2. Антимещанская и антибюрократическая тема в лирике Маяковского

Пафос отрицания, свойственный для послереволюционной лирики Маяковского, проявился и в отношении поэта к мещанству и бюрократизму, о чем свидетельствуют сатирические стихотворения «О дряни» (1921), «Прозаседавшиеся» (1922), «Бюрократиада» (1922). С бескомпромиссностью максималиста, используя приемы гиперболизации, фантастического преображения действительности, поэт утверждает: «мурло мещанина», «обывательский быт» – «страшнее Врангеля».

Дрянь в стихотворении Маяковского выступает в облике мещанства, обывательщины, нити которой «опутали революцию», «подернули тиной» советский быт. Мещане и бюрократы воспринимаются им и как нечто вездесущее, и как оборотни. И те, и другие не вписываются в советский рай. Поэт говорит о появлении «совмещан», связывает его с самым началом работы советских учреждений, т.е. практически со временем установления советской власти.

Сущность духовного мещанства стала предметом сатирического разоблачения в сцене, которая является сюжетным центром стихотворения «О дряни». Свившая себе «уютные кабинеты и спаленки» «та или иная мразь» вечером сообщает жене о «прибавке» к празднику: «24 тыщи. Тариф». Конкретные детали подтверждают достоверность происходящего. Реален и предмет разговора – обсуждение того, что купить на прибавку. И тут обозначена одна из важнейших и драматичнейших проблем всего творчества Маяковского: подмена духовными мещанами идеи – эмблемой, сущности – видимостью.

Символом и спутником бюрократа в быту, по Маяковскому, становиться «оголтелая канарейка», и рождается призыв:

головы канарейкам сверните –

чтоб коммунизм

канарейками не был побит!

Свернуть шеи канарейкам значит для поэта – уничтожить мещанство. Для лирического героя Маяковского воцарение подобной мещанской тины – оскорбление памяти героев, социальное зло, грозящее остановить исторический прогресс, понимаемый поэтом как движение к коммунизму.

В 1922 году выходит в свет стихотворение «Прозаседавшиеся», новое сатирическое произведение. Тенденция к увеличению бюрократического аппарата наметилась уже в первые годы советской власти. С невероятной быстротой стали возникать учреждения, погрязшие в непрерывных заседаниях, собраниях, имитирующие кипучую деятельность, но далекие от истинных нужд народа.

В стихотворении сатирически обобщается опасное, по Маяковскому, явление – имитация, профанация бурной деятельности государственным аппаратом. Государственными чиновниками, подмена реальной работы бесконечными пустыми заседаниями. Используя прием доведения качества до абсурда, Маяковский придумывает «Объединение ТЕО и ГУКОНА», т.е. театральное объединение соединяется с Главным управлением конезаводов. И наоборот, Главкомполитпросвет разбивает на четыре организации: Глав, Ком, Полит, Просвет. И чтобы уж совсем высмеять нелепость этого явления, он называет учреждение по буквам алфавита:

«Пришел товарищ Иван Ваныч?» –

«На заседании

А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома».

Если количество заседаний преувеличено, то в вопросе, обсуждаемом на собрании, явное преуменьшение – «покупка склянки чернил Губкооперативом». Смысловым и композиционным центром стихотворения является некое безликое, но, очевидно, важное для бюрократии «заседание»., которое для лирического героя предстает «дьявольщиной», т.к. он там увидел «половинки людей». Фантастично зрелище сидящих на заседании половин людей – «до пояса здесь, а остальное там», – так как служащим приходиться буквально разрываться между заседаниями.

Лирическому герою Маяковского близок радикальный способ устранения всяческой бюрократии. Его мечта:

«О, хоть бы

еще

одно заседание

относительно искоренения всех заседаний!»

Меткое, явно эмоционально не нейтрально название стихотворения «Прозаседавшиеся» стало нарицательным для определения бездушного, отвратительного мира бюрократии.

Маяковский во второй половине 1920-х годов все больше внимания уделяет сатирическому портрету. В «Прозаседавшихся» облик неуловимого и неутомимого Иван Ваныча сам по себе мало интересовал автора. Мы так и не увидели, каков он из себя.

Герои же «портретной» галереи Маяковского – это обобщенные и вместе с тем индивидуально-характерные типы. Они гротескны, поэт не ставит перед собой задачу детально разрабатывать их. «Трус» пытается схорониться, спрятаться от жизни. «Сплетник» видит весь мир «огромной замочной скважиной».

Больше всего поэта приводит в ярость бюрократ, чиновник, выдвинутый революцией, который уже начинает говорить как бы от имени революционной действительности. Этот новый «революционный» бюрократический вариант формулы «государство – это я» был для Маяковского особенно ненавистным. Важное место в послереволюционном творчестве поэта занимает тема поэта и назначения поэзии, затронутая в таких произведениях, как «Поэт-рабочий» (1918), «Разговор с фининспектором о поэзии» (1926), «Сергею Есенину» (1926), «Юбилейное» (1924). Маяковский дает оценку своему творчеству, пишет, что работа поэта трудна, что «поэзия – та же добыча радия», и труд поэта родствен любому другому труду.

Поэзия – это «острое и грозное оружие». Она способна агитировать, поднимать на борьбу, заставлять трудиться. Но такая позиция поэта-главаря зачастую мешала поэту-лирику. Маяковский часто должен был «наступать на горло собственной песне», и дар тонкого поэта-лирика все реже и реже звучал в его творчестве («Неоконченное», «Письмо Татьяне Яковлевой» (1928)).

Осознав себя русским национальным поэтом, Маяковский, как и его великие предшественники не мог не задуматься, не мог не писать о роли поэтического слова, о месте поэта в жизни. В своих стихах Маяковский не просто говорит о высоком назначении поэзии, но немало времени уделяет том, при каких условиях поэзия может оправдать это высокое назначение.

Февральская и Октябрьская революции 1917 года были поняты поэтом как реальный живой шанс слить, соединить поэтическое слово с живой жизнью, как шанс выйти с поэтическим словом к массам. Маяковский считал, что поэзия нового времени должна быть новой, сильной, бьющей, зовущей за собой. Бунтарь не только в жизни, но и в творчестве, он постоянно находился в поиске новых форм, нетрадиционных рифм, ритмов, занимался словотворчеством (многие из придуманных им неологизмов сегодня кажутся привычными, потому что были в свое время понятиями точными, емкими, прижившимися в народе). От творческих работников Маяковский-поэт требует быть ближе к жизни:

Товарищи,

дайте новое искусство –

такое,

чтоб выволочь республику из грязи.

Летом 1920 года Маяковский пишет одно из своих маленьких стихотворений о поэзии – «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче». Развивая классические традиции, Маяковский в этом произведении выступает как поэт новой исторической эпохи, определивший новый, особый строй чувств, новые образные ассоциации. Новым содержанием наполнен и образ солнца. В послеоктябрьском творчестве Маяковского этот образ обычно олицетворяет светлое (коммунистическое) будущее. Но в «Необычайном приключении...» эта аллегория не так четко выражена. По мере развития лирического сюжета происходи постепенное олицетворение солнца из неодушевленного небесного светила в героя-гостя, говорящего «басом».

В результате дружеской беседы становиться ясной глубинная общность ролей «поэта Владимира Маяковского» и «солнца», совпадение их задач:

Я буду солнце лить свое,

а ты – свое,

стихами.

<…>

Светить всегда,

Светить везде,

До дней последних донца.

Итоговый лозунг «светить» всегда и везде, проиллюстрированный столь ярко и остроумно, такой «необычайной» историей, - уже не отвлеченная аллегория. Это обыденное дело поэта, художника, побеждающего тьму, несущего миру красоту, радость, свет.

Поводом для создания стихотворения «Юбилейное» (1924) явилась 125-годовщина со дня рождения А.С. Пушкина. Но в стихотворении нет «юбилейно-восхваляющей» ноты. Тон беседы Маяковского с Пушкиным вежливый, уважительный, искренний, непринужденный, иногда шутливый, с заметной долей самоиронии.

Как и великий поэт XIX века, Маяковский в своем произведении задумывается о пути преодоления смерти и называет важнейшим видом преодоления смерти книгу. Книга, как одно из перевоплощений ее создателя, поэта-человека, во всей его духовной и физической метериальности, обозначает жизнь поэта «после смерти», в пространстве времени и библиотеки.

В этом же стихотворении Маяковский проводит шутливый смотр русской поэзии. Исторический обзор завершается раздумьями над местом и участием живого классика Пушкина в поэтической жизни ХХ века:

Вам теперь

пришлось бы

бросить ямб картавый.

Нынче

наши перья –

штык да зубья вил, –

битвы революций

посерьезнее «Полтавы»,

и любовь

пограндиознее

онегинской любви.

Самого же Пушкина объявляет великим поэтом – равным Владимиру Маяковскому:

Может,

я

один

действительно жалею,

что сегодня

нету вас в живых.

Мне

при жизни

с вами

сговориться б надо.

Скоро вот

и я

умру

и буду нем.

В конечном счете, в художественном мире «Юбилейного» торжествует жизнь, которая заявляет о себе самим фактом существования поэзии, которая неподвластна смерти. С уходом Пушкина поэтическое слово не исчезло, поэзия не остановилась.

Билет №21

 Гоголь начал свою творческую деятельность как романтик. Однако он скоро обратился к критическому реализму, открыл в нём новую главу. Как художник-реалист Гоголь развивался под благотворным влиянием Пушкина. Но он не был простым подражателем родоначальника новой русской литературы.      Своеобразие Гоголя было в том, что он первым дал широчайшее изображение уездной помещичье-чиновничьей России и «маленького человека», жителя петербургских углов.      Гоголь был гениальный сатирик, бичевавший «пошлость пошлого человека», предельно обнажавший общественные противоречия современной ему русской действительности.      Эта социальная направленность Гоголя сказывается и в композиции его произведений. Завязкой и сюжетным конфликтом в них являются не любовные и семейные обстоятельства, а события общественного значения. При этом сюжет у Гоголя служит лишь поводом для/широкого изображения быта и раскрытия характеров-типов.      Глубокое проникновение в суть основных общественно-экономических явлений современной ему жизни позволило Гоголю, гениальному художнику слова, нарисовать образы огромной обобщающей силы.      Имена Хлестакова, Манилова, Коробочки, Ноздрёва, Собакевича и других стали нарицательными. Даже второстепенные лица, выведенные Гоголем на страницах его произведений (например, в «Мёртвых душах»): Пелагея, крепостная девочка Коробочки, или Иван Антонович, «кувшинное рыло»,— обладают большой силой обобщения, типичности. Гоголь подчёркивает в характере героя одну-две наиболее существенные его черты. Часто он их гиперболизирует, отчего образ становится ещё более ярким и выпуклым.      Целям яркого, сатирического изображения героев служит у Гоголя тщательный подбор множества подробностей и резкое их преувеличение. Так, например, созданы портреты героев «Мёртвых душ». Эти подробности у Гоголя преимущественно бытовые: вещи, одежда, жильё героя.      Если в романтических повестях Гоголя даны подчёркнуто живописные пейзажи, придающие произведению определённую приподнятость тона, то в реалистических его произведениях, особенно в «Мёртвых душах», пейзаж является одним из средств обрисовки типов, характеристики героев.      Тематика, социальная направленность и идейное освещение явлений жизни и характеров людей обусловили своеобразие литературной речи Гоголя.      Два мира, изображаемые Гоголем,— народный коллектив и «существователи» — определили основные особенности речи писателя: его речь то восторженна, проникнута лиризмом, когда он говорит о народе, о родине (в «Вечерах», в «Тарасе Бульбе», в лирических отступлениях «Мёртвых душ»),то становится близка к живой разговорной (в бытовых картинах и сценах «Вечеров» или когда повествуется о чиновно-помещичьей России).      Своеобразие языка Гоголя заключается в более широком, чем у его предшественников и современников, использовании простонародной речи, диалектизмов, украинизмов. Гоголь любил и тонко чувствовал народно-разговорную речь и умело применял все оттенки её для характеристики своих героев и явлений общественной жизни.      Лиризм в речи автора и его героев обусловливает некоторые приёмы её построения:      1) периодическое строение фразы, когда много предложений соединено в одно целое («Тарас видел, как смутны стали казацкие ряды и как уныние, неприличное храброму, стало тихо обнимать казацкие головы, но молчал: он хотел дать время всему, чтобы пообвыклись они и к унынию, наведённому прощаньем с товарищами, а между тем в тишине готовился разом и вдруг разбудить их всех, гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею силою, чем прежде, воротилась бодрость каждому в душу, на что способна одна только славянская порода, широкая могучая порода перед другими, что море перед мелководными реками»);      2) введение лирических диалогов и монологов (таков, например, разговор Левко и Ганны в первой главе «Майской ночи», монологи — обращения к казакам Кошевого, Тараса Бульбы, Бовдюга в «Тарасе Бульбе»);      3) обилие восклицательных и вопросительных предложений (например, в описании украинской ночи в «Майской ночи»);      4) эмоциональные эпитеты, передающие силу авторского воодушевления, рождённого любовью к родной природе (описание дня в «Сорочинской ярмарке») или к народному коллективу («Тарас Бульба»).      Народно-бытовой речью Гоголь пользуется по-разному. В ранних произведениях (в «Вечерах») её носителем является рассказчик. В его уста вкладывает автор и просторечие (бытовые слова и обороты), и такие обращения к слушателям, которые носят фамильярно-добродушный, свойственный данной среде характер: «Ей-богу, уже надоело рассказывать! Да что вы ду      Характер человека, его социальное положение, профессия — всё это необычайно отчётливо и точно раскрывается в речи персонажей Гоголя.      Сила Гоголя-стилиста — в его юморе. Юмор Гоголя — «смех сквозь слезы»—был обусловлен противоречиями российской действительности его времени, в основном — противоречиями между народом и антинародной сущностью дворянского государства. В своих статьях о «Мёртвых душах» Белинский показал, что юмор Гоголя «состоит в противоположности идеала      жизни с действительностью жизни». Он писал: «Юмор составляет могущественнейшее орудие духа отрицания, разрушающего старое и подготовляющего новое».

Творчество Николая Васильевича Гоголя (1809-1852) укладывается в тридцатые годы. В последнее десятилетие жизни (1842-1852) ни одного законченного художественного произведения он не создал. Если современник Гоголя Лермонтов поднимался над своим временем в поисках идеала, то Гоголя опускался в его глубины. Так, оба аналитики, они по-разному представляют это особое десятилетие русской литературы.

Творческая судьба Гоголя считается счастливой: все произведения его были опубликованы при жизни, ни одно не обошла критика. Гоголя называют первым профессиональным писателем в девятнадцатом веке. Что касается личной жизни, назвать ее счастливой или удачной в житейском смысле вряд ли можно. «Чувство сильной любви не испытал ни разу и счастлив, ибо она подкосила бы мой слабый организм», — признавался Гоголь. В его жизни не было ни Лауры, ни Беатриче, ни даже Натальи Гончаровой (Луначарский). Но Гоголь смысл своей жизни видел только в творчестве.

На российских просторах у Гоголя не было ни своего дома, ни квартиры, где бы он жил относительно долго. Вся жизнь — в дороге или в чужих домах.

Весной 1993 г. выдающиеся писатели и ученые Д. Лихачев, С. Аверинцев, В. Астафьев, А. Битов, Ф. Искандер, Б Ахмадулина обратились с призывом отдать законную дань памяти гения России: «Мы убеждены, что вопрос, который хотим поднять в этом письме, и сейчас — в дни отчаянных попыток России спастись и выжить — имеет для нее не последнее значение. В России нет ни одного музея Гоголя. Он единственный русский писатель, который не имеет посмертного пристанища в своем отечестве».

Родившийся и выросший в центре малороссийских земель, безусловно впитавший и знавший национальную украинскую культуру, Гоголь никогда не писал на украинском языке. Тем не менее, украинцы считают Гоголя своим национальным писателем. Особое отношение к его творчеству в русской литературе, в историческом развитии которой выделяются два направления: пушкинское и гоголевское. Причем утверждение гоголевского пути происходит уже при жизни Гоголя статьями Белинского. Затем Чернышевский выделит гоголевский период, а Достоевский произнесет хрестоматийную фразу: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели».

Оценка гоголевского творчества всегда была лакмусовой бумажкой критической мысли. В разные периоды в Гоголе подчеркивали наиболее «удобное», объявляя это наиболее ценным. В Гоголе стараются увидеть не только гениального художника слова, окруженного тайнами творческими и биографическими, но и одного из первых русских философов, мучительно отыскивающего истину. Современность его творчества отчетливо ощущается сегодня.

Новая волна внимания к Гоголю связана с возможностью сказать о нем правду, обратиться к произведениям «забытым», т. е. просто не издававшимся, опубликовать хранящиеся, неизданные архивные материалы (см., например: Лестница, возводящая на небо. Неизвестный автограф Н. В. Гоголя //Литературная учеба, 1993, N1).

Современникам Гоголя личность писателя часто представлялась таинственной и необъяснимой. Такое впечатление возникало из-за сложности и противоречивости его характера, присущей скрытности, в результате чего мотивы поступков, истоки настроения, вся его внутренняя жизнь оказывались, не ясны для окружающих. Необычной была и литературная судьба: широкий резонанс, который имели все произведения, начиная с «Вечеров...», появление «Выбранных мест из переписки с друзьями» — книги, поразившей несходством с предыдущими произведениями, судьба второго тома «Мертвых душ», распространившееся в списках Письмо Белинского, за чтение которого отправляли в ссылку (Достоевский).

Смерть Гоголя потрясла общество. Ушел художник, «не досказав своего слова» (Аксаков). «Это была натура особливая, которая по кончине сделалась еще таинственнее и еще мудрее для уразумения, чем была при жизни, и которую судить простою меркою, по обыкновенным нашим понятиям, нельзя и не должно» (М. Погодин). По словам И. С. Тургенева «Эта страшная смерть — историческое событие — понятна не сразу; это тайна, тяжелая, грозная тайна».

XX век внес в понимание личности и творчества Гоголя свои акценты (Розанов, Мережковский). С позиций религиозного философа оценивает Гоголя Д. Андреев: «Задача, которую предчувствовал Пушкин, которую разрешил бы, вероятно, к концу своей жизни Лермонтов, встала перед Гоголем с исключительной жгучестью. Ему был дан страшный дар — дар созерцания изнанки жизни и дар художественной гениальности, чтобы воплотить увиденное... Гоголь — это первый гений русской литературы, внесший и утвердивший эту русскую литературу на высоту духовной водительницы общества, учительницы жизни, указательницы идеалов». Сделать так, чтобы Россия осознала свое несовершенство, неприглядность своей жизни — задача, которую, считает Д. Андреев, Гоголь выполнил. Эта идея перекликается со словами Чернышевского о роли Гоголя в русской литературе и жизни.

Но в последние годы жизни Гоголь к той же задаче обращается иначе — не системой художественных образов и открытий, а словом проповедника и публициста. Так в русской литературе начинается ее откровенно учительный путь. Пребывание на нем Гоголя совпадает с духовным кризисом. Через три десятилетия то же случится с Л. Толстым.

Билет №22