Russia_in_WW1_SOR_Preprint (1)

СССР (с. 198).

Во второй части книги исследуются сложные обстоятельства, в которых формировался дискурс о Первой мировой войне в СССР.

По замечанию автора, она была поражена «количеством, качеством и разнообразием» подходов к теме «германской» войны в советском дискурсе, глубиной проникновения в психический и физический мир солдата, серьезностью анализа «лица войны» (с. 199). Чтобы понять, как получилось, что при наличии в СССР такой массы текстов эта тема исчезла из общественного сознания, К.Петроне обращается к изучению механизмов цензуры, фиксируя, как из переизданий тех или иных литературных произведений постепенно исчезали такие темы, как религия, пацифизм, осуждение насилия, сексуальность, но возникали новые тропы, в том числе – указания на национальное величие России. В центре внимания автора находятся трансформации, которые привели к постепенной замене первоначально антивоенного и негероического по своему характеру дискурса о Первой мировой войне совершенно другим - «героическим, националистическим и милитаризованным» (с. 199-200).

Привлекая архивные материалы, К.Петроне анализирует пять сюжетов, которые включают в себя недолгую историю Военноисторического музея в Москве (1923-1927); судьбу проекта Генерального штаба Красной Армии по изданию 12-томного собрания документов о Первой мировой войне; превратности репрезентаций генерала Брусилова в межвоенный период; реакцию критики и читателей на публикацию романа Ремарка «На Западном фронте без перемен»; судьбу трех книг о Первой мировой войне, вопрос о публикации которых рассматривался в 1934 г. в связи с двадцатилетием ее начала. Речь идет о книгах «Народ на войне» Софьи Федорченко (последнее полное издание первого тома – 1923 г.), которая так и не увидела свет в 1934 г.; «По следам войны. Походные записки 1914—1917» Льва Войтоловского (в издании 1998 г. воспроизведен неполный текст 1931 г.); экспериментальной по своему характеру документальной книге-памфлете «1914» Ильи Фейнберга (при участии художника Соломона Телингартена), написанной и изданной как раз к юбилею, но более не переиздававшейся несмотря

241

на рекомендации Союза писателей. Это исследование дает возможность показать конфликты в сфере принятия решений, выяснить роль конкретных лиц и организаций в стимулировании или, напротив, сворачивании памяти о Первой мировой войне.

Углубленный анализ «зигзагов» в формировании памяти о Первой мировой войне в СССР позволил автору прийти к выводу, что неправомерно говорить о каком-либо внезапном повороте государственной идеологии к национализму в середине 1930-х годов. «Элементы патриотической, национальной и военной мобилизации всегда присутствовали и в раннесоветском контексте», пишет К.Петроне (с. 247). Автор отмечает, что активный интерес к Первой мировой войне со стороны государства сменился в конце 1920-х годов почти столь же активным ее неприятием. Причем маргинализация Первой мировой войны в культурной памяти не являлась результатом какого-либо диктата сверху. В процессе «забывания» принимали участие тысячи людей, победителей и проигравших, институтов и социальных групп, и процесс этот не был завершен.

Характеризуя идеологическую враждебность СССР по отношению к Первой мировой войне, К. Петроне пишет о том, что стремление государства отдавать предпочтение событиям, заложившим его основы – Октябрьской революции и Гражданской войне, а не военному поражению, совершенно естественно. Но к идеологическому антагонизму примешивались и другие факторы и исторические обстоятельства, в том числе репрессии и борьба вокруг принятия военной доктрины Красной армии. Взаимодействие многих сил вызывало «зигзаги и повороты» в отношении к Первой мировой войне в Советском Союзе. В позднесоветское время интерес к ней был спорадическим, и смена поколений ускорила процесс «забывания», начатый под идеологическим давлением в 1920-е годы (с. 292).

О.В.Большакова

242