Niktin_Kurdy_1

язычества. И наконец, легенда говорит о маленькой стране Орамар в самом сердце Центрального Курдистана, где, согласно традиции, находится убежище змей. Здесь перед нами переплетение двух легенд: языческой, которая лежит в плане уже описанных представлений, и христианской, которая впитала круг языческих образов. Она повествует о том, как святой Мари Мамму сумел околдовать змей и запер их в подземелье; над этим подземельем была построена церковь его имени. Церковь стоит там по сей день, и ее охраняет единственная среди курдов семья халдеев. Раз в год сторож христианин видит «отца змей». По местным верованиям, если бы христианскую семью лишили этой

привилегии, змеи покинули бы подземелье и расползлись по всей округе.

___________________________________

1.F г. S p i ege I, op. cit., S. 228.

355

Горские евреи Канкана знают Ошдехо-мара, духа дома (домового), наследие культа предков; он имеет облик семиглавой змеи и живет, подобно русскому домовому, под - полом; сам он невидим, но его сыновья иногда являются людям. Ошдехо-мар стоит на страже благополучия дома, и ему делают подношения — мед. Его изображают обычно в виде «латунной змеи, которая охраняет спрятанные под ним предметы от воровства и порчи». Этот мотив родствен известному фольклорному мотиву о змеях, охраняющих сокровища (см. следующую главу о литературе)1).

Таковы некоторые черты курдского фольклора, важные для определения вех этногенической эволюции.

Фольклорные мотивы, связанные с образом змеи, дают обширное поле для исследований. Мы оставим в стороне северный цикл мифов о Сигурде, истребителе драконов; отметим лишь, что дракон (змей) германского эпоса, параллель которому мы находим у курдов, сторожит спрятанные клады (см. курдские сказки у Сосина: «Змей — хранитель золота», «Змея у источника», «Змеиный царь»). Герой, одержавший победу над чудовищем, как, например, Сигурд в германском эпосе или Каве в сказаниях, говоря условно, у иранских народов может воплощать образ человека, подчинившего себе металлы, человека, вступающего в эру металлургии. Такое толкование лежит в плане гипотез яфетидологов. Следует отметить, что Н. Марр объясняет слово «мидийский», исходя из следующей цепи: me-d <> mi-d < ma-d - mar-d и армянское mar —тотем «змея» (соотв. vichap). Этот вопрос рассматривается в работе Марра «Вишап», опубликованной в 1931 году, где имеется ряд сведений о материальных следах культа рыб (змей) в языческой Армении.

Любопытное замечание находим у Якоба 2. «Вначале Ева сама играла роль змеи, что явствует из ее имени». В жизнеописании Плотина3, относящемся к эллинистической

эпохе, говорится, что, испуская дух, Плотин ока-

___________________________________

1В Дерсиме, о селении Киштим, бытует подлинный культ змеи, символизированной палкой со змеиной головой. Этот обряд описан в книге «Kurdistan Tarihinde Dersim», p. 97.

3Q. Jacob, Marchen und Traum, S. 50.

3P 1 о t i n, Enneades, t. 1, par E. Brehicr, ed. «Le Belles Lettres», p. 3.

356

зал: «Я стремлюсь возвысить частицу божества, живущую во мне до всемирного божества». В этот миг змея скользнула под его кроватью и скрылась в отверстии в стене. Хотя мотив появления змеи и момент смерти встречается очень часто, здесь ее образ связан с дьяволом Плотина: этот дьявол, он же бог, несомненно, воплощен в змее, покидающей Плотина в момент его смерти. В Александрии известен бог-змея Агатодемон, во многом сходным с Гермесом-Тотом: оба они — открыватели божественной истины1). Быть может, именно его образ показался в дьяволе Плотина Александру Евстохиусу. В представлении гностиков-офитов в Арсенотелисе, в змее с

201

лицом гермафродита воплощался «второй Адам», «сын человеческий». Любопытно напомнить, что дьявол, который явился Абдель-Кадиру эль-Гайлани, «походил на

гермафродита с тонким голосом, бесформенным лицом и пучками волос на подбородке»2.

___________________________________

'См. R. О а n s z у n i e с, De Agathodaeinone, d'apres Phil. Woche, 1921, p. 565. 2 R. L e s с о t, op. cit., p. 51.

357

Святой Ипполит, епископ II века, описывая офитов-наасейцев, говорил, что они поклонялись змее на древе добра и зла, видя в ней воплощение Слова (Логоса). Их гимн славил Аттиса, оскопившего себя, дабы не быть ни мужчиной, ни женщиной, а неким новым существом— kaine ktesis. Фрако-фригийский бог Сабазиос, игравший фаллическую роль в дионисийских действах божественного совокупления, также символизировался в образе змеи, дракона. В особой работе, посвященной Сабазиосу, Марр указывает на существование культа этого бога у армян.

Скандинавские эдды рассказывают о мудрых и добродетельных змеях (Ваниры), обитавших на юге той области, где некогда жили многочисленные скифские колдуны Азы1).

Змеи обвивались вокруг жезла Меркурия; змея украшала эмблему бога Асклепия, чудесного исцелителя недугов; мифические чудовища Эхидна, Борей, Тифон, Кекропс изображались в виде змей; колесницу Триптолема, совместившего в себе три главных братства античных священнослужителей, несут крылатые змеи.

Богиня Деметра скрыла Персефону в подземелье, поручив охрану ее змеям. Но Зевс превратился в крылатого дракона, обманул стражу, ползком проник в пещеру и соединился со своей дочерью. От этого союза родилось рогатое существо с бычьей головой — Дионис Загреос2.

В символических изображениях бык и змея часто переплетаются друг с другом; так, загадка на празднествах Орфея гласит: «Бык породил дракона, дракон породил быка». В этой связи интересно отметить: на каменных глыбах, изображающих вишапов (рыб-дра- конов), можно увидеть высеченные бычьи шкуры и головы.

10. Можно ли говорить о культе осла?

Завершая главу о религии курдов, добавим со слов профессора Пржилуцкого, что среди

религиозных веро-

___________________________________

1Н е r о d о t, Melpomena, 67.

2О роли змеи в верованиях греков и римлян см. также Н. J. Rose, Primitive Culture in Greece, 1925

и Primitive Culture in Italy, 1926; у сербо» — Jaap К u n s t. Cultural relations between the Balkans and Indonesia, Amsterdam, 1954.

358

ваний этого народа можно обнаружить следы древнего культа осла. Вот что пишет Пржилуцкий в своей работе «Лингвистика и сравнительная мифология»1): «По свидетельству географа Страбона, воинственные карманийцы, поклонявшиеся Аресу как единому богу, за неимением лошадей приносили в жертву ему ослов. Поскольку Арес — это греческий аналог Видраньи, свидетельство Страбона представляется нам очень важным: отношение к ослу как к священному животному является на всем Востоке пережитком очень древних верований, существовавших, возможно, до прихода индоевропейцев в Иран».

В 15 километрах от Малатьн в селении Дирас (по-турецки— Кара-Кой) Пржилуцкий посетил курдский храм, на одной из стен которого он увидел изображение осла и птицы, которую жители называли Таусом. По-видимому, это было святилище езидов. Здесь

202

уместно объяснить символический смысл двухконечного меча, дважды изображенного на стенах этого храма. По этому поводу Пржилуцкий вспоминает индусское божество— антихриста Калки, которого обычно изображают или рядом с его конем, или же с лошадиной головой. Он говорит далее о курдском празднике кернамут (khar na mut — «бессмертный осел»).

Замечания проф. Пржилуцкого заслуживают внимания. Однако сам я не находил признаков поклонения ослу ни в одном из тех курдских верований, которые я изучал. Более того, под влиянием мусульманских понятий к этому животному относятся скорее с презрением. Как известно, на нем ехал антихрист Деджаль. В моем собрании имеется рассказ о том, как одно из племен, узнав о злосчастном предназначении этого животного,

уничтожило всех ослов.

___________________________________

1J. Przyluski, Linguistique et mythologie comparee, «Rev. do I'Histoire des Religious», t. CXV, No 2—3, mars —juin 1937, p. 237. В этой работе анализируется работа Е. Бенвеииста и Л. Рену «Витра и Видранья» (Е.

Benveniste et L. R е п о u, Vitra et Vidragna).

359

ГЛАВА XII

ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ КУРДОВ (ПРОДОЛЖЕНИЕ) ЛИТЕРАТУРА

1. История «конкретная» и история нравов народа

Наряду с конкретной историей народа, повествующей о его судьбах и стремящейся объяснить ход и причину событий, существует последовательность иных фактов, характеризующих облик этого народа, его индивидуальность; эти факты находят свое отражение в религии и литературе народа и составляют его духовное достояние, «нравственную» историю народа. Конкретная и духовная истории развиваются параллельно и обе представляют большую ценность для исследователя. В предыдущих главах мы рассмотрели факторы, определяющие место курдов в конкретной истории Передней Азии. Мы видели, как по различным географическим и особенно социальным причинам, под воздействием которых сложился облик и структура курдского народа, ему не удалось сформировать независимое государство и закрепить политически свое место в истории наряду с другими народами. «Народ, забытый историей», — так назвал курдов Н. Марр, выступая одновременно против всей неоправданное этого забвения. Мнение Марра представляется убедительным, тем более что он апеллирует главным образом к роли курдов в культурном развитии Передней Азии. Фактам конкретной истории Марр противопоставил нравственную. Читатель, уже знакомый с религиозной жизнью курдов, несомненно, согласится с тем, что этот народ, сумевший в недрах мусульманства сохранить или создать собственные духовные ценности, обладает яркой самобытностью. По крайней мере -в этой области ему удалось отстоять свое собственное, лишь ему принадлежащее место. Теперь мы поделимся с читателем нашими соображениями о курдской литературе, дополнив тем самым картину духовной жизни курдов.

360

2. Курдский фольклор

Первое, что поражает в курдской литературе, — это «гипертрофия фольклора», по меткому выражению Вильчевского. Богатство курдского фольклора объясняется, по его мнению, почти поголовной неграмотностью курдов. В некоторых случаях, например у езидов, эта неграмотность вытекает из религиозных установлений общины, где образование составляет привилегию лишь одной касты. Мы видели выше, что в

203

местностях, населенных курдами, всегда имелось большое количество медресе. Однако все такого рода учебные заведения были и остаются преимущественно религиозными школами, в которых обучение ограничивается нуждами отправления культа: молитвы, чтение Корана, его толкование и т. п. составляют все его содержание. Обучение ведется не на курдском, а на арабском языке, этой латыни мусульманского мира. Как было отмечено в некоторых устных рассказах, которые я цитировал выше, знание арабского языка или то крайней мере нескольких фраз на этом каноническом языке почиталось признаком эрудиции. Школа и мечеть — почти одно и то же для курдов, так что в периоды восстаний уже при Кемаль-паше некоторые из преподавателей были убиты только за то, что осмелились вести преподавание в школах, а не в мечети. Иранские курды в большей мере проникнуты сознанием достоинств и важности родного языка: «Если бы персидский язык исчез, его можно было бы возродить с помощью языка чисто иранского происхождения, то есть курдского языка». Обучение на курдском языке, которое могло бы утвердить права курдского языка, введено слишком недавно, и результаты его пока еще незначительны.

Лет десять назад в Ираке (в частности, Сулеймание, Киркук, Эрбиль) насчитывалось 26 начальных и одна средняя школа с общим числом учащихся 1471, охватывающим около 2% курдского населения. Кроме того, несколько десятков курдов обучались в высших учебных заведениях Багдада. Курдские учебники, как правило, не соответствуют задачам обучения. К этому мы вернемся ниже.

Совершенно очевидно, что обучение на родном языке является необходимым условием для народа, стремя-

361

щегося сохранять и развивать свою национальную самобытность1).

Что касается советской Армении, то обучение на курдском языке поставлено там следующим образом. Здесь курдов в восемь раз меньше, чем в Ираке, но они располагают 41 начальной школой, где обучается 1419 учеников, то есть почти столько же, как в Ираке! Кроме того, в Ереване имеется одна семилетняя школа и педагогическое училище (161 учащийся в 1934 году). Учебников и книг для чтения издается гораздо больше, чем в Ираке: в настоящее время их число намного превышает сотню названий. Ниже мы еще вернемся к этому вопросу.

Разумеется, курды, лишенные возможности овладевать в школе грамотой на родном языке, не могут способствовать развитию его письменной культуры. В этом отношении положение курдов несравненно хуже, чем положение его соседей — турок, иранцев, арабов. Вследствие этого курды вынуждены ограничиваться лишь устной фольклорной литературой в прямом значении этого слова. Зато в этой области они дают яркое доказательство своей любви к родному языку.

Таким образом, курдская литература — это в первую очередь курдский фольклор; в нем мы обнаруживаем не только наследие ушедших поколений; в наши дни он свидетельствует о жизнеспособности и поразительной творческой силе, которая повседневно обновляет и приумножает его богатства, нередко впитывая и трансформируя элементы народного творчества соседних стран.

О. Л. Вильчевский считает, что гипертрофированная роль курдского фольклора проливает свет на классовый характер этого устного народного творчества, в котором отражаются главным образом занятия и жизненный уклад верхнего слоя курдского общества. По мнению Вильчевского, фольклор являлся также орудием в руках феодалов, при помощи которого они оказывали давление на духовный мир пастухов и земледельцев. В самом деле, тематика курдского фольклора на первое место выдвигает прославление

военных подвигов аги, шейха

___________________________________

1«La question Kurde. Des problemes des minorites». Les Presses Universitaires de France, 1933.

362

204

слышно в роде Бутана. Кафир .Бехар поклялся тремя разводами1): я ни на шаг не сдвинусь с места, пока не придет подкрепление от Чар Малиан (союзного рода), от друзей в черных шапках. Оле, отец разбоя и битвы! Пришли нам в помощь людей из Фели Кело, они кидаются, точно еретики. Крики, стрельба, битва кипит, клинки бьются друг о друга, слышен треск револьверной стрельбы, залпы Айнали (ружей Мартини). Эй, вы, щенки, а ну-ка поднатужьтесь, не удирайте с поля боя. Конечно, кто-то побежал, но ведь это удел старых баб. К вечеру бой становится все тяжелее. Оле, люди, в сады Кела Маму пришла война. В селении Харрана уже слышны выстрелы Кафир Бехара. Кафир Бехар - поклялся тремя разводами: я ни на шаг не сдвинусь с места, пока не придет подкрепление от Чар Малиан, от моего друга шейха Хамзо...» (дальше повторение тех же стихов: «Оле, отец разбоя...» и т. д.)

Как видим, поэтические приемы и образы курдов не слишком разнообразны. Для усиления впечатления отдельные фразы повторяются по нескольку раз. И тем не менее эти лавджи проникнуты силой и чувством. Вот пример сентиментальной поэзии.

3.«Красавица моя, я хочу опуститься вниз [в долину]. Пусть я уйду с счастливым предзнаменованием и вернусь живым и здоровым. О любовь моя, позволь мне, бедному рабу божью, коснуться твоей золотистой груди, прежде чем окончится пост. О моя красавица, как прелестны твои длинные серьги и монеты на белом лбу среди длинных прядей твоих волос. Обещай, что, пока жива, ты будешь носить эти дивные украшения...

Когда уходишь на заре, чувствуешь себя статным и сердце радуется, словно я не один иду, а целых четверо... О милая, встань, подари мне поцелуи, по одному в каждую щеку. День страшного суда сегодня далек от нас, да и зачем умирать? Моя милая, ты подобна утренней заре. Словно ручеек, журчит голос моей милой. Душистым кардамоном,

корицей и камфарным лавром (!) веет от нее... День страшного суда еще далек.

___________________________________

1Клясться разводом — один из обычаев, свойственных нраву курда.

365

Умирая, мы ,и не вспомним об этом... о том, что ответили друг другу взаимностью». Приведем еще один воинственный отрывок.

4.«Ущелье Бернава обожжено солнцем и голо, как плиты; смотри: там в полном вооружении, верхом на арабском скакуне, убранном в попону и прекрасную сбрую, стоит отец Соле (имя девушки). Джелал-Эддин бросает клич Факи Обейду: «Торопись же, час настал. Схватка будет жестокой, остерегайся Османки Зоро, он ненадежен, как и его отец...» Ущелье тонет в тумане. Слышишь, как трещит Айнала на плече брата Османа, Османа, убивающего людей? В ущелье есть болото; смотри, путь перед нами открыт, мы можем спастись. Пора уже прийти подкреплению с холма Хайдай. Отец Соле верхом на арабе, a Вейcce — на Меире. Они вместе... Де хой, хой». [Мы видим, что знаменитые боевые кони разделяют славу своих хозяев.]

Другой отрывок из моего собрания лавджей передает диалог влюбленных перед боем. 5. «О милый мой, мой возлюбленный! Говорю тебе: «Тридцать всадников примчались

из селения Нуху, из Дере-Зура. Я не знаю, кто они. Кажется, один из них — визирь Баби Хасан; тот, что за ним, наверно, Хами Хаджи, а дальше едут Баби Эмин и бесстрашный Мохаммед Али», Возлюбленный отвечал: «О Сейди (имя говорившей девушки), клянусь

206

именем бога, сегодня в день жестокого боя на холмах Бешерийе и в долине Биле Дере и в степи Меймуние Баби Эмин налетел вихрем на полном скаку и с ним все другие проклятые богом, подобные голодным волкам, что рыщут зимой с оскаленными мордами, а подкрепление из Кеко тащится пешком слишком медленно. Я говорю: «Сирта Гола — проклятое место, там все словно погорело. Встань, пристегни меч, подтяни ремни потуже, уже близко подкрепление от Кхеле Сиран и Ченеряна, от Али Унис, от Муткан и из дома Мохаммед Даха. О Сейди, я готов и не колеблюсь, именем бога клянусь: хорошо ружье Баби Эммина, это ружье беглиг (правительственное, казенное). В дни жестоких сражений оно может выстрелить сто раз, и ни одна пуля не пропадает, все попадают в цель; а ружье Хами Хаджи самодельное, ржавое. Пусть хозяин его сгорит в адском пламени. В день тяжкого боя оно никуда не годится... В Сирта Гола тянется

366

цепь гор. Встань, пристегни меч, подтяни ремни, надень ружье на плечо. Подкрепление...

рвется в бой... ни один выстрел не минует цели... Подкрепление спешит».

В этом отрывке интересны технические детали, касающиеся достоинств ружей; здесь отчетливо отразились воинственные интересы курдов. Следующий отрывок говорит о военном столкновении между курдами и турками.

6.«О Эмир, бой вспыхнул за мечетью, грохот битвы доносится оттуда. Люди Шейхана схватили свои немецкие ружья и бросились за зиярет (святилище). «А ну, крушите могилы тех, кто носит фески (kom-sou-ran, турки). Мы перебьем чаушей и башчаушей (унтер-офицеры), он-баши (капралов) и мулазимов (лейтенантов)1), мы сожжем могилы отца-трубача и самих трубачей. Со времен Али-Омар-паши мы не платили никаких налогов никакому правительству. Пусть к нам придет поэт2, он воодушевит сражающихся...»

Перед нами лаконичное описание одной из бесчисленных курдо-турецких стычек, вызванных приходом сборщика налогов. Покинем поле боя, охваченное вековой ненавистью, разделяющей два народа, и вслушаемся в нежные звуки любовной песни.

7.«Алажкер (по-армянски — Алашкерд, название местности) — властитель провинций. Золотые монеты свисают на белый лоб, словно полы шатра. О Лейли, бедняжка моя, встань, подари мне поцелуй в обе щеки.

Я взываю: «Всевышний, всемогущий бог! Хери Лейли, хери Лейли. Здесь на земле я, смиренный слуга, готов служить твоим прекрасным творениям. Хери лоло, хери лоло...» «Гери Даг, выжженная гора, холмы и пригорки; бредет караван моего отца: одни верблюды, и каждый украшен кистями и позументами. Я склонил голову — жду приказаний от твоего стройного стана, искристых черных глаз, белого лба. Черные кудри спускаются до золотистых грудей. Хери Лейли, хери Лейли...»

Между строками этой песни можно прочесть о чувствах неимущего обожателя к

красавице из зажиточной семьи. В нижеследующем лавдже поэт говорит о своей

___________________________________

1Военные чины в турецкой армии.

2Небезынтересная деталь. Поэт здесь назван гулямом.

367

Любимой, которая приводит его в отчаяние своим легкомыслием.

8. «Безрассудная! Имя моей ветреницы сладостно, как сахар, как шербет. Мое единственное утешение, я не покину тебя, я отведу тебя в комнату над каменными воротами. Я затворю окна святилища, я прильну губами к родинке на затылке. До самой полуденной молитвы я не отпущу тебя, моя услада. Ле эман, ли эман, о неразумная, пожалей меня! Вот уже год и даже больше, как эта ветреница, дочь Нуху, вскружила мою голову. Она гибка, как молодое деревце, она стройна и полна обещаний. Длинные пряди ее волос ниспадают до земли. Я пошлю кого-нибудь на базар в Мардин и велю купить этой сумасбродке, сидящей дома, пару туфель по два золотых за каждую. Как только в

207

нашем селении начнутся танцы, я положу эти туфли к ногам моей любимой. И как только моя ветреница, мое стройное, нежное деревце закружится в танце, все будут глядеть на ее туфли. Ле эман, ле эман...»

Красавица отвечает:

«О милый, я не ветрена, я не маленькая и не высокая. Вот я какая: на мне коралловое ожерелье, золотая брошь, звенящие украшения. Я держусь своенравно, когда на меня засматриваются юноши из наших мест, но если выйду вечерком с красивым парнем, я не думаю больше о деньгах...»

«Ле эман, ле эман, пощади меня, ветреница... О моя беспечная, не садись на солнце, пусть его лучи не обжигают твои розовые щеки. Я пошлю кого-нибудь на базар в Мосул и велю купить для моей красавицы пояс за семьдесят дирхемов. Как только в нашем селении начнутся танцы, я затяну им талию моей милой. Как только моя ветреница, мое стройное нежное деревце закружится в танце, все будут глядеть на ее пояс. Ле эман, ле эман...»

Эта лирическая пьеска привлекает своей .наивностью. Простыми образными средствами она, несомненно, достигает поэтического эффекта.

Следующее небольшое стихотворение рассказывает о смерти Джафар-аги, убитого в западне в Тебризе. Вот в каких словах повествует об этом событии анонимный певец из окружения погибшего вождя.

368

9. «О молодой ага из цветущего Чери1), что лежит в глубоком ущелье, где течет река. Пусть бродячая чума падет на дом иранского шахского наследника2). Он послал письмо отцу Гозар (имя дочери Джафара-аги): «Приди ко мне. В прошлом и позапрошлом году он (Джафар-ага) был словно полупадишах; « этом году он остался на иранской земле и не перебрался в соседнюю Турцию. О юный ага, ты словно якорь, впившийся в землю на поле битвы, словно колючка в зрачке у врага, ты подлинный паша пустыни. О юный ага! Небо с высоким престолом враждебно нам. Отец Бозко (сын Джафари-аги, светловолосый Азиз-хан) верхом на Ришане отбросил в сторону свою овечью шкуру (колек) и нижнее платье (капути); он надел каджар (одежду иранского горожанина) и повесил на свою загорелую шею сумку с патронами для маузера. Пусть бродячая чума падет на дом наследника. Двумя пулями поразили они тело отца Бозко, сидящего верхом на Ришане, трижды открывал он кобуру (пешкож) своего шестизарядного револьвера (шешагире), но тщетно, ага! Вай бе-ма, вай, горе нам! Не проходит и трех дней, как бедствие обрушивается на мир3. Слишком далеко подкрепление (имдад), оно не успевает дойти до отца Бозко. В Тебризе радуются нашей беде, победная весть летит к сайдам Кербелы4. Хела, молодой ага, отец Бозко, ты — самый высокий из всех всадников. Хеде (жена Джафар-аги) сокрушается; Мотебере (его вторая жена), встань, бедняжка, набрось, о несчастная, платок на одежду отца Бозко, чтобы она не пылилась. Пусть бродячая чума и т. д. ....Пусть придет лекарь Локман. Раны глубоки, и гной не течет из них. О молодой

ага... якорь,

___________________________________

208

369

впившийся в землю... колючка в зрачке врага, паша пустыни! Хела, молодой ага, сердце сожжено печалью. Хеде безудержно рыдает; бедная Мотебере Двумя пулями поразили они тело отца Бозко, сидевшего верхом на Ришане. Тяжким и горьким был этот миг для отца Бозко. Почему не явились тогда Темер-ага и Исмаил-ага (дядя и брат Джафар-аги)? Не проходит и трех дней, как бедствие обрушивается на мир! Слишком далеко подкрепление, оно не успело дойти до отца Бозко. В проклятом Тебризе зажигают огни, победная весть летит к сайдам Кербелы».

Вот еще один героический лавадж; осуждая безрассудство курдского аги из района Муш, он одновременно восхваляет его доблесть. Речь идет об Авла (Абдулла)-беке, сыне Сурмели Мехмеда-паши.

10. «Ло, ага! С давних времен стоит крепость Topпаккала. Черкес Омер-бек (турецкий чиновник, каймакам, находящийся в Торпаккала, селении Мушского санджака) послал за христианином Петросом; пусть он принесет свой саз (струнный инструмент). Ло, Петрос, не играй на сазе: дом Сурмели Мехмеди-паши в трауре. О безрассудный Авла-бек! Бог должен был бы уничтожить равнину Муш, наслав на нее болезни, страдания и мор. Авлабек написал черкесу Омер-беку: «Ты приказал арестовать обоих гулямов (слуги, оруженосцы аги), ты должен отпустить их». Свидетелей у Авла-бека много1). Он убил черкеса Омер-бека, несмотря на мольбы его кудрявой жены. Вейла (какое несчастье), о человек, диван (приемная у каймакама) очень узок, плечам бойцов там очень тесно (мало места, чтобы биться). О человек, у крепости Торпаккалы есть бойницы. Айша-ханум (мать Авла-бека) скорбит: «Авла-бек, ты всегда лезешь в драку, не бери с собой оружия...» Когда лишь горечь и безысходность остались в удел Авла-беку, почему не явился на своем арабском скакуне Сурмели Мехмед-паша. Горе безрассудному. О человек, крепость Торпак-кала самая могучая из всех крепостей. Авла-бек зовет Айшу-ханум: «Подойди на минутку, взгляни в окно, как мы деремся ножами с этими собаками». Хейла, о человек,

диван узок, плечам бойцов там тесно. Хейла, о че-

___________________________________

1То есть факты соответствуют действительности.

370

ловек, Авла-бек поклялся, что он не пойдет в крепость, не зажжет свечу в фонаре. Когда горечь и безысходность остались в удел Авла-беку, почему не появился Сурмели Мехмедпаша, славный своей былой доблестью! Хейла, о человек, диван узок, плечам дерущихся там тесно...»

Так же как Джафар-ага отправился к наследнику в Тебриз и был там убит, так и Авлабек, направившийся в Торпаккалу, чтобы вызволить от турецкого каймакама своих людей, убил чиновника и потерял в рукопашной стычке обоих своих братьев... Лавдж кончается такими строфами: «Хейла, о человек, Авла-бек высок, как тутовое дерево. Когда Авла-бек возвращался, за ним несли тела его братьев. Авла-бек крикнул Айше-ханум: «Не убивайся, братья сражались как герои и пали под грохот выстрелов в облаках порохового дыма... Вейла, о безрассудный!..»

Лавдж укоряет Авла-бека в том, что он пошел к каймакаму в его крепость, где курдам пришлось драться в тесной комнате и где они потеряли двух сыновей Мехмеда-паши.

На более обширном поле битвы, на воле, у курдов было бы больше шансов одержать верх. Вернемся, однако, к любовным лавджам, в которых суровые воины находят отдых от своих забот.

11. «Делале, ха-делале... О сладкая Эсмер (женское имя)! Подле тебя мои сердце и душа уже не так стремятся к преходящим благам этого мира! Нет, клянусь Аллахом, я люблю тебя больше, чем законную жену! Ло, ло, ло (три раза). Я слышу шаги друзей...»

209

12.«Мяшалла] (восторженное междометие.) В это утро моя милая взяла блюда и котлы и пошла к источнику у пруда. Красавица! У меня кружится голова! Встань, протяни мне тесемки твоего фартука (буквально тесемки ber kapke—куска кожи, который пряха привязывает за работой к колену, чтобы не портить платье) для приклада моего револьвера, ло, ло, ло, я слышу шаги друзей...»

В последней строке поэтическая неясность. Можно предположить, что кусок кожи, лежавший на колене красавицы, тем самым обрел высокую ценность и придаст особые достоинства завернутому в него револьверу.

13. «Ле джане, ле джане (душа моя)! Пусть Бог

371

принесет мою душу в жертву твоей. Ло, ло, коро [отвечает она ему): О милый юноша, ты еще ребенок, совсем юный и упругий, точно прекрасный плод. У тебя еще нет разумения, следуй тому, что подскажет Бог. Быть может, мой муж Шундук с седой головой и седыми усами скоро умрет. Тогда Бог, возможно, сольет мою молодую душу с твоей. Де хойо хой, джано [припев]! Эй ле джане! На высокой горе у нашего селения выпал снег. Снег покрыл полуразрушенное селение. Люди, все люди привержены к земным

наше селения, он лег сугробами. Пусть твой муж Шундук не вздумает ласкать тебе грудь или шею. Ибо они принадлежать юноше, который бродит далеко по дорогам. Де хойо хой, джане-Лейла, душа моя! Сердце мое с тобой. То, что известно Богу, нельзя скрыть. Эй ле делале (о красавица моя)! Я боюсь только всевышнего, но не твоего убогого мужа. Де хойо хой (о ты, несравненнавя)».

А вот еще один лавдж, повествующий о военных столкновениях двух братьев, Бехаи Чато и Джамиля, из племени милан (близ Муша) с турками.

14. «Де хойой хойой! Братья, мы воюем. Я — Бехар, Бехар светловолосый. Я не могу дальше мириться с [турецким] правительством Сирта, со всеми его хитростями и преступлениями. Наперед говорю: пусть и душа и тело мои действуют заодно. Я не собираюсь стрелять в рядовых бойцов; эти солдаты — дети в государстве, [они просто лишь исполнители чужих приказов]; я буду стрелять в каймакама, в бинбаши (полковника), в узбаши (капитана), в мулазима (лейтенанта). Я подниму бунт в своей крепости, я засяду в ней, словно тигр, притаившийся за скалой. Де хай бима хай! И трех дней не проходит без новых бедствий... Джамиль трижды бросает клич: Бехар, брат, встань, мы должны совершить подвиг, дабы имя наше разнеслось по всему свету. Де хойой, де хойой! Братья, мы воюем. Джамиль кричит Бехару: «Брат, ты знаешь, что шейх

посетил наш дом в пятницу. Крепко держи Айнали (ружье Мартини), не

___________________________________

1Тем самым благословение снизошло па дом (мубарек).

372

спускай маузер с плеча, не стреляй в солдат, ведь они только дети государства. Но как только увидишь такого, у кого длинная сабля, а портупея расшита серебром или золотом, бросай его наземь». Де хай бе ме.... Крепость (каср) Бехари Чато подле родника. Бехар громко кричит и зовет Джамиля: «Встань и дай меткий выстрел из Айнали. Пусть все услышат, как я клянусь душой и телом: пока я жив на земле, я не возьму в рот хлеба трусов. [Припев]».

И наконец, последний лавдж из моего собрания рассказывает о мусульманине, полюбившем христианку. Влюбленный говорит о доме кешиша [христианского священника] и о христианском зимнем посте.

Приведенные примеры дают нам представление об основной тематике народной курдской литературы; культ сражения и культ любви — два проявления мужественного

210