельштейна отправили в казематы Малой крепости, после чего в январе 1944 перевезли в Освенцим-1. В тюрьме его подвергали бесчисленным допросам, обвиняя в попустительстве при побегах заключенных из Терезина. Скорбный путь терезинского старосты завершился 20 июня 1944 года в крематории №3, где на глазах Якоба убили его сына Арье, жену Мириам, а затем и его самого.

Доктор Пауль Эпштейн, социолог и публицист, до войны занимал должность председателя Еврейского государственного союза Германии. На его долю выпала унизительная роль – проводить «кампанию приукрашивания»,приуроченную к приезду в Терезин представителей Красного Креста, о чем речь пойдет впереди. В День Покаяния (Йом Кипур) 29 сентября 1944 года, перед отправкой «мужского рабочего транспорта» Эпштейна арестовали под предлогом нарушения правил – за вход на склад без специального разрешения. Несколько часов спустя он был расстрелян в Малой крепости. По словам очевидцев Эпштейн отказался участвовать в составлении списков на новые транспорты. После его казни место главы Совета старейшин занял доктор Беньямин Мурмельштейн. До войны он занимал должность главного раввина еврейской общины в Вене и был известен своими трудами по эпохе Иосифа Флавия. Он единственный «еврейский староста», переживший войну, был осужден по обвинению в коллаборационизме, но в 1946 году оправдан и освобожден. От римского папы Мурмельштейн получил приглашение в Ватикан в качестве историка, где написал книгу «Терезин – образцовое гетто Эйхмана». Умер в Италии в 1989 году.

В заключение раздела приведем краткие сведения о нацистском руководстве Терезинским гетто. Оно контролировалось Пражским управлением по решению еврейского вопроса, которое подчинялось Центральному управлению в Берлине во главе с Эйхманом. Все три эсесовских коменданта гетто, подобно Эйхману были австрийцами по происхождению. Первый из них Зигфрид Зейдль занимал эту должность с ноября 1941 по июль 1943 года. После войны его арестовали в Вене и там же по приговору суда повесили в феврале 1947 года. Его преемник Антон Бургер выполнял обязанности коменданта с июля 1943 по февраль 1944 года. После войны ему удалось избежать ареста, он жил и умер под вымышленным именем в Эссене в 1991 году. Наконец, последний из комендантов Карл Рам покинул гетто 5 мая 1945 года и пытался скрыться в Австрии, но был арестован, этапирован в Чехословакию, где приговорен народным судом к смерти и повешен в апреле 1947 года. Так, в общих чертах, выглядят обстоятельства создания Терезинского гетто.

III.3(а). Следующий раздел мы начнем также с общих сведений, на этот раз о контингенте обитателей гетто. С 1941 по 1945 года 140 886 евреев нацисты депортировали в Терезин. Из протектората Богемии и Моравии, Австрии, Германии, Голландии и Дании прибыло 648 эшелонов с заключенными. Из них 88 135 впоследствии отбыли в лагеря уничтожения, а 33 500 человек умерли в самом Терезине от голода и болезней. Сентябрь 1942 года отмечен двумя трагическими рекордами: наивысшая смертность (до 156 человек в день) и наивысшая плотность населения – в городке находился 58 491 заключенный, что почти вдесятеро превышало его вместительную способность.

В силу специфики уникального еврейского анклава личный состав его обитателей был весьма своеобразным. В январе 1942 года правитель протектората Р. Гейдрих объявил о превращении Терезинштадта в гетто для стариков, инвалидов и героев первой мировой войны из Австрии и Германии. Летом 1942 года Терезин начал принимать эшелоны из этих стран, а также из Голландии и Дании. При «очистке» городов и областей, по особому распоряжению Эйхмана в это гетто направлялись евреи – государственные деятели, военные и артисты, а также пациенты еврейских больниц из Берлина и Вены: калеки, слепые, глухонемые, душевнобольные – те, кого не успели уничтожить по программе эвтаназии в 1940 году. Всем отправляемым в Терезин евреям был обещан уютный пансионат на берегу Эльбы. Евреи из протектората с самого начала депортировались в гетто без дополнительной селекции.

Голландские евреи прибывали из транзитного лагеря Вестерборк. Всего в Терезин отправили 4897 человек, большинство из которых погибло. Несколько по-особому сложилась судьба датских евреев. В 1943 году из Дании прибыло 366 человек. Их статус был привилегированным, они получали посылки, письма и деньги. Король Дании Христиан Х совместно с датским Красным Крестом засыпали гестапо телеграммами и письмами относительно судеб датских евреев. Их не отправляли в «лагеря смерти», а в апреле 1945 года освободили. Из Дании, по личному распоряжению короля, за ними прислали специальные автобусы. Еще одной привилегированной категорией узников Терезина стали 264 человека, отнесенных к «проминентам». Они прибыли в основном из Германии, Австрии и Голландии – титулованные бароны и баронессы, бывшие генералы, министры, банкиры, ветераны первой мировой войны, отмеченные наградами. В их числе, главный раввин Германии Лео Бек, главный раввин Дании Макс Фридигер, председатель Верховного суда Австрии Генрих Кланг, фельдмаршал австро-венгерской армии Иоганн фон Фридлендер, выдающийся голландский семитолог Иегуда Палахе и другие. В гетто им предоставлялись определенные льготы: благоустроенный по терезинским меркам быт, лучшие помещения, еда, медицинское обслуживание, возможность жить семьей в Магдебургских казармах. До октября 1944 года практически никто из них не был депортирован в Польшу.

Особое чувство скорби посещает, вероятно, каждого исследователя, когда приходится вести речь о детях в Терезинском гетто. Всего около 15 000 детей прибыло в «образцовое еврейское поселение», из них выжило не более 1000. По прибытии первых семейных транспортов в конце 1941 года дети младше одиннадцати лет были поселены с матерями в Гамбургских и Дрезденских казармах, а подростки с отцами в Судетских. Выходить из казарм без специального пропуска не разрешалось. Впоследствии администрация гетто создала детские дома в 13 зданиях. В каждом разместили от 200 до 300 детей, на одну комнату приходилось от 15 до 40 человек. При каждом детском доме был изолятор, врач, медсестры, нянечки и прочий персонал. Каждая комната (иногда две) считались самостоятельным детским коллективом со своими воспитателями и вожатыми. В августе 1943 года 1260 еврейских детей из белостокского гетто отправили в Терезин после подавления там восстания. Взрослое население Белостока либо расстреляли на месте, либо отправили в газовые камеры Треблинки. Оборванных, босых детей отвели в Терезине на дезинфекцию в помещение бывшей пивоварни. Дети отказывались стать под душ, кричали «Газ! Газ!» К охраняемым баракам, где разместили детей, терезинцам запретили приближаться, за ними присматривали 53 воспитателя, врача и санитара. Было сказано, что прибывших из Польши детей обменяют на немецких военнопленных и отправят в нейтральную страну. Однако 5 октября 1943 года все дети и их терезинские воспитатели отбыли эшелоном в Освенцим-Биркенау, где уже 8 октября были уничтожены в газовых камерах.

Новоприбывшие заключенные попадали в карантинную зону лагеря – шлойску, где они и их вещи получали «прописку»: багаж обыскивался и в основном разворовывался, затем мужчин и женщин распределяли по разным казармам. Были созданы и специальные детские дома: в гетто сиротами считались не только дети, потерявшие родителей, но и те, чьи отец или мать попали в другие лагеря. Семьям «проминентов» в виде исключения позволяли жить вместе, в зависимости от важности занимавшегося в прошлом поста им предоставляли отдельные комнаты или даже целые квартиры. Однако подавляющее большинство узников жили в условиях близких к невыносимым. Вот как их описывает раввин Рихард Федер. «Трехэтажные нары и скамейки на троих. Вот и все наше царство. Наши пожитки хранились в чемодане, поиски какой-нибудь ерунды доводили до нервного приступа. «Сокамерники не жаловали друг друга. Людей поселяли вместе без их желания и согласия – кто-то мусорил, кто-то много и громко говорил или мрачно молчал, кто-то беспрестанно кашлял или, стуча деревянными сабо, ходил трижды за ночь в уборную, будя остальных».

Пожалуй, наиболее яркое представление о жизни терезинских обитателей дают дневниковые записи Ружены Вайнберговой, пожилой дамы 1865 года рождения, вдовы владельца пражского мебельного магазина. В Терезине она оказалась летом 1942 года, когда по новому плану руководства Рейха он должен был превратиться в гетто для стариков; молодых там должно было остаться ровно столько, сколько необходимо для содержания пожилых, больных и иждивенцев. Первая запись в дневнике относится к 31 июля 1942 года, а последняя – к 14 октября. Дневник написан на 40 разноформатных страницах, в том числе на оборотной стороне терезинских формуляров. Увы, жизненный путь госпожи Вайнберговой завершился так же, как и у большинства обитателей гетто – 19 октября 1942 года, вместе с дочерью Бедржишкой она отбыла транспортом в Треблинку. Используем несколько фрагментов из записей этой милой, доброй женщины, сохранившей человеческий облик в нечеловеческих условиях.

31. 07. 1942 г.

Прибыли мы в Терезин в 11 вечера. Помещение ужасное, устроили на досках постель, легли по пять – десять человек вместе. А так – вполне весело. Старушка рассказывает свой сон, словно бы она в прекрасной спальне, соседка над ней смеется. Во сне-то, конечно, спальня прекрасная. Меня со всех сторон стиснули, но на такой твердой постели спалось на удивление хорошо. Дома я пила снотворное, а здесь уснула без порошка. Еда кошмарная, каждый день картошка, суп или черный кофе, не растолстеешь. Получаем паек раз в неделю: две ложки сахара, четверть литра молока, хлеб, две ложки джема и кусочек маргарина.

10. 08.

Привезли и сложили во дворе доски. Доски будут укладывать на мостовую, чтобы приезжающие могли на них лежать. До этого нас было четверо в помещении №17, но сегодня прибыл новый транспорт, и к нам направили еще пятерых. Негде уместиться, нет ни стола, ни стула, один только маленький раскладной стул, который служит и столом. Новоприбывшие очень устали и уснули прямо на голом полу. Еды мало, те, кто здесь дольше меня сильно исхудали.

14.08.

Нам вернули паспорта, которые у нас отобрали. Говорят о новых транспортах, которые прибудут. Нас в темной комнате уже девятеро, мы хорошо ладим между собой. Но до чего же невыносимы те, кто каждый день оглашает все новые приказы и запреты. Печь дымит. Одна женщина-начальница попросила своего мужа, чтобы он вычистил дымоход, и, поскольку ни у кого нет ни геллера, каждый – а нас тут сто человек – дал ему за работу кусочек сахара. В печке судки и кастрюльки, и, поскольку они все похожи, случается, что кто-то кладет свою заправку для супа в чужую кастрюлю или сыпет соль вместо своего супа в чужой кофе. Начальница велела каждой написать свое имя на крышке и кастрюле. Несмотря на новый порядок, со мной случилась история – одна женщина сказала мне, что я съела её суп, когда же я сказала, что это неправда, она пошла искать свой суп, - не знаю, нашла она его или нет.

16.08.

Снова прекрасный день, вспоминаю, как два года тому назад мы все вместе были в Моджанах. Но нужно привыкнуть и не роптать, заботиться о своем здоровье. Мужчины моются и бреются, где только найдут место, женщины моются или в комнате, или в темной прачечной, рядом с колонкой. Сегодня все в лихорадочной стирке, стираем в холодной воде, в одной воде начисто, потом раз – и на плетень. Во дворе сушится много белья. Его не гладят, сядут на него – и достаточно.

19.08.

Все до одного отправятся на транспорт. Страшная суета, истерики, плач, все стонут от жары. В доме все моют, чтобы предотвратить инфекционные болезни. Госпожа Ш. Самоотверженно трудится не покладая рук, такая милая. Одни отправляются в Польшу тихо, без жалоб, другие совершенно теряют рассудок. Уже поздний вечер, а дом все еще взбудоражен. Пришли 30 стариков, куда их? Максимум 10 можно было бы принять. Сделали так: все женщины собрались в одной комнате, а мужчинам предоставили другую. В конце концов, не было на чем спать, на чем сидеть. Три женщины помоложе взяли три табуретки, чтобы ночь просидеть. Все, кто прибыл были страшно голодными, мы им дали немного хлеба и соли – знатное угощение, - напоили водой. Цыганам проще – они умеют красть, всегда найдут где.

22.08.

Стоит очередь с тазами у колонки. У тех, кто прибыл из Франкфурта, нет тазов; их безутешных, доставили сюда прямиком из дома для престарелых. На шеях у них – большие таблички, в руках – сумочки, и больше ничего нет, беспокоятся они только о своих документах. Ужасная жара, те, кто собираются на транспорт, страшно нервничают. Когда видишь столько несчастья, то и сама теряешь силы, невозможно относиться ко всему этому спокойно. В два часа ночи те, кому ехать в Польшу, должны выйти из дому и рано утром быть у казармы.

31.08.

Транспорт собран, но еще не отправлен, проверяют, все ли номера на месте. Опять ходила навещать Маженку. Во дворе можно получить справку, кто где находится, там есть надпись Information. Едут телеги, запряженные людьми, 10 (а иногда и 20) человек тянут за собой повозки, набитые чемоданами и баулами. Тяжелая работа, мужчины все сгорбленные, ведь все надо на себе из такой дали припереть, развести по местам за бесплатно. Около меня лежит больная девушка, неизвестно, что с ней будет, а её двадцатилетней сестре на все наплевать, ведет себя нахально, без разрешения наваливает на мою постель два своих матраца. Умерла пятая женщина, целый день ждем, чтобы её отсюда забрали. Никто ни на кого не обращает внимания.

Естественно, условия пребывания в гетто не исчерпывались только бытовыми потребностями. Новоприбывших распределяли по различным «департаментам» для трудовой деятельности. Работы были связаны как с внутренними нуждами лагеря (строительство, ремонт, уход за улицами и казармами приготовление еды и прочее), так и с заказами для Рейха. Одним из крупнейших заказов была сборка и упаковка стартеров для автотранспорта вермахта. Работа продолжалась полгода, а для сборщиков поставили на главной площади Терезина палаточный павильон. Из-за потребности в рабочей силе временно приостановилась отправка транспортов в Освенцим. Последние ящики с продукцией были отправлены в ноябре 1943 года – и транспорты возобновились. Были у немецкого руководства и другие проекты: строительство железнодорожной ветки Березин - Богушовицы, обработка слюды для военной промышленности, строительство домов и подсобных помещений за пределами гетто (бригады «Баракенбау»), работа на лесоповале. В техническом отделении изготавливались наглядные пособия для нацистской пропаганды, а в художественном цехе производились пепельницы, плевательницы и прочие изделия, вплоть до расписанных вручную пакетов для дамских чулок.

18 мая 1942 года была установлена хлебная норма: за тяжелый физический труд работник получал 500 грамм хлеба в день, за работу средней тяжести – 375 грамм. Самый маленький паек получали больные и нетрудоспособные – 333 грамма. Теневая экономика лагеря зиждилась на натуральном обмене товарами: зубной врач получал от больного кусок сахара, учитель за частный урок - четверть хлебного пайка, прачка – 10 грамм маргарина за «левую стирку» и т.д.Самыми сытыми были работники питания: им удавалось получить (или красть) еду и для себя, и для своих близких. По той же причине ценились сельскохозяйственные работы: из огородов выносились запрещенные в гетто овощи, зелень. Профессии, имевшие чисто практическое применение (столяр, слесарь, каменщик и пр.), зачастую спасали людям жизнь в Освенциме – при селекции их могли отобрать на работы. Иногда профессия помогала избежать депортации из Терезина, например, если ты был кузнецом или электриком.

Важной стороной терезинского быта являлось медицинское обслуживание его обитателей. Отдел здравоохранения не имел недостатка в профессионалах высочайшего класса, но отчаянно нуждался в медикаментах и оборудовании. Работая на износ, медики успевали проводить регулярные учебные семинары по основным врачебным дисциплинам, обсуждали новые стратегии лечения и вели юмористический журнал «Redian Medici» («Медики шутят»). Любопытно, что именно в Терезине было положено начало нескольким важнейшим направлениям в области медицины. Венский врач, знаменитый впоследствии создатель логотерапии Виктор Франкл, организовал первую службу помощи для «уставших от жизни», иными словами – профилактику депрессий и самоубийств. Доктор Рихард Штейн из Брно провел первую операцию на зрачке именно в терезинской клинике. Во главе терезинской системы здравоохранения стоял доктор Эрих Мунк. В описаниях современников д-р Мунк предстает то бездушным тираном функционером, то честнейшей, неподкупной личностью. На двери его кабинета выделялась табличка: «Здесь принимает, но не оказывает протекцию Эрих Мунк». Одним из заместителей Мунка был доктор Карел Фляйшман, возглавивший в Терезине службу медицинского обслуживания стариков – видный врач, выдающийся писатель, поэт и художник. Указом от 7 июля 1943 года роды в гетто были запрещены: беременным еврейкам делали аборты вне зависимости от срока. Позже врачам-заключенным было разрешено принимать у евреек столько родов, сколько они приняли у немок, а с октября 1944 года запрет отменили.

При большом дефиците больничных мест и медикаментов больным оказывалась оперативная медицинская помощь. Вот как это выглядело по воспоминаниям главного хирурга гетто доктора Шпрингера:«В начале у нас ничего не было. Ни инструментов, ни операционной. Оперировали в ванной, это была единственная возможность нагревать воду; что бы добиться стерильности мы кипятили простыни. Постепенно образовался у нас перевязочный материал и какие-то средства дезинфекции. Врачи работали на износ, по 20 часов в сутки». Под началом отдела здравоохранения были отделения по опеке инвалидов, стариков, детей и молодежи. За немощными и больными ухаживали врачи, медсестры и добровольцы. Благодаря стараниям отдела по опеке стариков, для немощных и лежачих больных была предусмотрена развлекательная программа.

Давая обобщенное представление о Терезине нельзя обойти молчанием заботу о образовании для детей, у которых не было будущего. Отдел по опеке детей и молодежи, возглавляемый Эгоном Редлихом, представлял собой одно из самых активных учреждений в гетто. Образование в лагере было запрещено – по нюренбергским законам еврейским детям не разрешалось учиться. Преподавателям удавалось обходить этот закон: они организовывали лекции, чтения и занятия по школьной программе. Как повествует профессор германистики Ирма Лаушерова:«Нам угрожали, что головы будут лететь с наших плеч за одну только попытку учить «еврейских гаденышей». Но мы учили. Старшие, собравшись после работы, решали уравнения, изучали литературу. В одном из домов бывший инженер, а ныне дворник с увлечением объяснял детям физику. В другом – рисовали, лепили, обсуждали эстетические проблемы. В третьем – известный пражский театральный художник рассказывал детям о мастерстве оформления сцены.У нас еще оставались силы для оживленных дискуссий о методах элементарного обучения. Как обучать чтению: по слогам или целыми словами? Никогда не забуду учебники для чтения, которые мы написали для детей в Терезине. К огромному нашему сожалению, они пропали во время дезинфекции.

В Терезине, так же как и в Праге, дети читали: «Это собака», «Это кошка», «Собака бежит, «Кошка бежит». В Терезине дети видели только одну собаку. Огромного пса, овчарку, которая всегда угрожающе скалила зубы. Она сопровождала своего хозяина, коменданта Зайдла, объезжавшего Терезин на лошади. Начальник лагеря был большим спортсменом и охотником. Он, например, загнал до полусмерти учителя Макса Тительмана, который с детьми шел по валам и объяснял им про стороны света. Подвернувшийся не ко времени Зайдл, щелкая охотничьей плеткой, заставил учителя бежать на глазах детей. Под возгласы «Жид, беги!» пожилой учитель вынужден был месить ногами грязь, пока не упал в изнеможении. Собака прижимала его лапами к земле. Вскоре Тительмана отправили на восток.

Мы подготовили еще одну книгу для чтения – учебник для малышей, лежачих туберкулезных детей из Вены. Мне пришлось вырезать рисунки из старого букваря и вписывать туда слова. Знаете, что значит для детей год оккупации? В 1943 году десятилетний австрийский мальчик, прочитав предложение «Это – лес», спрашивал меня, «А что такое лес?» Сверх программы преподавались иврит, еврейская история и традиции. Юноши и девушки принимали участие в различных викторинах, конкурсах и спортивных соревнованиях, в Терезине регулярно проводились шахматные турниры и футбольные матчи.

Пожалуй, уникальной особенностью Терезина стала еврейская система судопроизводства. Делами несовершеннолетних занимался «детский трибунал», взрослых правонарушителей предавали суду гетто. Коллегия из ведущих европейских юристов составила свод законов Терезина. Лагерное судопроизводство имело одну особенность – осужденный не имел права на аппеляцию. Пенитенциарная система гетто не предусматривала смертной казни, но даже сравнительно легкое наказание – лишение работы, - как правило влекло за собой сокращение и без того скудного пайка и автоматическое включение в списки ближайшего транспорта на восток. Неудивительно, что суда боялись, как огня. Самыми распространенными «преступлениями» были нарушения лагерного распорядка (курение, хранение запрещенных предметов, как-то: денег, алкогольных напитков, презервативов) и мелкое воровство. Раскрытием «преступлений» занималось сыскное отделение и еврейская полиция – геттовахе. Приговоры выносил еврейский суд во главе с венским профессором Генрихом Клангом. Терезинские судебные протоколы включались в бюллетень лагерной администрации. Изящно оформленный, он информировал о получении посылок, опасности пчелиных укусов и прочих малосущественных моментах. На последней странице, рядом с изображением богини правосудия Фемиды можно было прочесть следущее:

15.04 1944 Года.

Суд гетто приговорил:

Раузенбурга Якоба Х/1-480 – к тюремному заключению продолжительностью 14 дней. В качестве штрафной меры предусматривается лишение права занимать должность в учреждениях гетто. Осужденный похитил из имущества еврейского самоуправления 10 килограмм картофеля.

Зелига Бернхарда Х/1-583 – к тюремному заключению продолжительностью 7 дней. В качестве штрафной меры предусматривается лишение права занимать должность в учреждениях гетто. Осужденный похитил из имущества еврейского самоуправления 2 килограмма хлеба.

Пезе Лео 1/90-11387 – к тюремному заключению продолжительностью 5 дней. Осужденный пытался получить обед по чужой карточке.

За особо крупные провинности наказывался весь город. Запрещалось включать свет и выходить на улицу после шести вечера, запрет мог налагаться и на проведение культурных мероприятий. Так 11 ноября 1943 года все население гетто, кроме стационарных больных, подняли на ноги и отправили под конвоем за пределы гетто, в Богушовицкую котловину. До нацистского руководства дошли слухи о побеге заключенных, и эсесовцы 12 часов подряд пересчитывали узников. В итоге обнаружили подлог (в списке вместо 30 беглецов числились «мертвые души»). Именно за это нарушение староста Эдельштейн поплатился жизнью.

Одним из первых немецких указов в Терезине от 2 декабря 1941 года стал запрет на переписку. Нарушителей ждала смертная казнь. В январе и феврале 1942 года за попытку нелегально передать письма на волю, были публично повешены 16 человек. Несмотря на угрозу расправы, терезинцы передавали письма – главным образом через чешских жандармов. В конце февраля вышло послабление – раз в месяц заключенным разрешалось писать открытки в 30 слов по-немецки. Позже поступило разрешение получать посылки. На почте трудилось множество посыльных. Телефон стоял только в комендатуре и работал на связь с внешним миром. С утра до вечера по городу сновали письмоносцы, которые передавали сообщения от начальника одного отдела начальнику другого, а также разносили внутреннюю почту – письма заключенных друг другу. Телеграммы не принимались и не отсылались. Открытки, отправляемые на волю, управдомы самолично носили на цензуру. Посылочный отдел работал, разумеется, только на прием.

Уникальной особенностью, свойственной только Терезинскому гетто стала собственная финансовая система. В апреле 1943 года открылся «Банк еврейского самоуправления» и введена валюта – «гетто-крона». На шести купюрах разного достоинства был изображен Моисей со скрижалями завета. Над оформлением купюр трудились художники гетто П. Кин и Б. Фритта. Эскизы утверждались в Берлине. В «Независимом еврейском банке» любой житель еврейского анклава мог открыть счет. Месячную зарплату теперь выплачивали в гетто-кронах: рабочий получал 100 крон, «проминент» - 75, несовершеннолетний – 50. Реализовать их можно было в местной лавке, где по малодоступным ценам продавались продукты питания и одежда. Курс терезинской кроны по отношению к чешской был очень низким. Реальной валютой оставались чешские кроны, сигареты и хлеб. Курение в лагере строжайше запретили, за него отправляли на транспорт вне очереди. Но и это не останавливало заядлых курильщиков, и они доставали табак контрабандой через чешских жандармов. Всего в терезинском «банке» открыли 79 000 счетов, но войну пережило лишь 4% от общего числа вкладчиков.

Завершит раздел примечательный эпизод о посещении Терезина представителями датского и швейцарского Красного Креста. Приготовления к высоким визитам начались весной 1944 года: красили дома, декорировали окна и витрины, чистили улицы и бараки – гетто строило потемкинские деревни. Около 5 000 человек, в том числе слепых и душевнобольных, спешно отправили в Освенцим. На площади соорудили эстраду, на зданиях появились красочные вывески: «Галантерея», «Магазин готового платья», «Школа», «Кафе». Улицам «еврейского поселения» дали названия - Вокзальная, Почтовая, Морская. За несколько дней до приезда комиссии обитателей «поселения» накормили сносной пищей. Хлебный паек увеличили до 470 грамм для работающих и 350 грамм для неработающих. Тем, кого решили показать гостям, выдали новую одежду. Визитеры прибыли 23 июня 1944 года. Эпштейн, как «мэр города», подъехав на авто с личным шофером (эсэсовцем) прочел приветственную речь. В ней, умело подтасовывав цифры и факты, он представил жизнь горожан сытой и удобной. Дети дали концерт, исполнили песни на идише. Старики в больницах выглядели ухоженными и бодрыми. Красивые девушки с песнями шли на работу и т.д. и т.п. Кое-куда, правда, инспекторов просто не пустили (например, в «роддом», которого попросту не существовало), но в целом картина была достаточно полной. В экспертном заключении делегаты отметили, что евреи содержатся в приемлемых условиях и нарушений прав человека либо конвенции о содержании заключенных в Терезине не наблюдается:

«Город производит приятное впечатление. Люди, которых мы встречали на улицах, прекрасно одеты… Элегантные дамы, одетые по последней моде, в брюках, блузках, шляпках, с сумочками… В городе работает банк, кафе, на площади играет оркестр… Свобода вероисповедания… Мы ожидали увидеть иную картину и были приятно удивлены тем, что ошиблись. Мы впервые увидели гетто, в котором идет нормальная жизнь. Как мы сказали сопровождающим нас офицерам СС, самой большой трудностью, с которой мы столкнулись, было получение согласия на визит в Терезин». Так высказался о увиденном член комиссии Морис Россель.

Вскоре после отъезда комиссии начались съемки пропагандистского фильма «Еврейское поселение». Съемки осуществлялись пражской кинокомпанией «Новости», режиссером и сценаристом этого фильма нацисты назначили немецкого еврея, знаменитого актера Курта Герона, кстати, погибшего впоследствии в Освенциме. Съемки завершились 11 сентября 1944 года. Фильм не успели смонтировать, его фрагменты, собранные вместе после войны, носят другое название: «Город, который фюрер подарил евреям». Современники событий увидели это иначе. «Даже египетские фараоны не стали бы снимать детей, которых собираются убить», – записал в дневнике Эгон Редлих, видимо не подозревая, насколько его метафора близка к реальности.

III.3.(б) Важной составляющей пребывания в гетто стала культурная жизнь его обитателей, во всяком случае, его интеллектуальной элиты. Первые проявления творчества были по сути спонтанными, во всяком случае, так повествует доктор Эрих Вайнер. «Первое мероприятие организовали 5 декабря 1941 года в комнате №69 Судетских казарм. Члены рабочего транспорта АК-1 дали концерт в честь прибытия из Праги рабочего транспорта АК-2. Концерт удался на славу, поскольку многие музыканты привезли с собой инструменты. Вскоре состоялись еще два концерта, после чего, на гребне успеха, создали новую программу для аудитории в 900 человек; затем последовали еще четыре эстрадных представления. Публику развлекал джаз-оркестр под управлением Фрицека Вайса. Тедди Бергер отбивал ритм по днищу ведра и футляру от аккордеона; Курт Майер и Вольфи Ледерер играли дуэтом на губных гармониках, потом Курт Майер исполнял куплеты и песенки; Виктор Кон играл на флейте, Герберт Левин показывал фокусы. Мирко Тума и Франтишек Мишка читали чешскую поэзию, а доктор Бехал – немецкую. Сперва не было барабанов и виолончели, но и они нашлись у каких-то музыкантов-любителей».

С середины 1942 года самодеятельность в гетто обрела структуру. За культурные мероприятия теперь отвечал отдел досуга, своего рода лагерное министерство культуры. Его возглавил до конца 1943 года Отто Цукер, первый заместитель главы Совета старейшин Эдельштейна, затем его место занял юрист Мориц Хеншель. За время своего существования отдел досуга заметно разросся, количество его сотрудников достигло 276 человек. Он ведал всем, от гвоздей для возведения чердачных подмостков до составления еженедельных программ. Последние утверждались в Совете старейшин, причем внутренняя структура проявляла такую бдительность, что нацистская комендатура – последняя и решающая инстанция – утверждала программы не читая. Недосуг было эсэсовцам следить за репертуаром. В Терезине исполняли произведения «врагов немецкой культуры», еврейских композиторов Мендельсона, Малера и Оффенбаха, там играл джаз, запрещенный нацистами. Немецкая комендатура смотрела на это сквозь пальцы. У нее были свои задачи – не допустить беспорядков и вовремя дать сигнал к отправке. В конце концов, так ли уж важно, чем развлекаются обреченные люди.

Лекционная жизнь гетто была необычайно разнообразна и насыщена. До нас дошли сведения о 2300 лекциях, прочитанных за три года 520 лекторами. Из них 153 дожили до освобождения, 347 умерло (в том числе 37 – в Терезине и 310 в Освенциме и других лагерях) судьбы еще 20 остались невыясненными. В действительности лекторов было значительно больше. Специалисты высочайшего уровня и дилетанты читали отдельные лекции и целые курсы по философии Гегеля, женскому вопросу, театру Кабуки, сионизму и иудаизму, квантовой теории, принципам градостроения, истории пражского еврейства, истории спортивных игр и прочее. Списки лекций еженедельно подавались на утверждение в немецкую комендатуру. Единственные запрещенные темы коммунизм и фашизм – скрывались под невинными названиями. Для старых профессоров, не способных заниматься тяжелым физическим трудом, лекции стали существенной добавкой к скудному рациону – гонорар за одно выступление составлял 25 граммов маргарина. Число слушателей лекций измерялось десятками тысяч. В качестве доказательства эффективности выступлений приведем фрагмент из монографии Эмиля Утица «Психология жизни в терезинском концентрационном лагере», увидевшей свет в 1947 году.

«На цикл лекций о великих мыслителях прошлого приходило 600 – 800 человек. При том, что этот цикл читался поздней осенью на огромном казарменном чердаке, при том, что ледяной ветер проникал через щели в крыше. Людям приходилось подыматься вверх по шатким лестницам, а домой возвращаться в полную темень. Могу с уверенностью сказать, что каждый, кто интересно рассказывал, собирал вокруг себя солидный круг слушателей, который оставался ему предан до конца. Голод по духовной пище здесь было легче утолить, чем физический. Но духовная свобода оказалась сильней телесного рабства». Многие, пережившие гетто вспоминали, что образование, полученное в Терезине, не было превзойдено по охвату и глубине никакой дальнейшей учебой, а прослушанные там лекции в дальнейшем повлияли на выбор профессии.

Лекционное образование для многих теснейшим образом сочеталось с использованием книг. Вначале книг в Терезине почти не было: ведь даже самый отъявленный книгочей при 50 килограммах разрешенного груза мог привезти в гетто от силы две-три книги. Например, доктор К. Фляйшман после долгих размышлений принял решение в пользу толкового словаря – на случай если откажет память. Многие брали с собой Библию. По мере ликвидации еврейских общин на территории Рейха в Терезин стали поступать огромные книжные фонды. Возглавил Центральную библиотеку профессор Эмиль Утиц. «Библиотека состояла из 250 тысяч книг. Нужно было обеспечить больницы, дома престарелых, детские дома… Библиотеки и читальные залы устраивались повсюду. У нас было 587 книг Гейне, 15 000 молитвенников, но на всех все равно не хватало».

Теперь обратимся к театральной жизни гетто. Всего в Терезине поставили более 600 спектаклей, в том числе пьесы Шекспира, Гёте, Гоголя, Лессинга, Чапека и других авторов, а также многочисленные представления кабаре. Помимо исполнительского, в меньшей мере, но все же продолжалось и композиторское творчество. Буквально с первых дней основания гетто в нем оказался известный композитор Павел Хаас. В конце 1942 года, при содействии друзей он сочинил литургическое произведение для мужского хора на слова ивритского поэта Якова Шимони. Называлось оно «Аль Сфод, что буквально означает «Не оплакивайте». Хаас иврита не знал, смысл песни ему объяснили тамошние знатоки. «Близится час свободы, кровь взывает к душе народа, омолодись и твори! Освободись и спасешься!» – поется в финале, и это звучит как гимн. Литургия многократно исполнялась в Терезине, хором управлял дирижер Карел Анчерль. Благодаря ему она и сохранилась. Анчерль помнил творение наизусть, а после войны ему удалось обнаружить в Терезине оркестровую часть. И по сей день «Аль Сфод» исполняется во всем мире. Известно, что Павел Хаас написал в гетто по меньшей мере семь произведений, до наших дней сохранились только два. В августе 1944 года композитор начал писать «Реквием» для хора, оркестра и одного солиста. Он задумал его как памятник жертвам нацизма, но завершить не успел. В числе последних эшелонов 16 октября 1944 года Хаас отбыл в Освенцим.

Среди многих других композиторов выделим Виктора Ульмана, автора единственной оперы, созданной в гетто «Император Атлантиды, или Смерть отрекается». Опера была отрепетирована в начале 1944 года, но запрещена к постановке Советом старейшин. Премьера оперы состоялась только 16 декабря 1975 года в театре Бельвю. Еще через 20 лет Компания музыки и театра ARBOS дала спектакль по опере Ульмана там, где она была создана – в Терезине. Для нас этот автор интересен, помимо прочего, глубокими наблюдениями и выводами об условиях творчества под постоянной угрозой смерти: «В Терезиенштадте я написал довольно много новой музыки, по большей части, чтобы удовлетворить запросы дирижеров, режиссеров, пианистов и певцов, и таким образом способствовать деятельности Отдела досуга гетто. Нет смысла сетовать, что в Терезиенштадте невозможно было играть на фортепиано, пока в лагере не было инструмента. Также и существенный недостаток нотной бумаги будет, скорее всего, малоинтересен для грядущих поколений. Я хотел бы только подчеркнуть, что Терезиенштадт способствовал моей музыкальной работе, а не препятствовал ей. Что мы вовсе не сидели, плача у рек Вавилонских и что наша тяга к культуре была равнозначна нашей тяге к жизни».

На подмостках гетто музыка соседствовала с театром. По мнению чешского историка Эвы Шормовой, терезинский театр возник спонтанно и абсолютно независимо от внешнего давления. Возможно, театральный бум стал своеобразной реакцией на дьявольский «театр абсурда», устроенный в Терезине эсэсовскими «режиссерами». Так или иначе театр был востребован, в нем играли профессионалы и дилетанты, причем любитель мог стать звездой и всеобщим любимцем. Таков был выбор публики. Театральный репертуар включал в себя классические и современные пьесы, написанные в Терезине. На сцене были представлены все жанры, кроме трагедии. И это понятно, слишком трагичной являлась окружающая реальность. Классика по разному трактовалась чешскими и немецкими труппами. Чешский театр исповедовал темпераментный авангардизм; немецкоязычные постановки отличались большей сдержанностью и мастерством. Терезинские актеры и режиссеры показали публике более 700 спектаклей. При этом далеко не все представления увидели сцену, но репетиции продолжались до последней минуты. «Опломбированные теплушки уходили на восток. Каждый транспорт безжалостно разрушал один из наших с любовью отрепетированных спектаклей. Герой, комик, любовник стирали грим с лица и шли складывать вещи в дорогу, с которой нет возврата. Но игра продолжалась». Так, по воспоминаниям актрисы Яны Шедовой, сценическая драма сливалась с трагедией жизни.

Обзор духовной жизни Терезинского гетто выглядел бы неполным без упоминания об изобразительном искусстве. Большинство терезинских художников трудились в техническом отделении, где они выполняли работы по заказу нацистов и в художественной мастерской по производству «предметов роскоши». Те, кого не приняли на эту работу, или те, кто отказался от нее по собственной воле (как, например, Фридл Дикер-Брандейсова, добровольно ставшая воспитательницей в детском доме), занимались искусством в свободное от работы время. В Терезине преобладало реалистическое искусство, а самым популярным жанром стало портретирование – не было иной возможности «запечатлеть и запечатлеться». Как грустно пояснил Эгон Редлих «в иные времена и в ином месте можно было пойти к фотографу, но здесь фотографа нет, потому потребовался художник». В дневнике Вилли Малера, коммивояжера и журналиста, встречается любопытная фраза: «сегодня до обеда я зашел к художнику Альфреду Бергелю в Q 906 – договориться с ним по поводу написания моего портрета за 800 крон». Художник-любитель Макс Плачек нарисовал 750 портретов за полтора года. Некоторые он успел раскрасить, некоторые так и остались с подписями: рубашка – цвет такой-то, галстук цвет такой-то. По заказу командования взгляд художника нацеливался то на буколические дали, то на одухотворенные трудом лица еврейских рабочих. «Дуализм» был свойственен почти всем художникам, работавшим в техническом отделении. Однако, если всмотреться внимательно в рисунки и гравюры, выполненные по заказу нацистов, мы обнаружим, что художники остались верны себе – используя фашистский стиль (дутая серьезность, патетика труда и героизма, неестественность поз в сочетании с сентиментальной слащавостью), терезинские художники создали карикатуру на нацистское искусство.

Другим не менее популярным жанром стал гротеск, рожденный их самой абсурдности терезинского бытия. Перенаселенные гипертрофированными образами рисунки Б.Фритты, с его стариками, похожими на вспугнутых птиц, и улицами города, напоминающими дантовское чистилище, сравнимы лишь с мрачными фантазиями Босха. При этом к трехлетию сына Фритта написал и проиллюстрировал в Терезине книгу, полную света и мягкого юмора. Помимо этого в гетто рисовалось много карикатур, и непревзойденным мастером этого жанра стал доктор медицинских наук Павел Франтл. Его «картинки с подписями» по сей день вызывают смех у посетителей выставок, что говорит как о непреходящей ценности его работ, так и о неистребимости объектов наших насмешек.

Были там и такие художники, которые принципиально не изображали повседневную реальность (погребальные возы с мертвецами, транспорты на восток, больных и увечных), однако общая тональность их работ передает тюремное состояние души. Признанные ныне во всем мире работы терезинских мастеров кисти выполнены на оберточной и чертежной бумаге, на посылочных ящиках, упаковочном картоне и пустых страницах, иногда встречающихся в книгах. На театральные костюмы шли простыни из мертвецкой, аксессуарами служили вещи, привезенные в Терезин стариками, – зонты, чемоданы и панталоны времен Франца-Иосифа. Такие мастера сцены, как Франтишек Зеленка и Адольф Аузенберг умели делать театр «из ничего». До образования Отдела досуга художники работали, как и все, на физических работах, позднее они стали получать жалкие пайки от местного «министерства культуры». В гетто мастера за четверть пайки хлеба давали уроки молодым художникам, и самое поразительное в этом то, что в условиях постоянного ощущения себя между жизнью и смертью, находились желающие учиться.

Вот как вспоминает о ситуации с художественным образованием Эрна Фурман, одна из тех, кому посчастливилось уцелеть. «В Терезине было столько специалистов мирового уровня во всех областях. И большинство из них было готово давать уроки или проводить семинары за хлеб (я с радостью отдавала свой хлеб за это более важное питание!). Я изучала философию, экономику, тесты Роршаха и многое другое. Но я думаю, Фридл Дикер-Брандейсова была единственной, кто учил не прося ничего взамен. Она просто отдавала себя». Друзья, давайте, кто мысленно, а кто на самом деле, снимем шляпы и поклонимся памяти и тех, кто учил, и тех, кого учили, ибо их нравственный подвиг внушает, помимо прочего, нам веру, что у человечества еще есть перспектива. Видимо это ощущение и привело к тому, что коллекция из 5000 детских рисунков из Терезина, выполненных на уроках Фридл ныне широко известна в мире и экспонировалась более чем в 30 странах.

А теперь о литературном творчестве. Прозу в гетто писали единицы. Знаменитый пражский писатель-юморист Карел Полачек не создал там ни единого рассказа; от романистов К. Фляйшмана и О. Брода остались только очерки и пьесы. По-видимому, трудно писать крупные произведения в условиях безвременья и неопределенности. Зато в жанрах поэзии, драмы, документалистики и критики терезинская литература преуспела. Регулярно появлялись в Терезине самиздатовские сборники юмора и сатиры, такие как «Шалом на патек» («Пятничный шалом») – иллюстрированный журнал, в основном на злобу дня. Он передавался заключенными из рук в руки, а его основателем и главным редактором был инженер Эвальд Бауэр. Несколько меньшей известностью пользовались журналы «Медики шутят» и другие. Хлесткие сатирические произведения читались на вечерах, служили текстами для кабаре и спектаклей. В Терезине процветала и мемуарная, дневниковая литература, о чем, собственно, и свидетельствует содержание работы.

Но особое место в истории терезинской письменности по праву занимают подпольные иллюстрированные журналы, созданные детьми: 700-страничный «Ведем», «Рим-Рим-Рим», «Новости», «Камарад», «Бонако», «Новости чердака», а всего до наших дней уцелело восемь наименований. Собираясь на транспорт, люди брали с собой личные вещи, таки образом пропало много дневников. Журнал – дело общее, его оставляли на хранение. Журналы состояли из литературных конкурсов, фельетонов, размышлений, прозаических и поэтических произведений, приключенческих романов, печатающихся из номера в номер. В них – путешествия в Индию и Гренландию, Аргентину и Африку. В лице своих героев дети защищали обиженных, боролись за справедливость, из жертв становились победителями. Бывало и так, что автора романа отправляли на восток, а публикация его произведения продолжалась. После каждого транспорта в журналах появлялись статьи с призывом не отчаиваться и продолжать работу. А завершим наш краткий экскурс в литературу гетто высказыванием 16-летнего Вальтера Рота в передовой журнала «Ведем». «… Затравленные, униженные злобой мира, не станем наполнять злобой наши сердца. Любовь к ближнему, уважение к другим нациям, народам и религиям будет ныне и присно нашим высшим законом».

И в заключение раздела несколько слов о тесно связанной с культурой религией. В целом, религиозная практика допускалась комендатурой Терезина для всех конфессий. В гетто действовало несколько синагог. Лучшие раввины и канторы Европы – Лео Бек, Мозес Фридигер, Беньямин Мурмельштейн, Леопольд Нойгауз и другие вели в них субботние и праздничные богослужения. Согласно законам протектората гражданская регистрация брака между евреями была запрещена. Разрешались лишь религиозное бракосочетание (хупа) или брачная декларация. В обоих случаях супругу вносили в одну учетную карточку с супругом; повестку на транспорт или освобождение от него получали оба. В Терезине было зарегистрировано 463 религиозных брака и подписано 96 брачных свидетельств. Похороны также производились по еврейскому обряду до сентября 1942 года, когда начал работать крематорий (кремация противоречит еврейской религиозной традиции). Некоторые религиозные люди пытались соблюдать в гетто еврейские обряды. Известно, например, что профессор семитских языков доктор Мойжиш Воскин и его дочь Тамара соблюдали в гетто кашрут, то есть голодали еще больше остальных. В гетто содержались не только евреи-ортодоксы, но и реформисты; среди них – первая женщина-раввин, феминистка Регина Йонас из Берлина.

В основном терезинские евреи представляли ашкеназскую общину, к которой примыкала небольшая группа сефардов, прибывших в Терезин из Голландии. Лидером сефардов был известный семитолог профессор Иегуда Лион Палахе. Ныне его именем назван институт семитологии в Амстердаме. Христиане, которых было немало среди ассимилированных еврейских семей, создали собственные общины: католическую и протестантскую. Их службы проходили в одном помещении, зачастую одновременно. Об этом вспоминал Эгон Редлих: «Наверное, Терезин – единственное гетто, где католические и протестантские службы проводятся совместно. Протестанты и католики молятся на одном чердаке. Здесь произошло примирение обеих церквей». От себя добавим – это то, чего не смогли добиться апологеты двух церквей ни до ни после войны и геноцида. Очевидно, совместные страдания действительно сближают. А теперь иная категория. Сохранились несколько свидетельств о необычайной силе религиозного чувства, пережитого узниками Терезина. Но бывало и наоборот – иногда религиозные люди теряли в гетто веру в бога.

III.4. Самым страшным для обитателей Терезинского гетто, и, практически, неотвратимым итогом для абсолютного большинства, была отправка в транспорте на восток. Уже 9 января 1942 года отбыл первый эшелон в Ригу. Из 1000 человек, оказавшихся в его вагонах, уцелело 102 узника. Всего, за время депортации с 9 января 1942 года по 28 октября 1944 года в 57 транспортах отправили в концлагеря и лагеря смерти 87 тысяч узников гетто. Только 3300 человек из них пережили войну. Таким образом, Терезин превратился в, своего рода, транзитную станцию: те, кому повезло, пережидали там какое-то время, иногда больше двух лет, но многих депортировали через несколько дней или недель. «Здесь можно было бы жить среди образованных и интеллигентных людей, если бы не страх быть отправленными дальше», – писала из Терезина упоминавшаяся уже нами Фридл Дикер-Брандейсова. В 1942 году транспорты отправлялись в Треблинку, Ригу, Тростянец, Избицко,Минск, Замощь, Раасику и другие места; затем, с конца октября 1942 года – только в Освенцим-Биркенау.

Механизм внутрилагерного отбора на транспорты был таков: еврейской администрации спускались указания о числе, а также иногда о возрасте и профессиях людей, подлежащих депортации. Дальнейшую работу проводил соответствующий департамент еврейского самоуправления. В первую очередь в списки на отправку попадали иждивенцы и люди, потерявшие работу в гетто в связи с административным или уголовным проступком. Временное освобождение от транспорта предоставлялось заключенным , в семьях которых были больные, ответственным служащим гетто и – иногда – лицам с крепкими связями в довоенном мире или в нацистской верхушке. Заключенные, попавшие в транспортные списки, имели право подать «рекламацию» – просьбу о освобождении от депортации в Польшу. В качестве доводов узники приводили разнообразные обстоятельства - состояние здоровья, ответственная должность, знакомство с членами нацистского руководства. Нередко спасала протекция в Совете старейшин – однако, всегда ценой отправки другого заключенного из «запасного» списка.

«Я работала все ночи, – рассказывала Хильда Хан, – не ходила ни на какие концерты, немцы постоянно требовали то одно, то другое. И немедленно. Не помню, сколько ночей я там спала. Я работала в Магдебургских казармах, на втором этаже. Секретарь-машинистка… Писала то, что требовали немцы. Планы, приказы… Печатала транспортные списки. Иногда помогала людям, когда работала в отделе кадров. Помню, пришли просить за беременную, я обратилась к начальству, но не получила разрешения. Я получала списки имен, переписывала их, чувствовала себя ужасно, что было делать? Не будь списков, ловили бы на улице, это еще хуже. А так договаривались о каком-то количестве, люди получали извещение заранее. Но какие были трагедии!»

Истинное назначение транспортов «на восток» тщательно скрывалось как от мировой общественности, так и от самих терезинцев. Предлагались разные «обманки»: строительство нового гетто, открытие трудового лагеря и тому подобное. С этой целью летом 1943 года пять тысяч человек депортировали в так называемый «семейный лагерь Биркенау». Освенцим, о котором по гетто бродили неясные, но зловещие слухи, не упоминался. Для историков и аналитиков холокоста принципиальное значение имеет ситуация о информированности обитателей Терезинского гетто, или хотя бы его руководства, о назначении транспортов. Попробуем в ней разобраться, и для этого используем два эпизода. В декабре 1943 года некто Витезслав Ледерер в наказание за курение был депортирован из Терезина в Освенцим. Весной 1944 года, переодевшись в эсэсовский мундир, ему удалось бежать из лагеря. Затем этот отважный человек, в прошлом офицер чехословацкой армии, пробрался в Терезин и поведал страшную правду многим заключенным, в том числе и членам еврейского руководства. Большинство отказывалось верить, сочтя Витезслава сумасшедшим, а старейшины если и поверили, то все равно решили держать эту информацию в секрете. По мнению некоторых выживших узников гетто, сокрытие правды предотвратило восстание, которое, вероятно, стоило бы многих жертв, но могло остановить массовую осеннюю депортацию 1944 года.

О том, что происходит вне пределов стен гетто, знала и подпольная организация Терезина. С конца 1942 года в одном из помещений удалось собрать радиоприемник, и члены организации, владеющие английским, могли слушать Би-Би-Си. Так, в октябре 1942 года они получили сообщение о массовом уничтожении евреев газом, опубликованное в «Манчестер Гардиан» и «Таймс», но когда об этом узнал Я. Эдельштейн, он сказал, что это «гнусная британская пропаганда». Расскажем об этом подробнее, приведя воспоминания Ф. Вайса, тем более, что перед нами откроется еще одна, доселе неведомая страница жизни и сопротивления в гетто.

«У радио Праги была очень мощная передающая станция, и я решил, что сумею сделать примитивный приемник и, так как Терезин недалеко от Праги, мы сможем слушать хотя бы официальные немецкие новости и вычитывать правду «между строк». Я принялся воплощать свою идею в жизнь. В моем распоряжении была небольшая мастерская – будка, построенная в крепостном рву. Здесь мы чинили и перестраивали печи для различных производственных помещений гетто и ремонтировали всяческое оборудование. К тому же у меня был доступ к складу, где хранились остатки медицинской техники, вывезенной из ликвидированных еврейских больниц Праги. Мне повезло. Я нашел пару наушников и несколько маленьких трансформаторов. К сожалению, наушники обладали низким сопротивлением, и мне пришлось вручную примотать их к вращающейся катушке тонкими волосками проволоки, смотанной с трансформаторов. Это было тяжело и процесс занял у меня две недели.

Я знал частоту пражского радиопередатчика и помнил формулу подсчета обмотки катушки. С помощью куска пирита, найденного в куче угля, и был сделан приемник. Я понимал, что слушать передачи без высокой антенны невозможно (ведь у приемника не было усилителя), но, естественно, было опасно устанавливать эту антенну в заметном месте. Однажды по дороге в мастерскую я заметил, что провод, подающий в будку электричество, висит на металлической проволоке между двумя противоположными стенами крепости. При ближайшем рассмотрении я обнаружил, ято император Иосиф II построил эту огромную крепость из высококачественного кирпича, который являлся отличным изоляционным материалом.

Глубокой ночью я пробрался на чердак и принялся орудовать примитивным приемником. Мне удалось поймать Прагу с частым затуханием. Я был удивлен тем, что передача из Праги шла по-английски. Возможно, немцы намеревались убедить англичан в «мирных намерениях» Адольфа Гитлера? Когда же они в конце передачи заиграли «Янки Дудль», я понял, что ошибся в вычислениях, и вместо Праги настроил радио на частоту передатчика «Свободной Европы» из Лондона. Я не мог поверить, что можно принимать Лондон при помощи такого примитивного приспособления. Отныне мы ежедневно узнавали то, что происходит во внешнем мире. Каждую ночь я прятался и слушал разные репортажи на английском, французском, немецком или чешском и довольно точно пересказывал новости тем людям, которым мог доверять. Они, в свою очередь, разносили новости по Терезину, не говоря о источнике. Моя служба новостей работала исправно, тогда как способ получения информации оставался неизвестным. Меня часто останавливали днем и спрашивали «Франц слышал ли ты новость о том-то…» И я выслушивал свои ночные сообщения слово в слово. Я старательно демонстрировал удивление, ведь если бы моя деятельность всплыла на поверхность, меня бы убили. Зато новости о бомбежке и разрушениях немецких городов слегка смягчали наши страдания в лагере. Мой приемник стал работать лучше после того, как я обнаружил синтетический кристалл в маленьком мешочке с сахаром, присланном мне другом-неевреем из Праги, согласно описанию, которое я отправил ему в нелегальном письме…

Первой важной передачей, которую я поймал, стало сообщение о бомбежке русской авиацией Оберхаузена, центра по производству шарикоподшипников. Я сообщил о высадке союзных войск в Сицилии, но никто не хотел верить в то, что Муссолини арестован. Мы критиковали союзников за то, что они застряли на горе Кассино и долгое время не продолжали наступление. Я часто слышал новости о важных событиях и очень удивлялся тому, что о судьбе евреев не говорилось ни слова. Казалось, что слова «еврей» не существует… Однако у меня замерло сердце, когда 18 июня 1944 года в английских новостях сообщили, что пять тысяч евреев было уничтожено в газовых камерах Аушвица в день рождения покойного чешского президента Томаша Масарика. Теперь мы поняли куда уходят транспорты из Терезина и что нас ждет. Немногие верили мне, когда я рассказывал им эту историю. Часть узников отказывалась даже слушать. Некоторые настаивали на том, что это пропаганда союзников. Человеческий разум, похоже, настроен на то, чтобы игнорировать свою судьбу, когда она становится неизбежной.

Мои страдания были похожи на страдания Кассандры в «Троянской войне» Гомера. Я мог предвидеть катастрофу, но надо мной все смеялись. Однако не было Гомера, который мог бы описать мои чувства. С тех пор я не хотел более взбираться по лестнице к приемнику и проклинал себя за то, что изучал электротехнику. Даже высадка союзников в Нормандии 6 июня 1944 года не смогла помочь нашей ситуации. А в октябре 1944 года и я был отправлен в Освенцим». К счастью, Вайсу удалось выжить в лагере смерти. Во всей этой истории есть известное расхождение в поступлении информации. Вайс утверждает, что впервые услышал об уничтожении евреев в июне 1944 года. Но, откуда, в таком случае, поступили сведения из британских газет, датированные октябрем 1942 года? Возможно, в гетто работал не один радиоприемник, ведь иного объяснения нет.

Так знали ли заключенные об уготованной им судьбе? Несомненно, одно: даже если они догадывались о массовом убийстве, то все равно старались уговорить себя: «Со мной этого не случится». В этом контексте психологически интересен еще один эпизод из воспоминаний Хильды Хан. Её начальник за два дня до отправки на восток вручил ей на хранение прощальное письмо, адресованное родственникам в Америку, где, между прочим, написал, что через 48 часов его не будет на свете, и пошел к дантисту лечить зуб. Начальник, как и все руководящее звено гетто, знал, что происходит в Освенциме, однако скрывал это ото всех, и в первую очередь от самого себя.

Первый транспорт из Терезина в Освенцим-Биркенау отбыл 26 октября 1942 года. Из 1866 человек выжило только 28. В дальнейшем депортация из гетто будет осуществляться только в этом направлении. Впечатлением о лагере смерти делится один из немногих уцелевших Иржи Фришман. «Биркенау составлял часть Освенцима. В нем располагались Б-1 – женский лагерь, Б-2, где находились мы, и Б-3, он еще строился. В свою очередь Б-2 делился на Б-2а, Б-2б, Б-2в и б-2г. Возле нас находился цыганский лагерь Б-2в и смешанный лагерь Б-2г. Наш «семейный лагерь» Б-2б занимал в центре большого лагеря квадрат 300 х 300 метров. Лагеря изолировались один от другого, и даже перекликаться с соседями считалось небезопасным. При всем том, в нашем обиталище наблюдалась страшная скученность и теснота – там, где можно было разместить 1000 человек вогнали 10 000, так что ситуацию можно себе представить. В лагере была большая улица, в начале улицы – ворота, охраняемые эсесовцами. Возле ворот – тюремная кухня, за ней – жилые бараки. Барак, представлял собой дощатое сооружение 20 метров длиной, посередине труба, с обеих сторон – топки, чтобы топить печь. Жили мы под постоянной завесой густого дыма, смерть стала для нас реальностью, и мы говорили о ней как бы между прочим: «Кто-то вылетел в трубу…»

Заключенных, живших в «семейном лагере», заставляли писать бодрые открытки знакомым и родственникам в Терезин, создавая иллюзию нормальной жизни в Польше. После полугода лагерного содержания «первую смену» уничтожили в газовых камерах, вместо нее привезли еще 5000 терезинских узников. За несколько часов до того, как практически все население «семейного лагеря вновь уничтожили, а это случилось 8 марта 1944 года, заключенным велели написать в Терезин открытки в 30 слов и пометить их более поздней датой. Так же искусно нацистам удалось скрыть страшную судьбу белостокских детей и их воспитателей. С осени 1943 года все транспорты из Терезина выдавались за «рабочие». В сентябре 1943 года по гетто объявили о строительстве «нового рабочего лагеря в районе Дрездена». Якобы для его сооружения отобрали работоспособных мужчин, затем за ними (часто добровольно) отправились их жены, дети и старики. Пик, и одновременно финал терезинской трагедии, пришлись на сентябрь – октябрь 1944 года, когда 11 транспортов увезли в Освенцим-Биркенау почти 20 тысяч человек.

Ощущения обреченных людей поведала Елене Макаровой одна из немногих выживших после депортации Грета Штраус. «Мой муж был в «рабочем транспорте и мы с родителями отправились за ним. Я думала: «О новое гетто, там меня ждет муж!» Два дня по дороге в Аушвиц я сидела на бигудях – у меня были роскошные волосы, длинные до пояса, и я хотела предстать перед мужем во всей своей красе! Сначала мы ехали на запад, но за Дрезденом поезд свернул на восток. Стало тревожно – может это и не гетто вовсе, а что-то похуже… Отец сказал: «Мне это не нравится». И я раскрутила бигуди. Мы въехали в Освенцим – «Arbeit macht frei». В вагон врываются люди в полосатой одежде, – быстро, быстро, мужчины вон отсюда! Я вспоминаю, что забыла зубную щетку, полосатый бросает – тебе это не понадобится. Женщины отдельно, мужчины отдельно. Мама стояла между мной и сестрой, ей было пятьдесят шесть, и выглядела она неважно – два дня в поезде, три года в Терезине. Менгеле сказал: «Du gehst da, du gehst da». («Ты идешь сюда, а ты идешь сюда»). Мы говорим, мы хотим с мамой. – «Nein, nein, rechts und links» («Нет-нет, направо и налево»). И мы расстались с мамой. Была там одна, сказала, что хочет с остаться с мамой, – и отправилась вместе с ней в газ…Отца и мужа я больше никогда не видела. Отец выглядел моложе матери, но наверняка сказал, что был ранен в первую мировую, и они отправили его прямо в газ.

Мы долго шли куда-то, где нас обрили наголо, и не только голову, все волосы, на всех местах, и потом там был какой-то ящик, куда складывали обручальные кольца. Мы стояли абсолютно голые, без ничего, без волос. И нас послали в душ, намылили нам лица вонючим мылом и после душа нам бросили какие-то старые тряпки, мне достался даже лифчик, помню, очень тесный. После нас отправили в лагерь. Там были девушки из Терезина, спросили нас: «Знаете, где вы?» Мы сказали – нет. Мы не знали, лысые, полуголые, мы все еще ничего не понимали. Они сказали: вы в Освенциме-Биркенау, а дым там наверху – это ваши мама с папой. Одна из девушек, которая пробыла здесь какое-то время, дала мне совет – не разлучаться с сестрой ни на секунду. Через два дня нас снова отправили в душ, просто так, что бы держать в страхе, мы не были грязными. Только мы намылились, кончилась вода. Два часа мы стояли голые, в мыле. Я упала в обморок, впервые. Был октябрь, холод… Дали воду, мы домылись и вышли из блока. Теперь сестре достался жакет. Он был ей по пояс. И все. А мне опять что-то очень тесное, но зато достались трусы. В таком виде в течение нескольких дней и по нескольку раз в день мы выходили на «аппель» <перекличку>. Сестра стояла в коротком жакете, без трусов до тех пор, пока начальница блока не заметила это. Она дала ей юбку, а мне – нет, я была в трусах и чем-то тесном, по пояс.

Через 10 дней, на аппеле, мы, как всегда, стояли в середине пятерки – если кто-то вставал шестым, его могли отослать. Отсчитали сотню, нас в том числе, и отправили на другую сторону, за рельсы. Сказали, что нас отправляют на работу, но когда нас снова повели в душ, душа ушла в пятки. Но это был настоящий душ, потом мы получили платья и юбки, пальто и деревянные сабо. Так что 6 октября мы отбыли из Терезина в Освенцим, а уже 16 октября, в битком набитом вагоне, – на запад, работать. Это стало для нас ценой жизни».

III.5. Начиная со 2 ноября 1944 года страшные газовые камеры Аушвица прекратили свою работу, а 26 ноября, опасаясь наступающей Красной Армии, нацисты их взорвали. Существует версия, что непосредственно в Терезине с февраля по март 1945 года пытались создать газовую камеру, но общий ход событий на фронте убедил нацистское руководство в бесперспективности такой идеи. В опустошенное октябрьскими депортациями гетто начинают прибывать новые узники. Из лагеря в Середи 23 декабря прибыли 413 словацких евреев, а их общее число к концу года достигло 11 474 человека. Затем с 16 января 1945 года, и по 16 марта в Терезин прибывают транспорты евреев от смешанных браков из протектората, Германии Австрии. На 31 марта 1945 года в гетто находилось 17 585 заключенных, из них 1595 детей в возрасте до 15 лет. За первые три месяца года отмечены 208 случаев смерти.

В последние месяцы существования Терезинского гетто участились попытки представителей различных международных организаций спасти евреев, пользуясь критическим положением Германии. В декабре 1944 года с личной инициативой обратился к Гммлеру его лечащий врач Феликс Керстен. По его словам, он просил отправить в нейтральную Швейцарию 20 000 узников Терезина. Гиммлера откровенно испугала столь большая цифра, но он согласился, в качестве эксперимента, отпустить от двух до трех тысяч заключенных. Обсуждалась даже возможность получения за каждого отправленного товаров на сумму 1000 долларов, но в последний момент от такого «гешефта» отказались. Эшелон в Швейцарию, преимущественно с обитателями проминета, отбыл 5 февраля 1945 года. (34) А вот относительно его пассажиров в различных источниках имеются значительные расхождения. Керстен называет цифру в 2700 человек, тогда как в книге Макаровых упоминается только 1200 эмигрантов. О спасении датских евреев уже шла речь выше. Пытался помочь узникам гетто и Р. Кастнер, организатор Комитета помощи и спасения из Будапешта, но его приезд в Терезин 16 апреля 1945 года был слишком запоздалым.

В условиях развала Третьего рейха гетто доживало свои последние дни. С самолета 17 апреля на Терезин сбросили листовки о падении нацистского режима, и в городе началась стихийная демонстрация, заключенные скандировали лозунги о свободной Чехословакии. Эсэсовцы разогнали демонстрантов, но никого не арестовали. К этому времени в гетто начали прибывать участники «маршей смерти». Дело в том, что по мере приближения частей Красной Армии нацисты угоняли на запад еще живых обитателей различных мест заключения. Тысячи узников расстреляли конвоиры, поскольку они были слишком слабы или больны, чтобы преодолеть сотни километров дорог зимней Европы. За два последних месяца войны в «марши смерти» отправили 250 000 человек. В Терезин с 20 апреля по 10 мая 1945 года прибыло 15 375 полуживых и умирающих людей из различных концлагерей, среди них было немало больных сыпным тифом. Прибывших, во избежание общего заражения, размещали в Малой крепости. Все это увидел представитель международного Красного Креста Пауль Дунант, прибывший в гетто 21 апреля, и, ужаснувшись от увиденного, отправился в Прагу искать помощь.

В эти дни Моравия и Чехия охвачены всенародным восстанием против немецких оккупантов. Предчувствуя неминуемую ответственность за злодеяния, охрана гетто готовится к бегству, и, одновременно, смягчает режим содержания узников. Из Малой крепости опущена часть заключенных. В Терезин 2 мая вторично приезжает П. Дунант, а вместе с ним от возрожденного министерства здравоохранения Чехословакии прибывает известный эпидемиолог профессор К. Рашка. Но в центр распространения болезней, четвертый двор Малой крепости, охрана врачей не допускает. В тот же день, как проявление бессмысленной жестокости – последний расстрел 51 чешского политзаключенного там же, в Малой крепости.

Однако уже на следующий день эсэсовский состав комендатуры Терезина прячется в казарму, и, по меньшей мере, не препятствует медицинским мероприятиям. В Малой крепости начинается расселение и лечение узников. Создается чехословацкий «Штаб спасения заключенных». Непосредственно на территории гетто открываются больницы в казармах и деревянных бараках. Штаб спасения занимает эсэсовский лазарет в поселке Крета близ Терезина. К борьбе с эпидемией подключаются уцелевшие врачи непосредственно из гетто и создают чехословацкую государственную станцию неотложной помощи. Все женщины-узницы под надзором СС переводятся из Малой крепости в Терезин. Наконец, пятого мая по городу разносится весть о Капитуляции Германии. Небольшой контингент эсэсовцев, во главе с комендантом К. Рамом спасается бегством, прихватив награбленное. Тогда же подает в отставку с поста председателя Совета старейшин Б. Мурмельштейн. Затем приходит сообщение о начале восстания в Праге, и небольшой отряд чешской молодежи устремляется на помощь столице. В свою очередь Пражское радио 7 мая распространило призыв к гражданам восстановленной Чехословакии помочь узникам Терезина.

Военная ситуация в Чехии в целом, и вокруг Терезина, в частности оставалась достаточно сложной, даже после капитуляции. Почти миллионная группировка немецких войск «Центр» под командованием фельдмаршала Ф. Шернера пыталась прорваться на запад и сложить оружие перед американцами. Терезин лежал на пути отступающих, и 8 мая немцы обстреляли Верхнелабские казармы, в которых располагалась одна из больниц. Погибло двое заключенных. Однако к городу уже приближались советские войска из состава 1-го Украинского фронта маршала И. Конева, по заданию Верховного командования проводившего Пражскую операцию. К вечеру 8 мая Терезин был занят подразделениями 3-й гвардейской танковой армией генерала П. Рыбалко. Не задерживаясь танки двинулись к Праге и вместе с ними отбыл доктор Рашка, чтобы просить советское руководство о медицинской помощи. Борьбу с эпидемией на месте возглавил начальник службы здравоохранения гетто профессор Р. Штейн. В тревожную ситуацию вмешался новый премьер-министр Чехословакии З. Фирлингер и маршал Конев отдал приказ направить в Терезин пять полевых госпиталей. Военным комендантом города назначается майор Кузьмин. Бывшим заключенным запрещено покидать охваченный эпидемией Терезин.

Руководство советскими медиками, а их насчитывалось 53 военврача и 340 человек среднего медперсонала, возглавил профессор медицины генерал Устинов. Им помогает чехословацкая группа «Акция спасения» во главе с профессором Паточкой. В город прибыл специальный санитарный поезд, устанавливается санпропускник, разворачивается борьба с завшивленностью. Эпидемиологи и врачи разных национальностей оказывают больным необходимую помощь. С 14 мая в Терезине устанавливается карантин на 14 дней и полностью приостанавливается репатриация на родину обитателей бывшего гетто, а их к этому времени насчитывалось 21 301 человек. Их отъезд возобновился с 28 мая, когда эпидемия пошла на спад. О её опасности говорит и тот факт, что 15 врачей, 15 медсестер, 13 помощников из числа освобожденных и 4 члена «Акции спасения» Терезина умерли от болезней. Они стали последними жертвами Терезина.

Борьба с эпидемией завершилась к середине июня и советские врачи покидают город. На 30 июня в нем оставалось 5952 бывших узника. К августу свернули свою деятельность госпитали, хотя оставались еще около четырех сотен больных, но им могли помочь чешские врачи. К 17 августа окончила работу комиссия по репатриации, и в те же дни отбыла советская комендатура во главе с майором Кузьминым. Последние репатрианты покинули Терезин к ноябрю 1945 года.

Так выглядит хронология событий по освобождению Терезинского гетто. Но есть еще и эмоциональная сторона, её также не хотелось бы игнорировать. Среди сохранившихся воспоминаний не так уж много описаний майских дней 1945 года, но, по счастью, они есть. Воспитательница детского дома, а после войны известный психотерапевт и психоаналитик Эрна Поппер (Фурман) и проникновенные строки из её дневника:

9 мая 1945 года

Конец войны!!! Русские.

С какого-то момента я стала писать в календаре по-русски. Думаю, это произошло, когда лагерь был освобожден русскими, что случилось постепенно. Никаких штурмов или официальных объявлений – просто в один прекрасный момент мы увидели советских солдат и услышали русскую речь. Совсем другое ощущение!

13 мая

Военный порядок в лагере. Я отметила в календаре первый приход русских и свое первое личное знакомство. Это был очень симпатичный молодой офицер с группой. Я с готовностью показывала ему лагерь, но он все время повторял слово «уборная», и я не понимала чего он хочет. На самом деле он – вполне логично! – хотел видеть отхожие места, чтобы оценить уровень гигиены в лагере. Мне нелегко было его понять, но зато с тех пор это слово навсегда осталось в памяти.

14 мая

Карантин. В конце войны в Терезине объявилось множество различных людей. Русские были самыми лучшими. Англичане и американцы боялись и близко подойти к заключенным, только бросали нам через изгородь шоколад или сигареты. Впрочем, для опасения у них были все основания. Транспорты прибывали в Терезин из разных лагерей, мы ходили их встречать и видели, как открывали двери скотовозов. Мы ждали, зашевелится ли кто-то в этой груде человеческих тел. Если признаки жизни обнаруживались, то забирались в вагон и вытаскивали оттуда «живого». Опасность заразиться была огромной, в основном из-за вшей, которые ползали по телам и разносили инфекцию. Русские понимали это и все равно шли на то, чтобы спасти людей. Они знали, что и как нужно делать, че можно и чем нельзя кормить людей, умирающих от дистрофии. У них был свой опыт.

16 мая.

Первое сообщение о плане размещения сирот. План заключался в том, чтобы отправить терезинских детей-сирот в специально созданные детские дома в Чехословакии. Добавим: 22 мая составом из Терезина в Олешовице отбыли выжившие дети гетто. Эрна отправилась воспитательницей в один из таких детских домов, занявших замок Олешовице, близ Праги.

В 2002 году, за полгода до смерти Эрна Фурман в Кливленде (США) дала интервью Елене Макаровой, вновь возвратившись к событиям более чем полувековой давности. На этот раз, её, как психолога и аналитика интересовала проблема людской агрессии в экстремальных условиях. Для нас воспоминания важны, помимо прочего, и еще какими-то деталями терезинского быта поры освобождения. Приведем только два фрагмента.