3. Религиозный характер философии г. Гегеля

Г. Гегель — религиозный мыслитель. Отправным пунктом гегелев­ской философии являются истины христианского Откровения. Безре-лигиозность человека для Г. Гегеля означала бы совершенно непозво­лительное впадение в нигилизм, т.е. в отрицание высших и универ­сальных ценностей истины, добра и красоты. Вся гегелевская философия есть выросшая на протестантской почве самостоятельная и дерзновенная, грандиозная по своему объему интерпретация Свя­щенного Писания и христианства вообще. По Г. Гегелю, религия не только частное дело индивида, как у И. Канта, но и дело философии. Гегелевская философия может быть изложена в религиозных терми­нах. Он и сам использует два ряда понятий —собственно философские и религиозные. Они взаимно дополняют и проясняют друг друга. Кро­ме того, что религия представляет собой внутреннее содержание всей системы, хотя Г. Гегель посвящает религиозным проблемам специаль­ное сочинение — два тома «Философии религии».

В основе всей его философской системы лежат две особенности по­нимания им Бога и божественного. Во-первых, Бог есть сугубо разумное существо. Он есть максимум разумности, следовательно, логичности. Во-вторых, земная реальность, в той части, в которой она действительна, есть не что иное, как земной путь Божества. Из этих двух тезисов следу­ет, в частности, то, что разум человека есть проявление божественного начала, в отличие от начала животного — земного и тварного. Мир в основе своей разумен, а значит, божествен. Внедрение в мир разумнос­ти есть не что иное, как творение мира Богом, как оно понимается христианством. Творение это происходит из материального ничего, но из божественного разума, согласно божественному плану. Однако боже­ственное сталкивается в земной жизни с его коренными несовершен­ствами. Отсюда внутренняя противоречивость и трагизм развертывания божественного в мире. Трагедия Божества есть одновременно трагедия разума. Но Г. Гегель полагает, что эта трагедия может быть принципи-

¹ ГегельГ.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 63.

234

ально разрешена, хотя и не устранена из земной жизни. Она разрешает­ся в гегелевской философии. Это означает, что мудрец, освоивший и принявший гегелевскую философию, приобретает невозмутимость духа, осознавая трагизм бытия как неизбежность и в то же время наперед зная, что разум в конечном итоге восторжествует.

В отличие от И. Канта, утверждавшего сверхразумность истин веры, Г. Гегель настаивает на их доступности разуму, в том числе и человечес­кому, хотя разумное понимание истин веры требует особых усилий. Осуществляется оно не в рамках религии, а в рамках философии. Рели­гия же основывается на полусознательном и полуразумном эмоциональ­ном чувствовании, на начале «сердца». Сердце верно чувствует и пред­чувствует истину, но не в силах выразить и обосновать ее рационально. В этом у разума значительное преимущество. Именно поэтому в обосно­вании и рациональном выражении истин веры главная роль принадле­жит философии. В признании непознаваемости Бога, а значит его сверх­разумности, Г. Гегель видит умаление человека. Мыслитель не хочет с этим согласиться, поэтому настаивает на познаваемости Бога средства­ми спекулятивного (теоретического) разума. Она весьма далеко отстоит от попыток отказаться от христианства. Гегелевская трактовка религии остается в рамках христианства, являясь «вариациями на христианские темы». Однако в ней легко усматривается тенденция обосновать культ разума. Лишь свойственные Г. Гегелю (и его философии) чувство меры и уравновешенность удерживают его от крайних выводов. Однако тако­вые получаются независимо от желания автора.

Дело прежде всего в том, что в гегелевской системе земной мир восстает против божественного. Будучи проницательным и трезвым мыслителем, Г. Гегель не может игнорировать в природе, обществе и человеке то, что ни при каких условиях не может быть отнесено к божественному. Он включает в свою систему все — в том числе самые неумеренные проявления человека, ужасы и трагедии истории, несо­вершенства и борьбу за существование в живой природе, застывшую неживую природу. Согласно замыслу Г. Гегеля, ничто в сущности сво­ей не должно быть лишено божественного элемента, хотя степень присутствия божественного различна. Однако в ходе реализации за­мысла выясняется, что множество проявлений земной жизни не мо­гут быть отнесены к божественному не в силу их актуального несовер­шенства, но в силу самой их природы. Так, например, выясняется, что человек, сколь бы ни представлять его совершенствование бесконеч­ным, все равно сохранит в себе элементы небожественного, несовер­шенного. Последнее Г. Гегель связывает с неустранимостью в человеке конкретно-чувственной природы. То же самое получается у него, на­пример, с государством. Даже самое совершенное — мыслимое, а не существующее — («абсолютное») государство сохранит элементы наси­лия над гражданами (иначе оно перестанет быть государством). Соглас­но замыслу, если что-либо не поддается совершенствованию в принципе,

235

то оно не может стать органическим элементом божественного плана, должно быть исключено из него. Однако тогда пришлось бы исключать слишком многое, слишком многое пришлось бы отнести не к «обра­зам» (так названо то, что божественно, в отличие от явлений, которые не божественны), а к явлениям. Поэтому Г. Гегель не идет по данному пути. Это хорошо видно на трактовке им проблемы государства. «Основ­ной тезис: «не все исторические государства осуществляют собою образ Государства», — пишет И.А. Ильин, — должен быть заменен другим: «ни одно государство не может быть осуществлением образа Государ­ства, ибо государство вообще не образ...» Но Гегель не произносит это­го второго тезиса; напротив, поддерживая первый, он как бы продол­жает: «Но вот начертанное мною Государство есть действительно миро­вой образ», не замечая, что он начертал слабый компромисс и тем дал повод упрекать себя в «идеализации» дурной политической современнос­ти»^. Заметим, что Гегель дал также повод некоторым романтически настроенным людям, лишенным гегелевской умеренности и реализма, всерьез мечтать об «отмирании» государства, если уж в самом его поня­тии неустраним элемент несовершенства.

В системе Г. Гегеля, согласно ее смыслу, идет постоянная борьба между земным и божественным. Земное во многих случаях играет роль внесистемного элемента, не выводимого из исходных принципов, по­этому нарушающего стройность системы на всем протяжении ее из­ложения. Это не проявляется только тогда, когда речь идет о боже­ственном самом по себе; когда же оно вступает в пределы земного бытия — в природу, общество и человеческую жизнь, то оказывается не в силах преодолеть сопротивление «неразумной» земной природы. Тем самым Бог лишается всемогущества, продекларированного вна­чале. Но не всемогущий Бог — это не Бог, по меньшей мере, в рамках христианства. Испугавшись такого вывода и желая сохранить христи­анский дух своей философии, Г. Гегель идет на то, чтобы во многих случаях искусственно подтягивать земное несовершенство к божествен­ному совершенству. Иначе говоря, мыслитель вынужден оправдывать в земной жизни слишком многое, достойное не оправдания, а осуж­дения. Справедливости ради следует отметить, что он умело компен­сирует непоследовательность системы тем, что, во-первых, не устает повторять о своей приверженности свободе, истине, добру, красоте, человеколюбию, принципам нравственности, равенству людей перед законом, либерализму и др. Эти декларации могут быть восприняты как лицемерие, но, однако, они предохраняют от цинизма, который был бы неизбежен в их отсутствие. Г. Гегель ни в коей мере не хочет выглядеть циником. Во-вторых, непоследовательность системы позво­ляет ему в ряде случаев давать непредвзятый и реалистичный анализ предмета. Философ на время словно забывает об общей схеме, погру-

¹ Ильин И.А. Указ. соч. С. 453.

жаясь в фактический материал. В этих случаях обнаруживается острота мысли и взгляда, замечательное мастерство слова и интуиция, дей­ствительная мудрость знающего человека. Однако это происходит не благодаря общему замыслу открыть роль божественного в мире, а по­мимо него. В целом же война мира и Бога, в которой Бог обнаружива­ет свое бессилие и поэтому страдает, — эта война неустранима из гегелевской философии, несмотря на все старания автора.