Орлов. ДРЕВНЕРУССКАЯ ЛИТ-РА

Выше я привел сравнение богатырей Мстислава со львами и медведями (Никон, лет., 1216 г.; ПСРЛ. Т. 10. С. 71). В параллель к нему вспомним извест­ную характеристику Романа Галицкого: «устремил бо ся бяше на поганыя, яко и лев, сердит же бысть, яко и рысь, и губяше, яко и коркодил, и прехожаше землю их, яко и орел, храбор бо бе, яко и тур», Ипат. лет., 1201 г., 479—480; ср. Святослав — пардус, там же, 964 г., 41. На сближение с этой характеристикой на­прашивается начало речи турок в Повести об Азовском осадном сидении: «Вы людие божие царя небеснаго, казачество волное и свирепое, никим вы в пустыни не водими и посылаеми, аки сизы орли по разшему (?) воздуху летаете, или лютые звери лви по темнымь лесам рыскаете» ... Очень своеобразно охарактеризован царевич Иоанн Иоаннович во Временнике дьяка Ивана Тимофеева, представляющем квинтэссенцию вырож­дающейся книжности: «Явлен по отцы воста (младый инорог на противныя, яко же от востока даже и 'к за­паду на нечествующих, иже земли его преседящих, яростным оком на ня взирая, врящею юностию ретяся

------------------------------------------------------------

6. Не следует ли считать отражением старинного поэтического оборота, вроде «(Олгово хороброе гнездо) далече залетело» Сл. о. п. И. выражение Никон, летописи под 1216 г.: «и сего не весте... яко далече естя зашли, яко овцы ко лвом и т. д.»—ПСРЛ. Т. 10. С. 71.

и, яко некий невседомен жребец и неприступен обуздоватися, не повинуя никому же, свободне отекая, пасяше верных толико стадо, люте на оны дыша огнем ярости своея, пламенны искры на тыя, отрыгая, пущаше, соседствующим варваром земля своея бывшую ми обиду иногда той плотский инорог самошественне вскоре тех, яко овца, поразити хотя о бозе уповав» ...

Теперь перейдем к тем случаям, когда рассматри­ваемая группа образов служит для выражения пред­знаменований (7).

Крик птиц и зверей, понимаемый как знамение, на­ходим в Слове о полку Игореве, отражение его — в Задонщине, Поведании о Мамаевом побоище и в Сло­ве о ж. Дим. Ив. Из последних произведений изобра­жение этого знамения зашло и в Сказание об Азовском осадном сидении, см. Смирнов «О Сл. о п. И.», 144, 145, 1848. Ср. Ипат. лет., 1097 г.; «и въстав Боняк, отъеха от рати и поча выти волъчъски, и отвыся ему волк, и начаша мнози волцы выти; Боняк же приеха, поведа Давыдови, яко победа ны есть на Угры»...

Играние и крик птиц: «не дошедшим же воемь рекы Сяну, соседшим же на поли вооружиться, и бывшу знамению сице над полком: пришедшим орлом и мно­гим вороном, яко оболоку велику; играющим же пти­цам, орлом же клекьщущим и плавающим криломы своими и воспрометающимся на воздусе, яко же иног­да и николи же не бе; и се знамение на добро бысть» Ипат. лет., 1249 г., с. 532—533; ср.: «и бысть велик трепет птицам, прелетающим от места на место, аки горам играюще» и т. д. Повед. о поб. Дим. Ив., Сне­гирева 46.

----------------------------------------

7. Участие зверей и птиц для некоторых из предзнаменований объясняется связью их с символом победы и поражения — трупами. Характерными представителями этой группы животных являются, конечно, вороны (ср. «ласкосерьдствующе на златоимание, яко же врани на труп» И. Флавия, Барсов I, 247) и орлы, «яко же писано: где трупи, там и орли». — ПСРЛ. Т. 6. С. 94. Куликов, битва.

8. Отражение указанного предзнаменования Сл. о п. И. сказа­лось не только на соответствующей картине Задонщины, но и по­родило ничего не знаменующее сравнение [монголо-]татар с волка­ми, воющими на реке Мечи. К числу образов, возникших под влия­нием художественных картин предзнаменований, не следует ли отнести и плач Пскова: «прилетел бо на мя многокрылатый орел» и т. д. — ПСРЛ. Т. 4; 1510 г., 287? Что касается до самого образа орла с многими крыльями, исполненными львиных когтей, то здесь можно предположить влияние рисунка грифа новгородско-псковского орнамента.

Бой животных: «змий внезапу вышед из норы, потече по месту (избранному для основания Царьграда) и абие свыше орел спад, змия похвати и полете на высоту, а змий начат укреплятись въкруг орла... Орел же возлетев из очью на долг час и паки явися низле-тающь и паде с змием на тож место, понеже одолен бысть отъ змия» и т. д. Книжники и мудрецы объяс­нили цесарю: «орел знамение крестьянское, а змий знаменье бесерменское» — исход борьбы их предвеща­ет временную победу над христианами. Исканд. 3.

Помощь небесной силы

Помощь и заступление небесной силы — эпизод, весьма распространенный в боевых описаниях. Это, конечно, находится в связи с характерной для Древ­ней Руси идеей, воплотившейся в таких словах Галицко-Волынской летописи: «яко не отъ помощи челове­ком победа, но от бога» Ипат. лет., 1249 г., с. 532.

Рассматриваемый эпизод имел несколько схем — то очень кратких и общих по выражению, то представ­ляющих собой картину, обильную художественными подробностями. И тот и другой вид существовали с древнего времени, особенного же развития схема такого содержания достигла со времени [монголо-] татарского нашествия.

Прежде всего приведу примеры, представляющие зародыш выражения заступничества небесной силы. Самым обычным оборотом в данном случае является — «гоними гневом божиим» ...

Теперь перейдем к схеме, в которой помощь небес­ных сил выражена в более или менее определенных образах. Основой ее является видение ангелов, свя­тых и богородицы.

В. Ипат. списке летописи находится целое рассуж­дение, посвященное объяснению ангельской помощи. Значительную часть его занимают библейские ее при­меры. «Ангелы бо, глаголю, наша поборники на противныя силы воюющим», «таковии же убо и тации (ангелы библии) на врага преизяществуют» 1111 г., 194.

Самая краткая форма выражения ангельской помо­щи такова: «и мнози видеху ангела, помагающа Ярославу» Паремия св. Б. и Гл. по сп. Барсова I, 254; «мнози же достовернии видяхю ангелы божия, помагающа крестьяном» Сл. о ж. и о прест, в. к. Дм. Ив., Снегирева 87.

Помощь ангелов и т. д. обычно выражается в ка­ком-либо действии, хотя есть примеры в виде простого видения: «показася им сила велика и страшна зело, яко тысящь за пять и боле... показа имъ (бог) свою страшную невидимую силу, идущу... в помощь благо­верному царю» Ин. сказ., 106.

Группа образов и их выражений, приведенная мной, далеко не исчерпывает всех сторон литератур­ной схемы повестей, посвященных изображению битв, войн, нашествий. Да и те черты схемы, которые вошли в сделанный мною обзор, извлечены не из всех памят­ников этого типа. Настоящая статья есть лишь попыт­ка разобрать и классифицировать художественный материал повествовательных произведений известного рода. Что касается до способа классификации, то он довольно механичен, и в некоторых ее частях замеча­ется искусственность подбора. Начиная работу, я хо­тел исполнить ее по более широкому плану, напри­мер—она должна была представить источники приве­денных образов. Но, по мере хода труда, я убедился, что первоначальный его план требует особого иссле­дования иноязычных памятников и их славянских переводов, а это по многим условиям я не могу испол­нить в настоящее время. <...>

Обзор привлеченных мною образов и выражений показывает, что схемы и формулы повестей воинского типа немногосложны и что развитие их шло довольно медленно. Многие из них пережили 6—7 веков почти без всякого изменения. Однообразное повторение и незначительность видоизменения повествовательного шаблона не может, однако, свидетельствовать о ску­дости поэтического творчества в древней письменности. В настоящее время, когда способы выражения челове­ческой мысли так умножились и развились в связи с изменением, культуры, мы имеем больший запас слов, выражений и образов, новые идеи дали жизнь новому литературному стилю. В средние века русской пись­менности внешность ее произведений была менее бога­та, мы имели меньше материала для выражения и поэтому дорожили им — отсюда повторение и некоторое однообразие схем и формул. Вообще я думаю, что пользование стереотипным шаблоном, довольно огра­ниченным в объеме и реальным только в первых своих проявлениях, есть общее свойство средних веков. Только одни национальности быстрее развивали внеш­ность своих литературных произведений, другие мед­леннее отвыкали от привычных традиций. Медлитель­ный характер жизни рассматриваемой литературной формы зависел отчасти от условий русской жизни до ее решительной европеизации в XVIII веке. Жизнь народа за эти века отличалась строгой консервативно­стью — все строилось по обычаю и преданиям старины, влагалось в выработанные ею рамки, чему способст­вовала национальная и религиозная исключительность Руси «старозаветной». Такой характер русской жизни отразился и на литературном творчестве в разнообраз­ных его видах. Чисто внешней причиной стереотипиро­вания форм является то обстоятельство, что большин­ство письменных памятников было в старину расклас­сифицировано по родству типов в сборниках опреде­ленного состава. Эти кодексы служили образцом литературной манеры для книжников, дополнявших их состав и подражавших им в новой работе. К ним отно­сились как к сводам узаконенных литературных прие­мов.

Что касается степени художественности схемы во­инских повестей, то многие ее образы были созданы с истинным драматизмом и чувством меры. Особенно это можно сказать о характерной части этой схемы — о картине боя. Композиция ее не сложна, образов немно­го—но все они сделаны эпиграфически. Стиль ее — стиль надписи на древнем памятнике; краткая и силь­ная, передает она в немногих словах целую повесть человеческих волнений и страданий.

Орлов А. С. Об особенностях формы рус­ских воинских повестей (кончая XVII в). М., 1902. С. 1 — 11, 28—50.