Alikhanova_Yu_M_Literatura_i_teatr_Drevney_Indii_2008
.pdfномерность распределения отмеченных полетом картин в текстах путеописаний скрадывает впечатление дискретности и как бы налагает образ полета и на те картины, в которых его реально нет.
В «Роде Рагху», где внимание героя целиком сосредоточено на земле, состояние полета передается через вид сверху. Поскольку же наблюдение не осложнено в этом случае скоростью движения^ трансформация увиденных сверху земных предметов сводится исключительно к изменению их размеров. Иногда, как в описании озераПампа,, например (РР 13.30), к этому добавляется прямое указание на положение наблюдателя: ,
Спустившись издалека и словно устав с дороги, Пьет мой взгляд эти воды озера Пампа, Где плавают едва видные отсюда журавли И берега густо поросли камышом.
Дистанция между героем и землей, однако, постоянно меняется, нередко приводя к масштабной несогласованности расположенных друг подле друга предметов. В описании горы Читракуты, например (РР 13.48-49), сама Читракута и огибающая ее река Мандакини увидены явно с очень далекого расстояния, но, несмотря на это, Раме удается разглядеть еще и растущее у подножия горы дерево тамала:
Чистая, спокойным потоком текущая, Узкая, из-за дальности расстояния, Мандакини у подножия горы кажется
Жемчужным ожерельем, надетым на шею земли.
А вон рядом с горой та превосходная тамала, Сорвав с которой ароматные листья, Я сделал тебе из них серьги,
Оттенившие бледность щек твоих, цветом подобных ячменным колосьям.
Невыдержанность дистанции может иметь и другие проявления. Пролетая над озером пяти апсар, скажем, Рама слышит стук барабанов, доносящийся из расположенного под водой дворца Шатакарни, хотя находится при этом на такой высоте, что это окруженное лесом озеро представляется ему «чуть видным сквозь тучи лунным диском» (РР 13.38, 40). Иногда он оказывается, напротив, очень близко к земле, так что может разглядеть растущие на дереве плоды (см. РР 13.53), обменяться приветствиями с подвижником, уловить направление его взгляда (РР 13.43) и т.д.
Приемы, используемые для изображения полета в «Облаке-вестни- ке», более разнообразны. Поскольку якша находится вне пределов
79
пространства, в котором совершается путешествие тучи, следящий за полетом взгляд здесь как бы удваивается: с одной стороны, это взгляд якши, т.е. взгляд извне, с другой — взгляд тех, кто существует в одном пространстве с тучей и может непосредственно наблюдать за ее движением. Такими наблюдателями выступают прежде всего женщины — жены сиддхов, живущие на склонах Рамагири (ОВ 14), жены, ожидающие не вернувшихся еще из странствий мужей (ОВ 8), поселянки (ОВ 16), храмовые танцовщицы (ОВ 35), жительницы Дашапуры (ОВ 47). Поднимая глаза вверх, женщины смотрят на тучу— кто с надеждой на скорое возвращение мужа, кто с надеждой на урожай, кто просто из любопытства: «...ступай... привлекая к себе заинтересованные взгляды женщин Дашапуры, от взмаха ресниц уподобившиеся прыгающим вверх черным с белыми пятнышками антилопам...» (ОВ 47), «Когда ты решительно двинешься в путь, простодушные жены сиддхов в испуге поднимут головы, гадая, не уносит ли это ветер вершину с горы...» (ОВ 14) и т.д. Туча при этом обычно не описывается— важен сам по себе взгляд, определяющий ее пространственное положение.
Помимо взгляда снизу в «Облаке-вестнике» изображается и взгляд сверху. Носителями этого взгляда являются небожители, которые, согласно уже известной нам небесной топографии, располагаются выше туч. Строго говоря, небожители смотрят не на тучу, а на землю, но зависшая над горой или рекой туча неизбежно попадает в поле их зрения и, накладываясь на земной пейзаж, становится его частью. Возникающие картины напоминают аналогичные картины из «Рода Рагху». Как и там, река кажется сверху ниткой жемчуга, но туча, темным пятном ложащаяся на светлую ленту реки, добавляет к жемчужному ожерелью украшающий его сапфир (ОВ 46):
Когда ты, похитившая цвет у Шарнгина (Кришны), склонишься над ней, чтобы набрать воды,
Поток той реки, широкий,но сузившийся из-за дали, Непременно покажется опустившим вниз глаза небожителям Жемчужным ожерельем земли с большим сапфиром в середине.
Гора, в свою очередь, представляется небожителям грудью земли с темным соском лежащей на ее вершине тучи (ОВ 18):
Когда ты, цветом неотличимая от умащенной маслом косы, взберешься на вершину Амракуты, Воистину будет чем полюбоваться божественным парам —
Та гора, покрытая по склонам лесными манго, светящимися спелыми плодами,
Станет похожей на грудь земли, светлую повсюду, но темную в середине.
80
Любопытно, что картины, не включающие наблюдателя и формально таким образом принадлежащие исключительно рассказчикуякше, тоже нередко даются как увиденные с огромной высоты: снежный Химаван с опустившейся на его вершину тучей уподобляется белому быку Шивы, поддевшему рогом ком влажной земли (ОВ 52), ослепительно белая Кайласа с той же тучей, прильнувшей к ее склону,— Балараме в накинутом на плечи темном плаще (ОВ 59) и т.д. Эффект большого пространства создается, впрочем, и иными способами— изображением взаимодействия тучи с другими воздушными путниками: птицами (ОВ 9), сиддхами (ОВ 45: «После того как ты почтишь рожденного в камышах бога и пересечешь дорогу, распугав по пути пары сиддхов, боящихся замочить свои вины...»), упоминанием в качестве мест ее привала гор, дворцовых крыш (ОВ 38), дворцовых террас (ОВ 32), описанием тени, которой она скользит по лицам цветочниц (ОВ 26), по водной глади рек (ОВ 40, 51), по полю Куру (ОВ 48). Благодаря этим и некоторым другим приемам на протяжении всего путеописания мы видим не только землю, над которой летит туча, но и поднимающееся над землей высокое небо.
Теперь, когда все эпизоды воздушных путешествий разобраны, попробуем взглянуть на полеты со стороны той роли, которая отведена им в художественном мире Калидасы. Конечно, они мифологизируют этот мир, подчеркивая его принадлежность к эпохе великих героев прошлого. Но дело этим не ограничивается. Обратим внимание: путешествия, о которых идет речь, не похожи ни на полеты сказочных персонажей в повествовательной прозе, ни на полеты буддийских архатов. Это не просто перемещения из одного места в другое, совершаемые по воздуху, а не по земле, главным образом из соображений скорости. Каждое путешествие имеет под собой серьезные основания, но главное— развертывается в пределах не земного, а вселенского пространства: апсары и риши путешествуют из сварги на землю, Пуруравас и Душьянта — в сваргу и обратно, Рама — из нижнего мира на землю, и даже туча, которая как будто не покидает надземного пространства, реально летит из земного мира в город бога.
Несомненно, центральное место среди рассмотренных путешествий принадлежит полетам трех царей. Используя известные эпические прототипы — полет Арджуны, полет Рамы — и добавляя к ним сконструированный по той же модели полет Пурураваса, Калидаса придает царскому полету новый, не свойственный ему в эпосе смысл. Прежде всего царь наделяется как бы преимущественным правом пересечения вселенского пространства. В то время как боги и демоны в значительной мере привязаны к своим мирам, а второстепенные мифические персонажи — апсары, гандхарвы, божественные риши — посещают
81
только землю, цари могут появляться и в сварге, и в нижнем мире. При этом и там и там они выполняют одну и ту же миссию, уничтожая асуров/ракшасов и таким образом поддерживая мировой порядок (тем же делом, только в виде поддержания и защиты дхармы, заняты они, как известно, и на земле). Одинаково упорядочивая разные вселенские зоны и связывая их между собой своими полетами, царь у Калидасы оказывается, по сути дела, единственной фигурой, которая обеспечивает вселенной ее единство и целостность. Недаром именно в царские полеты вводится общая картина мироустройства, с двумя крайними — верхним и нижним — уровнями, с располагающейся в середине землей и с промежуточными зонами — соленым океаном и трехъярусной акашей, — отделяющими землю соответственно от нижнего и верхнего уровней.
Хотя всякий полет у Калидасы представляет собой передвижение из одного мира в другой, оба мира, между которыми развертывается полет, показаны только в «Облаке-вестнике». В драмах изображаемая часть путешествий ограничена воздушным пространством (акашей), в «Роде Рагху» рисуются океан (вновь промежуточное пространство) и земля, но нет описания Ланки. В «Рождении Кумары» Ошадхипрастха соответствует Алаке, но земля в путешествие риши не включена, а в других частях поэмы представлена лишь ее горным миром. Важно еще то, что в «Облаке-вестнике» картины земного пространства и Алаки следуют одна за другой и таким образом прямо сопоставлены друг с другом.
В каждом из миров — земном и божественном — описание выделяет некоторые доминирующие черты. Земной мир в «Облакевестнике» напоен влагой (дожди, много рек в пути) и запахами. О запахах говорится постоянно. Пахнет свежевспаханная земля (ОВ 16), пахнут торы цветами какубхи (ОВ 22), острым запахом мады лесных слонов пахнет вода в Реве-Нармаде (ОВ 20), олени в пострадавших от летних пожаров лесах вдыхают ароматный запах горелой земли (ОВ 21), пещеры в окрестностях Видиши пахнут запахом любви продажных женщин (ОВ 25), благоухают ветры — ароматом увлажненной дождем земли (ОВ 42), пряным запахом купальщиц (ОВ 33), ароматом водяных лилий (ОВ 33) и вяжущим запахом лотосов (ОВ 31) и т.д. В Алаке ничего не пахнет (в описании города и дома якши, ОВ 64-77, — ни единого упоминания о запахах!), зато все сверкает. Хотя Алака — город божества второго ряда и расположена не в сварге, она устроена так же, как город Индры (см. описания Амаравати в «Махабхарате» — Мбх 3.44 и др., а также описание сада Индры в ПН 10.18-34), а принадлежность Кубере только увеличивает ее роскошь и богатство. Дворцы здесь из хрусталя (ОВ 64, 66), светильники горят не пламенем,
82
а блеском драгоценных камней (OB 69), в спальных покоях над ложем висят лунные камни, которые испускают капли влаги под лучами луны и таким образом освежают влюбленных (ОВ 67). В саду перед домом якши горка для игр выложена из сапфиров (ОВ 74), насест для павлина сделан из золотого шеста и хрустальной перекладины (ОВ 76), ступеньки на пруду — изумрудные (ОВ 73). Драгоценной природой наделяются и растения: здесь растут золотые лотосы (ОВ 70, 73), стебли которых из кошачьего глаза (ОВ 73), а горку для игр в саду якши окружают золотые банановые пальмы (ОВ 74).
Драгоценные растения фигурируют и в эпических описаниях божественных миров, а также у Ашвагхоши (см. в ПН 10.24 описание золотых лотосов со стеблями из кошачьего глаза и с алмазными тычинками). Но и там и там они пахнут (Ашвагхоша наделяет золотые лотосы даже сильным ароматом). И вообще сварга в докалидасовых текстах вовсе не лишена запахов — в эпических описаниях часто упоминаются, например, благовонные ветры, а у Ашвагхоши помимо пахучих золотых лотосов фигурируют деревья, одаряющие желающих ароматными венками (10.20). Значит, исключая запахи из описания Алаки, Калидаса сознательно идет на нарушение традиции. Очевидно, это делается затем, чтобы не дать ни одному из противополагаемых миров превосходства над другим. Оба мира равно прекрасны, и каждый из них красив по-своему (не случайно в седьмом акте «Шакунталы», откликаясь на описание земного мира в реплике Душьянты, Матали, тоже бросив взгляд вниз, восклицает: «Ах, как велика красота земли!»). Более того, поскольку каждый владеет достоинством, которого нет у другого, ясно, что они дополняют друг друга, а вместе (недаром туча объединяет их в своем полете!) составляют один — прекрасный и гармонически устроенный — космос.
Отчетливо обозначенная в «Облаке-вестнике» идея сопряженности земного и небесного миров позволяет понять, почему Калидаса так часто переносит действие своих сюжетов на вершины великих гор. Напомню, что в рассмотренных нами эпизодах встречаются две горы — Хемакута, на которой останавливаются Душьянта и Пуруравас, и Кайласа, куда летит туча. В четвертом акте «Урваши» Пуруравас теряет и вновь находит героиню на горе Гандхамадане. Эта же гора — как место развлечений Шивы и Парвати — появляется в «Рождении Кумары» (восьмая песнь). Пристрастие Калидасы к горам (причем непременно северным, огромным) объясняется их особым пространственным положением. Являясь продолжением земли (ср. реплику Матали перед спуском на Хемакуту: «Через мгновение государь будет на подвластной ему земле»), они вместе с тем так далеко уходят вверх своими вершинами, что оказываются частью промежуточного про-
83
странства и таким образом приобщаются если не к самой сварге, то к ее преддверию. Эта пространственная двойственность горных вершин, принадлежащих одновременно и земле и небу, позволяет Калидасе представить их местом, где земной мир сходится с небесным и появляется нечто третье — мир, сочетающий в себе земные и божественные черты. Сочетание черт дается простой контаминацией. Так, в описании Алаки рядом с драгоценными растениями и такими специфически небесными (растущими только в сварге) деревьями, как мандара (ОВ 70, 72) и кальпаврикша (ОВ 66), изображаются ашока, куравака, кунда и другие земные деревья, о драгоценности которых — в отличие от лотосов и банановых пальм — ничего не сообщается (ОВ 65, 75). То же смешение земной и небесной флоры присутствует и в описании ашрамы Маричи в «Шакунтале»: мандары, выращенные Адити (реплика Матали после Ш 7.11), кальпаврикши, золотые лотосы (Ш 7.12) и тут же — ашока, под которой царь должен ждать Матали (реплика после Ш 7.12). Еще более очевидны «бытовые» контаминации. В сверкающей Алаке дом якши — как островок земного мира. Он не хрустальный, в нем нет драгоценных светильников, и капли с лунных камней не освежают томящуюся в разлуке жену якши. Она спит на земляном полу (ОВ 85), раскладывает на террасе перед дверью оставшиеся от бали цветы (ОВ 84), играет на обычной вине (ОВ 83) и т.д. Сходным образом в мир небесной ашрамы, такой же драгоценный,как и мир небесного города (ср. помимо золотых лотосов сложенные из драгоценных камней хижины подвижников— Ш7.12), включается изображающая павлина глиняная расписная игрушка, которой, подобно любому деревенскому мальчишке, играет маленький сын Душьянты (реплика, следующая за Ш 7.16). И наконец, не следует забывать о том, что на горных вершинах происходят встречи царей с апсарами. На вершине Хемакуты Душьянта встречает потерянную Шакунталу, здесь же начинается любовь Пурураваса и Урваши, на вершине Гандхамаданы Пуруравас разлучается и затем встречается с Урваши. Поскольку цари представляют земной мир, а их возлюбленные — небесный, вершины, в сущности, оказываются тем местом, где заключается брак между землей и небом.
Как видим, значение полета у Калидасы никак не сводится к роли декоративного элемента, используемого при разработке эпико-мифо- логических сюжетов. Все указывает на то, что Калидаса видел в полете прежде всего знак вселенской гармонии. Заметим, что ни в «Прекрасном Нанде», ни в полетах у средневековых авторов этот смысл не прочитывается.
ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ КАНОН В ДРЕВНЕИНДИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИИ*
Воснове соображений, предлагаемых в этой статье, лежит анализ дигвиджайи Рагху— знаменитого и часто комментируемого эпизода поэмы Калидасы «Род Рагху» (РР)1.
Дигвиджайя (digvijaya — «покорение стран света») — одна из традиционных тем царского круга, широко представленная в древнем эпосе и в древней и средневековой литературе. Так называется особая военная экспедиция, совершаемая царем после получения царства и, соответственно, царского статуса2. Целью экспедиции является завоевание обширной и всегда одной и той же территории. Это территория Индийского субконтинента, Бхаратаварша пуран. Она простирается от Гималаев на севере до мыса Коморин на юге и от Восточного океана до Западного. Завоевание осуществляется двумя путями: царь может пройти через все земли, расположенные в указанных пределах, а может ограничиться подчинением одних только окраинных областей, как бы помечая таким образом границы территории, которую он объявляет своим владением. И в том и в другом случае, однако, движение войск должно быть ориентировано по странам света. В связи с этим вся территория Индийского мира разбивается на четыре больших региона, а прохождение через регионы подчиняется определенному порядку. Как правило, вначале завоевываются восточные земли, затем южные, затем западные, и завершается поход покорением Севера. После этого царь возвращается в свое царство, занимающее по отношению к завоеванным областям-положение центра. Операция в целом носит характер набега: с покоренных территорий берется дань, но сами эти территории не аннексируются, а их властители не свергаются и не уничтожаются — даже если отваживаются на сопротивление. Тем не менее политические последствия похода оказываются значительными: побежденные цари демонстрируют покорность победителю (кланяются ему в ноги и т.д.) и обязуются считать его своим господином. В древних
* Вестник РГГУ. Вып. 4. Восток: Исследования. Переводы. Кн. П. М., 2000.
85
текстах (во второй книге «Махабхараты», в «Роде Рагху») победитель в дополнение к этому устраивает по возвращении из похода жертвоприношение раджасуйя, раздает брахманам всю собранную в походе дань и, пройдя через повторную коронацию, в присутствии побежденных царей титулуется «всеобщим царем» (samraj) или «всепобедителем» (sarvajit, visvajit) .
Политическая линия переплетается в дигвиджайе с линией ритуальной. На мифологическом языке продвижение через страны света означает одновременно и вычленение соответствующих пространственных зон, и их объединение, создающее новое, организованное по горизонтали пространство вселенной. Воинственный характер продвижения подчеркивает, что, творя вселенское пространство, царь вместе с тем овладевает им, устанавливает над ним свою власть — ср. эпитеты «властитель всей земли» (sarvabhauma), «запустивший колесо [вселенского порядка]» (cakravartin), которыми обычно награждается совершивший дигвиджайю. Овладение вселенной через ее сотворение являлось в древней Индии, как хорошо известно, условием обретения царского статуса и символически воспроизводилось в обрядах посвящения на царство, в частности в раджасуйе. Ср. такие церемонии раджасуйи, как совершаемое перед абхишекой (помазанием) digvyasthaрапа— «установление в раздельности стран света», когда посвящаемый делает пять шагов — по одному в каждую из стран света и еще один по направлению к центру (зениту), а также церемонии, занимающие место между абхишекой и восшествием на трон и включающие инсценировку военного набега с целью угона скота и объезд на боевой колеснице жертвенной площадки, символизирующей вселенную (Heesterman 1957: 103-105, 127-139). Пересекаясь с посвятительными обрядами и по внутреннему смыслу, и по форме, дигвиджайя, очевидно, берет на себя и присущую им функцию, тем более что сюжетно «вселенский» поход всегда связан с посвящением на царство. Таким образом, высшее, основное назначение дигвиджайи состоит в том, чтобы способствовать рождению нового царя или, по меньшей мере, через демонстрацию силы укрепить и подтвердить его право на обладание царским статусом4.
К числу постоянных составляющих темы дигвиджайи— помимо сценария похода, его деталей и т.д. — принадлежит также форма повествующего о походе текста. Его особенность в том, что в рассказ о «покорении стран света» обязательно включается географическаяинформация. Приводимые сведения при этом отчетливо тяготеют к достоверности.
Это не значит, конечно, что среди них нет неточных или ошибочных данных, но принципиальная установка текста на реальность сообщаемых фактов сомнений не вызывает.
Ориентация дигвиджайи на реальную географию стимулировалась, видимо, не только самой идеей похода (который всегда есть также путешествие), но и особым восприятием подлежащей завоеванию (и, значит, описанию) территории. Эта территория представлялась прежде всего огромной, в известном смысле даже предельной («весь Индийский мир», именно в силу этой своей предельности в максимальной степени сопоставимый со «всей землей» и/или вселенной). Для северянина — а всякая санскритская дигвиджайя отражает взгляд жителя Северной Индии, «свой», знакомый мир которого едва ли простирался дальше Гангской долины, — южные земли, например, в первую очередь земли Крайнего Юга, не могли не быть далекими землями. Особенно сильно эта удаленность должна была переживаться в древнюю эпоху. Однако в ту же древнюю эпоху уровень осведомленности Севера о дальних индийских землях был уже так высок, что их образ оказался лишенным того ореола сказочности, которым неизменно окутывались представления о территориях, лежащих за пределами Индийского мира. Пространство Индии воспринималось как пространство, одинаково реальное во всех своих частях, и это создавало почву для формирования сюжета о вселенском походе с географически точным всеиндийским маршрутом.
Ни в одной из известных нам дигвиджай географическая сторона похода не разработана с такой тщательностью, как в дигвиджайе Рагху. Недаром этот небольшой в общем текст постоянно используется современными исследователями и прочно входит в число ценнейших источников по раннеиндийской географии. Надежность приводимых фактов, однако, лишь одна, и притом не самая существенная, черта Калидасовой дигвиджайи. Главное, что выделяет дигвиджайю Рагху среди подобных ей текстов, — это общие принципы географического описания, выходящие за пределы сформировавшейся на основе эпических образцов традиционной нормы. Сравнение с дигвиджайей Пандавов (центральной дигвиджайей эпоса) показывает, что отступления от традиции идут в основном в двух направлениях. Первое касается территориального членения.
В дигвиджайе Пандавов подлежащая завоеванию территория разделена на четыре региона. Текст не прочерчивает границы регионов, но самый принцип регионального членения выражен в нем с предельной ясностью. Четверо братьев, которым Юдхиштхира поручает покорение стран света, одновременно отправляются по четырем направлениям: Арджуна на север, Бхима на восток, Сахадева на юг, Накула на запад5: Помимо того что об этом сообщают вводные строфы сказания о дигвиджайе (Мбх 2.23.9-10), соответствующие указания помещаются и в начале рассказов об отдельных походах. Поскольку каждый по-
87
ход разворачивается в своем, отведенном ему пространстве, вся территория дигвиджайи оказывается отчетливо разделенной на четыре части.
На первый взгляд может показаться, что та же схема лежит и в основе дигвиджайи Рагху. Территория, по которой движется царь со своим войском, делится на четыре зоны; об этих зонах, как и в «Махабхарате», читателя оповещают особые уведомления, которыми отмечаются соответствующие отрезки маршрута: «Двинулся он сперва на Восток...» (РР 4.28); «Затем... одерживая победы словно невзначай, двинулся он в сторону, которую возлюбил Агастья (т.е. на Юг. — Ю.А.)...»(РР 4.44); «Когда войско его, поднявшееся на завоевание Западных пределов, зазмеилось по склону той горы...» (РР 4.53); «Затем в сторону Куберы (т.е. на Север. —- Ю.А.) выступил Рагху подобный солнцу...» (РР 4.66). Однако на сетку заявляемых таким образом регионов накладываются более дробные территориальные деления. Система этих делений — назовем их районами — образуется не введением в текст специальных наименований или указаний, но повествовательными приемами, создающими впечатление дискретности покрываемого походом пространства.
В отличие от эпоса, где регион предстает сплошным, нечленимым пространственным целым, у Калидасы в пределах региона различимы два типа территорий — собственно покоряемые территории, на которых совершаются боевые действия, делаются привалы, устраиваются пиры по случаю побед и т.д., и территории промежуточные, по которым пролегают дороги, ведущие героя от одной покоряемой территории к другой. Так, чтобы после победы над сухмами и вангами покорить Калингу, расположенную в том же Восточном регионе, войскам Рагху приходится переправиться через реку Капишу и пройти по землям уткалов: «Перейдя через Капишу по спинам выстроенных воинами слонов, двинулся он к Калинге по дороге, указанной ему уткалами» (РР 4.38); между Апарантой и парасиками в Западном регионе лежит дорога через пустыню: «Затем, чтобы победить парасиков, пустился он сухопутьем...» (РР 4.60); после подчинения хунов и Камбоджей армия поднимается по склону Гималаев: «Затем, окруженный конницей, взошел он на гору, ставшую отцом Гаури...» (РР 4.71) и т.д.
Дорога — территория нейтральная и в силу этого как бы изымаемая из круга территорий, значимых с точки зрения завоевательных целей, — выступает в дигвиджайе Рагху в качестве главным образом функционального пространства. Она связывает и одновременно размежевывает значимые территориальные единицы. Поскольку же дороги протягиваются не только внутри регионов, но и между регионами, система регионального членения по существу перестает здесь работать, и территория дигвиджайи оказывается поделенной по-новому.