Глава 10
Эрик Ист никогда не встречался с Президентом и никогда не был в Белом
доме. Никогда не видел он и Флетчера Коула, но знал, что тот не понравится
ему.
Следом за директором Войлсом и К. О. Льюисом в семь утра в субботу он
вошел в Овальный кабинет. Не было ни улыбок, ни рукопожатий. Иста представил
Войлс. Президент кивнул из-за стола, но даже не встал. Коул что-то читал.
Двадцать порнозаведений вспыхнули факелами в округе Колумбия и многие
ещЈ дымились. Они видели дым над городом через заднее стекло лимузина. В
одном из домов под названием <Эйнджелс> сильно обгорел сторож, и он вряд ли
выживет.
Час назад они получили сообщение: анонимный посетитель радиостанции
приписывает ответственность за все <Подпольной армии>, и она обещает
устроить подобное же в ознаменование смерти Розенберга.
Президент заговорил первым.
<Он выглядит усталым, - подумал Ист. - Еще так рано для него>.
- Во сколько заведений подброшены взрывные устройства?
- В двадцать здесь, - ответил Войлс. - Семнадцать в Балтиморе и
примерно пятнадцать в Атланте. Все выглядит так, как если бы атака была
тщательно скоординирована, потому что все взрывы произошли ровно в четыре
часа утра.
Коул поднял голову от своих бумаг.
- Директор, вы верите, что это <Подпольная армия>?
- На данный момент они единственные, заявляющие об ответственности.
Похоже, их работа. Может быть, - Войлс не смотрел на Коула, разговаривая с
ним.
- Итак, когда вы начнете аресты? - спросил Президент.
- В тот самый момент, как появится возможная причина, господин
Президент. Таков закон, вы понимаете.
- Я понимаю, что эту группу вы больше всего подозреваете в убийствах
Розенберга и Дженсена и что вы уверены, что именно еЈ члены убили
федерального судью, участвовавшего в рассмотрении дела в Техасе, и, скорее
всего, именно она подложила взрывные устройства как минимум в пятьдесят два
порнозаведения прошлой, ночью. Я не понимаю, почему они взрывают и убивают,
оставаясь неприкосновенными. Черт побери, директор, мы находимся в осаде.
Шея Войлса покраснела, но он не сказал ни слова. Просто отвел взгляд в
сторону, в то время как Президент смотрел на него. К. О. Льюис прочистил
горло.
- Господин Президент, позвольте мне. Мы не убеждены в том, что
<Подпольная армия> замешана в убийствах Розенберга и Дженсена. На самом деле
у нас нет фактов, связывающих их. Они - только одни из дюжины подозреваемых.
Как я сказал раньше, убийства хорошо организованы, совершены очень чисто и
высоко профессионально. Исключительно профессионально.
Коул шагнул вперед.
- Что вы пытаетесь сказать, мистер Льюис? Что у вас нет никакого
представления о том, кто же убил их? И вы, возможно, никогда этого не
узнаете?
- Нет, совершенно не об этом я говорю. Мы найдем их, но это займет
определенное время.
- Сколько времени? - спросил Президент. Это был понятный, характерный
для студента-второкурсника вопрос, не требующий хорошего ответа. Ист сразу
невзлюбил Президента, поскольку тот задал его.
- Месяцы, - ответил Льюис.
- Сколько месяцев?
- Много.
Президент закатил глаза и покачал головой, затем с раздражением встал и
направился к окну. Он заговорил, глядя в окно:
- Не могу поверить, что нет связи между тем, что случилось прошлой
ночью, и убийством судей. Не знаю, возможно, я просто выжил из ума.
Войлс с ухмылкой бросил быстрый взгляд на Льюиса. Шизофреник,
неуверенный, неинформированный, глупый, не общающийся ни с кем. Войлс мог
придумать ещЈ много других эпитетов.
Президент продолжал, по-прежнему обращаясь к окну:
- Я просто становлюсь нервным, когда убийцы свободно разгуливают здесь
повсюду и раздаются взрывы. Кто может обвинить меня? У нас не убивали
президента уже более тридцати лет.
- О, мне кажется, вам ничего не грозит, господин Президент, - произнес
Войлс с чувством удовлетворения. - Служба безопасности контролирует
положение.
- Отлично. Тогда почему я чувствую себя так, как будто нахожусь в
Бейруте? - Он почти бормотал в окно.
Коул почувствовал неловкость и схватил толстую докладную записку.
Протянул еЈ Войлсу, заговорив тоном профессора, читающего лекцию.
- Это краткий список возможных кандидатов в Верховный суд. Здесь восемь
фамилий с биографией каждого. Подготовлено судом. Мы начали с двадцати
фамилий, затем Президент, Главный прокурор Хортон и я урезали до восьми.
Никто из них даже не представляет себе, что его кандидатура рассматривается.
Войлс по-прежнему смотрел в сторону. Президент медленно возвратился к
столу и взял свой экземпляр докладной записки. Коул продолжал.
- Кандидатуры некоторых спорны, и, если они в конце концов выдвинуты,
нам придется выдержать бой, добиваясь их утверждения сенатом. Мы предпочли
бы не начинать войну сейчас. Это должно сохраняться в тайне.
Войлс неожиданно повернулся и посмотрел на Коула.
- Вы идиот, Коул! Мы делали такое раньше, и я могу заверить вас, что,
как только мы начинаем проверять этих людей, кот выскакивает из мешка. Вы
хотите тщательного скрытого расследования и вместе с тем рассчитываете, что
каждый, с кем мы будем вступать в контакт, смолчит. Так не пойдет, сынок.
Коул подошел к Войлсу ближе. Его глаза метали молнии.
- Вы должны немного повертеть своим задом, чтобы гарантировать, что эти
имена не попадут в газеты, пока их не назначат на должность. Вы сделаете
это, директор. Вы остановите утечку информации и не дадите ей попасть в
газеты. Понятно?
Войлс уже был на ногах, тыча пальцем в Коула.
- Послушай, осел, ты хочешь проверить их? Тогда делай это сам. Не надо
отдавать мне целую кучу распоряжений, как бойскауту.
Льюис уже стоял между ними. И Президент встал за столом. В течение
секунды или двух полное молчание. Коул положил свой экземпляр докладной
записки на стол и сделал несколько шагов, глядя в сторону. Теперь Президент
взял на себя роль примирителя.
- Сядьте, Дентон. Сядьте.
Войлс вернулся на свое место, по-прежнему глядя на Коула. Президент
улыбнулся Льюису, и все сели.
- Мы все в большом напряжении, - с теплотой в голосе произнес
Президент.
Льюис спокойно сказал:
- Мы проведем тщательную проверку по вашим фамилиям, господин
Президент, и это будет сделано в строжайшем секрете. Однако вы знаете, что
мы не можем контролировать каждого, с кем ведем разговор.
- Да, мистер Льюис, я это знаю. Но я хочу исключительной осторожности.
Эти люди молоды и будут кроить и перекраивать Конституцию ещЈ долго после
того, как я умру. Они стойкие консерваторы, и пресса съест их заживо. У них
не должно быть тайн, тщательно скрываемых от посторонних. Ни наркотиков, ни
незаконных детей, ни действий радикально настроенных студентов, ни разводов.
Понимаете? Никаких сюрпризов.
- Да, господин Президент. Но мы не можем гарантировать полной
секретности в нашем расследовании.
- Просто пытайтесь, хорошо?
- Да, сэр.
Льюис протянул докладную записку Эрику Исту.
- Это все? - спросил Войлс.
Президент посмотрел на Коула, который стоял у окна, ни на кого не
обращая внимания.
- Да, Дентон, это все. Мне бы хотелось, чтобы проверка по этим именам
была проведена в течение десяти дней. Я хочу быстрого продвижения в этом
вопросе.
Войлс встал.
- Вы получите докладную через десять дней.
Каллахан находился в раздражении, когда постучал в дверь квартиры
Дарби. Он был в смятении, и многое приходило ему в голову, многое, что он
хотел бы высказать. Но он знал: нежели объявлять войну, а этого он хотел бы
меньше всего, лучше выпустить немного пара. Она избегала его четыре дня,
потому что играла в детектива и забаррикадировалась в библиотеке юридической
школы. Она пропускала занятия, отказывалась отвечать на его звонки и вообще
пренебрегала им в решающий момент. Но он знал, что, когда она откроет дверь,
он будет улыбаться и забудет о том, что его игнорировали.
Он держал в руках литровую бутылку вина и настоящую пиццу от мамы Розы.
Было начало одиннадцатого, субботний вечер. Он снова постучал и посмотрел на
выстроившиеся вдоль улицы аккуратные двухквартирные домики и бунгало.
Звякнула цепочка, и он тотчас улыбнулся. Раздражение сразу же испарилось.
- Кто там? - спросила она, не снимая цепочку.
- Томас Каллахан, припоминаешь? Я стою у твоей двери и умоляю впустить
меня, чтобы мы могли поиграть и снова стать друзьями.
Дверь отворилась, и Каллахан вошел. Она взяла вино и одарила легким
поцелуем в. щеку.
- Мы ещЈ дружим? - спросил он.
- Да, Томас. Я была занята.
Он прошел за ней на кухню через небольшую комнату, где царил некоторый
беспорядок. На столе стоял компьютер, рядом большая стопка толстых книг. ' -
Я звонил. Почему ты не перезвонила?
- Меня не было, - сказала она, выдвигая ящик стола и доставая штопор.
- У тебя автоответчик. Я разговаривал с ним.
- Ты пытаешься объявить мне войну, Томас? Он посмотрел на еЈ босые
ноги.
- Нет! Клянусь, я не сошел с ума. Я обещаю. Пожалуйста, прости меня,
если я кажусь выведенным из равновесия.
- Прекрати.
- Когда мы ляжем в постель?
- Ты хочешь спать?
- Совсем нет. Пошли, Дарби, прошло три ночи.
- Пять. Какая пицца! - Она открыла бутылку и наполнила два бокала.
Каллахан наблюдал за каждым еЈ движением.
- О, это одна из тех субботних ночей, когда все выбрасываешь из головы
к черту. Только клешни креветок, яйца, головы речных раков. И дешевое вино.
Я не совсем при деньгах и завтра уезжаю, так что должен следить за своими
тратами. А поскольку уезжаю, то подумал, а не зайти ли к тебе и не остаться
ли на ночь, чтобы меня не соблазнила какая-нибудь заразная женщина в округе
Колумбия. Что ты думаешь об этом?
Дарби открывала коробку с пиццей.
- Похоже на сосиски и перец.
- Я могу все-таки рассчитывать на то, чтобы лечь с тобой в постель?
- Может быть, позже. Выпей вина и давай поболтаем. Последнее время мы
не разговаривали.
- Этого не скажешь обо мне. Я говорил с твоей машиной всю неделю.
Он взял бокал с вином и бутылку и пошел за ней в комнату. Она включила
стереоприемник, и они непринужденно растянулись на диване.
- Давай напьемся, - сказал он.
- Ты так романтичен.
- У меня есть романс для тебя.
- Ты пил всю неделю?
- Нет, не всю. Восемьдесят процентов недели. Это твоя вина, ты избегала
меня.
- Что с тобой, Томас?
- Меня бросает в дрожь. Я взвинчен, и мне нужен партнер, чтобы сбить
напряжение. Что ты на это скажешь?
- Давай напьемся наполовину. - Она взяла свой бокал с вином и стала
пить маленькими глотками. Потом закинула ноги ему на колени.
Он задержал дыхание, как если бы его пронзила боль.
- Когда твой самолет? - спросила она. Теперь он едва сдерживался.
- В час тридцать. Без остановки в Национальном. Я рассчитываю
зарегистрироваться в пять, а в восемь обед. После этого я могу оказаться на
улице в поисках любви.
Она улыбалась:
- Ладно, ладно. Через минуту мы займемся этим. Но сначала давай
поговорим.
Каллахан вздохнул с облегчением.
- Я могу говорить только десять минут, потом все, крах.
- Какие планы на понедельник?
- Как обычно, восемь часов ничего не значащих дебатов о будущем Пятой
поправки, затем комиссия отберет предложенный на конференцию доклад, который
никто не одобрит. Еще больше дебатов во вторник, другой доклад, возм%CFжно,
ссора, и не одна, потом мы объявим перерыв, ничего толком не завершив, и
отправимся домой. Я буду поздно вечером во вторник и хотел бы назначить
свидание в каком-нибудь хорошем ресторане, после чего мы вернемся ко мне для
интеллектуальной беседы и животного секса. Где пицца?
- Здесь, в коробке. Я достану.
Он поглаживал еЈ ноги.
- Не двигайся. Я ни капельки не голоден.
- Зачем ты ездишь на эти конференции?
- Я профессор, а мы как раз такие люди, которые, по мнению многих,
скитаются по всей стране, посещая разные собрания с другими образованными
идиотами и утверждая доклады, которые никто не читает. Если я перестану
бывать там, то декан подумает, что я не вношу вклад в академическую среду.
Она снова наполнила бокалы.
- Ты как натянутая струна, Томас.
- Знаю. Это была трудная неделя. Мне невыносима даже мысль о куче
неандертальцев, переписывающих Конституцию. Через десять лет мы будем жить в
полицейском государстве. Я ничего не могу поделать с этим, потому, возможно,
и ищу спасение в алкоголе.
Дарби небольшими глотками пила вино и смотрела на него. Мягко звучала
музыка, свет был неярким.
- У меня уже шумит в голове, - сказала она.
- Это как раз то, что тебе нужно. Бокал-полтора, и ты готова. Если бы
ты была ирландкой, ты могла бы пить всю ночь напролет.
- Мой отец наполовину шотландец.
- Недостаточно.
Каллахан скрестил ноги на кофейном столике и расслабился. Мягко
поглаживал еЈ лодыжки.
- Я могу покрасить твои ногти на ногах. Она ничего не сказала. Он
фетишизировал еЈ ноги и настаивал, чтобы она покрывала ногти ярко-красным
лаком как минимум дважды в месяц. Они видели это в <Бул Дэхеме>, и, хотя он
не был таким аккуратным и трезвым, как Кевин КЈстнер, близость с ним
приносила удовольствие.
- Без пальчиков сегодня? - спросил он.
- Может быть, позже. Ты выглядишь усталым.
- Я отдыхаю, но рядом с тобой чувствую сильное желание, и ты не
отделаешься от меня, утверждая, что я выгляжу усталым.
- Выпей еще.
Каллахан выпил и забрался поглубже на диван.
- Итак, мисс Шоу, кто сделал это?
- Профессионалы. Ты разве не читаешь газет?
- Разумеется. Но кто стоит за этими профессионалами?
- Не знаю. После взрывов последней ночью, по единодушному мнению,
по-видимому, это дело рук <Подпольной армии>.
- Но ты не уверена.
- Нет. Не было арестов. Я не убеждена.
- И у тебя есть несколько неприметных подозреваемых, не известных всем
остальным в стране.
- У меня есть один, но теперь я не уверена. Я провела три дня за
наведением справок. Даже систематизировала все по-настоящему, отлично и
аккуратно, в своем маленьком компьютере и вывела на распечатку черновой
вариант дела. Но теперь отказываюсь от него.
Каллахан посмотрел на нее.
- Ты говоришь мне, что пропустила три дня занятий, избегала меня,
работала сутки напролет, изображая из себя Шерлока Холмса, и теперь все
отбрасываешь?
- Посмотри вон там, на столе.
- Я не могу поверить. Я дулся в одиночестве целую неделю. Знаю, для
этого была причина. Знаю, что мои страдания были на пользу стране, потому
что ты пропустишь все через сито и скажешь мне сегодня или, возможно,
завтра, кто это сделал.
- Этого нельзя сделать, по крайней мере, законным путем. Нет прототипа,
нет обычной ниточки к убийцам. Я почти сожгла компьютеры в юридической
школе.
- Ха! Я говорил тебе. Ты забываешь, дорогая, что я гений по
конституционному праву, и я знал сразу, что у Розенберга и Дженсена не было
ничего общего, кроме черных мантий и угроз смерти. Нацисты, арийцы,
ку-клукс-клан, мафия или какая-то другая группа убрала их, потому что
Розенберг был Розенбергом, а Дженсен - самой легкопоражаемой мишенью и
чем-то вроде препятствия.
- Хорошо, почему ты тогда не позвонишь в ФБР и не поделишься с ними
своими мыслями? Я уверена, они сидят у телефона.
- Не сердись. Виноват. Извини меня, пожалуйста.
- Ты глупец, Томас.
- Да, но ты любишь меня, правда?
- Не знаю.
- Мы все ещЈ можем лечь в постель? Ты обещала.
- Посмотрим.
Каллахан поставил бокал на столик и пошел в атаку.
- Послушай, бэби. Я прочитаю твое дело, согласен. А потом мы поговорим
о нем. Но прямо сейчас я не могу четко соображать и не смогу продолжать,
пока ты не возьмешь меня за слабую и дрожащую руку и не поведешь к постели.
- Забудь о моем маленьком деле.
- Пожалуйста, к черту его, Дарби, пожалуйста. Она обхватила его за шею
и пригнула к себе. Их поцелуй был продолжительным и крепким. Пьяный, почти
страстный поцелуй.