Бочаров, Карпова, Чулкова и Ялов

Вестник Санкт-Петербургского Университета

2010

Сер. 12

Вып. 1

В. В. Бочаров, Э. Б. Карпова, В. А. Чулкова, А. М. Ялов

ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ И КРИЗИСНЫЕ СИТУАЦИИ С ПОЗИЦИИ КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Традиционно в фокусе внимания клинической психологии — люди с психически­ми расстройствами разных уровней. Здоровые лица исследовались в связи с задачами профилактики психических и психосоматических нарушений. Изучение здоровых лю­дей являлось прерогативой социальной, возрастной, дифференциальной, инженерной и других психологических дисциплин.

Вместе с тем существует обширная область жизненных ситуаций, где переживания и поведение здоровых людей правомерно могут быть описаны с позиций клинической психологии. Речь идет о кризисных и экстремальных ситуациях.

По-видимому, с самого начала целесообразно отграничить кризисные и экстремаль­ные ситуации от чрезвычайных ситуаций, с одной стороны, и от проблемных и труд­ных — с другой.

Нам представляется, что кризисные и экстремальные ситуации проявляются как внутренние состояния человека, в то время как словом «чрезвычайные» мы называем ситуации, характеризующиеся сверхсильными внешними воздействиями потенциаль­но разрушающего свойства. Говоря о чрезвычайных ситуациях, обычно имеют в виду такие, при которых внешние воздействия могут быть настолько сильными, что для че­ловека (организма, психики, личности) исключается даже возможность выживать, про­тивостоять, приспосабливаться к ним. Индивидуальные характеристики психического состояния человека в случае сверхсильных внешних воздействий могут нивелировать­ся, и в связи с этим ситуации, сопряженные с наличием сверхсильных воздействий, та­ких, например, как землетрясение, извержение вулкана, цунами, ядерный взрыв, могут описываться исключительно языком так называемых объективных обстоятельств. Со-владание с такими обстоятельствами и(юш) их последствиями не подвластно человеку и становится преимущественно делом не индивидуальным, а социальным. Обществом создаются специальные государственные структуры для организации жизнедеятель­ности в этих обстоятельствах. Эти обстоятельства и обозначаются как чрезвычайные ситуации, им присваивается особый юридический статус. Чрезвычайные ситуации вы­ходят за рамки нашего дальнейшего рассмотрения, так как напрямую не соотносятся с психическим состоянием индивида.

Трудные и проблемные ситуации, так же как экстремальные и кризисные, сопря­жены с особыми внутренними состояниями людей, хотя они и могут быть вызваны внешними причинами. Когда говорят о трудных и проблемных ситуациях, подразумевают, что человек должен приложить некоторое (иногда значительное) усилие, чтобы разрешить стоящую перед ним задачу (интеллектуальную, эмоциональную, социаль­ную и т. д.), решение которой предполагает действия, выходящие за рамки привычного или стереотипного стиля поведения. На наш взгляд, трудные и проблемные ситуации отличаются от экстремальных и кризисных признаком «предельности» индивидуаль­ных возможностей переживаний.

Таким образом, экстремальные и кризисные ситуации мы определяем как исклю­чительно внутренние психические состояния, предельные по своей интенсивности (т.е. объему необходимой душевной работы). Особо хочется подчеркнуть, что предельность этих состояний определяется не столько интенсивностью внешне выражаемых и внут­ренне ощущаемых эмоций, сколько тем масштабом душевных затрат, которые необхо­димы для сохранения целостности и идентичности личности.

Экстремальные и кризисные ситуации сопровождают людей на протяжении всей жизни, но, если они не вызваны чрезвычайными обстоятельствами, могут остаться не заметными для окружающих. Эта незаметность связана с тем, что экстремальные и кризисные ситуации, в нашем понимании, сугубо индивидуальны. Для того чтобы распознавать их, окружающим необходим достаточный уровень эмпатии.

Общей для экстремальных и кризисных ситуаций является их опасность, связанна! с возможной психической травматизацией. «Психическую травму» мы определяем как внутреннее состояние, характеризующееся нарушениями аутопластической адаптацин, возникающее вследствие значительного дисбаланса воздействий и психических возмож­ностей индивида. В этой связи психотравму, с нашей точки зрения, следует рассматри­вать как результат патогенного переживания экстремальных состояний или кризисов. Более того, по сути, наличие любого психогенно возникшего психического расстрой­ства, будь то невротический симптом, патохарактерологическая черта или психосома­тическое нарушение, позволяет ретроспективно диагностировать факт «предельности» состояния, с которым человек не справился. Именно это качество экстремальных и кри­зисных ситуаций ставит их в центр клинико-психологического внимания. Мы отдаем себе отчет в том, что значительно расширяем объем понятий «экстремальное», «кризис­ное», но делаем это вполне сознательно для того, чтобы восстановить континуальность «психологических», «патопсихологических» и «психопатологических» феноменов.

Мы определили то общее, что объединяет кризисные и экстремальные ситуации, и отли­чает их от чрезвычайных, трудных и проблемных. Далее мы хотели бы остановиться на специфических особенностях понятий «кризисные» и «экстремальные» ситуации.

В литературе определение этих категорий, как и их соотношение, у разных авто­ров существенно различается. В одних случаях термины «кризис» и «экстремальная ситуация» используются как синонимы, в других—каждый из них рассматривается изолированно, без соотнесения.

Психологический кризис — понятие относительно новое и не имеет четких дефини­ций. В целом большинство авторов описывают его как переживание перелома в жизни. Существуют разнообразные классификации психологических кризисов. В них, наряду с так называемыми нормативными (возрастными, экзистенциальными и др.) кризи­сами, выделяют остро возникающие кризисные ситуации. Именно эти виды кризисов авторы зачастую отождествляют с экстремальными ситуациями, которые характери­зуются такими параметрами, как внезапность возникновения, чрезмерное па.силе воз­действие на психофизиологические и психические ресурсы человека, блокирующее его важнейшие витальные потребности.

Мы определяем психологический кризис как состояние индивида, возникающее вследствие ощущения внутреннего тупика, который нарушает привычное течение жиз­ни и вызывает интенсивные негативные переживания, достигающие предельных воз­можностей человека. Кризисная ситуация представляет собой такой переломный мо­мент в развитии личности, который связан с фрустрацией не только и не столько ви­тальных потребностей, сколько с блокированием духовных потребностей, прежде всего в самоактуализации. Психологический кризис — внезапно возникающая (под влиянием экстремальных для субъекта внешних факторов или созревания внутренних условий) утрата субъективного смысла жизни, важнейших ориентиров и ценностей, восстанов­ление которых невозможно без коренной реконструкции личности*. Доступная наблю­дению яркость и интенсивность переживаний при кризисе контрастирует с незамет­ностью того факта, что первичной интрапсихической задачей при кризисе является задача интенсивной внутренней работы по самоизменению.

Таким образом, психологической задачей разрешения кризиса является интенсив­ная внутренняя душевная работа, связанная с переоценкой и переосмыслением жиз­ненных ценностей, приоритетов, целей и жизненного смысла.

Каждый кризис в жизни человека имеет собственное смысловое содержание, напри­мер, в соответствии с возрастом. Подобные ситуации субъективного переживания тупи­ка, невозможности продолжать прежний привычный образ действия в жизни этого че­ловека встречаются многократно. И хотя переживания, связанные с текущим кризисом, являются центральными, люди приобретают опыт прохождения кризиса и учатся спо­собам его разрешения. Этим своим умением они пользуются в- последующих текущих кризисах. Таким образом, во многих случаях, сами того не осознавая (как не осознается большинство психических компонентов), люди ощущают такую временную перспекти­ву, чувствуют непрерывную линию кризисов как данность. Это является фактором развития личности, ресоциализации и новой социальной адаптации. Говоря о наличии такого умения действовать продуктивно в .процессе разрешения кризиса, необходимо учитывать как альтернативу вероятность отсутствия такового умения и рассматривать последствия этой альтернативы.

О затяжном кризисе, о непродуктивности можно объективно говорить, когда вслед за уровнем эмоциональных реакций, имеющих мобилизирующее значение, включают­ся уровни соматизации и психических нарушений — вместо ресоциализации с социаль­ной адаптацией происходит патологическая адаптация. Классическим примером такой патологической адаптации является невроз — изменение ролевой идентичности, после­дующее появление вторичных реакций на болезнь, формирующихся в социуме. Такую адаптацию человека следует рассматривать как патологическую, так как она не уве­личивает, а уменьшает текущие возможности самореализации.

Под понятием «экстремальное состояние» мы понимаем состояние крайне выражен­ного дисбаланса между силой воздействия внешней ситуации и внутренними адапта­ционными возможностями. Экстремальная ситуация, являясь, как правило, внезапно возникшей, угрожающей жизни и, зачастую, общей для большого числа людей, на­против, не всегда носит личностный характер и не всегда сопряжена с личностным реагированием, связанным с сущностной перестройкой системы отношений. Это состо­яние возникает в ответ на чрезмерное давление на индивида внешних обстоятельств (в самом широком смысле). К таким обстоятельствам могут относиться чрезмерная скорость изменения внешней ситуации, объективная угроза жизни и здоровью и т.д. Реактивно возникающее экстремальное состояние, как правило, имеет безличный (точ­нее, «псевдобезличностный») характер и сопровождается интенсивными эмоциональ­ными переживаниями. Другими словами, в этом состоянии зачастую нивелируются индивидуальные различия, оказывается незадействованным наработанный жизненный опыт.

Такая ситуация не обязательно представляет собой поворотный пункт в жизненной истории человека. В отличие от кризисной, в экстремальной ситуации личность может достаточно длительное время оставаться относительно интактной, однако индивид ча­сто расплачивается за это разнообразными острыми или хроническими расстройствами психогенного характера. Экстремальные ситуации не всегда являются психотравмирующими. В ряде случаев после кратковременной острой реакции может наступать моби­лизация не только привычных ресурсов, но и сверхобычных для человека способностей и возможностей.

Следует подчеркнуть, что экстремальная ситуация может восприниматься лично­стью и как ситуация жизненного тупика, в котором привычные способы поведения, предшествующий опыт, жизненные цели, а часто и реализация всего жизненного за­мысла оказываются полностью обесцененными. Важное отличие от кризиса состоит, од­нако, в том, что здесь рассогласование катастрофически изменившейся картины мира и личностной активности вызвано резкими изменениями объективной ситуации. Иначе говоря, привычные способы личностной активности оказываются неадекватными лишь ситуативно. Не они являются сутью тупика. Более того, сохранение действенности на­работанного жизненного опыта, вероятно, представляет собой важнейшее условие наи­более благоприятного преодоления экстремальной ситуации.

Об экстремальной ситуации в «чистом» виде можно говорить, когда объективные обстоятельства позволяют человеку вернуться в значительной мере к прежнему образу жизни, а задачей личности становится возвращение к привычному функционированию подсистем. Рассмотрим землетрясение, которое завершилось без инвалидизации, по­тери близких и других подобных последствий, затрагивающих стержневые отношения человека. Таким образом, потенциально это событие носит безличностный характер. Но мы говорим о «псевдобезличности»: ведь человек может принять решение о переезде на местожительство в тот район, который не является сейсмоопасным. Только на первый, поверхностный, взгляд такой шаг представляется конструктивным как активный шаг по увеличению безопасности. Значение такого переезда — в устранении потенциальных угроз для безопасности своей, своих близких, имущества. Однако в абсолютном смысле эта задача невыполнима — тогда надо не выходить из дома, чтобы сосулька на голову не упала, а по дому не ходить, чтобы не споткнуться и т. д. Поскольку задача объектив­но невыполнима на поведенческом уровне, то возникающие психические дисфункции - суть стремления выполнить эту задачу субъективно.

В приведенном выше примере переезд—это следствие стремления сохранить ин­тактной картину мира и картину своего взаимодействия с миром, не меняя ничего. Следовательно, личностные изменения произойти все-таки должны и в случае экстре­мальной ситуации. Это задача личности по изменению картины мира, решение кото­рой предполагает изменения, уменьшающие ригидность, повышающие пластичность, готовность человека встретиться с большим числом разнообразных стимулов, формирование потенциальной готовности, образование латентных ресурсов, способных легко переходить в актуализированные ресурсы.

Главным при дифференциации понятий «экстремальное» и «кризисное» состояние является то, что первое определяется логикой взаимодействия индивида и мира, в то время как второе (кризис) — внутренней логикой развития человека.

Психологической задачей выхода из этих ситуаций может стать постепенное восста­новление психического баланса. Невозможность разрешения этой задачи мы и опреде­ляем, о чем сказано выше, как психическую травму, следствие которой — самые раз­личные формы психической дезадаптации. Бели же человек справляется с такой психо­логической задачей, он не только восстанавливает душевный баланс, но и, интегрируя новый опыт, имеет возможность расширения идентичности и роста личности.

Деление переживаний людей, находящихся в чрезвычайно трудной жизненной си­туации, на экстремальные и кризисные состояния весьма условно. В действительности при описании переживаний человеком подобных ситуаций зачастую могут присутство­вать элементы и «экстремальности», и «кризисности».

Примером таких ситуаций может быть онкологическое заболевание. Сообщение о наличии у человека онкологического заболевания становится, как правило, травмиру­ющим для его психики. Оно сопряжено с эффектом внезапности и несет в себе виталь­ную угрозу, а потому способно вызывать предельные по своей интенсивности пережи­вания. Таким образом, возникает ситуация, которая имеет все признаки экстремаль­ности. Иначе говоря, реакция на онкологическое заболевание может рассматриваться как разворачивающаяся во времени экстремальная ситуация. Наши наблюдения, так же как и данные других исследователей, показывают, что эта реакция имеет фазный характер. После шока, вызванного сообщением о наличии заболевания, проходит це­лый ряд стадий: отрицания, агрессии, депрессии, попытки сговора с судьбой, приня­тия. Стадийность этого процесса наглядно демонстрирует объем переживаний, необ­ходимый для восстановления душевного равновесия. Затрачиваемое время — наиболее яркий индикатор предельности душевных переживаний, предельности, которая выра­жается в невозможности без существенных психотравматических потерь одномоментно (не пролонгирование) реорганизовать внутреннюю жизненную ситуацию.

Внутренняя жизненная ситуация онкологических больных может являться и глубо­ким психологическим кризисом. Угрожающее жизни заболевание часто сопровождает­ся разрушением ощущения безопасности мира и чувством утраты контроля над ситуа­цией и жизнью в целом. Психологическая задача больного в этом случае заключается не столько в восстановлении психофизиологического и психического равновесия (после известия о заболевании), сколько решении целого ряда новых для него личностных и экзистенциальных проблем, без чего невозможно сохранение целостной идентичности. По сути, болезнь часто требует полностью «перелицевать» важнейшие личностные от­ношения человека, существенно скорректировать его жизненные цели и планы для того, чтобы реализовать свой уникальный жизненный замысел. «Сохранить себя» и главные личностные смыслы в этом случае возможно лишь через расширение идентичности, т. е. кардинальное изменение отношений с самим собой.

Предложенная дифференциация указанных выше понятий приводится нами для того, чтобы обратить внимание на различные психокоррекционные задачи, стоящие перед психологом в зависимости от специфики экстремального или кризисного состоя­ния человека, которому оказывается психологическая помощь. Следует отметить, что профессиональная психологическая помощь составляет, с нашей точки зрения, лишь часть психологической помощи, которую человек может получить и из других источ­ников, включая самопомощь. Иначе говоря, человек, находящийся в кризисной или экстремальной ситуации кумулятивно может собирать необходимую ему помощь для внутренней ее переработки и преодоления дисбаланса.

При всей схожести феноменологии, часто отмечаемой при описании кризисных и экстремальных ситуаций, стратегические цели психологической помощи человеку в кризисной и экстремальной ситуациях, связанных в том числе и с катастрофиче­скими событиями, во многом различаются.

В психологической помощи человеку, переживающему кризис, главный акцент, с нашей точки зрения, должен делаться на создании условий для осознания личностью необходимости новых путей и способов существования. В экстремальной же ситуации, напротив, важнейшей задачей является восстановление у пострадавшего ощущения собственной идентичности, ценности и значимости. Отмеченное положение, однако, не исключает того, что в экстремальной ситуации на первом плане, как правило, оказыва­ются не стратегические, связанные с восстановлением личности, а тактические задачи по купированию психического шока, эмоциональному отреагированию и т. п.

Возвращаясь к кризису, следует сказать, что работа с человеком, находящимся в кризисной ситуации, с самого начала требует от психолога особого непосредственного контакта с личностью, способности увидеть другого во всей его уникальности. Только такое взаимодействие позволяет обратившемуся за помощью сохранить свою идентич­ность, подтвердить собственную подлинность, несмотря на кризисные трансформации его личности и кардинальную личностную реконструкцию, которая представляет со­бой, как уже отмечалось, главную мишень для психокоррекционной работы.

Человек, который переживает кризис, всегда характеризуется особой ранимостью, хру1Ж0стью и зависимостью, поэтому в возможности неосознаваемого навязывания клиенту психологом своих целей, представлений или ценностей кроется серьезная опас­ность. Когда важнейшей задачей психологической работы является помощь человеку в выборе собственного жизненного пути и собственного смысла жизни, главное—помочь переживающему кризис найти аутентичную «форму», ощутить свои границы и воз­можности, а не навязать ему план дальнейшей жизни, основанный на прошлом опыте, намерениях или желаниях того, кто оказывает помощь.

Это общеизвестное и разделяемое большинством практикующих психологов и пси­хотерапевтов положение приводится здесь лишь потому, что на практике зачастую оно остается только декларацией. Реальность его воплощения определяется не созна­тельными установками психолога, а той неосознанной динамикой, которая возникает в процессе его контакта с клиентом.

Таким образом, описанные нами экстремальные и кризисные ситуации, имея общие и специфичные для каждой из них признаки, не только могут, но и должны рассмат­риваться с позиций клинической психологии.

Везде, в любой жизненной ситуации, где есть угроза возникновения состояния при­ближения к предельным возможностям и потому существует вероятность возникнове­ния психопатологических и патопсихологических осложнений, необходим взгляд кли­нического психолога. По сути, нужно распознавать душевную работу, проходящую в рамках восстановления и развития, и дифференцировать ее от психотравматических закономерностей работы психики. Всегда необходимо понимать, относится ли текущее состояние преимущественно к одниму из вариантов нормы или оно приобретает психо­патологическое измерение. Главная проблема здесь заключается в том, что нормально текущий процесс преобразования неизбежно включает в себя психопатологические эле­менты. Например, переживание острого горя в рамках работы печали всегда сопряжено с развитием депрессивного состояния, которое в пиковый период может мало отличаться от глубоких психопатологических депрессий эндореактивного характера. В качестве других примеров могут выступать ипохондрия как восстановление утраченного телесного «Я», взрывы внешне неспровоцированных гнева и ярости как попыток спонтанной «аварийной» разрядки чрезмерного психического напряжения и т. п. В любой момент человек, находящийся в экстремальной или кризисной ситуации, может «сломаться», психически «разрушиться». Однако он может также выстоять и обогатить свой жизнен­ный опыт. Выдержит ли он, можно определить с позиций клинической психологии. Так, возрастной кризис у подростков часто характеризуется дисгармонией, многими психи­ческими проявлениями и отклоняющимися формами поведения. Если рассматривать их с точки зрения социальных норм, то они ошибочно могут быть квалифицированы как патологические и подвергнуты неправомерной, преждевременной психолого-педа­гогической и медицинской коррекции, нарушающей и искажающей линию нормального развития.

Например, вполне адекватные в период возрастного кризиса у подростков острые переживания и отклонения в поведении, скажем, уходы из дома, могут оцениваться как ненормальные или, наоборот, игнорироваться. Следует, однако, иметь в виду, что между психопатологическим бродяжничеством и склонностью к многодневным тури­стическим походам в подростковом возрасте лежит огромная область поведенческих проявлений, описываемых с учетом закономерностей, изучаемых в кризисной и экстре­мальной психологии.

Чаще всего клинико-психологическое рассмотрение востребовано там, где жизнен­ные обстоятельства вызывают чрезмерное эмоциональное напряжение. Сюда, безуслов­но, относятся переживания людей, возникающие вследствие природных и техногенных катастроф (от землетрясения до дорожно-транспортного происшествия). Кроме самих лиц, испытывающих такое напряжение, а также их родственников, здесь следует иметь в виду и людей, оказывающих помощь и неизбежно сталкивающихся с большим объ­емом человеческих страстей и страданий. Но важно помнить, что часто внутренняя жизнь человека внешне протекает «нормально» и не вызывает никаких опасений у окружающих, в том числе педагогов, сослуживцев, коллег и даже родственников и друзей. В то же время внешние обстоятельства или внутренняя динамика переживаний требуют от человека подтверждения его идентичности в некоторых ситуациях (напри­мер, финансовый кризис, значительные материальные потери, уход из семьи супруга, потеря работы, собственная болезнь, болезнь родственника и т. д.). Невозможность со­ответствовать этому требованию может привести к потере целостности и идентичности. Таким образом, ситуация из трудной жизненной превращается для человека в экстре­мальную или кризисную.

Необходимо коснуться еще одного важного, с нашей точки зрения, вопроса, неиз­бежно возникающего при приближении к области кризисной и экстремальной пси­хологии. — вопроса о психологической оценке состояния человека. Проблемность его состоит в том, что, по-видимому, невозможно точно диагностировать наличие акту­ального психологического кризиса или экстремальной ситуации (в нашем понимании) у человека только по данным так называемого наблюдения. В этой области мы все­гда сталкиваемся с субъект-субъектным взаимодействием, а потому оценить состояние другого возможно лишь через оценку изменения собственного состояния. Иначе гово­ря, для того, чтобы оценить предельность душевной работы, необходимой в настоящий момент другому, самому психологу требуется иметь развитые эмпатические способно­сти. Поскольку само понимание предельности сугубо индивидуально, то для выработки профессиональной клинико-психологи ческой позиции необходим достаточный клинико-психологический опыт. Следует помнить, что даже наиболее яркие психотравмирующие последствия кризисов, такие как соматизация у детей, воспитывающихся в дисфункциональных семьях, или суицидальное поведение подростков и взрослых, могут длительное время развиваться внешне незаметно, что влечет за собой выбор неадекват­ных стратегия поведения других. Часто окружающие люди, и даже психологи, говорят: «Не волнуйся, успокойся», не понимая особенностей протекания процесса психологической травматизации и восстановления, системности патологизирующих и адаптацион­ных процессов.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что при оказании психологической помощи речь идет не об организационной готовности ее оказывать, хотя это тоже должно иметь место, а о профессиональной готовности видеть ситуации и человека в них многопланового, в том числе, в первую очередь -с клинико-психологических позиций.

Статья поступила в редакцию 17 сентября 2009 г.