Dzheffri_Alexander_Smysly_sotsialnoy_zhizni

ГЛАВА 2

62)9 • Тем не менее, начиная с 3 апреля 1945 года, дня начала освобождения концентрационных ла­ герей солдатами все предыдущие отчеты задним числом были приняты за установленный факт,

за реалистические _означающие Чарлза Сандерса

Пирса, а не за «произвольные» символы Соссюра.

Американская и мировая аудитория теперь не со­

мневалась, что систематические попытки массово­

го истребления евреев действительно имели место

и что многочисленные жертвы и немногочислен­

ные выжившие были жестоко травмированы10 •

Однако хотя особенная и уникальная участь этих людей всеми признавалась как пример величай­

шей несправедливости, сама по себе она не стала

травмирующим опытом для аудитории, которой

сообщалисЪ коллективные репрезентации средств

массовой информации, то есть для тех, кто только

наблюдал за событиями, будь то вблизи или изда­

лека. Я начну с объяснения того, почему этого не

произошло.

Для того, чтобы аудитория была травмирована

опытом, который люди непосредственно не пере-

9Для ознакомления с пространным обсуждением роли, которую

играли такие аналогии с предположительными злодействами

немцев во время Первой мировой войны в создании первона­

чального недоверия к новостям см. Laqueur (1980). Конечно, понятие моральной паники предполагает воображаемый и ис­

каженный объект или убеждение (Thompson, 1997). В этом

смысле травма отличается от паники. Эти вопросы обсужда­ ются в моей книге о культурной драме, которая должна скоро выйти.

10Это означает не то, что факт совершенных нацистами зверств,

направленных против евреев, был признан сразу же, а то, что обнаружение силами союзников концентрационных лагерей, описанное журналистами и фотографами, действительно скоро

положило конец сомнениям, которые и наполовину не так ос­

новательно были стерты разоблачениями относительно лагеря

смерти в Майданеке, освобожденного советскими войсками за

много месяцев до того. Для ознакомления с подробным описа­

нием этого изменяющегося соотношения между принятнем и

сомнением см. Zelizer (1998: 49-140).

102

ГЛАВА 2

живали сами, необходимо символическое расши­

рение (symbolic extension) и психологическое соот­

несение себя с жертвой. В данном случае этого не произошло. Американским пехотинцам, которые

первыми вступили в контакт с пленниками, выс­

шим офицерам, которые руководили процессом

реабилитации, репортерам, которые передавали

описания ситуации, комиссиям, состоящим из

конгрессменов и влиятельных лиц, которые сразу

выехали в Германию, чтобы провести расследова­

ние на месте, умирающие от голода, истощенные,

часто странно выглядящие и иногда странно себя

ведущие выжившие обитатели еврейских лагерей казались представителями иной расы. Они с тем

же успехом могли бы прибыть с Марса или из пре­ исподней. Личности и черты характера этих пере­ живших Холокост евреев редко раскрывались в

интервью и не обретали индивидуальности в био­

графических очерках; не только сотрудниками

газет, но и некоторыми самыми влиятельными

высшими офицерами верховного командования

сил союзников они скорее изображались как мас­ са, а зачастую и как беспорядочная толпа, причем

толпа заторможенная, деградирующая и дурно

пахнущая. При таком обезличивании травме вы­ живших было сложнее породить сочувственное со­ отнесение с жертвами со стороны наблюдателей.

Возможностям для универсализации травмы препятствовало не только обезличивание жертв,

но и их исторические и социологические характе­

ристики. Как уже указывалось, семантически мас­ совые истребления были непосредственно связаны с другими «ужасами» в кровавой истории второй великой войны столетия и с имеющими истори-

103

ГЛАВА2

ческую привязку национальными и этническими

конфликтами, лежащими в ее основе. Прежде все­ го, все всегда помнили, что жертвыевреи. При взгляде на тогдашние события сегодня тот факт, что сочувствие и соотнесение себя с жертвой со стороны американской аудитории гораздо легче

изливались на переживших опыт лагерей людей

нееврейского происхождения, будь то немцы или

поляки, которые содержались в лучших условиях

и выглядели более нормальными, более собран­ ными, более похожими на людей, кажется ис­ полненным горькой иронии, хотя и является при

этом попятным с социологической точки зрения.

Выжившие евреи неделями, а иногда и месяцами

содержались в худших участках и в наихудших

условиях в местах, ставших на время лагерями

для перемещенных лиц. Американские и британ­

ские администраторы проявляли по отношению

квыжившим евреям раздражительность и даже

личную неприязнь и иногда прибегали к угрозам и

даже наказаниям11 • Глубина этой первоначальной

11В начале октября 1945 года генерал Джордж Паттон, прослав­

ленный командующий Третьей армией США, оказался замешан

в противоречивом деле по поводу того, что рассматривалось как

антисемитские проявления в отношении выживших евреев в

лагерях, которыми руководил Паттон_ Генерал в уничижитель­

ном контексте противопоставил евреев немецким заключенным

и другим узникам иенемедкого происхождения и обращался с

ними заметно хуже. В свете утверждения, которое я собираюсь

выдвинуть далее, довольно показательно, что неприемлемым в

этом явно дурном обращении с выжившими евреями представ­

лялось не что иное, как напрашивающееся приравнивание от­

ношения к евреям американцев и нацистов_ •Нью Репаблик•

озаглавила свой отчет об этом деле •Такие же, как нацисты•.

•Только в последний день сентября народ наконец узнал о том, что в последний день августа президент Трумаи отправил рез­ кое письмо генералу Эйзенхауэру относительно обращения с

евреями в Германии. Президент прямо сказал генералу, что,

согласно отчету, сделанному его специальным экспертом Эр­

лом Харрисоном, •мы, по-видимому, обращаемся с евреями

так, как с ними обращались нацисты, за исключением того, что

104

ГЛАВА 2

неспособиости соотнести себя с жертвой проявля­

ется в том факте, что, когда американские граж­

дане и их лидеры выражали мнения и принимали

решения по поводу национальных квот для форс­

мажорной послевоенной эмиграции, перемещен­

ные лица немецкого происхождения рассматри­

вались в первую очередь, а пережившие Холокост

евреи в последнюю.

Как такое могло случиться? Разве не очевидно

было любому наблюдателю-человеку, что это мас­

совое истребление принципиально отличалось от

прочих травмирующих и кровавых событий в и без того залитой кровью современной истории, что оно

представляло собой не просто зло, но •радикальное зло» ("radical evil"), если воспользоваться замеча-

мы их не уничтожаем•. Тысячи перемещенных евреев все еще

в тесноте живут в плохо управляемых концептрапионных ла­

герях, они плохо накормлены и одеты и размещены в плохих

условиях, в то время как удобные дома поблизости заняты быв­ шими нацистами или сочувствующими им. Этим евреям до сих

пор не разрешается покидать лагеря без пропусков, которые им выдаются исходя из совершенно непостижимой установки, что

с ними следует обращаться, как с заключенными. ... Амери­

канцы будут глубоко обеспокоены тем, что антисемитизм, как

и снисходительность к напистам, процветает среди американ­

ских оккупационных сил• (OctoЬer 8, 1945: 453).

Газета •Тайм• сообщала о событиях в том же духе:

• У обычных солдатов тоже были проблемы. С тех самых пор,

как они оказались в Германии, они спутались не только с

Friiulein, но и с философией. Многие начали рассуждать о том,

что немцы вообще-то нормальные ребята, что их вынудили вступить в войну, что истории о злодеянияхфальшивка. Зна­

комство с охочими немецкими женщинами, со свободолюбивой

немецкой молодежью привело к забвению Бельзена, Бухен­

вальда и Освенцима•. (October 8, 1945: 31-2)

В статье, озаглавленной •Дело генерала Паттона•, •Нью-Йорк

Тайме• написала, что перевод Паттона с его поста в Баварии

•может и должен означать только одно•, а именно то, что пра­

вительство США •не потерпит среди высших чинов... никаких

офицеров, какими бы храбрыми, какими бы честными они ни

были, которые склонны снисходительно относиться к извест­ ным нацистам и проявлять безразличие и жестокость к выжив­

шим жертвам нацистского террора• (October 3, 1945: 18). Для

ознакомления с подробностями обращения Паттона с выжив­

шими в лагерях евреями см. Abzug (1985).

105

ГЛАВА 2

тельной фразой Иммануила Канта (Kant, 1960)12 ,

что оно не имело аналогов? Чтобы понять, почему все это было совершенно неочевидно, понять, как

и почему все эти первоначальные трактовки и мо­

дели поведения радикально изменились и как это иревращение оказало огромное влияние на ста­ новление не только новых моральных стандартов

социального и политического поведения, но и бес­

прецедентных, пусть и находящихся в зачаточном

состоянии, механизмов регулятивного контроля,

важно осознать несовершенство трактовок травми­

рующих событий с точки зрения здравого смысла.

Есть два подхода к осмыслению травмы с по­

зиции здравого смысла, два вида мышления, со­

ставляющих то, что я называю «популярная те­

ория травмы,. ("lay trauma theory")13 • Эти формы

12Ричард Бернстайн ("Radical Evil: Kant at War with Himself"

(Bernstein, 2001)) приводит познавательное обсуждение приме­ нении данного термина Кантом. Хотя намерением Канта было,

чтобы этот термин обозначал необычное и почтинечеловеческое

желание не выполнять императивы нравственного поведения,

как показывает Бернстайн, Кант не внес большого вклада в

возможность создания стандартов оценки того, что в соответ­

ствии с •этикой после Холокоста• называется радикальным

злом сегодня. Тем не менее сам термин стал важным добавле­

нием к философии морали. Здесь я хотел бы подчеркнуть, что

я говорю о социальных репрезентациях Холокоста, а не о его действительной природе. Иными словами, я не собираюсь ни

здесь, ни в каком-либо другом разделе данной главы вступать

в спор об уникальности Холокоста в истории Запада. Как уже уместно заявляли Норман Наймарк (2001) и многие другие ис­

следователи, были и другие ужасные, обусловленные этниче­

скими причинами кровопролития, о которых можно заявить,

что они сопоставимы с Холокостом, например, истребление армян турками, •расстрельные поля• в Камбодже, унесшие

жизни трех миллионов из семимиллионного населения страны,

резня в Руанде. Я ставлю целью выдвигать утверждения не об объективной реальности того, что позднее стали называть •Хо­

локостом•, а о социологических процессах, которые позволили

оценкам реальности этого события смещаться с течением време­

ни. Конкретное обсуждение дискурса уникальности см. в раз­

деле •дилемма уникальности•.

13Здесь я опираюсь на новый подход к коллективной драме, ко­

торый был совместно разработан Бернардом Гизеном, Роном

106

ГЛАВА 2

рассуждения с позиции здравого смысла глубоко повлияли на размышления о последствиях Холо­

коста. Они выражены в следующих поразительно различных теоретических обобщениях того, что

произошло после выявления факта массового ис­

требления евреев.

Версия философии14 Просвещения. «Ужас» на­

блюдателей привел к концу антисемитизма в Сое­

диненных Штатах Америки. Предположение, сде­

ланное с позиции здравого смысла, здесь состоит

в том, что, поскольку люди в основе своей имеют

«нравственную» природу- в силу своей укоренен­

иости в традициях религии и Просвещения, - они

воспримут зверства именно как то, чем они и явля­

ются, и будут реагировать на них, атакуя легити­

мирующие их системы убеждений. Психоаналитичес"ая версия. Столкнувшись с

ужасом, как евреи, так и люди нееврейского про­

исхождения отреагировали на него не критикой и решительными действиями, а молчанием и пас-

Айерманом, Петром Штомпкой, Нейлом Дж. Смелсером и мной

вЦентре высших исследований в области поведенческих наук

вПало-Альто в 1998-1999 годах. Этот специальный проект

частично финансировался Фондом Хьюлитта, которому я бы

хотел выразить здесь свою признательность. Моя собственная

трактовка в рамках данного совместного исследования, пред­

ставленная ниже в Главе 3, выйдет в качестве вступительного

очерка к нашей совместной публикации (Cultural Trauma and

Collective Identity (Berkeley: University of California Press, в пе­

чати)). Очерк, раскрывающий основное содержание этой главы,

также будет опубликован в данном совместном труде, а в силь­

но сокращенном виде еще в одном сборнике (Friedland, Roger,

& John Mohr, eds., The Cultural Turn (Caшbridge: Caшbridge

University Press, в печати)). Я хотел бы выразить свою при­

знательность коллегам по этому совместному проекту за вклад

в мои размышления не только по поводу культурной травмы в

целом, но и по поводу Холокоста в частности.

14Здесь и далее имеется в виду не какая-то конкретная фило­

софская программа, а, шире, Просвещеическое мышление, ас­

социируемое с данной эпохой мировоззрение (ер. в оригинале:

•Enlightment thinking• ). - Примеч. ред.

107

ГЛАВА 2

сивным ступором. Только после двух или даже

трех десятилетий подавления и отрицания люди

наконец сумели начать обсуждать произошедшее

и принимать меры в ответ на это знание.

Формы популярного осмысления травмы с по­

зиций философии Проевещепия и психоанализа

повсеместно проникли в исследовательские по­

пытки осознать то, что произошло после разо­

блачений в лагерях смерти. Та или иная версия влияла не только на все основные обсуждения Хо­ локоста, но и буквально на каждую современную попытку более общего исследования травмы. Эти попытки, по сути, в основном и были вдохновлены

спорами вокруг Холокоста15 •

15Такал связь научных теорий с nодходами с nозиции здравого

смысла обнаруживается снова и снова, иллюстрируя не эмnи­

рическую реальность, но семантические потребности того, что

я буду называть прогрессивным нарративам Холокоста. Наnри­

мер, Леонард Динверштейн (1981-1982) в своей новаторской статье о послевоенной атаке на антисемитизм утверждает, что

•возможно, осознание в конце концов того факта, что во время

Холокоста погибли шесть миллионов евреев•, стало решающим фактором в соотнесении себя с жертвами для американских ев­

реев. Похожий рационалистический nодход nредставлен Эдвар­

дом Шапиро (1992) в его книгеисследовании изменяющегося положения евреев в послевоенной Америке. Шапиро замечает,

что •nосле Холокоста антисемитизм стал означать не просто

исключение евреев из клубов [и т.д.], но массовое их истребле­ ние•. Вопрос здесь в том, что означает слово •означать•. Ответ

неочевиден и не рационален, но сильно связан с контекстом,

а этот контекст определяется культурой. Выдающийся специ­

алист в области истории Америки Джон Хайэм представляет

связанную с философией Проевещении версию популярной те­ ории травмы, когда объясняет реакцией на Холокост спад соот­

ветствующих предубеждений в Соединенных Штатах Америки

между серединой тридцатых и серединой пятидесятых годов,

который он называет •самым широким, самым мощным движе­

нием за этническую демократию в истории Америки•. Хайэм

заявляет, что •в тридцатые и сороковые годы Холокост в Герма­ нии отбрасывал яркий отблеск на любое проявление нетерпимо­ сти•, и этим объясняет •травматическое влияние гитлеризма

на сознание западного мира• (Higham, 1984: 154). Движения

в поддержку этнической и религиозной тернимости в США,

добавляет Хайэм, появились лишь позже, •только когда вой­

на приблизилась к завершению и все ужасы нацистских кон­

центрационных лагерей выnлеснулись в ошеломленный мир•

108

ГЛАВА 2

Проблемой этой популярной теории травмы яв­ ляется то, что она «натуралистична», либо в наи­ вно нравственном, либо в наивно психологическом смысле. Популярная теория травмы не способна

распознать наличие интерпретативной разметки, посредством которой эмоционально, когнитивно и нравственно опосредуются все «факты», имеющие

отношение к травме. Эта разметка имеет надынди­ видуальный, культурный статус; она символиче­

ски упорядочена и социологически предопределе­

на. Ни одна травма не интерпретирует саму себя.

Переживапию травмы на коллективном (не на ин­

дивидуальном) уровне непременно должны пред­

шествовать ответы на некоторые вопросы, а эти

ответы со временем меняются.

Культурное конструирование травмы

Кодирование, придание смыслового веса,

превращение в нарратив

В своем убедительном и влиятельном выска­

зывании, сделанном в конце семидесятых годов,

Эли Визель заявил, что Холокост представляет собой «онтологическое зло». Однако с точки зре­

ния социологии зло есть категория познания, а

не бытия. Приобретает ли травмирующее событие

статус зла - это вопрос того, становится ли оно

злом. Это вопрос того, как о травме узнают, как

(171). Такие связанные с философией Проевещенил версии по·

пулярной теории травмы выглядят в высшей степени разумно,

но они просто не передают контингентную, социологически на­

груженную природу процесса травмы. Как я пытаюсь показать

ниже, сложные символические процессы кодирования, прида­

ния смыслового веса и превращения в нарратив играли решаю­

щую роль в неожиданных послевоенных усилиях по искорене­

нию антисемитизма в Соединенных Штатах Америки.

109

ГЛАВА 2

она кодируется16 • Как отмечает Дэн Дайнер, «На

первый взгляд это может показаться парадоксаль­ ным» (и так действительно кажется), но, рассма­ триваемый исключительно сам по себе, без связи

с другими явлениями (in and of itself), «Освенцим

действите.лъно не имеет подходящего наррати­

ва, только набор статистических данных» (Diner, 2000: 178). Превращение в зло есть прежде всего вопрос репрезентации. В зависимости от приро­

ды репрезентации травмирующее событие может

считаться онтологически злым, либо же его дур­ нота (badness), его «злостность» ("evilness") могут

восприниматься как случайные и относительные,

как нечто, что можно улучшить и преодолеть. Та­

кое различение носит теоретический, но также и практический характер. На самом деле решение об онтологическом, в противоположность контин­ гентному, статусе Холокоста имело принципиаль­

ное значение в изменении его репрезентации.

Если нам удастся деконструировать это онтоло­ гическое утверждение в еще большей степени, я

бы предположил, что самое существование катего­

рии «ЗЛа» необходимо рассматривать не как нечто,

что существует от природы, но как произвольную

конструкцию, как продукт работы культуры и со­

циологии. Эта напускная бинарная оппозиция,

упрощающая сложную совокупность существую­

щих форм до двух противоположных полюсов и

16 См. замечание, сделанное социологом-теоретиком Джерардом

Деланти (2001: 43): •Я привлекаю внимание к необходимости

постановки фундаментальных вопросов в отношении культур­ ных ценностей, потому что насилие не всегда является опытно познаваемой объективной реальностью, а иногда представляет

собой предмет культурного конструирования в контексте фор­

мируемых общественностью дискурсов и в целом определяется

отсылкой к некой проблеме•.

110

ГЛАВА 2

сводящая на нет любые промежуточные полуто­

на, остается значимой чертой всех существующих

обществ, но особенно важной для тех, которые Шмуэль Эйзенштадт (1982) назвал «цивилиза­

циями осевого времени• (Axial Age civilizations).

Эта жесткая оппозиция между сакральным и про­

фанным, которая в западной философии обычно

выстраивалась как конфликт между норматив­

ностью и инструментальностью, не только опре­

деляет то, что люди ценят, но и устанавливает

жизненно важную защиту вокруг общепринятого

нормативного «добра». В то же время она создает мощные, часто агрессивные барьеры на пути все­

го, что считается угрозой добру, по отношению к

силам, определяемым не просто как то, чего сле­

дует избегать, но как источники ужаса и оскверне­ ния (pollution), которые нужно сдерживать любой

ценой.

Материальпая <<база>>: коптроль пад

средствами производства символов И все же если эта разметка и есть род функци­

ональной необходимости, то как именно она при­

меняется, в большой степени зависит от того, кто

рассказывает историю и как он ее рассказывает. В первую очередь это вопрос культурной власти в са­

мом приземленном, материалистическом ее пони­

мании: кто контролирует средства производства

символов?17 Например, в осознании общественно­

стью нацистской политики массового истребления

евреев, разумеется, не было случайностью то, что в

17Для ознакомления с попятнем •средства производства ритуа­ ла• см. Collins (1992) и, в общем плане, труды Пьера Бурдье,

например, Language and Symbolic Power(1991).

111