Глава 4. Язык – человек – общество

До сих пор мы вели речь о речевой деятельности вообще, имея в виду некоторого усредненного носителя языка. Такое обобщение позволяет выявить универсальные законы порождения, восприятия и понимания речи, которым подчиняются все говорящие. Однако люди отличаются друг от друга, и в том числе – в своих речевых поступ­ках. Родных и близких мы легко узнаем по голосу, даже когда обща­емся с ними по телефону. Попытки выделить отличительные осо­бенности речевого поведения и речевой деятельности привели к воз­никновению в науке нового объекта изучения – языковой личности.

Как мы уже говорили, языковая личность – это человек, рассматриваемый с точки зрения его способности совершать речевые действия – порождения и понимания высказываний. Внимательно вслушиваясь в речь незнакомого собеседника, наблюдая его в разных коммуникативных ситуациях, мы можем со­ставить портрет языковой личности. Речь человека – его визитная карточка. Она несет в себе информацию о самых различных чертах личности говорящего: о его происхождении, возрасте, профессии, образовании, интеллекте и т. д. Языковая личность проявляет себя в речевом поведении. Содержание термина «речевое поведение» шире понятия «речевая деятельность», ибо он включает в себя и помимо­вольные (термин Е. Д. Поливанова) коммуникативные действия и ре­акции говорящего/пишущего.

Понятие «языковая личность» предполагает рассмотрение каж­дого носителя языка в качестве уникального объекта изучения. Од­нако в реальном общении мы постоянно сталкиваемся с трудностями в определении особенностей речевой манеры конкретного рядового, так сказать, человека. Подобные проблемы особенно остро встают перед криминалистами, которые по языковым характеристикам должны установить авторство того или иного текста. Решение вопро­сов автороведения оказывается делом отнюдь не простым, ибо в ка­ждой языковой личности индивидуальное диалектически связано с коллективным, социальным .

Претендуя на языковую исключительность, люди в сходных коммуникативных ситуациях часто ведут себя поразительно одина­ково. Это связано и с тем, что говорящие в каждый момент своей речевой биографии демонстрируют особенности группового речевого поведения. Носитель языка как бы фокусирует в себе черты «коллективных языковых личностей». Он может, к примеру, одно­временно выступить как языковая личность горожанина, языковая личность студента-словесника, языковая личность двадцатилетнего юноши и т. п. «Человек говорящий» предстает в виде многогранного, многопланового объекта исследования, неповторимость которого оп­ределяется уникальной комбинацией социально-психологических характеристик. Потому исследование языковой личности прежде всего нуждается в выделении оснований для классификации, в выде­лении типов и разновидностей речевого поведения людей.

Намеченный круг проблем составляет содержание социопси­холингвистики, о которой и пойдет у нас речь в настоящей главе.

§1 Языковая личность и культура

Человек живет в среде себе подобных. Люди объединяются в группы, сообщества, государства и т. п. Причины такого объединения могут быть самыми разными: единство территории, традиций, веро­исповедания, судьбы и т. д. Обитая вместе, люди вырабатывают пра­вила общежития и придерживаются их в своей повседневной жизни и деятельности. У различных социумов появляется сходство быта, поведения. Немаловажную роль в формировании социальных обра­зований играет национальный язык. Единство социального бытия и быта укладывается в понятие «культура». Группы людей, объединен­ных одной культурой и, как правило, одним языком называются эт­носами. Так, например, можно говорить о французском, немецком, русском и т. д. этносах.

Природа этносов, причины их возникновения и угасания под­робно рассмотрены в работах крупного отечественного историка и этнографа Л. Н. Гумилева. Согласно концепции ученого, этносы, культуры которых имеют черты сходства, интегрируются в более крупные общности – суперэтносы. Так, суперэтносом следует считать весь западноевропейский христианский мир. Мусульманский суперэтнос объединяет в себе этносы, обитающие в странах араб­ского востока. К суперэтносу относится и наше государство – это российский суперэтнос.

Этносы включают в себя более мелкие образования – субэт­носы. Французский этнос, к примеру, подразделяется на парижский, бретонский, гасконский, провансальский и т. п. субэтносы. Еще более мелкое деление – консорции и конвиксии. Консорции – группы лю­дей, объединяемые одной исторической судьбой. В этот разряд вхо­дят партии, секты, банды, профессиональные объединения. Конвик­сии – группы, возникшие на основе общности жизни, быта, семей­ных связей. Они образуются из уцелевших консорций и могут пере­растать в субэтносы. Так, например, различные консорции, возник­шие в России в XVII в. из числа ревнителей религиозно-эс­тетического канона – священно­служители, крестьяне, купцы и т. п. – образовали в XVIII в. конвиксию старообрядцев, которая в XIX в. стала субэтно­сом, входящим в русский этнос.

Мы не имеем возможности более подробно остановиться на го­ловокружительных и увлекательных построениях выдающе­гося ученого. Отсылаем читателя к многочисленным трудам Л. Н. Гумилева, изданным у нас огромными тиражами. Вернемся к предмету нашего рассмотрения – к речевому поведению языковых личностей, ибо речь человека тоже зависит от культуры, к которой он принадлежит. Исследованием различий в речевом поведении представителей разных культур занимается этнопсихолингвистика. Она смыкается с другими отраслями гуманитарного знания – этно­графией и социолингвистикой.

Внимательный человек способен определить в собеседнике представителя той же самой или иной национально-культурной общности. Когда-то было естественно относиться к «чужаку» настороженно. Тогда и родились всевозможные стереотипы словесных характеристик «чужих» мифических образов «врагов». Фольклор любых этносов содержит как инвективные (бранные) названия «чужаков», так и более или менее юмористические истории о них, анекдоты. Например такие:

1. Английский характер.

По мосту через реку идет джентльмен и видит, что под мостом барахтается другой, в шляпе, смокинге, перчатках и т. д. Джентльмен сходит на берег, раздевается, заходит в воду, подплывает к барахтающемуся субъекту, некоторое время пла­вает возле него, наконец задает вопрос:

– Сэр, извините мою навязчивость, что я, не будучи представ­ленным Вам, позволю себе нескромный вопрос: почему Вы ку­паетесь в одежде?

– Простите сэр, дело в том, что я не купаюсь – я тону.

2. Эстонский характер.

По лесной дороге медленно тащится телега. В ней – эс­тонская семья: отец и два его сына. Вдруг вдалеке дорогу пере­бегает какой-то не очень большой зверек. Проходит полчаса. Один из сыновей произносит:

– Это, наверное, лиса.

Проходит еще час. Второй сын произносит:

– Нет, это, наверное, собака.

Проходит еще час. Отец произносит:

– Перестаньте ссориться, горячие эстонские парни.

Но как культура реально влияет на формирование языкового сознания? В чем суть этнических отличий между языковыми личностями?

Разницу в языковых мирах разных этносов демонстрирует ас­социативный эксперимент. Мы уже касались вопроса культуро­логических отличий в ассоциативных реакциях на слово-стимул хлеб. Обратимся к работе А. А. Залевской, которая показала различия ассоциаций языковых личностей разных национальностей на некоторые цветообозначения: синий, белый, желтый. Этнопсихолингвистический характер продемонстрировали главным образом синтаг­матические реакции, т. е. слова, образующие с данным сло­восочетания. Все участники эксперимента проявили единодушие лишь по отношению к слову синий, увязав его со словом небо. На слово белый у большинства русских испытуемых наиболее частотной была ассоциация – снег. Однако для узбеков «эталоном» белого цвета оказался не снег, а хлопок, а для казахов – молоко. Слово желтый у русских, белорусов и украинцев в первую очередь ассоциировались с осенним листом. Менее частотные ассоциации выявили различия: у русских – одуванчик, у украинцев – подсолнух, у белорусов – песок. У французов слово желтый вызвало ассоциацию с золотом и яичным желтком, у американцев – с маслом, у узбеков – с просом. Приведенные примеры наглядно показывают характер отражения в лексиконе языковой личности реалий культуры, каждодневных впечатлений быта и т. п.

Языковые ассоциации могут быть связаны и с разницей в на­родно-поэтических традициях той культуры, к которой принадлежит человек. Так, московские лингвисты Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров рассказывают в своей книге о том, что в русской школе при инсценировке басни И. А. Крылова «Волк и ягненок» никто из детей не хотел играть волка, а в киргизской школе, наоборот, все хотели быть именно волком. Дело объясняется тем, что в киргизском фольк­лоре Волк выглядит совсем не таким, как в русском. Потому и ассо­циации на слово волк у киргизов главным образом положительные – добрый, грозный, сильный, храбрый, красивый, лукавый и т. п.

Разное отношение разных народов к животным особенно на­глядно проявляется в метафорическом переносе названия животного на человека. Когда мы хотим назвать ласковым словом девушку или ребенка, мы называем их голубками; вороной же мы называем бес­толкового и рассеянного человека. Живущие по соседству народы часто используют схожие обозначение животных применительно к людям. Если национальные культуры отличаются значительно, на­блюдаются расхождения в зоосравнениях. Так, у казахов чибис ассо­циируется с жадностью, сова – с безалаберностью и рассеянностью, пчела – со злобностью и недовольством, черепаха – ленью и беспечностью. В сознании русского таких ассоциаций нет. Ассоциа­ции, не свойственные другим народам, присутствуют в языковом сознании испанца. Крот у испанца – символ тупости и ог­раниченности, хорек – назойливого любопытства и нелюдимости. Весьма отличны от других зоосравнения японской этнической тра­диции. Горная обезьяна ассоциируется с деревенщиной, лошадь – с дураком, собака – с фискалом, утка – с простаком, клещ – с хулига­ном.

Очень странное впечатление на носителей иной культуры могут произвести некоторые комплименты женщинам. В Индии можно польстить женщине, если сравнить ее с коровой, а ее походку – с по­ходкой слона. Хороший комплимент японке – сравнение ее со змеей, татарке и башкирке – с пиявкой, олицетворяющей совершенство форм и движений. Обращение к женщине «Гусыня!» в русской куль­туре – оскорбление. В Египте – это ласковый комплимент.

Речевое поведение, отличающее языковых личностей разных национально-этнических общностей, проявляется и на уровне невер­бального общения. Нужно прежде сказать, что у разных культур мо­жет быть свое представление об оптимальном расстоянии, на кото­ром удобно вести межличностное общение, своя «интимная зона», как называет ее австралиец Аллан Пиз, автор книги о языке тело­движений. У американцев и европейцев она составляет примерно 45 см. У японцев и народов Дальнего Востока она несколько меньше – 25 см. А. Пиз рассказывает о том, как ему однажды на конференции пришлось наблюдать общение американца с японцем. Японец все время пытался приблизиться к собеседнику, американец постоянно отодвигался, сохраняя привычную дистанцию. Внешне разговор соз­давал впечатление танца, в котором участники общения медленно передвигались по комнате. Не случайно, что на бизнес-переговорах азиаты и американцы посматривают друг на друга с некоторым по­дозрением. Американцы считают, что японцы «фамильярны» и чрезмерно «давят», азиаты же считают, что американцы «холодны и слишком официальны».

Как мы уже говорили, в невербальных компонентах коммуни­кации всех людей гораздо больше общего, чем различий. Однако различия имеются. Мы, например, когда помогаем себе при счете, за­гибаем пальцы в кулак, начиная с мизинца. Американцы (и некото­рые европейцы) поступают диаметрально противоположным обра­зом: они разгибают сжатые в кулак пальцы, начиная с большого. Не совпадают у нас с болгарами, албанцами и турками жесты, обозначающие подтверждение и отрицание. Когда мы жестом гово­рим «да», мы киваем, «нет» – поворачиваем голову влево и вправо. Болгары, албанцы и турки все делают с точностью до наоборот.

Многие невербальные коммуникативные проявления жителей Ближнего Востока не совпадают с привычными для нас нормами речевого поведения. В. Д. Осипов рассказывал, как он неоднократно был свидетелем недоразумений, связанных с арабским жестом при­глашения (подзывания). Русские этот жест, напоминающий «скребковое» движение ладонью правой руки в сторону от собеседника на уровне плеча, часто понимали в диаметрально противоположном смысле – «уходи, до свидания». Ученый сам однажды испытал не­ловкость, которая имела место в ходе его беседы с алжирцем. Собе­седник в середине беседы, смеясь, протянул ему руку, хотя прощаться явно не собирался. Оказывается, у арабов принято после удачной шутки, остроты протягивать слушателю руку ладонью вверх. Второй участник общения должен ударить по ней своей ладонью в знак того, что он оценил шутку. Не ударить ладонью о ладонь – значит обидеть говорящего. Некоторые арабские жесты совершенно не имеют экви­валентов в русском невербальном общении. К ним относятся жесты: «подожди, помедленнее» (пальцы, сложенные в щепоть, двигаются вдоль тела сверху вниз), вопросительный жест «что? почему? в чем дело?» (вращательное движение кистью правой руки на уровне плеча, пальцы полусогнуты).

Культурно-национальные стереотипы речевого поведения раз­ных народов связаны с этикетными нормами общения. Под этикетом понимается совокупность правил поведения, касающихся отношений к людям. Сюда относятся представления о нормах хорошего, с точки зрения данного общества, обхождения с окружающими, формы об­ращений и приветствий, поведение в общественных местах, манеры, одежда и т. д. Разумеется, в разных человеческих коллективах, у представителей разных культур этикетные традиции будут неодина­ковыми. Читаем:

В древнем Китае встреча незнакомых друг другу людей происходила следующим образом: гость должен был обяза­тельно принести хозяину подарок, причем последний зависел от ранга хозяина (так например, шидайфу (ученому) следовало приносить фазана). На стук гостя к воротам выходил слуга и, узнав о цели визита, говорил: «Мой хозяин не смеет Вас при­нять. Поезжайте домой. Мой хозяин сам навестит Вас». Произ­нося эту фразу, слуга должен был кланяться и держать руки пе­ред грудью. Посетитель, тоже держа руки перед собой и накло­нив голову вперед, должен был отвечать: «Я не смею затруд­нять Вашего хозяина. Разрешите мне зайти и поклониться ему». Слуга должен был отвечать следующим образом: «Это – слиш­ком высокая честь для моего хозяина. Возвращайтесь домой. Мой хозяин немедленно придет к Вам». Первый отказ принять гостя носил название «церемониальной речи».

После «настойчивой речи» гость должен был вновь по­вторить свои намерения. Слуга, выслушав гостя в третий раз, шел к хозяину и, вернувшись, говорил: «Если Вы не прини­маете настойчивый отказ, мой хозяин сейчас выйдет встре­титься с Вами. Но подарок хозяин не смеет принять». Тогда гость должен был три раза отказаться от встречи с хозяином, если его подарок не будет принят. Только после этого хозяин выходил за ворота и встречал гостя. Оба должны были покло­ниться друг другу, после чего хозяин жестом приглашал гостя пройти. Посетитель опять три раза отказывался от приглаше­ния. Наконец, хозяин, повернувшись к гостю лицом, шел во двор и жестом приглашал посетителя войти в дом. В древнем Китае перед домом обычно имелись две лестницы. Хозяин под­нимался по восточной, гость – по западной. Когда хозяин под­нимался на одну ступеньку, гость имел право тоже сделать один шаг. Наконец, они оказывались в гостиной. В зале уже были постелены две циновки. Хозяин садился на восточной стороне, гость – на западной. Сидя на пятках и положа руки пе­ред собой вниз ладонями, они начинали разговор. Гость гово­рил: «Давно слышал Ваше имя. Оно гремит подобно грому во всей поднебесной. Сегодня я наконец могу Вас видеть и осуще­ствить мою жизненную мечту. Хочу получить от Вас мудрый совет». Хозяин, сидя в такой же позе и, кланяясь, отвечал: «Знания мои ничтожны. Прошу Вас, укажите мне истину...» Только после этого начинался разговор о цели визита (Пан Ин).

В современных странах Востока описанные этикетные церемо­нии упростились. Однако даже сейчас, сталкиваясь с проявлениями речевого поведения стран Азии, европеец испытывает чувство удив­ления. Так, например, в отличие от нас, японцы не пожимают друг другу руки и не целуются при встрече. Здороваясь, они кланяются. Разные виды поклонов описывает в своей книге «Японские записки» ученый и дипломат Н. Т. Федоренко.

Кланяются японцы особенно, весьма чинно, с тактом и досто­инством. Встречаясь, они останавливаются на довольно значительном расстоянии, сгибаются в поясе и некоторое время ос­таются в такой позе. Головные уборы при этом снимаются... Сущест­вуют три разновидности поклона. Самый почтительный поклон – «сайкэйрэй» – делается в знак глубокого уважения и признательно­сти. Такой поклон совершается обычно перед алтарем в синтоист­ском храме, буддийском монастыре, перед национальным флагом или весьма высокой персоной. Второй вид приветствия – ординар­ный поклон, при котором корпус наклоняется на двадцать-тридцать градусов и сохраняется в таком положении около двух-трех секунд. Наконец, простой поклон, который совершается ежедневно. В этом случае делается легкий наклон корпуса и головы, продолжающийся лишь одну секунду. Кланяются японцы стоя, если встречаются на улице, в общественных зданиях, в европейском помещении или в любом помещении с деревянным полом. Поклоны сидя делаются обычно в национальном японском доме, в комнате с цинковым на­стилом, где, как правило, все сидят на циновке... Поклоны часто де­лаются для выражения благодарности, приглашения и извинения. Некоторые японцы и японки, особенно старшего поколения, делают многократные поклоны при встрече друзей и гостей. Это рассматри­вается как проявление вежливости и такта.

Примеры, приведенные в настоящем разделе, показывают оп­ределенную связь языкового сознания и речевого поведения людей с национально-этническими особенностями культурной среды обита­ния. Но способен ли язык оказывать воздействие на мышление людей?