Рассказ сестры милосердия

Это было во время Первой мировой войны. Бои шли в Польше. Наш госпиталь развернулся в имении богатого пана. Как-то мне дали поручение съездить по делу в соседний госпиталь, расположенный в одном из многочисленных имений польских магнатов Радзивиллов.

Поехала я с санитаром на двуколке. Еду туда первый раз, ясно, что ни дороги, ни того имения не знаю, не видывала, а когда стали подъезжать, стала улавливать что-то знакомое.

Имение старинное, с громадным парком, с оградами с версту... Аллея ведет к главному подъезду, усадьба чуть виднеется за громадными купами деревьев – чувствуется, что не усадьба это, а дворец...

Но, странно, когда подъехали ближе, меня охватило волнение: я, несомненно, знала это имение – я там была, но – когда?

Мой ум, точно человек в кромешной тьме, шарил по закоулкам сознания в поисках ответа на это «когда». Но вместо указания времени в моей памяти быстро всплывали детали этого места, пока еще скрытые от меня оградою парка: вот тут, за оградой, налево от громадных чугунных ворот должен быть большой пруд – он очень красив, по берегам его установлены мраморные статуи... Вазообразный фонтан и фонтан с амурами...

Дальше пойдет аллея, которая упрется в китайскую беседку...

«Что? Я с ума сошла? Откуда я все это знаю? Нет! Это надо проверить!»

Я решительно приказала санитару остановить лошадь, не доезжая ворот, а сама пошла проверить. И знаете, все так и оказалось, как мне представлялось: и пруд, и фонтаны те же самые, и дорожки... Но только нехорошо мне сделалось, трепетать я начала, ужас на меня навалился... Должно быть, когда-то что-то страшное я пережила там...

Я бросилась бежать – скорее на двуколку! Велела санитару ехать назад, так и не выполнив поручения. Всю дорогу думала, как оправдаться перед начальником госпиталя...

Человек, читавший эпитафию на собственной могиле

«Мы в забытых кладбищах попираем собственный прах...»

Сны... Серия снов, где одно сновидение являлось продолжением другого – предыдущего. Из них слагались сперва кусочки жизни, которые прерывались отсутствием каких бы то ни было сновидений, или же они были явно «из другой оперы». Затем опять появлялись прежние, знакомые уже лица и места – они заполняли пустующие промежутки, и из «кусочков» сформировывалась целая жизнь.

Т. (назовем его так), который видел эти сны, следил за ними с большим интересом. В своей нынешней жизни он был одним из портовых чиновников Лиепаи при буржуазном правительстве Латвии. Нельзя сказать, что в той, другой, жизни, которая развертывалась в его сновидениях, он играл героическую роль, которая щекотала бы его самолюбие, – нет! Он всего только был средней руки торговцем с весьма узким кругом интересов. Иногда, просыпаясь, Т. даже возмущался, как он мог быть таким ограниченным...

Т. был образованный человек, весьма начитан, и уже с юношеских лет, как только ознакомился с учением о перевоплощении, принял это учение безоговорочно. Когда началась серия снов, где один сон служил продолжением другого, внутреннее чувство подсказало ему, что он видит одну из своих прошлых жизней – жизнь почтенного бюргера в каком-то германском городе, названия которого он не знал. Свое собственное имя по той, другой, жизни, он знал: был он Эрнестом Шпигелем¹. Город его снов не так уж сильно отличался от современности – в нем не хватало лишь автомобилей, трамваев; мужчины носили цилиндры, большие шевелюры и в моде были бороды. Женщины как бы исчезали во множестве нарядов, какие они на себя надевали: они были закутаны до пят, и из-под юбки с различными рюшками и воланами должен был выглядывать только носочек туфельки...

По этим признакам Т. отнес свое предыдущее существование к половине XIX века. Теперь, чтобы стать конкретным, городу его прошлой жизни не хватало только одного – географического названия.

Перед началом Второй мировой войны серия снов оборвалась. Т. испытывал чувство сожаления: ему понравилась эта двойная жизнь. Иногда, после дня утомительной работы, где ему сразу приходилось отвечать по нескольким телефонам, вызывать, спрашивать, уточнять и гонять рассыльного по всем этажам управления, он, ложась спать, с радостью думал, что может сейчас погрузиться в размеренную, неторопливую жизнь своего бюргерского «я», где за ним будут почтительно ухаживать, как за главою фирмы и семьи, и он будет наслаждаться тихим счастьем, которое люди совсем зря прозвали «мещанским»...

Настали годы войны. Рушились города, государства, рушились старые устои и семьи, страдали люди...

Военная волна забросила Т. в германский город Изерлой. И тут он поразился и обрадовался – это был город его снов: он узнавал и улицы, и площади, и дома... Наконец-то географическое название было найдено, и сны его из области фантастического шагнули в явную, неоспоримую конкретность!

Будучи человеком дела по натуре, он решил, как говорится, поставить точки на «и». Первым делом надо было установить – действительно ли в прошлом столетии тут жил человек по имени Эрнест Шпигель. Он отправился в соответствующее городское учреждение и, задобрив архивариуса щедрой мздой, уговорил его выбрать из старых записей все, касающееся Эрнеста Шпигеля.

Со своим заданием архивариус справился быстро: через пару дней Т. уже держал в руках точную справку, сообщавшую о том, когда родился Эрнест Шпигель, где жил, на ком женился и где похоронен. В справке были и другие указания, из которых Т. узнал, что у него в этом городе осталось немало родственников по той, другой жизни.

Т. решил все, по возможности, лично проверить, и начал свой обход с кладбища. Здесь дело обстояло труднее: кладбище было огромное, и в начале Т. растерялся, стоя перед лесом крестов и памятников. Но после поисков, главным образом, благодаря помощи кладбищенского сторожа, он очутился перед обомшелым снизу каменным памятником, на котором прочел, как бы сказать, ... собственное имя...

Он замер перед этим памятником с непередаваемым чувством – он стоял у своей собственной могилы. Какой человек, кроме него, мог похвастаться этим? Да, это было его имя, вернее, одно из тысячи имен, которые он когда-то носил... А разве только его имена менялись? С каждым именем была связана новая роль, которую приходилось играть какое-то количество лет, после чего он сходил со сцены. Роли кончались, но Актер оставался! Каких только он не переиграл ролей! Тут, наверное, были короли и рабы, бродяги и труженики, проповедники и разбойники ­всех их переиграл он на своем веку... А причем тут век?.. Это уже не век, а что-то из вечности – Актер был вечен и бессмертен... Кто этот Актер? Крупица вечности, стремящаяся познать самое себя... Но в таком случае (тут теплая волна, начавшаяся в сердце, залила его вплоть до кончиков пальцев) мог ли он чего-либо бояться на свете? Смерти? Да он умирал тысячи раз и стоял сегодня гордо, попирая собственный прах!

Он ушел от могилы, обретая драгоценный дар – бесстрашие, и чувствовал, что уходит другим человеком, необычайно окрепшим; что вместо ничтожных целей, какие ставит перед собой человеческая ограниченность, перед ним засверкали совершенно другие цели, неизмеримо прекраснее; они звали в Беспредельность... Он сам был частью этой Беспредельности...

* * *

Еще он посетил указанных в справках архивариуса родственников. У одного обнаружил в семейном альбоме фотографию Эрнеста; вернее, это была не фотография, а значительно выцветший дагерротип, на котором он был снят с бородой.

Т. выпросил на время фотографию, отправился к парикмахеру и попросил приделать ему такую же бороду, как на фотографии. Когда он после визита в парикмахерскую сфотографировался, обнаружилось значительное сходство.

Впрочем, последнее обстоятельство, скорее всего, следует отнести к случайности, так как при перевоплощениях физический облик одной и той же индивидуальности обычно значительно меняется.