От переводчика
Перевод работы Э.Рабеля «Задачи и необходимость сравнительного правоведения» выполнен по изданию Ernst Rabel. Gesammelte Aufsätze. Band III. J.C.D.Mohr (Paul Siebeck) Tübingen, 1967.
В квадратных скобках даны:
1) слова и выражения, необходимые для уяснения точного смысла переводимого текста;
2) отсутствующий у Э.Рабеля перевод иноязычных для него текстов (на французском, английском языках и латыни);
3) начертание иностранных имен и фамилий после их транскрипции на русском языке.
В случае, если транскрипция фамилии имеет определенную традицию в российской юридической литературе (например, Саллейль или Поллак), транскрипция дается согласно этой традиции.
Редакционные примечания и примечания переводчика помечены знаком ().
Л.А.Бирюкова,
магистр частного права
Эрнст рабель. Задачи и необходимость сравнительного правоведения
Опубликованный здесь в сокращении доклад, сделанный зимой 1923/24 г., предназначен для юристов-практиков. Но одновременно он комментирует неизменную составную часть программы нашего журнала.
I
До того, как было подготовлено германское гражданское уложение [ГГУ], частное право было бесконечно раздроблено. Для того, чтобы достичь унификации, необходимо было из всего имеющегося материала выбрать самое лучшее. Из французского права взяли собственноручное завещание, из прусского – систему поземельных книг. В имущественном праве супругов существовали бесчисленные положения, из которых можно было только очень приблизительно сформировать группы: полная имущественная общность [супругов]; общность имущества супругов, приобретенного в браке; общность движимого имущества; управление общим имуществом; раздельность имущества супругов. Управление общим имуществом [мужем] было узаконено, т.е. при отсутствии договора действует указанный режим имущественных отношений супругов. Наряду с этим ГГУ предлагает супругам на выбор другие уже готовые системы; он дозволяет им изобретать и новые варианты.
Это было прикладное сравнительное правоведение. На поставленный законодателем вопрос в различных правовых областях отвечали по-разному. Сравнивали решения логически и по их значению. Наконец, выбирали одно как самое подходящее; в имущественном праве супругов, как и при ипотеке, нужно было оставить несколько вариантов решений на выбор ввиду различных потребностей и традиций. Но потребности супругов представляют собой нечто особое. Совершенно правильно возникает вопрос1: откуда же берутся эти бесконечные различия? Соответствуют ли многочисленные системы в каждом отдельном случае особым потребностям местности, социальному положению? И пришли к следующему выводу: нет, они основываются – в общем и целом – не на своеобразии отдельных областей Германии, и в частности, не на самобытности германских племен или на различии экономических отношений. Таким образом, полная имущественная общность [супругов] была распространена по всей Германии на крестьян и горожан, на торговцев, в деревне и городе; но исключительно она не господствовала нигде. В крупных торговых городах, таких, как Гамбург и Бремен, в качестве типового режима имущественных отношений супругов существовала полная имущественная общность, в Берлине и Лейпциге - управление общим имуществом, во Франкфурте – общность имущества супругов, приобретенного в браке. В большей степени значительными были расхождения во мнениях по поводу преимуществ и недостатков, которые фактически имеет каждая система, и прежде всего это относится к силе традиций. Некогда, еще до Code civil [Кодекса Наполеона], о режимах имущественных отношений супругов писал Паскир [Pasquir]2: «Спросите тех, кто вырос в pays de droit écrit [страна писаного права]. Они вам скажут, что раздельность имущества несравненно лучше, чем имущественная общность. А те, кто выросли в pays de coutume [страна обычного права], решат в пользу имущественной общности. Как сильно над нами поупражнялась тирания». Но сегодня с запозданием мы должны принять во внимание, что, например, полная имущественная общность не очень подходит торговцам, и, наоборот, основная идея управления общим имуществом – муж пользуется и управляет имуществом жены во время брака [внесенное имущество] – не так симпатична для ремесленников с небольшим капиталом. Поэтому Швейцарский гражданский кодекс, который был ориентирован на обывателя, узаконил скорректированные имущественные отношения супругов. А фактически наиболее применимый принцип выбора – необдуманность.
Все это типично повсюду. Главным образом, каждый кодекс сталкивается в этом виде с отбором проблем и решений после обзора – как я его называю – догматического сравнительного правоведения. Сравнительное правоведение означает, что правовые нормы государства (или иного правотворческого сообщества) не совпадают с правовыми нормами другого строя, а также, возможно, со многими другими из прошлого и настоящего. Мы исследуем, какие вопросы ставятся здесь и там, и как на них отвечают, и затем, как ответы соотносятся друг с другом. Я различаю три отдельные области: какие вопросы ставит догматическое и систематическое сравнение, как они соотносятся с точки зрения содержания. Большее значение имеет не сравнительное правоведение, а правовая критика, которая становится возможной благодаря сравнительному правоведению.
Тесно связано с этим, но при практически необходимом разделении труда, то, что мы называем историческим сравнительным правоведением: исследование исторических отношений правопорядков, благодаря которым установленные сходства можно объяснить либо общим происхождением, либо рецепцией, либо самостоятельными, но параллельно действующими факторами. Правовое сравнение с точки зрения истории имеет неслыханную побудительную силу для реконструкции из разрушенных традиций когда-то существовавших прав. Мы научились избегать опасности. Историческое сравнительное правоведение признано, и хорошо, что прошло время, когда даже выдающиеся романисты укоризненно полагали, что нужно сначала, если угодно, до конца исчерпать древнеримские источники, прежде чем включить прожектор сравнительного правоведения.
Третьей областью сравнительного правоведения, по моему представлению, является в известной степени общая часть, которая уходит корнями в философию права и имеет с ней сегодня еще неопределенную границу. Наиболее удачным здесь кажется то, чтобы общей части приписать пока то, что в философии права всегда является юридическим.
Историческое сравнение в недалеком будущем может быть только методом для исследования каждого общественного строя в отдельности. Можно ли все три части назвать наукой наравне со сравнительным языкознанием или сравнительной наукой о религии – этот вопрос мы пока предусмотрительно оставим открытым. Это еще впереди! Как всегда, и в этом нет сомнения: если бы сравнительное правоведение было достаточно развито, оно было бы альфой и омегой, основой и, вместе с философией права, вершиной всего правоведения.
Относительно слабо разработанным, но крайне необходимым является систематическое сравнительное правоведение. Если мы посмотрим на его задачи так строго, как этого требует научный идеал, то требования будут тяжелыми и многочисленными. Об отдельной правовой норме можно судить только во взаимосвязи с правопорядком в целом. Например, основанное на законе право наследования пережившим супругом было перенято Австрией и Грецией из Германского гражданского уложения, а не из права на обязательную наследственную долю. Ханаузек [Hanausek]3 не без основания указывал на то, что в Австрии брак среди католиков является пока еще нерасторжимым, и право на обязательную долю в наследстве супруга, который в связи с этим обстоятельством состоит в браке [по сути] по принуждению, имело бы иной вес. И наоборот, например, передача прав согласно германскому законодательству в принципе абстрактна, во французском праве казуальна, совершенно особенным является английское учение о встречном исполнении. Но если сравнить - как это было сделано в выдающейся работе4 мюнхенского Института сравнительного правоведения – результаты применения права в одних и тех же отдельных случаях, то выявляется очень значительное сходство решений, в вещном праве чаще всего так, что вместо нашей кондикции занимает место виндикация, что, разумеется, имеет значение.
Сравнивать параграфы законов недостаточно5, это досадная ошибка многих, делавших специальные обзоры при подготовке новых кодексов, в том числе и ГГУ. Солидные права нанимателя по ГГУ были вскоре обращены в дым известными формулярами домовладельцев. Кто бы еще написал монографию о договоре страхования и трудовом договоре без страховых свидетельств и конкретных тарифных договоров? Общества с ограниченной ответственностью [ООО] были восприняты в Австрии; необходимо спросить, где в равной степени, как сейчас заложено в проекте Торгового кодекса Италии, должны совместно брать на себя обязательства: в ООО с одним участником и в ООО с несколькими участниками, в коммандитном обществе.
Закон без надлежащего судопроизводства, как скелет без мышц. А нервами являются господствующие научные мнения. Национальное право является для нас само собой разумеющимся. Но из ст.443 Французского процессуального кодекса кое-кто быстро захотел взять то, что срок апелляции на второе заочное решение суда начинает течь с оглашения приговора, и очень заблуждается в этом, поскольку не менее необходимыми, чем знания, являются историческое происхождение и время появления закона.
А взять из этих источников мы должны жизнь, функции правовых конструкций. Так как право – это чтобы не обойти всем известные слова Колера [Kohler] – культурное явление, его нельзя представить независимо от причин возникновения и результатов действия. Сегодняшнее т.н. исследование юридических факторов есть только фрагмент этих попыток, равно как и научный подход, ложно названный хозяйственно-правовым. Нашими знаниями мы обязаны тому, что исходит от отдельного существующего правопорядка; и только благодаря этому возможны более точные научные выводы. Материалом для размышлений о проблемах права должно служить право всей земли, прошлое и настоящее, связь права с почвой, климатом и расой, с историческими судьбами народов – война, революция, основание государства, порабощение, - с религиозными и этническими представлениями; тщеславием и творческой силой отдельных личностей; потребностью в производстве и потреблении товаров; интересами слоев, партий, классов. Воздействуют духовные течения всех видов – поскольку не одни феодализм, либерализм, социализм производят каждый другое право – и последовательность избранных путей развития права, и не в последнюю очередь, поиск государственного и правового идеала. Все это взаимно обусловливается в социальном, экономическом, правовом виде. Тысячами складок переливается и трепещет под солнцем и ветром право каждого цивилизованного народа. Все эти вибрирующие организмы вместе образуют единое целое, которое еще никому не удалось охватить взглядом.
То, что позитивное право «есть естественный факт, т.е. предопределенный достаточными причинами, и то, что оно связано со всеми другими явлениями действительности», Дель Веккио [Del Vecchio]6 обозначает как положение, требующее доказательств со стороны гносеологии [теории познания]. Но то, что эта каузальность, обусловленность позитивного права порождают бесконечно многообразные факторы для формирования права, я рассматриваю в качестве важнейшего и достоверного опыта сравнительного правоведения. Учение Савиньи преувеличило верно признанную связь права с жизнью народа в том, что самобытный народный дух подчиняет своему влиянию развитие. Наоборот, Вико [Vico] заблуждался в своем предположении об изначально общей природе и таком же естественном праве народов, как и Тард [Tarde], который слишком многое хотел объяснить подражанием .
Другим результатом является поразительное наблюдение, что в примитивных культурах по всему свету, независимо от расы и без каких-либо видимых заимствований, очень часто нам встречаются близкие по характеру положения и пути их формирования: собственность на движимое имущество до земельной собственности; кровная месть и вражда как исходный пункт деликтного права; дарение, затем покупка и ссуда до начала имущественного оборота; залог вещи, находящейся во владении, и фидуция до ипотеки. Методически недостаточно осмотрительные ученые, порой пренебрегая этими обширными сравнениями, хотят напрямую вывести 12 Таблиц из 10 заветов Моисея или последние из Законов царя Хаммурапи и т.п. (Ревию [Revillout], Д.К.Мюллер [D.X.Müller], Карузи [Carusi]). С бoльшим правом Дель Виккио указывает на единство человеческой природы. Цительман [Zitelmann] же построил возможность всемирного права на единстве правового мышления. Для необходимого пока эмпирического сравнительного правоведения все это означает не более чем постановку вопроса. Если «единство» должно демонстрировать собой больше, чем наличие tertium comparationis [третьего сравнения] между Европой и центральной Африкой, то мы все еще вначале исследования, поскольку оно должно как раз измерять диапазон единства с еще отчасти изобретаемых методов. С другой стороны, Колер, новый гегелианец, к высшему закону причислил закон человеческого прогресса; и здесь вопрос становится знаком вопроса.
Тем более что мы ограничиваемся позицией Салейля [Saleilles] по отысканию истинного права в сущности права, наилучшим образом подходящего для определенного места, определенного времени и определенных отношений. Право на получение части не предусмотренного законом наследства как в Code civil или требование обязательной доли в наследстве как в ГГУ, или смесь этого как в Швейцарском гражданском кодексе, или одна только [голая] привилегия нуждающихся наследников, идея последнего российского гражданского проекта, или никаких portio debita [обязательная наследственная доля] как в Англии, или только притязание на содержание ближайших родственников – все это только вопрос компромисса и субъективной оценки, но не объективно установленной закономерности. Да и разумеется, если Т.Е.Холланд [Тh.E.Holland] называет сравнительное правоведение формальной наукой о человеческих отношениях, которые повсюду и всеобъемлюще рассматриваются как юридически значимые, то и это еще слишком узко.
Все еще очень широко и свободно простирается поле новой науки. Название ее цели звучит просто: познание. Оно есть цель всей науки. А единство познания, называется ли исследователь юристом, философом или социологом, являются важнейшим из «единств», важнее даже, чем пограничные столбы отдельных наук.
II
Я должен, по крайней мере, обозначить первостепенное значение сравнительного правоведения для всех спекулятивных соображений по поводу сути и становления права, его каузальности и обусловленности целью. Если мы пребываем при его самых здравых проявлениях, как все - таки они органически оживляют ход мыслей, обогащая и побуждая к постановке проблем, освобождая от непроверенных предрассудков, очищая понятия. Ученый-правовед размышляет объективнее. Он не находит больше, как Цицерон, все неримские законы pache ridiculos [нелепыми]. Даже Тронше [Tronchet] при обсуждении Code Civil назвал германское объявление безвестно отсутствующего лица умершим ridicule. В войну французы приняли это нелепое положение для пропавших без вести на войне – на что указано в только что опубликованном Мюнхенским институтом обзоре7 последнего французского законодательства. Мюлленбрух [Mühlenbruch] считает цессию непостижимой – т.к. римские юристы неправильно ее сконструировали. А Христиан Вольф [Christian Wolff] дедуцировал periculum venditoris [риск случайной гибели вещи, проданной, но переданной покупателю] из естественного права. C недавнего времени Франц Хайман [Franz Haymann] признал ответственность покупателя за риск настолько абсурдной, что классики и не могли ее обосновывать, она была интерполирована. Собрание заблуждений выдающихся умов. Человеческое сумасбродство, конечно, могло бы пополнить еще достаточно внушительную коллекцию, тем более, что схоластика всех видов всегда отличалась этим. В мусульманском праве наследования, например, имеется случай, названный echi schum, «злой брат». Мать наследует наряду с полнокровным братом 1/3. Если, кроме того, есть еще и полукровный брат, то вместо 1/3 мать наследует 1/6; разницу же получает не полукровный брат – он ничего не получает, – а полнокровный брат.
Ученый-правовед при всей своей предрасположенности более великодушен, чем тот, кто довольствуется толкованием параграфов. Он не зацикливается на дефинициях, а проникает до основных мыслей. Он окончательно не связывает себя субъективными взглядами «законодателя» и существующей формой института. Он стремится к более простым формам. У него более лучший глазомер для определения важности проблемы. С другой стороны, тот, кто отследил те же взгляды, благодаря их преобразованию, маскировке и комбинации, тот воздаст должное тонким нюансам, и он не станет недооценивать часто подвергающуюся сомнению ценность формального правового элемента.
Это так, как если мы приходим в горы. Даже юный новичок с радостью замечает, находясь на низком холме, как рельефно раскрываются перед ним трудно проходимые дебри параграфов. Чем выше, тем обозримее становится ландшафт, обозначаются дороги, ведущие по странам. Сравнительное правоведение и история права8 являются эмпирическим образовательным курсом лекций для изучающих право – прошу прощения, они должны бы быть таковыми. Сравнительное правоведение только что введено, а наши прежние лекции по истории права сильно искажены, и их же остатки мы сами должны еще постоянно защищать от доброжелательных и крупных, но неудачно советующих практиков.
Естественно, что сравнительное правоведение ведет далее к критике права и политике права. Давайте поставим маленького ребенка в первый раз перед зеркалом; он начнет хвататься за мнимого другого ребенка; он впервые знакомится с самим собой. Чтобы поставить собственное право перед зеркалом, нужно поставить себя вне его.
Критика права: «Все что есть, разумно» – кто это выражение приписал Гегелю, еще не знал наших налоговых законов. Я совершенно серьезно рекомендовал бы народным психологам почаще совершать экскурсию по кодексам земли. Многое связано с государственным устройством, техникой управления, обычаями делового мира и т.п. Как уже отмечалось, нельзя недооценивать и не поддающиеся учету факторы. Но как много протащено через столетия произвольного, ложного, устаревшего или опрометчивого, неуклюжего, ошибочного! Почему, собственно говоря, отец у нас все еще имеет свое корыстное право на имущество несовершеннолетнего ребенка, которое когда-то имело свой исторический смысл в ослаблении полной собственности? Почему французы сохранили свои законные общие ипотеки, а англичане – древнюю сущность акций?
К этому относится также и история новых грандиозных идей. Чтобы предотвратить падение рождаемости, после многих равноценных предложений одному члену французского парламента пришла недавно мысль о наследственно-правовом возврате в прежнее положение бездетных. К счастью, мы вновь имеем в полном объеме lex Julia et Papia Poppaеa [Закон Юлия и Папия Поппея], с помощью которого император Август пытался бороться с падением нравов; эти законы, как мы уже могли заметить, были полезны только государству как «отцу всех», иронизировал Тацит, вследствие изъятия частей наследства, и доносчикам9. Наивысшие цены, запрет на взимание процентов и ростовщичество, установленный государством курс для плохой [экономически необоснованной] валюты – как часто это все уже было и всегда с одним и тем же определенным успехом.
Политика права: сравнительное правоведение, по выражению Цительмана, увеличивает «запас решений». Человеческая фантазия бедна, она цепляется за существующее [положение вещей]. Отсюда всегда имели место необходимые заимствования из чужих систем. Рецепция римского права в Германии – это красноречивый пример. Чаще они были наивными и некритичными. Еще в 19 веке мы в слепом восторге переняли суд присяжных и избирательное право из Франции, а не из Англии. Умолчим о том, что мы увидели из этого подражания в 1918 и 1919 г.г. Только из научного сравнительного правоведения следуют осмысленные копирование и заимствование.
Однако это вовсе не означает, что сравнение обязательно по ту и по эту сторону должно вести к рецепции или союзу. Одно не подходит для всех. Не строим же мы сейчас итальянские дворцы в промышленном районе. И недоверие к нашему интеллекту, к тому, что мы, связанные с действительностью, считаем разумным, всегда налицо. Мы, наконец, больше не реставрируем древние храмы и крепости в духе нашего поколения. С другой стороны, в наших сегодняшних законах вряд ли есть какие-либо действительно достойные уважения национальные институты, напротив, имеется богатый запас мыслей, который покоится на проверенном долгими тысячелетиями опыте древнего мира и который можно легко изменить в его национально-правовом облике.
В целом мы можем придерживаться мнения Иеринга: «Никто не станет привозить издалека такое же или даже лучшее, что он имеет у себя на родине, но только глупец станет отказываться от хинной коры по причине того, что она выросла не на его поле».
Одно лишь совершенствование права на основе сравнительного правоведения является важным не только для содержания и - не следует забывать – для юридической техники. Оно воздействует с давних пор в непрекращающемся потоке на стили документов и на изобретательность юриспруденции, основанной на праве светских юристов формулировать условия договора. Оно может быть источником высокого наставления и для судебной практики. Жаль, что в спорных вопросах права купли-продажи или прав посредников почти не прибегают к мудрости практичных англичан. O clausula rebus sic stantibus [условия для отказа от договора при изменении обстоятельств] и повышении ценности мы лучше помолчим. В новой австрийской судебной практике благодаря сравнительному правоведению заметно оживление, в Швейцарии подобное было всегда. А теория в важнейших и малозначительных вопросах! Колер разработал патентные и авторские права, фон Бар [von Bar] - международное частное право, используя немецкую науку на основе заимствованного на Западе материала. Все еще много ценного скрывается в жизненном опыте англичан и американцев, а также во французском судопроизводстве, которое при всем «суверенитете» никогда не нарушает основных принципов, на что иногда отваживаются наши суды. Правда, когда Поллак [Pollock] сопровождает теоретическую позицию его соотечественников одним словом, что звучит как: лучше никакой теории, чем ложная, какая встречается на континенте, - это кажется нам малым утешением. Важно то, что англосаксы, так долго неблагосклонные к законодательству, заметно склоняются к кодификации. Об английском толковании судейства у нас относительно многое стало известно, когда Адикес [Adickes] раздул спор о власти королевских судей. Но, пожалуй, все-таки еще мало [оснований что-либо утверждать], когда нам представляют недавнего английского единоличного судью прямо-таки как независимого властителя. Одновременно в швейцарской юридической газете10 появились критические высказывания Эрнста Шустера [Ernst Schuster] в адрес Гражданского кодекса – кодекса, так много предоставляющего на судейское усмотрение, он считает образцом английскую преюдициальную систему, в противоположность позиции немецкоязычных стран в том, что судья всегда заново должен формировать свое правовое убеждение; а самое интересное в том, что швейцарский судья-докладчик соглашается с этим.
Кто, наконец, внесет больший и лучший вклад в мирное состязание правовых достижений, немцы или какие-либо другие народы, пусть вопрос останется открытым; да и не это особо отмечается немецкой юриспруденцией, а в частности, наш материал по критическому сравнению?
III
Итак, следует ли при теперешних обстоятельствах вновь изобретать сравнительное правоведение?
Конечно, нет. Его ценность признали Аристотель, Лейбниц, Фейербах. Во Франции, Англии, Америке давно уже существуют ученые сообщества и кафедры по «сравнительному правоведению». В Италии на протяжении десятилетий актуальной темой в литературе является критическое рассмотрение образцовой немецкой наукой заимствованных во Франции законов. В Швейцарии смешались французские и германские права, Голландия считается преимущественно страной международного правового компромисса. Немецкие достижения поистине нельзя недооценивать.
Но сравнительное правоведение, которому достаточно современных научных понятий, образовалось только в отдельных областях, которые особенно близки международному объединению или, по меньшей мере, общей трактовке с помощью их материала, это: законодательство о железнодорожном транспорте, кабельной и почтовой связи, о ценных бумагах, морское, патентное, авторское право и т.п., а именно: международное публичное и частное право и международное право. Монументальным является сравнительное изложение национального права и зарубежного уголовного права при подготовке уголовно-правовой реформы. Начато обратное преобразование гражданского процесса.
Однако больше всего сравнительного правоведения не достает в учении о государстве и в общем гражданском и торговом праве, где и затрагиваются основные проблемы. За рубежом, правда, почти повсюду познакомились с немецкой правовой наукой 19-го века и тем самым обогатили собственную теорию и судебную практику, в то время как почти всеми нашими справочниками и комментариями и, странным образом, многими – хорошо что не всеми – монографиями на протяжении 30 лет до недавнего прошлого считались ненаписанными зарубежные произведения, и даже немецко-австрийские и немецко-швейцарские11, и лишь недавно стал заметен небольшой перелом. Но если посмотреть на единственное12 произведение с широким научным замыслом гражданско-правового сравнения поближе: Рогэн [Roguin]13, то поразишься неточности положений и скудости обобщений. Хотя в осознании значения сравнительного правоведения заграница далеко впереди нас.
Совсем недавно Парижское Société de législation comparée [Парижское общество по сравнительному правоведению] очень торжественно отметило свой 50-летний юбилей. Eго ежегодник de législation étrangére [ежегодник иностранного законодательства] и eго правовой бюллетень – основание для гордости. (Также как английские и американские доклады об иностранном праве сильно превосходят наши в отношении содержания). Много говорится о прославленной Франции. «Общество будет продолжать пропагандировать по всему миру двойной культ: le culte de la France et celui de l’Humanite [культ Франции и культ человеческого сообщества]». Президиум Общества по поводу торжестенного события предоставил слово Раймонду Пуанкаре. В своей банкетной речи он связал начало сравнительного правоведения с Монтескье и напомнил о плане Наполеона, как первого консула, собрать и перевести все европейские кодексы. Полного единства прав, конечно, не добиться, но в многочисленных материях обоюдные заимствования являются практичными и ежедневно получают от этого благоприятные результаты.
Ценными являются два представительных тома14 с речами и 31 законодательным докладом: нам они дают всяческий материал для размышления.
Профессор Ульман-Леви [Ullman-Lévi] обобщил результаты докладов. Германия отсутствует, но это не повредило. Немецкая наука даже внесла определенные детали в уже существующие положения, но не значительной важности. А знаменитые крупные кодификации – по теперешним обстоятельствам, эльзасцы хотели бы сохранить только в части: в гражданском праве – право лица на брак, опеку, пожертвование на благотворительные цели, поземельную книгу и страхование. В торговом праве – прокуру, общества с ограниченной ответственностью и, может быть, некоммерческий конкурс15. (Это, конечно, не все, но и не так мало). «Combien le temps a remis les choses en place, il est désormais facile d’en juger [Как только время расставило все по своим местам, об этом стало легко судить]». Изящный метод сравнительного правоведения!
Известно, что Япония в начале века достаточно полно воспроизвела германское гражданское уложение, Торговый кодекс и Гражданско-процессуальный кодекс. Ведущий японский юрист, государственный советник барон Хоцуми еще в 1921г. в опубликованном на страницах журнала16 Берлинского Международного Сообщества докладе заверял, что проникновение германского права в теорию, законы и судебную практику способствовало величайшему прогрессу. «Немцы – это народ, который несет науку в жизнь». Поэтому их правовое учение как и их медицина достигли большого влияния в своем отечестве. В вышеназванном французском сборнике один японский юрист, который признается в пылком энтузиазме по отношению к французскому праву, ныне заявил, что влияние немецкого права ослабло с начала Великой войны, по политическим и моральным причинам, вследствие прекращения ученого обмена, но среди прочего и потому, что аналитические немецкие методы не подходили больше к социальным правовым тенденциям – под этим он подразумевает, очевидно, антагонизм понятийной юриспруденции и сущности свободного усмотрения, т.е. он не знает наши эксцессы вокруг свободного усмотрения! – и т.к. сотрудничество в международном союзе достаточно вовлекло Японию в желаемый правовой процесс.
Аналогичное заявляет Триантафиллопоулос из Греции: как-то, например, Венгрия – бесспорно почерпнула свой проект гражданского кодекса из нашего [ГГУ]. Сейчас же снова приблизилась к Франции. Все же какие последствия имеет проигранная война!
Между Францией и Италией во время войны по инициативе Виторио Шалойи [Vittorio Scialoja] была предпринята попытка унификации частного права. Эти усилия продолжаются. Опубликован частичный проект обязательственного права17.
Впрочем, в Париже существует прекрасно оборудованное Office de législation [бюро по сравнительному правоведению] при министерстве юстиции с обширной библиотекой иностранной литературы.
Совершенно очевидно, что по меньшей мере Франция видит во всем этом исключительное средство для расширения своего влияния, и несомненно, по всему миру сегодня распространяется новое течение международного сотрудничества. В международном союзе и вне его сплачиваются, преимущественно без нас, часто против нас – это тоже надо иметь в виду, мы с почтением принимаем такую сдержанность, - но в конце концов когда-нибудь и с нами.
Что мы делали до сих пор? На протяжении многих лет я говорю об отчуждении нашей догматики от ряда крупных кодексов18. Теми же словами: «Изоляция немецкого правового мышления» – так только что озаглавил берлинский адвокат Герман Исай [Hermann Isay] свой, полный темперамента доклад, сделанный в Берлинском юридическом обществе. С некоторым преувеличением19 он говорит о том, что наша правовая наука занимается самым настоящим близкородственным скрещиванием и не имеет почти никакого соприкосновения с внешним миром. О «крупном прорыве в немецком мышлении по проблемам социальной жизни и в Западной Европе и Америке» говорил и Эрих Кауфман [Erich Kaufmann], о «Критике неокантианской философии права» (1912), поскольку, когда Кантом и его исторической школой «абстрактный юридический мир форм был оторван от социологического субстрата», в то же время за рубежом была сохранена естественно-правовая связь между человеком и правом. Кауфман сожалеет не об этом, а о том, что из германской духовно-исторической изоляции не последовало собственного достойного формирования равноценного правового и социологического размышления. Исай опровергает тот абсолютно верно прослеженный факт не тем, что ряд представлений Канта и Савиньи повсюду обрел господство. В действительности происходит так, что наша юриспруденция, чем больше она совершенствовалась, тем сильнее в соответствии с тенденцией современной эпохи воплощалась в хорошем и плохом, в то время, как соседи пребывали в счастливом наивном неведении. Исай, со своей стороны, делает упор на немецкое государственно-правовое и политическое представления о всесилии государства, которое внутри себя делает бесправным индивида, а извне отрицает международное право: тем не менее благосклонный поворот: французы говорят: [такое положение] ведет к варварству – и препятствует третейским судам, противоречит французскому учению о солидарности и английскому укоренившемуся уважению к личности гражданина, равно как англосаксонскому предпочтению международных третейских судов. И здесь есть доля правды, даже если то, что в этом истинно, отнюдь не безоговорочно говорит не за нас, а за других. Юриспруденция понятия, против обновления которой справедливо возражали Кельзен [Kelsen] и Зандер [Sander], очевидно, являлась необходимым переходным периодом в частном праве. Немецкая государственная жизнь на деле все сильнее смещала диагонали между правомочиями отдельного человека и общества в пользу идеи кооперирования, сначала не под давлением печальной необходимости в военное и послевоенное время, а скорее, по аналогии с западными режимами. Немецкая наука со своей стороны последовательнее, чем какая-либо другая, привела все право к власти переменчивых позитивных законов. Это охотно восхваляется особенно нашей молодежью как прогресс к более высоким общественным формам; лишь более позднее историография решит, что нужно оценить как ложное. Этим может быть проходящая субъективность нового научного познания20. Постепенно начинает оживляться начало острой борьбы обоих течений, с тех пор как вмешательство в индивидуальную сферу начинает слишком бросаться в глаза. Я лично полагаю, что гребни волн вновь отступят. Но как всегда об этом думают – когда нечто подобное приводит к различию научных взглядов и к случайным политическим инцидентам, так вездесущее враждебное подстрекательство все сделало, и уже до войны, для раздувания противоречий, то же самое, что злоупотребляло именами Трайчке [Treitschke], Бернбарди [Bernbardi], Ницше. Поэтому не будем трагически воспринимать, когда Дюги21 наглядно наряду с Еллинеком [Jellinek] и Лабандом [Laband] в качестве устрашающего примера приводит выражение мюнхенца Зейделя [Seydel]: «il n’y a de droit que par le Herrscher [нет права, кроме права властелина]».
Впрочем, Исай использует слова Гёте о непонятной галиматье философов в большей части нашей философии права, и, напротив, он видит полностью бездуховный позитивизм в немецкой практике и литературе. По моему мнению, он мог бы скорее всего сожалеть о том, что во внешней картине становится заметной безответственная писанина, в большей степени, чем к этому привыкла Германия. Те, кто хочет сделать ответственными за это обычных представителей науки, университеты, пусть подумают о том, что из-за неблагоприятных экономических отношений, утилитаристской тенденции эпохи и не без вины известного профессорско-враждебного течения они – изобилие талантов - представлялись чуждыми академической молодежи и так часто ощущали недостаток личных сил, чтобы постоянно претворять в науку новые познания. Между тем благосклонная проповедь покаяния Исая забыла, что и заграница «готовит на воде», и чересчур заносчиво использовала право пропагандистов изображать черное в черных красках. Но немецкая юриспруденция все еще имеет мировое значение, один из немногих скрытых резервов Германии. Videant consules [Пусть консулы видят]!
Мы едины в сетовании на необычайную зажатость нашего правового устройства. Раньше было иначе. На протяжении тысячелетий существовал общий европейский образ мыслей среди покровителей римско-канонического права. Как латинский язык долгое время был общим языком ученых и государственных мужей, так и Corpus juris [Свод Юстиниана] связал ученых-правоведов. Создание национальных кодексов ослабило этот союз, а германские кодексы полностью разорвали его. И с тех пор внутри страны было только сопоставление подчиненных земельных законов. Мы создали тогда сверхсложное и внушительное собственное строение, язык права, методику, систему. Это было необходимое и, в целом, полезное произведение. Только теперь мы снова должны идти дальше. Государственные теории в практическом отношении были по меньшей мере безразличны к частному праву довоенного времени. В течение всей эпохи с 1870 г. до 1914 г. нас вдохновляла радость за поздно достигнутые государственную самостоятельность и единство и, сначала сознательно, потом бессознательно – и ох, как справедливо! – страх потерять эти блага. Преимущество состоит в том, что германские государства были объединены и то, что они вместе могли отличаться от заграницы – как с замыслом в отношении марки Бисмарка, которая сейчас так жалко отмирает. Это была инстинктивная защита. И тогда заграница долго на нас обращала внимание. Как только однажды методичный немецкий способ решений в каком-либо направлении получал преимущество, то другие ему частично подражали, частично он воспринимался как жутко остроумный, машинно-точный, то есть для привычного мышления не симпатичный, и вызывал, будь он при теперешних обстоятельствах юридическим, медицинским или торговым, – недоверие, но к которому относились с глубоким уважением. Но, чтобы не лишить эту оценку еще и уважения, этому мы сами не должны давать повода, ни на деле, ни в речах.
IV.
После нашего поражения мы находимся в большем, чем когда-либо, одиночестве. А сейчас оно меньше всего желательно.
Жесткую борьбу можно вести в смешанных третейских судах. Противники на протяжении лет выдумывали частноэкономические определения так называемых мирных договоров и собирали материал. Немецкую защиту нужно было сымпровизировать, так сказать, за одну ночь. Конечно, тогда заслуженные судьи, которым вменялось в обязанность государственное представительство, и превосходные адвокаты, которые комментировали Версальский договор, вызвали сегодняшнее признание Германа Исая22: «Мы все, ориентированные на взгляды довоенного времени, слишком наивно полагали, что Версальский договор в основном можно интерпретировать с помощью немецких правовых понятий и немецкими методами». С осени 1921 года ряд немецких профессоров, для которых французское и английское право не были terra incognita, доказал, что мы здесь, в нашей стране, знаем, как овладеть правовой стороной Версальского договора, а именно таким образом, чтобы нейтрально настроенные председатели, которые хотят слушать, тогда и германские обязательства из X части Версальского договора уменьшили бы до действительного, лучше соответствующего истинному содержанию, уровня. Сравнительное правоведение здесь повсюду является основополагающим, часто сравниваются английское и французское право. Чем является Court [суд в Англии] – tribunal [суд во Франции], что debt [обязательство в Англии] – dette [обязательство во Франции], можно узнать только сравнивая23.
И мы, кроме того, стали более зависимыми от заграницы и чаще вынуждены считаться с иностранным правом. В стране масса иностранцев. Если «нашествие изобилия с Запада» с момента стабилизации марки немного ослабело, то остается еще нашествие армии и мелких торговцев в оккупированной области и «бедности с Востока»24. Немецкие предприятия слились с иностранными или зависят от них. Землевладение перешло в руки иностранцев. Немцы большими группами вынужденно или добровольно меняют гражданство. Нас должны заботить соотечественники в оставленных областях. Версальский договор придает определенным судебным решениям Антанты непосредственно силу закона и исполнения приговора в Рейхе. Однако часто ли возможно в торговом договоре с заграницей договориться о германской подсудности и действии германского права?
Судьи и адвокаты, таким образом, все чаще вынуждены заниматься иностранным правом, не меньше чем судьи в судах по наследственным и опекунским делам, финансовые служащие и т.д. У нас есть отдельные, очень сведущие в этих делах адвокаты и юрисконсульты. Особенно крупные фирмы содержат даже собственную информационно-правовую службу по зарубежным странам. Все же им многого не достает. Имперские ведомства могут удовлетворять запросы только в исключительных случаях. В каком положении обычно находятся наши суды, говорят их запросы. В конце концов, также простительно, что английский судебный переводчик еще никогда не слышал ничего о administratio cum testamento annexo [включение в состав завещания] и поэтому дал неожиданный перевод grant of administration [субсидия администрации].
Но основная потребность мне видится в том, чтобы достаточное число немецких юристов знало о менталитете заграницы. При заключении государственных договоров и коммерческих сделок, правовых разногласиях вне суда и в местных и иностранных судах, в том то все и дело, надо знать о позиции другой стороны. Надо помнить, что именно западные нации еще сильнее слились со своим правом, чем мы. Следует посмотреть записи Пуанкаре о их санкциях и общем залоговом праве кредитора на имущество должника, как они постоянно преподносятся в специфическом французском правовом кругозоре.
Во время войны и, когда мы еще надеялись в ней устоять, мы осознали, что очень мало знаем о загранице, и особенно о ее психологии. Немецкие образовательные ведомства планировали широкомасштабное изучение зарубежного страноведения. Из этого мало что осуществилось. Но зарубежное правовое страноведение наряду с национально-экономическим является важнейшим орудием для практических экономических интересов.
Наше законодательство находится в болезненной тревоге. Не все, но многое могло бы быть лучше, если бы правовые реформаторы активнее использовали и наш прежний и зарубежный опыт25.
Мы вновь должны выйти в свет и работать с ним. Что было бы с нашими химией и медициной, если бы они отгородились от заграницы? Мы также должны вновь поднять престиж немецкой юриспруденции, вновь завоевать немецким правовым идеям мировое значение, которое некогда было само собой разумеющимся от Фейербаха и Савиньи до Иеринга, Гирке и Еллинека. Неужели под знаком мировой экономики именно мы, юристы, должны жить все еще как за китайской стеной, и еще, где, в конце концов, это право, которое Германия и немцы требуют от мира после обмана и насилия?
V.
Если нам известна цель, то нужно учитывать поистине не малые тяготы. Бесконечные сложности возникают уже при подготовке литературного аппарата, овладении иностранным правовым языком, изучении чужой среды, проникновении в дух иностранного права. Всегда имеются ошибочные источники. При этом изучение права отдельного иностранного государства – только подготовка. Однако для начинающих юристов уже само это является элементом образования, как вообще для образованных людей изучение иностранного языка; образовательная ценность римского, английского, французского права соответствует при этом довольно точно латинскому, английскому, французскому языкам. Но лишь сравнение с собственным правом является для юристов тем же, чем зарубежное страноведение для дипломата или коммерсанта.
Для этого необходимы исследовательские и учебные заведения, книги, преподавательские силы и обучаемые, собранный опыт. Незадолго до войны, на вершине немецкого богатства и всемирной науки можно было прочесть в отличной статье профессора Эрнста Хеймана [Ernst Heymann] об английском праве в энциклопедии Хольтцендорфа - Колера [Holtzendorff’а - Kohlers] о сетовании, что даже библиотеки Берлина не запаслись соответствующей литературой. Во время войны великий франкфуртский обербургомистр Адикес составил программу исследовательского института и института повышения квалификации по сравнительной правовой науке при созданном им новом университете. Проект остался неосуществленным. Напротив, в 1916 г., в середине войны, в Мюнхене стало возможным создание подобного института; этому примеру последовали затем Гейдельберг и Гамбург. В Бреслау достойно действует институт Восточной Европы, а в Берлине стремительно развивается Международный институт германского союза промышленности. Тяжкая немилость времен, которая была сильнее, чем даже известная франкфуртская прозорливость и чувство солидарности, затормозила это новаторство. Но именно знание, родившееся под давлением потребности в нем, начинает давать нашим стремлениям силу и средства. Так и для старейшего, несмотря на его молодость, Мюнхенского института началась лучшая эпоха26.
Университетские институты должны знакомить одаренных студентов и практиков с методом изучения зарубежного права и сравнительного правоведения - фрагмент из зарубежного страноведения, - у которого две цели: дать международное политическое образование и специальные знания об определенных странах и народах, то и другое, для того чтобы сделать Германию плодоносной.
Но институты должны непосредственно служить и практике, оказывая поддержку ведомствам и адвокатам в отдельных вопросах судебного преследования и выдавать по их желанию справки и заключения. И наоборот, благосклонное сотрудничество помогает узнать практику о направлении и содержании, юридических фактах международного правового процесса, воспринимать живой материал, получать представление об истинном праве и ориентировать научную работу на действительно значимые страны и правовые проблемы.
Основная научная задача – это точная обработка отдельных частей с той же тщательностью, как мы обычно привыкли работать. Никакой русской широты души и никакой французской элегантности, а лишь немецкая добросовестность! Ничто не вредило сравнительному правоведению больше, чем известный дилетантизм начинаний.
Да и потом, никто не должен беспокоиться о том, что молодежь склоняется к поддержке позитивного права, напротив! Так как представители частного права в отличие от современных представителей государственного права из боязни перед всеобщей политикой исключают политику права из непосредственного поля деятельности, они рискуют разрушить границы существующего права – вот возрастание ценности права. Первая задача сравнительного права различить отдельный правопорядок, по возможности в четких контурах, как сказал Дель Виккио в ранее упомянутом смысле: при отборе из «прообразов и деонтологических исследований», для того чтобы понять и объяснить именно факт позитивного права как относительный факт «в его необходимости и естественности».
Сравнительное правоведение совершенно не имеет ничего общего с политическим интернационализмом. Голландец Итта [Jitta] говорит в пользу сравнительного правоведения: «Международный дух не затрагивает национальное чувство, но известные различия в законах являются препятствием для разумного развития отношений». Следует дополнить, что международный дух полезен только на основе национального духа. Но я хотел бы еще подчеркнуть кое-что другое: здоровое национальное право развивается, как нормальный человек, только в совместной социальной жизни со своими товарищами.
Эрнст Рабель (1874 – 1955).
Биографическая справка.
До 1937 года Эрнст Рабель был профессором права в Университетах Лейпцига, Базеля, Киля, Геттингена, Мюнхена и Берлина. В результате изменения политического положения в стране ему пришлось эмигрировать в Соединенные Штаты. Там он стал профессором права в Школах права в Анн-Арборе и Гарварде.
Научные интересы Рабеля были чрезвычайно широки; это – римское право, современное гражданское право, коллизионное право и сравнительное правоведение. До сих пор его деятельности придают большое значение. Будучи первым директором института зарубежного и международного частного права имени Кайзера Вильгельма (ныне – имени Макса Планка) в Берлине, Рабель оказал решающее влияние на развитие современного систематического сравнительного правоведения, уделив особое внимание вопросам правовой политики. Он также был среди тех, кто первыми признали значение сравнительного правоведения как основы для разработки проектов по унификации права. Его трактат «Закон о купле-продаже товара» (впервые опубликованный в 1936 г.) стал образцом для тех, кто пытался создать нечто подобное в этой отрасли позже. Его работы «Коллизионное право: сравнительное исследование» стала нормативным трудом, а «Журнал по зарубежному и международному частному праву (RabelZ), который был основан Рабелем в 1927 году, является одним из самых уважаемых изданий в этой области.
Все те, кто в наши дни делает попытки унифицировать частное право, особенно в отношении купли-продажи товара, в большом долгу у Рабеля, который с 1927 года являлся членом Института по унификации частного права в Риме. Сегодня все еще очень заметно его влияние на кодификации, касающиеся международной купли-продажи товара.
Библиография.
Эрнст Рабель. Собрание сочинений под.ред. Х.Г.Лезера (4 тома). Тюбинген, 1965-67. (На немецком языке).
Эрнст Рабель. Очерки по римскому частному праву. 2-е изд. Тюбинген, 1955. (На немецком языке).
Эрнст Рабель. Закон о купле-продаже товаров. (2 тома). Берлин, 1958. (На немецком языке).
Эрнст Рабель. Коллизионное право. Сравнительное исследование. 2-е изд., 1958. (На английском языке).
Из: Rheinische Zeitschrift für Zivil- und Prozeßrecht 13 (1924), 279-301. (Также самостоятельное издание: München, Hueber, 1925).
См. ГГУ, Гл.6 «Имущественные права супругов», Германское право. Часть I. Гражданское уложение: Пер.с нем./ Серия: Современное зарубежное и международное частное право. – М.: Международный центр финансово-экономического развития, 1996.
1 Мотивы проекта ГГУ IV, 139.
2 J.Bonnecase, Rheinische Zeitschrift f. Zivil- u. Prozeβrecht 4 (1912), 240, Nr.31.
3 G.Hanausek, Das Gesetzliche Erbrecht und Pflichtteilsrecht des Ehegatten. Wien 1910, 27. О Греции см. K. Triantaphyllopoulos, Ephemeris Nomologias 43, 241.
4 R.Neuner, Abstrakte und kausale Übereignung beweglicher Sachen. Ungedruckte Diss. München 1922.
5 Grundlegend E.Lambert, Etudes de droit commun législatif, 1903, 814.
6 Del Vecchio, Die Idee einer vergleichenden universalen Rechtswissenschaft, S.A. aus Archiv f. Rechts- und Wirtschaftsphilosophie YII H. 2/3, S.8.
7 Max Rheinstein, Rheinische Zeitschrift für Zivil- u. Prozeßrecht 13, 1924, 50. Против французской системы, которую до сих пор и в Италии рассматривают как законно установленную, выступает отчасти уже, с торчки зрения действующего законодательства [de lege lata – лат.], D.Gallegari, Rivista di diritto civile [Итальянский журнал по гражданскому праву] 1924, 1.
8 Как сливаются история права и сравнительное правоведение в ходе обучения показывает J.Partsch, Vom Beruf des römischen Rechts in der Universität. Bonn 1920. То, что и то и другое вместе освобождают правовую науку от ненужной борьбы вокруг в корне неверных абстракций, высказывался Фридр.Ницше; его высказывание стало эпиграфом (философско-правового) доклада Rudolf’а Wassermann’а, Rechtsvergleichung und Strafrechtsreform, Leipzig 1909, zum Motto.
Закон Юлия и Папия Поппея – под этим законом обычно понимают два закона - закон Августа 18 в. до н.э. и закон консулов Марка Папия и Квинта Поппея 9 г. н.э.
9 Puchta, Institutionen, 1, §107.
10 M.Wyler, Schweiz. Juristenzeitung 20 (1924), 260.
11 Исключения и здесь подтверждают правило, как правильно отметил Исай (см.ниже сноску 19). Эти исключения не по их количеству, а по их значению и влиянию не могут быть недооценены. Здесь необходимо сослаться на сотрудников Рейнского журнала по гражданскому и процессуальному праву, и к ним можно причислить многих других. Но это, как пример для того, чтобы коснуться лишь одного из самых значительных недостатков, давнего сетования австрийских писателей, что их постоянному вниманию к немецкому праву не отвечают взаимностью. Справедливости ради, они должны были бы, однако, поразмыслить, как непросто иностранным юристам (родом не из Австрии) работать со старыми австрийскими законами и что австрийская литература редко обращает внимание на эти затруднения и не пытается их облегчить. Между тем, если по ту сторону для понимания нужно сделать совсем немного, то по эту сторону в многом имеется значительное отставание.
12 Напротив, имеется сравнение прав, объединенных под Британской мировой империей, которое возникло из практической потребности Privy Counsil [Тайного Совета], но вследствие его богатого материала и значительной переработки оно может рассматриваться как эрзац-план [суррогат-план] частно-правового сравнения: Burge’s Commentarieson Colonial and Foeign Laws. New Edition ed. Alexander Wood Renton und George Grenville Phillimore (bisher I. – IY.I) 1907 ff. Достойного упоминания, в несколько ином направлении, заслуживает также серия: Continental Legal History Series [Серия по истории континентального права].
13 Emile Roguin, Traite de droit civil comparé. Paris et Lausanne 1904-1908.
14 Les Transformations du droit dans les pricuipaux pays depuis cinquante ans (1869-1919), Livre du cinquantenaire de la Société de Législation Comparée 1922 [Изменения в праве в ведущих странах за пятьдесят лет (1869-1919). Книга, посвященная 50-летию Парижского общества сравнительного правоведения 1922].
Прокура – общая [генеральная] (торговая) доверенность.
15 Об этом нужно будет больше говорить. Об отношении Эльзац-Латарингии [историческая провинция во Франции] к гражданскому процессу см.Rhein.Z. [Рейнский журнал]12, 220; 13, 113; 13, 275.
16 См.Rechtswissenschaft und Volkswirtschaftslehre 16 (1921), S.1-6.
17 Rivista di Diritto Civile 15 (1923), 590.
18 Можно позволить повторить нарисованную непосредственно перед войной картину из, к сожалению, быстро исчезнувшего журнала «Die Geisteswissenschaften» 1913/1914, S.17: В романистике несколько лет назад развилось очень деятельное литературное направление «Там, где производят не такой общий продукт, дела обстоят плохо, особенно в гражданском праве. Гражданско-правовое законодательство Германии, Франции и Англии все еще любит прототип китайской стены и догматику пребывания в совершенно несвоевременной изоляции, из которой его оказались не в состоянии по настоящему освободить ни огромные усилия отдельных личностей, ни отношение к международной опеке об отдельных специальных дисциплинах, Италия вновь предлагает достойный подражания пример противоположного”.
19 Исай недоценивает не только то, что в Германии по настоящее время было сделано в существующем сравнительном правоведении, но и не отмечает усилия по его развитию, которые остаются без должного отклика, и меряет все неравной меркой. Если французские учебники по гражданскому праву до сих пор ссылаются на иностранное право, то для поучительного сравнения они предлагают вряд ли больше, чем, например, наиболее используемые нашими учащимися учебники Киппа [Kipp] и Вольфа [Wolff] или учебники по гражданскому процессу Р. Шмидта [Rich.Schmidt] и Х.Салейля [Hellwig.Saleilles]. Салейль был во Франции совершенно редким исключительным явлением, более редким, чем у нас Колер, и он посвятил себя, подобно К.Крому [Carl’у Crome], специально изучению германского права. Неужели кто-то думает, что такие знатоки английского права как Эрнст Хейман и А.Мендельсон–Бартолди [A.Mendelssohn-Bartholdy] абстрагировались от своих знаний, когда они работали над отечественным правом. И когда, наконец, будет признано (Исай, С.6), что в Германии проведена ценная и плодотворная работа над иностранным правом, то нельзя будет скрыть того, на что в данной стране, как правило, не обращали внимание – по другому чем во времена Гнейшта [Gneists], но не с 1914 г.
Юриспруденция, исходящая из посылки, что правопорядок состоит из закрытой системы норм.
20 Намного труднее, чем пытаться представлять зарубежных и некоторых местных противников теории всесилия и самоограничения государства, обосновывать в юридическом смысле право, основанное на законодательных актах (включая позитивное конституционное право), и не одно только дополнительное, но раздробленное основное. Именно тот, кто, как и я, верит и надеется, что эта старая проблема будет решена, не может скрывать ее за естественно-правовыми общими фразами или за возвышением (честного!) судьи над законом.
21 Léon Duguit, Traité de droit constitutionnel, 2. éd. III (1923), 548, 686.
22 H.Isay, Private Rechte und Interessen im Friedensvertrag, 3. Aufl.1923, Vorwort; in ang.Vortrag S.20.
23 См. Rabel, Rechtsvergleichung vor den gemischten Schiedsgerichtshöfen (Partsch-Triepel, Abh.z.Friedensvertrag Heft 4), 1923.
24 Ernst Isay, Das deutsche Fremdenrecht (1923), 364.
25 В виду подобных обстоятельств и устаревших кодексов Бонфанте [Bonfante] рекомендует создать в Италии независимую комиссию юристов для методической, основательной и беспрерывной ревизии кодексов. (Per un Instituto di riforme legislative, S.A. из Atti della Societá Italiana per il Progresso delle Scienze, XII. Riuonione, Aprile 1923). При этом он, насколько я знаю, не в последнюю очередь думает о точном сравнительном правоведении.
26 Как в свое время гос.министром фон Книллингом [von Knilling] и министериальдиректором фон Винтерштейном [von Winterstein] был учрежден, так в наше время Баварское управление образования – в частности гос.министр Матт [Matt] и гос.советник Гауптман [Hauptmann] – сделали возможным дальнейшее существование Института сравнительного правоведения при Мюнхенском университете. Этому способствовали частные усилия, в которых большую заслугу имеют мюнхенские адвокаты Г.Р.Отт [Georg Rudolf Ott] и доктор О. Кан [Otto Kahn]. Баварское Мнистерство юстиции связало органы юстиции с Институтом. Все они достойны благодарности науки.
Деонтология – наука о профессиональной этике поведения.
http://www.jura/uni-freiburg.de/ipr1/cisg/rabel.htm (на англ.яз.)