Ryabkov_V_M_Antologia_form_KDD_Drevny_mir_D

410

В маргинале «Романа об Александре» появление человека-«оленя»

внушило суеверный страх: тревожно оглядываясь, женщина уводит двух

испуганных детей подальше от «бесовского дива». С IV по XI в. против

переряживания в оленей выступали церковные авторы, его запрещали по-

становления соборов и синодов как языческое бесчинство. В проповеди в январские календы верующим не разрешали переодеваться в оленей и те-

Прюмский, сообщал о ряжении в период январских календ: «Народ пе-

реодевался в телячьи и оленьи шкуры и шествовал с изображениями богов,

украшенными зеленью, с песнями и плясками по дорогам и полям». Оле-

ньи маски долго сохраняли культовые функции. В Венгрии во время рож-

дественских поздравлений главным колядником выступал ряженый оле-

нем. Цель ритуала, сопровождавшегося буйными танцами и шумной музы-

кой,— магическими приемами защитить плоды труда крестьянина. Свя-

точные маски оленя известны у немцев, австрийцев, поляков, румын. В

Рейнской области день накануне «жирного» вторника масленичного кар-

навала называли «оленьим понедельником», поскольку ведущий участник празднества выступал в костюме этого животного.

По-видимому, в дохристианских верованиях варварских племен Ис-

пании, Галлии, Германии оленя почитали покровителем лесных зверей и домашнего скота. Древние греки посвящали лань Артемиде — владычице диких животных, богине-охотнице. «Оленю» - человеку поклонялись как хозяину оленьих стад и другой дичи. Кельтского хтонического бога Цер-

нунноса — проводника душ в царстве мертвых — изображали с оленьими рогами; в масленичных карнавалах ряженый оленем служил как бы по-

средником между двумя мирами: преисподней (зима) и возрождающейся

411

землей (весна). По убеждению жрецов-друидов, белый олень обладал про-

роческим даром. Человек - «олень», связанный с охотничьей магией, ис-

полнял роль жреца. В Стаффорде (Средняя Англия) в первый понедельник после 4 сентября шестеро мужчин с оленьими рогами демонстрировали

«танец рогов» — вероятно, пережиток празднества в честь начала охоты на крупную дичь. В аграрно-скотоводческой обрядности ряженый оленем опекал засеянные нивы, приносил счастье новобрачным, символизировал долголетие (ежегодно весной меняя рога, животное как бы омолажива-

лось).

Фольклорный полисемантичный образ белого оленя - золотые рога,

чудесного помощника сказочного героя, мог вдохновить автора одной из интермедий знаменитого «Фазаньего банкета» во дворце бургундского герцога Филиппа Доброго в Лилле (1454 г.). В зал вступил большой белый олень с позолоченными рогами, покрытый светло-красной шелковой по-

поной. Двенадцатилетний мальчик в темно-красном костюме и черной ша-

почке, сидя на нем, пел высоким голосом. Партию аккомпанирующего ба-

са вел сам олень. Исполняя песни, волшебное животное сделало несколько танцевальных туров перед пирующими. Белый олень — любимая гераль-

дическая эмблема Ричарда П. В 1397 г., когда короля приготовился встре-

чать парламент, Ричард повелел придворным сопровождать его в Вестмин-

стер в костюмах оленей.

«Кобылка бесовская»

Всадник на бутафорском коне вместе с «быком» принимал участие в нюрнбергском карнавале. Седок вздергивал лошадку на дыбы, а та скака-

ла, лягалась, выделывала курбеты. Инсценировки ряженых конем или всадником на лошади — излюбленное масленичное развлечение (Франция,

Испания, Британские острова, Польша, Чехия). Восходили к древним зем-

ледельческим культам и основные «животные» личины русских святочных

412

игрищ — коня и быка. Царские и патриаршие указы XVII в. запрещали вождение «бесовских кобылок» — «срамные языческие игры».

Народ верил, что конь приносит счастье. В крестьянском искусстве его изображения служили апотропеями, предохранявшими от болезней и дурного глаза. То же значение оберега приписывали конскому черепу или маске. Обряд «вождение коня» в сопровождении ряженых или хора деву-

шек связан с благопожелательной магией. Он включал эпизод смерти и по-

гребения коня (лошадиного чучела). Ритуальные шествия с конем (у бас-

ков белая лошадь — олицетворение духа зерна) входили в цикл аграрных празднеств, отражавших представления о смене сезонов.

Маска осла

Осел воплощал материально-телесный аспект жизни. Его маску носили во время святок (Швейцария) и масленичных карнавалов (Югосла-

вия, Греция). У лужичан в вербное воскресенье по полям для охраны посе-

вов таскали деревянного осла — обычай, запрещавшийся протестантским духовенством в XVI в. В патриотической литературе осел символизировал похоть; известна его связь с фаллическим культом. Он был священным животным Диониса, Деметры и вакхических божеств, которых торжест-

венно вез в храм во время Дионисий. Средневековый праздник дураков включал травестийный ритуал чествования осла — воспоминание о въезде Христа в Иерусалим. На севере Франции 14 января отмечали «ослиный праздник» в память бегства святого семейства в Египет. Широко бытовали поверья о превращениях человека в осла.

Маска кабана

«Кабан» со щетиной на загривке танцует кароль в «Романе об Александре». В кельтском мире вепрь — хтонический зверь, атрибут од-

ного из богов. У кельтов существовал миф о валлийском царе, за грехи превращенном богами в вепря. В скандинавской мифологии избранные

413

воины Одина, обитатели Вальгаллы, вкушали мясо жертвенного вепря по

имени Сэхримнир: «Каждый день его варят, а к вечеру он снова цел».

Кабан — символ боевой мощи и плодородия, одна из персонифика-

ций умирающего и воскресающего божества. В Скандинавии представле-

ния о «рождественском кабане» как духе хлеба неотделимы от ряжения в шкуру с имитацией заклания. В Грузии образ кабана был связан с зем-

ледельческим культом оплодотворения и размножения. В берикаоба

(народном театре масок, сценарии которого создавали многие поколения)

кабана убивают, оплакивают, а потом празднуют его воскресение — сим-

волическое отображение ежегодно умирающей и оживающей природы.

Верили, что такие мистериальные действа благоприятно влияют на уро-

жай, обеспечивают достаток и довольство в семейной общине. В селении

Зана главное действующее лицо спектакля — божество - жених в маске

кабана. Управляя животным миром при помощи чудодейственной флейты,

он покровительствовал людям и помогал им в борьбе с врагами, но подвергался осмеянию со стороны неблагодарных. В конце концов, сбро-

сив кабанью личину, герой открывал свой истинный облик. Они устраива-

ли на масленицу в виде процессии. Она проходила по селу под звуки зур-

ны и наведывалась в дома, где ряженые собирали дань. Поедание свиньи

(«кесаретского поросенка») в новогодний вечер (у русских) — пере-

житок ритуального убийства животного для достижения благополучия.

Тот же обычай засвидетельствован византийским писателем VI в. Иоан-

ном Лидом («О месяцах»): «Брумалии означает зимний праздник ...

Сельские жители закалывали в честь Кроноса и Деметры жертвенных сви-

ней. Поэтому и теперь сохраняется обычай резать свиней в декабре».

Маска волка

В маргиналиях французского Легендария ряженый в волка изобра-

жен дважды. Маску с подвижными челюстями исполнитель держит над головой. К личине прикреплена серая звериная шкура, закрывающая туло-

414

вище актера. На одном рисунке волчьей пляске аккомпанируют музыкант с виолой и кентавр-арфист, на другом — демон с барабаном и флейтой, чем подчеркнута нечестивость «мятежного бесовского действа».

Согласно византийским источникам, во время праздника в волчьи шкуры наряжались древнегерманские (готские) воины. В игрищах «волчь-

их празднеств» церковь видела сатанинские козни. Документы IX в. упо-

минают о монахах, которые рядились в волков, лис, медведей. В жатвен-

ных обрядах европейских народов волк и собака фигурировали в качестве духов растительности. Переодевание в волчьи шкуры или процессии с чу-

челом волка были приурочены к празднествам осенне-зимнего сезона.

Волки, которые еще в XV в. по ночам проникали в крупные евро-

пейские города, включая Париж, представляли для средневекового челове-

ка вполне реальную угрозу. В них усматривали образ универсального зла:

в волчьем обличье демоны являлись отшельникам в пустыне; «волком ада» называли дьявола; верили, что женщины, которые сожительствовали с не-

чистым, рождали монстров с волчьей головой.

Актера, «сидящего в волке», легко отождествляли со свирепым зве-

рем, чему способствовали широко распространенные в средневековье по-

верья о волках-оборотнях, об умевших превращаться в них колдунах. Вер-

вольф, «человек-волк» германской низшей мифологии ночью облачался в волчью шкуру, днем снимал ее. По временам вера в оборотничество при-

нимала форму массового психоза: вообразив себя волками, безумцы бегали на четвереньках и кусали окружающих; этих несчастных сжигали как ча-

родеев. Белорусские крестьяне рассказывали, что охотники находили под снятой с волка шкурой остатки одежды либо скрипку со смычком (в волка превратился кудесник — скоморох). Не случайно рождественские и мас-

леничные волчьи маски долго сохранялись в Польше и на Балканах, где вера в существование людей-волков, волкодавов, по ночам нападавших на людей и скот, была особенно устойчива.

415

На архитраве хорана армянского Евангелия гусан в маске волка, воз-

можно, исполняет пантомиму на басенный сюжет. Хищниц с крючкова-

тым посохом чабана прикинулся пастухом. Во время масленичных увесе-

лений в Армении ряженый волком ходил с палкой, выл по-волчьи и кидал-

ся на зрителей. Мотив превращения в волка-оборотня был широко распро-

странен на Кавказе… Волк-пастырь, стерегущий овец, образ коварства и алчности, мог символизировать фальшивых проповедников: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные». «Худо овцам, где волк в пастухах» (русская пословица).

Маски собаки

Гусанов в собачьих масках находим в армянских миниатюрах XIII— XVII вв. В античности они представляли аралезов — добрых псоглавых духов, воскрешавших Гисанэ-Ара Прекрасного (Диониса). В христианской Армении актеры в масках собак изображали воинствующих язычников,

еще не обращенных в истинную веру. Двойная маска, одна половина кото-

рой воспроизводит морду пса, а другая — человеческое лицо, могла озна-

чать превращение нехристей в людей после принятия апостольского уче-

ния.

В армянском Евангелии босоногий мужчина в собачьей личине опо-

ясан мечом. Меч заносит один из псоглавцев, угрожающих Христу, на миниатюре Хлудовской псалтири. Иллюстрация относится к псалму: «Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои». Судя по греческой надписи, в роли ряженых выступают гебри-

дии — люди, жившие по реке Гебр (Марица). «Это бывшая область фра-

кийцев, от которых буйное языческое празднование наступления весны перешло к грекам, а позднее к болгарам».

На нижнем бордюре «Романа об Александре» помещен любопыт-

ный рисунок: бородатый мужчина, сидя в кресле, держит конец длинной веревки и палку. Выражая свою покорность, к нему подходят трое босых

416

хвостатых псоглавцев, связанных этой веревкой вместе. Идущий впереди пленник подносит повелителю свиток с какой-то надписью, последний та-

щит большой камень (самородок золота?). Похоже, что ряженые (?) разыг-

рывают спектакль о завоевании Александром Македонским сказочно бога-

тых индийских земель, где он подчинил племена песьеголовых людей — кинокефалов.

Маска зайца

В «Романе об Александре» переодетый зайцем участвует в фарандо-

ле. В компании с оленем и кабаном этот культовый зверек Афродиты сим-

волизирует плодотворящее начало. В славянском обрядовом и песенном фольклоре образ «ярого» зайца имеет отношение к любовной и брачной тематике, связан с ритуальным эротизмом. По народным поверьям, он способен отгонять нечистую силу .

В грузинской берикаобе «Заяц» (Пшавия) деревенские мальчики,

один из которых надевал заячью маску, обходили дома селения. Навстречу им выходила хозяйка, вырывала у «зайца» три шерстинки и дарила ему яй-

ца.

Маска обезьяны

- типична для дворцовых маскарадов. На пышном банкете при бур-

гундском дворе Филиппа Смелого в Брюгге (1468 г.) «обезьяны» появля-

лись из высокого замка, воздвигнутого в центре зала. Они исполняли сцен-

ку ограбления спящего разносчика, раздаривая гостям его товары. Этот популярный сюжет связан с романом о Ренаре, известен и в маргинальной иллюстрации.

В Часослове XIV в. маскированный верхом на коне пародирует тру-

бящего герольда. На нем двойная обезьянья личина под коническим кол-

паком. На «Фазаньем банкете» в Лилле во время перемены яств в зал въезжали два трубача в масках, сидя спина к спине на пятящейся лошади.

417

На миниатюре «Романа о Фовеле» ряженый обезьяной принимает участие в шумном шаривари. Пританцовывая под звон бубенцов, висящих на поясе, он азартно колотит в барабан.

Маски птиц

В декоре хорана армянского Четвероевангелия (миниатюрист Торос Рослин) два актера в масках сокола или орла с цветущими ветвями в руках могут означать благостных вестников. В мировом фольклоре, в том числе армянских песнях, птицы — посланцы весны и любви:

Вновь прилетели птицы,

Надели зеленый наряд,

Опять прилетели те птицы,

Надели зеленый наряд,

Снова явились те птицы,

Надели зеленый наряд,

Что каждой весною приходят.

Над землею кружатся, кружат.

В киликийской рукописи они возвещают рождение Спасителя. Под полуциркульной аркой хорана изображен пророк Исайя. Надпись на его свитке гласит: «Итак, сам господь даст вам знамение: се дева во чреве примет и родит сына, и нарекут имя ему: Еммануил». Армяне надевали личины для свадебных обрядов и процессий. Птичьи маски (аиста, журав-

ля и др.) употребляли в европейских святочных ряженьях. На майских празднествах в Верхней Баварии и Бадене маску или чучело водяной пти-

цы обливали водой, чтобы летом хватило осадков.

Ряженые демонами

В процессиях ряженых демоны являлись носителями ярко выражен-

ного игрового начала. Они выступали на крестьянских святках и в ли-

тургической драме, на масленичных карнавалах и в театре мистерий, кото-

рый расцвел в XV в.

418

В челобитной нижегородских священников патриарху Иоасафу об-

личаются народные святочные увеселения: «А на лица своя полагают ли-

чины косматыя и зверовидныя и одежду таковую ж, а созади себе утвер-

жают хвосты, яко видимыя беси». «Личины различный страшныя по по-

добию демонских зраков» надевали участники рождественских «бесовских игралищ» в Вологде (Житие Ивана Неронова). Инфернальные «хари» впи-

тали черты зооморфных покровителей урожая; не усматривая особого раз-

личия между ними, считали, что те и другие — суть «зраки» демонов. «Черти вырядились в волчьи, телячьи и ягнячьи шкуры, напялили бараньи головы, нацепили на себя кто — бычьи рога, кто — здоровенные рогатки от ухвата и подпоясались толстыми ремнями, на которых висели огром-

ные, снятые с коровьих ошейников бубенцы и снятые с мулов коло-

кольчики,— звон стоял от них нестерпимый. У иных в руках были черные палки, набитые порохом, иные несли длинные горящие головешки».

Демонские маски были бесконечно разнообразны, что отвечало по-

верьям о способности князя тьмы и подчиненных ему бесовских полчищ к бесчисленным перевоплощениям. Сатана появлялся перед толпами горо-

жан то огромным огнедышащим драконом (мистерия в Бурже, 1536 г.), то чудовищем с рогом на лбу, которое влекли два человека, скрытых в его ту-

ловище. В неисчерпаемо богатой демонологической фауне романского искусства легионы бесов предстают мрачными зловещими существами,

которые со всех сторон теснят греховных людей. В эпоху готики (с XIII в.)

в трактовке чертей усиливаются моменты комизма и фарса; в мистериаль-

ных действах сам сатана иногда приобретал черты буффона.

Отношение зрителей к импровизациям чертей с их «отвратительны-

ми телодвижениями» было противоречивым. С одной стороны, эта «не-

жить», вызванная к жизни всеобщей верой в могущество нечистой силы,

возбуждала суеверный трепет: ходили слухи, что во время игрищ в толпу переодетых дьяволами проникали настоящие бесы. Вместе с тем демони-

419

ческие маски считали средством защиты от козней врага рода че-

ловеческого (архаичный принцип профилактической магии: устрашение злого духа его подобием). В мелких бесах «оставалось нечто от языческих духов и эльфов, и отношение к ним народа было двойственным, колеблясь от страха и ненависти до добродушной усмешки».

В причудливые наряды облачены двое гусанов в убранстве хорана киликийского Евангелия. Один из них носит антропоморфную маску, дру-

гой — львиную. Длинные «перчатки» до локтей и «гетры» на ногах оформлены в виде рыб. Золотые облегающие костюмы украшены личина-

ми львов, фигурами змей и рыб. Танцуя, мимосы размахивают бутафор-

скими змеями. Сравнение с ряжеными мистерии «Апостольских деяний» в

Бурже (1536 г.) позволяет включить персонажей армянского театра в сферу демонологии. В Бурже дьяволы шествовали в одеждах, усеянных

«маленькими золотыми харями», «вышитыми змеями, ящерицами, ехид-

нами и другими гадами», «держали в руках изготовленные в форме змей огневые палицы». Возможно, ряженые в киликийской рукописи с приме-

тами разных инфернальных существ имеют отношение к сценам Страшно-

го суда. В его иконографии адский лев — один из плотоядных прислужни-

ков Люцифера, хтонические змеи и рыбы, обитатели мрачных глубин пре-

исподней — антропофаги, поглощающие грешников. На костюме одного из актеров изображена змея, подползающая к нагому человеку,— олице-

творению души. Маски демонов-дэвов характерны для грузинской бери-

каобы.

В пикардийском манускрипте «Истории Грааля» мужчина с двумя мечами атакует буффона в рогатой демонской маске. У беса устрашающая рожа, из оскаленной пасти выглядывают клыки. Презрительно высунув язык, дух тьмы как бы дразнит противника своей неуязвимостью. Тесное трико (обозначен вырез воротника) имитирует наготу, что означало бес-

стыдство и злую волю пособника сатаны. Нагота присуща гротескным