6 курс / Медицинская реабилитация, ЛФК, Спортивная медицина / Поговорим_о_демографии_Бобров_Л_В_

встречу лучшему будущему, созидая истинное счастье всего человечества, как Маркс называл коммунизм, не нуждается в точных экономико-демографических оцен­ ках своего развития, своих перспектив. Напротив, та­ кие расчеты абсолютно необходимы — без них просто немыслимо научно обоснованное прогнозирование и пла­ нирование, которое ведется в Советском Союзе и дру­ гих государствах — членах СЭВ.

У нас, например, перепись 1970 года показала: в на­ родном хозяйстве тогда было занято более 115 из 242 миллионов человек. А остальные 126 миллионов — кто они? Стипендиаты (свыше 3 миллионов), пенсионеры (33 миллиона), иждивенцы отдельных лиц, а также занятые в личном подсобном сельском хозяйстве члены семей колхозников, рабочих ислужащих (89 миллионов).

Располагая такими цифрами, демографы вычисляют «иждивенческую нагрузку». И по характеру ее измене­ ний в прошлом и настоящем судят о ее эволюции, ожи­ даемой в ближайшем и отдаленном будущем.

Вот данные трех последних переписей. В 1939 году стипендиаты, пенсионеры и иждивенцы, вместе взятые, составляли 48,3 процента всего населения, а вкупе с за­ нятыми в личном подсобном хозяйстве (4,8 процента) —

1970-м — 52,0 процента. Здесь перед нами медленное, но верное уменьшение.

Доля же занятых в народном хозяйстве постепенно увеличивалась, хотя и ненамного, заметней: сначала 46.2 процента, потом 47,5 процента, наконец, 47,8 про­ цента. Этот процент рос в основном потому, что в об­ щественное производство вовлекались люди, занятые в домашнем и личном подсобном сельском хозяйстве. За последнее время, однако, их численность резко со­ кратилась — с 18 миллионов в 1959 году до 6 миллио­ нов в 1970-м.

И вот один из выводов на будущее: здесь трудовые ресурсы исчерпаны практически «до дна». Спрашивает­ ся, почему? Как-никак 6 миллионов — вроде бы немало! Да, но многие из них не могут работать потому, что си­ дят с детьми. А у нас ежегодно рождается более 4 мил­ лионов малышей.

Казалось бы, уровень занятости уже не может расти. Но мы не должны забывать про тех, кто вступает в пен­

141

век, который не поддавался разрушительному действию времени. Воспользовавшись уникальной возможностью поменяться ролями со своим изображением, он любезно уступил тому честь стариться с годами, обязанность же оставаться вечно молодым без страха и упрека взва­ лил на себя.

Потом стряслось нечто непонятное. Когда Дориан Грей набросился на собственный портрет с ножом, по­

нула оригиналу долг — облик дряхлеющего джентль­ мена.

Это было по-своему дерзко: вопреки всякому здра­ вому смыслу перенести на неодушевленный предмет — портрет человека — представления об увядании живого организма. Нам, верно, и невдомек, что мы поступаем куда храбрей, если представления о старении отдельно­ го индивидуума переносим — в согласии вроде бы со здравым смыслом — на портрет всего населения: кар­ тина получается еще более далекой от действительности.

«Чем дольше живет, тем больше старится». Примени­ тельно к отдельно взятой личности это справедливо все­ гда — исключения из правила возможны разве лишь в фантастике. А если говорить об обществе в целом? Вспомните: если оно стареет, это означает, что его воз­ растная структура изменяется в пользу старших поко­ лений за счет младших.

Что же происходит, когда средняя продолжитель­ ность жизни увеличивается? Мы знаем, что именно ее повышает. Снижение смертности. А оно было и оста­ лось неодинаковым для разных возрастов. Наиболь­ шим — для детских, наименьшим — для старческих. Скажем, для младенцев это сокращение за три четверти века оказалось у нас более чем 10-кратным, для 65— 70-летних — двукратным. А 80-летних оно практически не коснулось. И поныне средняя продолжительность предстоящей жизни для них примерно та же, что и в конце минувшего века, — 7 лет. Зато для новорожден­ ных она у нас более чем удвоилась, достигнув 70 лет. И если теперь поколения лучше, чем прежде, сохраня­ ют свою численность на жизненном пути, то в большей степени это относится к детям, в меньшей — к взрослым.

Вот и получается: если увеличивается долговечность

ИЗ

каждого из нас, то это лишь гэмогает населению мо­ лодеть. Могут возразить: почему же оно у нас поста­ рело?

Действительно, сравним его структуру прежде и те­ перь (проценты приводятся округленно):

фект и пересилившая первую: падала рождаемость. Этот фактор продолжал действовать и в самое послед­ нее время, когда средняя продолжительность жизни практически не менялась. Только за год — с 1970-го по 1971-й — прослойка пожилых и престарелых увеличи­ лась у нас с 11,8 процента до 12,1 процента.

По некоторым прогнозам, к 2000 году она может составить у нас 17 процентов, достигнув того значения, к которому уже сегодня вплотную подошли иные стра­ ны Западной Европы.

Конечно, сдвиги в борьбе за долголетие тоже могут благоприятствовать постарению населения. И тем за­ метней, чем значительней сократится смертность среди пожилых людей. Пока же она снижается глазным обра­ зом в молодых, но уж никак не старческих возрастах.

И если демографы говорят о 90, а не о 125—150 го­ дах как о нормальном долголетии на ближайшую перспективу, то — придется повторить и подчеркнуть ~ потому лишь, что твердо стоят на почве реальности, а вовсе не потому, что против большей долговечности. Наоборот, они всецело за то, чтобы продолжительность жизни росла. Более того, именно они помогают найти резервы ее увеличения (скажем, снижение мужской «сверхсмертности»). Они же подсказывают и другое —

144

как одновременно воспрепятствовать постарению насе­ ления. Как? Отнюдь не только дальнейшим снижением смертности в младших возрастах, но и повышением рождаемости.

—А как демографы относятся к перспективе бес­

смертия? Конечно, они «стоят на почве реальности». Но реальности сегодняшней, не завтрашней! Между тем другие специалисты уже сегодня поговаривают о реаль­ ности практически неограниченного сверхдолголетия...

—...в единичных случаях, не правда ли? Но отдель­ ные исключения из правила не изменят демографиче­ скую ситуацию!

—А массовое бессмертие? Ну, допустим, через

века...

—Оно привело бы общества к стремительному ста­ рению, которое не сдержала бы даже самая высокая рождаемость.

—Ну и что?

—Вот тогда человечество столкнулось бы с массой новых проблем, о которых больше говорят как раз «дру­ гие специалисты», чем демографы.

«Двери в бессмертие? Они наконец-то распахну­ лись: теперь это просто дверца холодильника. Уплатите за вход 128000 франков — и вас ожидает вечность. Добро пожаловать!»

Реклама в таком духе может показаться перво­ апрельской шуткой, сенсационной мистификацией, но вот что говорят факты.

Несколько лет назад в США состоялась беспреце­ дентная погребальная процедура. Тело человека очути­ лось в специально оборудованной камере, где оно остается нетленным, сохраняясь при температуре, близ­ кой к минус 200° С.

Первым разрешил подвергнуть себя такой консер­ вации 73-летний американец Дж. Бедфорд, профессор психологии. Свою волю он выразил незадолго до неми­ нуемой кончины, надеясь в замороженном состоянии дождаться лучших времен, когда рак, которым он был

пали и другие добровольцы, причем не только в США, но и в Японии, во Франции.

Претендующих на «загробную жизнь», вроде бы вполне реальную, не мифологическую, объявилось не так уж мало. И всякий мог бы зарезервировать для себя местечко в «ледяном мавзолее». Любой и каждый, кто в состоянии внести 128000 франков.

фШ&О

Что ж, быстродействующий мир бизнеса умеет без проволочек и со всей надежностью поставить идею уче­ ных на широкую деловую ногу. Ну а прочна ли н а у ч ­ на я база под к о м м е р ч е с к о й затеей?

«То-то разочаруется Бедфорд, когда останется по­ койником!» — мрачно подшучивали газетные остряки над перспективой «полежать этак парочку столетий в свежемороженом виде, согреваясь пламенной мечтой воскреснуть, выздороветь, а там, глядишь, и омолодить­ ся». И, надо сказать, за недобрыми предчувствиями сквозит не такой уж беспочвенный скептицизм.

Правда, уже в наши дни умеют возвращать к жиз­ ни организмы, расставшиеся с нею, казалось бы, окон­ чательно и бесповоротно. Ибо медленное, но верное раз­ рушение тканей не сразу приводит к непоправимым из­ менениям — не с того самого момента, когда зареги­ стрирована клиническая смерть, а лишь минуты спустя. Отсрочка невелика, но достаточна для успешной реани* мации.

146

А нельзя ли увеличить этот запас времени? Можно. Если тотчас прибегнуть к охлаждению, которое замед­ ляет биохимические процессы. И чем оно глубже, тем лучше их приостанавливает. Но чем сильнее заморажи­ вание, тем реальнее другая опасность: а вдруг внутри­ клеточная влага, способная не затвердевать даже при минусовых температурах, начнет кристаллизоваться? Образовавшиеся льдинки могут повредить нежнейшие органические структуры.

Короче говоря, бойкая торговля «шансами на за­ гробную жизнь» еще не означает, что завтрашний науч­ но-технический прогресс непремено оплатит эти сего­ дняшние векселя. Даже если оправдается прогноз анг­ лийского биолога и писателя А. Кларка, по которому мечты о бессмертии вполне осуществимы в недалеком сравнительно будущем — к концу XXI века.

Как бы там ни было, перспектива бессмертия остает­ ся покамест весьма и весьма проблематичной. Во вся­ ком случае, м а с с о в о г о , каковое прежде всего и должно интересовать демографию. Но допустим, что и оно стало вдруг реальностью. Что тогда?

«Как-то я присутствовал на обеде в кругу врачей,— рассказывал Н. Винер в книге «Творец и робот». — Непринужденно беседуя и не боясь высказывать вещи необычные, собеседники стремились заглянуть вперед, в тот, быть может, не такой уж далекий завтрашний день, когда момент неизбежной смерти можно будет от­ далять, вероятно, в необозримое будущее, а сама смерть станет столь же случайной, как это бывает у гигант­ ских секвой...

И хотя гипотеза будущего сверхдолголетия челове­ ка могла на первый взгляд показаться чрезвычайно уте­ шительной, ее осуществление было бы страшным несча­ стьем, и прежде всего для врачей...

Я допускаю, что даже в наше время встречаются случаи, когда врачи считают своим долгом не при­ нимать меры для продления жизни бесполезной, невы­ носимо мучительной... Но что будет, если подобные ре­ шения станут нередким и непредвидимым исключени­ ем, а должны будут приниматься почти в каждом слу­

ва, предприимчивость, страсть к новациям и не такая уж горячая любовь к традициям?

На рубеже XIX и XX веков французский «коэффи­ циент старости» был одним из самых высоких, если не самым высоким, на Западе. В нынешнем своем значе­ нии он вполне зауряден — таковы демографические сдвиги в Европе. В СССР они, правда, менее значи­ тельны:

Изменения такого рода заметны и в Новом Свете, прежде всего в США. Население там уже не столь мо­ лодо, как прежде, и продолжает стариться. «Не станем ли мы более консервативными в делах, в управлении, в личных привычках и т. д.?» — вопрошает Томпсон, кон­ статируя растущее политическое влияние своих пожи­ лых соотечественников. Публику пугают «геронтокра­ тией» — «властью старцев», якобы не способных по­ нимать и принимать новое, прогрессивное. Зато восхва­ ляется «бунтарский дух» юности, даже если он находит выражение в экстравагантности неопрятных хиппи, «детской болезни левизны» у политиканов-молокососов или «авангардизме» незрелых революционеров от искус­ ства.

«Если бы молодость знала, если бы старость мог­ ла!» — напоминает известное изречение. Но нынешнее равновесие между той и другой резко сдвинется в усло­ виях массового неограниченного сверхдолголетия. И то­ гда...

«В мире, где все обретут бессмертие, поколения пе­ рестанут сменять друг друга, они будут беспрерывно наслаиваться одно на другое, — пишет кандидат исто­ рических наук А. Горбовский. — В итоге люди окажутся погребенными под этими напластованиями. Тем самым

149

прошлое, восторжествовав над настоящим, сделает не­ возможным будущее. Иными словами, бессмертие каж­ дого человека в отдельности вступит в противоречие с эволюцией человечества как целого».

Несколько лет назад советские социологи предложи­ ли людям разных возрастов заполнить анкету с вопро­ сом: если бы вам стало известно, что вы будете жить вечно, что люди будут трудиться для удовлетворения своих потребностей, но прогресса больше ни в чем не будет, считали бы вы, что ваш а жизнь имеет смысл?

Из 1224 опрошенных более 90 процентов ответили отрицательно. Мотивируя свое «нет», люди писали: «Жизнь в состоянии застоя — пустота. Вечная жизнь на одном уровне, на одной ноте — самое страшное, помоему, наказание». «Бессмысленно однообразно кру­ житься, как белка в колесе. Находиться вечно на одном уровне — это ужасно. Нет, такого бессмертия я не хочу».

—Все как-то «на одной ноте» — уж очедь песси­ мистично. Между тем, кажется, еще Шоу говорил: если продлить жизнь человеческую хотя бы до 300 лет, лю­ ди станут разумнее, не будут, по крайней мере, повто­ рять ошибки предков. Правда, он писатель, не уче­ ный...

—65-летнему Шоу возразил 32-летний Чапек, тоже писатель, не ученый, и тоже пьесой. Начался диспут: комедия «Средство Макропулоса» против философской драмы «Назад к Мафусаилу».

—Кто же выиграл в споре?

—Все. В том числе ученые, внимание которых было привлечено писателями к «чисто человеческой» стороне проблемы. Что касается авторов, то Чапек признавал­ ся: трудно сказать, кто из нас прав; ни у одной из сто­ рон нет на сей счет собственного опыта.

—Ха-ха-ха, конец бессмертию!

Этой заключительной реплике предшествует полная драматизма финальная сцена. Страсти накаляются, как только герои комедии «Средство Макропулоса» узнают, что могут воспользоваться эликсиром молодости и сверхдолголетия — его рецепт неожиданно оказывается у них в руках.

150