6 курс / Медицинская реабилитация, ЛФК, Спортивная медицина / Поговорим_о_демографии_Бобров_Л_В_

в 1559 году. Не приблизительно, а точно. Так оно и вышло.

Да, его величество отправилось к праотцам аккурат тогда, в 1559 году. Правда, при подозрительно р-роковом стечении обстоятельств. Решив потешить свою рыцар­ скую душу собственноличным участием в турнире, уда­ лой монарх незамедлительно отдал ее богу. Пал, смер­ тельно раненный на ристалище, где другие почему-то отделывались легкими ушибами да синяками. Ну да это детали. Важнее другое.

Мог ли в принципе кто-либо из нострадамусов и иже с ними задолго до чьей-то смерти и впрямь точно на­ звать ее дату? Вполне. Даже будучи абсолютным не­ веждой в астрологической зауми и действуя откровенно наобум. Почему бы и нет? Мог. Столь же небезуспеш­ но, как и в попытке предугадать распределение очков при игре в кости. Там тоже ведь результат не пред­ восхитишь однозначно. Но везет же людям! Если даже результат непредсказуем, разве нельзя его угадать? Хотя бы единожды? Отчего же, только лучше и назы­ вать вещи своими именами: гадание оно и есть га­ дание.

Ну а чем многочисленней сонм гадателей, тем ве­ роятней, что кто-то из них когда-нибудь попадет «в са­ мую точку». Но сколько раз попадали они пальцем

II

в небо, глубокомысленно водя перстом по своим хитро­ умным таблицам! Спрашивается в задаче: что же сохра­ нят предания? Ответ прост. «Ошибка, то есть неиспол­ нение предсказаний, забывается, так как это не пред­

Интересно: реакция на научные предвидения бывает нередко обратной. Если они оправдываются полностью, то встречаются с прохладцей, как нечто само собой разумеющееся, зато уж если нет... Вспомните, как до­ стается от нас многострадальному бюро прогнозов! А ведь синоптики и не претендуют на непогрешимость! Ученые гарантируют надежность предвидения лишь там

ужас! — неправильно предвычислил солнечное затме­ ние. Беднягу казнили. Столь высокая требовательность по отношению к астрологам была бы равносильна их

и время умирать для меня, для вас, для такого-то кон­ кретного человека. Но если уж оно заинтересовало нас, то только от демографии мы и получим наиболее точ­ ную справку.

Хотите знать свои шансы дожить до 150 лет? Они для любого из нас не превышают 0,000001. Или, что то же самое, 0,0001 процента. Иначе говоря, такие же, как на единственный выигрыш в лотерею с миллионом участников при условии, что у каждого лишь один би­ лет в кармане.

А хотите сами освоить такие подсчеты? Возьмите «Итоги всесоюзной переписи населения 1959 года». От­ кройте таблицы смертности и средней продолжитель­ ности жизни. Предположим, вы горожанин, мужчина. Разыщите соответствующую графу. Допустим, вам 20 лет. Каковы у вас шансы прожить еще год? Найдите нужную строку и ее пересечение с колонкой «Вероят­ ность дожить до возраста х лет плюс один год». По­

12

смотрите-ка: 0,99792. Иными словами, 99,792 процента. Почти 100-процентная гарантия!

А шансы дожить до 22 лет? Здесь уже надо подсчи­ тать самому — перемножить два числа, и все. Первое у нас уже есть: 0,99792. Второе берем в той же колон­ ке, но для возраста 21 год: 0,99778. Это вероятность бла­ гополучно пройти 12-месячный этап между 21 и 22 го­ дами. Произведение 0,99792 и 0,99778 равно 0,99540 (ок­ ругленно). То есть 99,5 процента. Опять почти 100-про­ центная гарантия. Точно так же вычисляете вероятность дожить до 23 лет, умножая полученное произведение на вероятность прожить еще год для 22-летнего возра­ ста (0,99763). И так далее.

Так можно с хорошей точностью подсчитать шансы прожить еще столько-то для любого нашего соотече­ ственника. Для мужчины или женщины, для горожани­ на или сельского жителя.

— «Шансы»... «лотерея»... Речь идет о жизни и смерти, а тут не то домашняя игра для детей, не то игорный дом для взрослых...

— Что ж, игра тоже штука серьезная. Именно с нее многие рекомендуют начинать, например, знаком­ ство с математикой, уверяя, что занимательная игра стоит скучной лекции.

— Ну а много ли дают такие вот манипуляции

сцифирью?

—Маркс как-то заметил: наука только тогда дости­ гает совершенства, когда ей удается пользоваться ма­ тематикой. Демография немыслима без математики.

«Что наша жизнь? Игра...» Вы помните, кому при­ надлежат эти слова: картежнику, безумцу, обладателю массы других достоинств — Германну из «Пиковой да­ мы». И слова у него не расходились е делом, надо воз­ дать ему должное.

А вот другие слова: «Замечательно, что наука, ко­ торая начала с рассмотрения азартных игр, обещает стать наиболее важным объектом человеческого зна­ ния, — говорил о теории вероятностей один из ее твор­ цов, великий Лаплас. — Ведь большей частью важнейшие ж и з н е н н ы е вопросы являются на самом деле лишь задачами из теории вероятностей».

13

Кстати, имя Лапласа связано с одним из демогра­ фических методов построения таблиц смертности — тех самых, какими мы только что интересовались на пред­ мет вычисления шансов прожить еще столько-то лет.

Много ли скажет нам такая вот вероятность про­ жить еще год? Если отнять ее от единицы (или от 100 процентов), получится вероятность умереть (в тот

же период). Оказывается, она нигде не равна нулю! Даже в самом цветущем возрасте. Но почему? Неизбеж­ ны ли эти ежегодные потери каждого поколения? Точ­ ная их оценка помогает ответить на эти и другие подоб­ ные вопросы.

Хоть и обобщенные, демографические цифры отнюдь не абстрактны. Во всяком случае, каждому из нас по­ зволяют сделать для себя вполне конкретные выводы, от которых зависит не что иное, как продолжитель­ ность жизни. Вашей, например, или моей, да чьей угод­ но. И очень важно оговориться — такой выигрыш до­ стигается не за счет других.

В отличие от пушкинского Германна его здравомыс­ лящий американский собрат — Смок Беллью Джека Лондона — овладел-таки надежной методой выигрыша, правда, не в карты, а в рулетку. Дело обошлось без каких-либо мистических откровений. В обычном хаосе случайностей наблюдательный герой подметил необыч­ ную закономерность, которую не углядели другие, —

14

систематическое отклонение от нормы в работе попу-» лярного игорного агрегата, который слегка покоробил­ ся из-за того, что стоял близко к печке.

Мораль? Очень простая: аналитические способности ума обеспечили выигрыш одному за счет всех прочих. Такая уж мораль.

Если говорить о «шансах на выигрыш», которые нам позволяет увидеть демография, то их вполне ре­ ально увеличить всем и каждому, да, но не за счег других: урон терпит общий враг — смерть.

Демографические расчеты помогают нам сознатель* но, активно влиять на продолжительность жизни. Если хотите, они помогают нам взять судьбу в собственные руки. Это не фраза: мы еще не раз убедимся в справед­ ливости такого вывода.

Что может быть печальнее некрологов? Пожалуй, только некрологи. Одно лишь упоминание о них наво­ дит на мрачные мысли, отравляя ядом пессимизма да­ же самое оптимистическое мироощущение. А ведь де-< мографическая статистика имеет дело с «кладбищен­ ским реестром» целых поколений, разных народов и эпох. Но трезвый ее анализ позволяет сделать жизне­ утверждающие выводы. Что касается прогнозов, они не чета гороскопам.

Что приносили гороскопы тем, кто принимал за чи­ стую монету астрологические фальшивки? Самое боль-* шое, должно быть, приобретение — обостренное чувство обреченности, нараставшее с приближением «урочного часа». И без того знакомый императив «мементо мори» («помни о смерти») становился особенно тревожным, на­ зойливым. Он становился просто опасным своей навяз­ чивостью после того, как человек мог сказать: «Я знаю, век уж мой измерен». Хорошенькое дело — прикиды­ вать на досуге, сколько еще у тебя в запасе лет, меся­ цев, недель, суток.

Вероятно, даже бравому рубаке Генриху II стано­ вилось не по себе при мысли об уже занесенной над ним косе Смерти. Быть может, это-то как раз и помогло исполниться Нострадамус.ову предсказанию? Не смея усомниться в предначертаниях судьбы, поддавшись фа­ талистическому самовнушению, король мог вести себя и более отчаянно, и менее уверенно, чем когда-либо раньше. Искать, что называется, собственной погибели. А у обладателей короны, даже не столь охочих расста^

15

ваться с ней ради рыцарского шлема, не было острого недостатка в удобных случаях навсегда лишиться ра­ дости носить любимые головные уборы из металла — вместе с их менее ударопрочной опорой, которую коро­ ли, бывало, роняли с плеч не без активной посторонней помощи.

—А демографические «гороскопы»? Что могут ска­ зать они нам, кроме; того же «мементо мори», сдобрен­ ного, правда, научно строгой цифирью, но оттого не бояее утешительного? «Летай иль ползай — конец из­ вестен: все в землю лягут, все прахом будет».

—Сентенция, вполне достойная многомудрого Ужа из горьковской «Песни о Соколе». Но демографическая «цифирь» настраивает на иной лад. Вспоминается дру­ гая горьковская вещь — «Девушка и Смерть»: «Нету больше страха пред судьбой». Смерть с косою острой отступает и «везде — на свадьбе и на тризне — неустан­ но, неуклонно строит радости Любви и счастье Жизни».

Обратимся к таблице на странице 10. К концу пер-* вого 10-летнего интервала из 100 000 новорожденных мальчиков остается 93 425 человек, то есть более 93 про­ центов. И соответственно выбывает менее 7 процентов. Естественно предположить, что такие же потери ожида­ ют и любое другое поколение, в какой бы год ни начало

16

не называющей фамилий. Шестеро-семеро из ста маль­ чиков, кто бы они ни были, вроде бы неминуемо обре­

не так.

Если сравнить приведенные цифры с прежними, зарегистрированными, скажем, в 20-е годы, выяснится, что смертность для этого возраста сократилась с тех пор впятеро. А в сопоставлении с дореволюционным периодом — концом XIX века — более чем вдесятеро!

Она продолжает снижаться. И к тому времени, когда нынешним малышам исполнится 10 лет, наверняка бу­ дет еще меньше, чем сейчас. Сказанное относится и к другим жизненным этапам. Вот как сократилась у нас смертность мужчин и женщин в сравнении с 1896—■ 1897 годами по отдельным возрастным категориям: до 10 лет — более чем 13-кратно, от 10 до 20 лет — вше­ стеро, от 20 до 30 — вчетверо, от 30 до 70 — втрое, свы­ ше 70 — в полтора раза.

Да, смерть отступила почти по всем позициям, и наиболее заметно именно в XX веке, когда заговорили о «болезнях цивилизации», о «безудержно разрастаю­ щихся» городах, наступающих на леса и луга, «неот­ вратимом» загрязнении среды промышленностью и транспортом. А ведь именно у нас темпы индустриали­ зации и урбанизации были такими, каких не знала ни одна другая страна.

Так статистика смертности, целиком, казалось бы, обращенная к прошлому, да еще к столь мрачным его сторонам, дозволяет не просто заглянуть в будущее — открыть для себя жизнеутверждающий смысл бытия даже тем, кто за тенями не увидел света, их обра­ зующего.

— Впечатляет. Особенно снижение детской смерт­ ности: ее ведь считают «лакмусовой бумажкой» со­ циальных условий, чувствительнейшим индикатором не только экономического, но и культурного развития.

17

Ивсе же резервы дальнейшего наступления на «Смерть

сострою косою», вероятно, не безграничны, а они ис­

ке, которую допустил один известный демограф: каза­ лось, будто его прогноз обретает роковую предопреде­ ленность гороскопа, правда, опять-таки не для отдельно­ го человека, как у Нострадамуса для Генриха II, а для всей массы сверстников.

На рубеже XIX и XX столетий датский статистик Гаральд Вестергорд задался вопросом: до какого пре­ дела удастся снизить детскую смертность? Ее тогдаш­ ний уровень во многих странах был чудовищно высок. В Африке на первом же году жизни умирало до 70 про­ центов новорожденных, в иных местах Европы (в Бава­ рии, Саксонии) — около 30 процентов.

Наиболее благополучно обстояло дело в Швеции:, 10 процентов. Но эта минимальная по тем временам ве­ личина, средняя для целого народа, не могла, понятно,

18

уж коли искать ее минимум миниморум, то, конечно же, не в хижинах. Ну а если во дворцах, то каких? Не толь­ ко царских.

Во-первых, потому, что коронованные особы всегда и везде составляют ничтожное , меньшинство общества, а статистика всегда и везде предпочитает достаточно представительную «цифирь». Во-вторых, принадлежность к наивысшей ступеньке социальной иерархии еще не гарантировала потомству наивысшую жизнестойкость.

Браки, продиктованные династическими интересами, заключались нередко между близкими родственниками. А это увеличивало опасность наследственных дефектов. Не раз бывало, когда целые ветви генеалогического древа, поставлявшего избранников с загодя предназна­ ченным для трона седалищем, деградировали от поко­ ления к поколению, плодя все более хилых отпрысков, неполноценных порой не только физически, но и ум­ ственно.

Так что в дело годились и какие-нибудь захудалые

гическими факторами. Роль социальных условий огромна.

Вернемся к нашим баронам, графам, князьям и проч. Какой же оказалась младенческая смертность в их домах? Близкой к 7 процентам. Этот уровень и сочли предельным, не поддающимся дальнейшему снижению.

Конечно, перешагнуть за «роковую черту» Вестергорда удалось и другим народам. В первую очередь малым (например, шведам, которые свыше полутора веков не знают войн). У нас же этот сдвиг произошел в масшта­ бах огромной многонациональной страны, которая была и осталась в десятки раз многолюднее той же Швеции или Дании. Впрочем, дело не только, да и не столько в численности населения.

Младенческая смертность — «лакмусовая бумажка» социальных условий. А в буржуазно-помещичьей цар­ ской России они отличались и более низким средним Уровнем, и еще более резкими контрастами, чем во всей Скандинавии. Неспроста на первом году жизни до

революции у нас умирал каждый третий-четвертый ребе­ нок, а во многих губерниях — каждый второй.

И вот то, что не так давно показалось бы недося­ гаемым даже для немногочисленной элиты, у нас стало реальностью для всех. У нас в стране, где эта самая элита после Октября 17-го года канула в Лету вместе со всеми своими привилегиями, где единственным «при­ вилегированным классом» стали именно дети.

Несомненно, и сегодняшнюю младенческую смерт­ ность ожидает дальнейшее сокращение. До какого же уровня? Теоретически — до нуля. А практически?

Есть некоторый оптимальный предел, дальше кото­ рого идти не стоит, — так примерно говорил еще в до­ военные годы венский врач Э. Странский. Дескать, спа­ сение хилых, болезненных, нежизнеспособных малышей лишь ненадолго отсрочивает их преждевременную смерть, на которую они все равно обречены судьбой. Если же они «дотянут» до отцовства или материнства, то передадут свою «неполноценность» еще и потомству.. «Наиболее разумным» минимумом, к которому надо якобы стремиться всем, Странский считал 3-процент­ ный уровень младенческой смертности. Иначе-де погоня за количеством ухудшит качество «человеческого мате­ риала».

Теории подобного толка опровергает сама жизнь. Спору нет, из 100 детей 4—5 рождаются с теми или

иными наследственными изъянами, представляющими порой серьезную угрозу здоровью. Ее никто не собирает­ ся преуменьшать, но и преувеличивать тоже.

Вот, например, синдром Эдвардса: генетическими аномалиями обусловлены различные отклонения в раз­ витии сердца, других внутренних органов. Из детей, ро­ дившихся с такими пороками, только 1 процент дожи­ вает до 10 лет и более (до года — 10 процентов). По­ добные дефекты присущи человеку изначально и на­ водят на мысль о роковой предопределенности трагиче­ ского исхода для тех, на кого укажет «перст судьбы».

Враг страшен, и покамест не всегда удается его по­ бороть. Но значит ли это, что он непобедим? Разумеет­ ся, нет. Крупнейший советский клиницист-невропатолог, действительный член АМН СССР С. Давиденков не уста­ вал повторять: недостаточно успешное врачевание мно­ гих наследственых болезней объясняется отнюдь не их неизлечимостью, а всего лишь их неизученностью, кото­

20