книги / Пережитое земля и жизнь

Надеюсь, вам понятно, что у оккупантов не болела голова о здравии побежденных. Население нашло выход: стали готовить мазь из тола на сметане. Это сильнейшее взрывчатое вещество отлично действовало на чесоточного клеща. Не знаю, чья была идея использовать такую мазь на лошадях. Буквально дня через три-четыре ко мне повели лошадей. В райсельхозотделе составляли график из расчета на восьмичасовой рабочий день и нахождения животного в камере 40–55 минут. Сметану (или сливки) привозили в молочном бидоне. Одни стругали толовую шашку, другие готовили мазь. Моя роль состояла в том, чтобы ввести животное в камеру, зафиксировать его в камере путем подбрюшных ремней, закрепить «рукав» на шее и привязать голову недоуздком снаружи. Обязанностью было и взвешивание очередной дозы серы и наблюдение за ее сгоранием в очаге. Иногда, если позволяло время, я становился на табурет перед привязанными головами лошадей. Проверял кончики ушей у коня. Здесь обычно сохранялись вши и гниды. Обнаруженных я давил на ногтях больших пальцев рук. В учебниках такой секрет я не встречал, но знал от врачей кавалерийской дивизии, в которой служил, и от ветврачей на Волховском фронте9. Сколько окурили и полечили голов, я не считал, но, судя по тому, что прошло около полутора недель, пока привезли мне бутылку то ли лизола, то ли креолина, при двукратном окуривании не менее 80 голов. Иногда приводили в день менее 16 голов. Должен отметить добросовестность лиц, обрабатывавших головы окуренных коней. А это непросто: лошадь защищается, задирая голову. Крупные животные настолько высоко поднимают голову, что длины рук оказывается недостаточно, чтобы обработать голову, даже стоя на телеге. При наличии препарата и наступлении тепла лечили коней дома «влажным» способом. В бидон я, конечно, не заглядывал, но если в нем что-то оставалось, отдавали мне. К хлебному пайку по карточке это было нелишним.

9 Послужной список (прил. 6).

231

elib.pstu.ru

Газокамера, думаю, сохранилась отнюдь не с довоенного времени. Ее построили немцы. Если даже сохранилась, ее берегли немцы же. Для чего? Оказывается, здесь дислоцировались изменники Родины с Северного Кавказа, среди которых были чеченцы. Это сейчас они подняли головы, а тогда немцы использовали их для борьбы с псковскими партизанами. Они имели лошадей, национальную одежду, черные папахи на головах. Немцы не хуже нас, советских людей, знали, что один из баронов Вревских – Ипполит – вел военную политику России на Кавказе. Это он гонялся за Шамилем и погиб. Он умер от ранения в бою. Немцы избрали местом дислокации своих «союзников» – земли баронов Вревских, подальше от их родины. Лошади чеченцев, конечно, болели и чесались, не считаясь с политикой.

Тогда я всего этого не знал и удивлялся: откуда у моей квартирной хозяйки во Вреве такая роскошная черная папаха, которую она подарила мне, глядя на мою голову в меховой шапке-ушанке, несмотря на летнюю жару. Я ведь пришел сюда еще в зимнем одеянии.

Все написанное выше – в прошлом, но постепенно о той войне написали столько! Началось с воспоминаний видных генералов и офицеров, потом очевидцев рангами ниже, вплоть до рядовых. Ныне очевидцев не остается, но о войне пишут. Их писанина, так сказать, из вторых рук. Постепенно возникла мысль и у меня: не поведать ли свое. Среди воспоминаний выбирая близкое и понятное для товарищей по профессии: лечение лошадей сметаной. Вероятный круг будущих чтецов невелик. Обратился в журнал «Ветеринария». Мне вежливо отказали. Казалось бы, что здесь героического, скорее, дико и смешно. Но многое повидав и побывав участником событий тех лет, считаю, что все это не должно быть похороненным навечно. В этом отказе подозреваю неверие в описанное. А я предстаю лжецом, притом изощренным. Хотя мой «жизненный путь давно перевалил за середину», живу 90-й год, однако умирать лжецом, пусть в глазах немногих редакторов, не хочется. Решил обратиться к Вам, дорогие сопрофессионалы.

232

elib.pstu.ru

Во-первых, это могло сохраниться в молве, что-либо в местной печати и в архивах районного сельхозотдела того времени, например графики привода лошадей. Во-вторых, среди лиц, приводивших лошадей, была молодежь, в частности мальчики от 10 до 17 лет. Им ныне за 80 лет, могут помнить и подтвердить. Приводили лошадей не только с моего зооветучастка, но и из других мест, освобожденных от немцев. Может быть, от моего имени обратились бы с просьбой подтвердить лечение сметаной, смешанной с толом, через местные СМИ.

Заранее благодарю Вас. С просьбой И. Трубицин.

Прибыли мы тогда в Ленинград вдвоем. Не обошлось без приключений. Гидом для нас был работник из райвоенкомата, возвращавшийся с какого-то совещания в Ленинграде. Втроем ехали поездом до ст. Бологое. От Бологое в ночь ходил поезд до Старой Русы. Проснулись в Старой Русе утром, обнаружили кражу сапог у военкоматчика, на дворе слякоть. У моего напарника «утянули» четвертинку водки. Хуже всего у меня: срезали полевую сумку, в ней – мое личное дело. Что делать? Поезд, ходивший далее Старой Русы, отменили. У военкоматчика при себе были новые валенки. Он решил вернуться в Ленинград – за сапогами. Этим же поездом вернулись в Бологое. Нас отправили кружным путем, нарисовали схему: сначала поездом, а потом пешком до Воронцова. Пока мы шли пешком, нас встречали раза три военные патрули. У меня документов нет, показывал документы мой напарник. Судя по тому, как они изучали документ, было видно: они неграмотные! И это к счастью для меня. Потом я слышал, что то были мобилизованные с Приднестровья. С грамотными мне было бы не просто объясниться.

К вечеру того же дня мы были в Воронцове. От Воронцова почти ничего не осталось. Лишь кирпичное здание: по-моему, школа. В ней размещались вернувшиеся из эвакуации власти, в том числе райсельхозотдел. Нас встретила заведующая райсельхозотделом, помнится – Смирнова. Меня она оформила за-

233

elib.pstu.ru

ведующим Шашковским зооветучастком, а моего (спутника) напарника – исполняющим обязанности районного ветврача. Думаю, не будет сложности назвать заврайсельхозотделу имя, отчество и фамилию моего напарника (спутника), а также – здание, школа ли? Позднее я узнал, что больница сохранилась. Вскоре вернулся из эвакуации главный ветврач. Куда девался мой спутник, очень хочется знать. Кстати, мои документы воры выслали в Воронцово. Полевую сумку жаль. Там были в основном письма ко мне, в том числе от мамы.

У меня был хороший знакомый, которого я звал дядей Васей. Знакомство сложилось через корову, у нее был мастит. Я ее вылечил быстро, а знакомство сохранилось (в моем понятии на века). У него была жена, которую я звал тетей Наташей, дочь, кажется, Мария, и сын Иван. Однажды я застал тетю Наташу в слезах: «Вани-то у нас нет...»

После очередного нашего летнего наступления немцы оставили всю Псковщину. Дядя Вася до войны был председателем колхоза. Мог возникнуть вопрос о восстановлении колхоза. Он с сыном отправился в их деревню. Оказалось, по улице их д. Живоглядово был вырыт окоп линии обороны немцев. В окопе лежало тележное колесо. Отец велел Ване спуститься и колесо выкинуть наверх: мол, пригодится. Стоило ему дотронуться до колеса, как раздался взрыв со стороны боковой стенки окопа... Хоронили только одни ноги. А из тела дяди Васи извлекли 101 мелкий осколок... Хотелось бы установить фамилию и отчество дяди Васи, и имя его дочери, и название их деревни и колхоза. Думаю, это выполнимо, ибо дядю Васю судили за сотрудничество с врагом по жалобе одной женщины. Дали десять лет и сослали в казахские степи. Так он оказался строителем известного ныне во всем мире космодрома. Опротестовывал решение суда не один раз. Добился. Женщину, которая на него донесла, привозили в Казахстан. На суде она призналась

всвоей вине. Дядю Васю освободили. Все это он поведал мне. Мне очень жаль, что язабыл его фамилию иотчество иимя дочери.

После того как перестали окуривать лошадей, я оказался

вположении безработного, ожидал мобилизации из армии. Обращался в военкомат. Разводили руками: мол, приказа нет...

234

elib.pstu.ru

Во второй половине 1944 года меня перевели на другой зооветучасток. К стыду своему, не могу вспомнить его названия. Поселили меня в единственном сохранившемся доме с ветряной мельницей. Это примерно на середине дороги между Воронцовым и Островом. Дом двухэтажный и сохранился он потому, что в нем проживал какой-то крупный немец. В верхнем этаже теперь жили хозяин дома с женой и дочерью и я, квартирант. В нижнем этаже, превращенном в некий склад, была ручная мельница. (Тогда как в сотне метров – ветряная мельница!) Размалывала зерно на муку на мельнице обычно дочь. Потом подключили меня: мол, хватит есть чужой хлеб. Хотя за этим стояло другое. Мы мололи теперь

сдочерью вдвоем, держась за древко рука об руку. У них сохранилась корова, причем продуктивная. Дочь через день-другой носила молоко на ст. Остров. На коромысле два ведра (это надо же иметь такую силу 19–20-летней девушке). Да расстояние около семи верст. Прошу установить название моего нового зооветучастка, фамилию, имя и отчество моих квартирных хозяев и название той деревни, а также границы моих участков, нынешнего и бывшего, о чем ятаки неузнал.

На этом зооветучастке пришлось поврачевать. У одной женщины заболела корова. Она обратилась ко мне. Диагноз: острое вздутие рубца. Я недолго думая, применил троакар. Тем не менее женщина пожаловалась. Пришлось объясняться перед главным врачом района. Он мне внушил: мол, троакар – последнее средство, отнюдь не первое.

Глубокой осенью 1944 года был сформирован железнодорожный состав из одноосных вагонов. На Острове мы, сошихинцы 65 человек, заняли два вагона; 63 человека – женщины всех возрастов от 17 лет и выше, мужчины – старики и мальчишки от 15 лет во главе со вторым секретарем райкома Рыбаковым – поехали за трофейным скотом в Германию. Везли нас долго, часто стояли на запасных путях. Мимо нас шли составы

своенными грузами. Наконец, оказались на государственной границе. Пограничники помыли нас в бане и прожарили нашу одежду, дабы не завезли наших русских вшей на Запад. Вкусно покормили, что было весьма кстати, ибо кое у кого закончились

235

elib.pstu.ru

запасы съестного. Потом подошла колонна военных грузовиков и повезла в западном направлении. В местечке Польвиттен нас, сошихинцев, оставили. (Здесь прошу узнать имя отчество Рыбакова.) Несколько человек мы выделили в населенный пункт, кажется, название Досниттен.

Мы застали группу военных во главе с пожилым старшим лейтенантом. Они на конной молотилке заканчивали обмолот полей яровых (ячменя) из урожая прошлых лет (1943 года). Через сутки удалились, забрав с собой конный привод. Центром здесь служила молочная ферма, голов, вероятно, на 200–300, весьма не новая. Я впервые увидел механизированную привязь животных. У них еще держали коров на привязи.

***

На молочной ферме руководила хозяйка, весьма внимательная к нам, русским. Жилые помещения у нее были порушены, и она со своим рабочим персоналом жила рядом с фермой –

впомещении школы. В школе было четыре классных комнаты с выходами в общий коридор. Крайний класс занимала она, хозяйка. Рядом в классе проживали немки – работницы фермы,

втретьем классе четыре-пять русских женщин, в четвертом классе несколько немцев, мужчин пожилого возраста. Коридор был (на мое удивление) обширный. Из него вела наверх, на второй этаж, широкая лестница в небольшую комнату, которая служила в школе учительской. Школа не работала, и комнату заняли две наши женщины, исполнявшие советскую власть. Две кровати, стол, диван перед окном – все убранство.

Имелось ли перерабатывавшееся молоко и где оно помещалось, не видел. Похоже, здесь молоко в свежем виде куда-то отправлялось. Вероятно, даже на переработку в Польвиттен. Мне работы не находилось. Я слонялся по округе.

Среди коров находились недойные и нетельные. Каково их общее поголовье, я не интересовался. Это находилось в ведении Рыбакова. Тем не менее всем этим хозяйством командовала пожилая немка с двумя пожилыми немцами мужчинами, ведавши-

236

elib.pstu.ru

ми кузницей. К ферме было пристроено молочное помещение с площадкой для молочных бидонов, оборудованное, помнится, не одним сепаратором, переоборудованным с электрического на ручной привод. Имелось нечто типа полатей для отдыха (и ночлега). Отдельно от производственного комплекса было жилое помещение со столовой. Ею ведала пожилая немка. Она же была кухаркой (кстати сказать, искусной). Столовая примерно на 10– 12 персон. Вход сюда охранялся собакой на привязи. Немка быстро нашла применение моей армейской шубе. Собака ощенилась, и моя шуба служила подстилкой у конуры.

Мы, прибывшие русские, постепенно, не без влияния Рыбакова, включились в общий коллектив. Совместно не только работали, но и питались. Из русскоязычного населения появился какой-то старшина. По его поведению я понял, что он исполняет роль коменданта. После Нового года он окончательно спился, затем куда-то исчез.

Неподалеку стояли два дома. В одном из них жила команда подбитого танка (пять человек). В другом доме жили, точнее, сожительствовали с молодыми немками казах со знаками старшины и русский солдат Жорка. Выдавали себя за работников комендатуры. Казах – с красивой шатенкой, русский – с шатенкой с примесями брюнетки, не менее красивой. Первую звали Гита, вторую – Эмма. Русского языка они не знали. Однако им, видимо, было более приятно видеться со мной, чем с надоевшими им «супругами». Обычно что-то рассказывали, обращаясь ко мне, и весело смеялись. Я тоже смеялся. Со временем казах стал приставать ко мне: уступи, мол, черную папаху! Я согласился. В ответ он дал команду Гите. Та с видимой злостью извлекла из постели костюм синего цвета и бросила ему. Он стал обладателем папахи, я – костюма.

Надо сказать, папаха шла к его азиатским чертам лица. А костюм из тонкого английского сукна был мною потом перешит. И стал на десяток лет моим украшением в одежде. Хотя имел недостаток – суженные брюки. В отличие от модных после войны широких (до 30 сантиметров) шаровар.

237

elib.pstu.ru

Работы по специальности не возникало. Рыбаков меня в свои дела не вовлекал, не привлекал и в производство. Лишь по своей воле я иногда наблюдал за переработкой молока. Ни разу не заметил нарушений санитарии.

Слоняясь от безделья, заходил в пустующие дома. Видел поспешно брошенные обеды. Брошенные ложки в тарелках с остатками пищи. То ли хозяева срочно эвакуировались при внезапном появлении красноармейцев, то ли красноармейцы не успели поесть.

Еще со школьной скамьи я знал о Польском коридоре. И бродя здесь, понимал: мы – в этом коридоре. После того как Гитлер расправился с Польшей в 1939 году, он восстановил Восточную Пруссию в прежнем виде. Коридор застроил однотипными домиками, с прямыми широкими улицами. Домики, надо признать, очень удобны для небольших семей. Площадь жилья по-моему 20–25 квадратных метров. Гостиная с мебелью, спальная комната с двуспальной кроватью, печь с плиткой для топления каменным углем. На одном из чердаков я обнаружил новенький велосипед. Конечно, присвоил. И катался на нем с нашими девушками. Неизвестно, откуда у них появились велосипеды. А дороги здесь были отличными, асфальтированными.

Запомнилась поездка с Рыбаковым куда-то на север, в какойто район. Оказывается в бумагах у нас, сошихинцев, числилась огромная отара овец. Их нужно было передать тому району. Сделка по-русски не обошлась без спиртного. В каком-то складе обнаружили бочки с неочищенным спиртом. Признаются, мол, пили и регулярно – не ядовито. Я не мог проглотить эту дрянь. До сих пор она у меня на языке. Эта поездка показала, где же мы находимся. Польский коридор на географических картах представлял собой очертания некоего кувшина, горло которого опущено в воды Балтики, одно – на юге широкое. А мы находились где-то на задней стороне кувшина, на пересечении с дном. Польвиттен – название подтверждало мой вывод. Мы, и приезжие, и здешние немцы, жили в каком-то районе Досниттена. Среди деревьев се-

238

elib.pstu.ru

вернее фермы – огромный пустующий многоэтажный дом. Как я понял, это была казарма немецких пограничников, следивших с западной стороны за Польским коридором.

Немец вынес пряжку от солдатского ремня, пояснил: цифры, мол, пристроим. Поехали обратно. Нас оставили в двух конных упряжках. На одной из них – на двуколке – сидел, видимо, офицер со своим кучером. На другой телеге стояли с десяток солдат. Все без оружия, но закутанные в плащ-палатки до колен, завязанные вокруг шеи в узлы. Отобрали у нас велосипеды, бросив их в телегу. «Кто такие?» – последовал вопрос офицера. Я показал свое офицерское удостоверение личности. «А там что?» – указал он на мой грудной карман, из которого я извлек удостоверение. Там была карточка в красной обложке кандидата в члены ВКП(б). Он изучил оба документа. «Откуда и почему вы здесь?». Я пояснил: мол, мы вон с той фермы. Он вернул мне документы, велел отдать немцу велосипед. Мы поехали к ферме. Бросилось в глаза: все закутаны в плащ-палатки, хотя признаков ухудшения погоды нет. Второе. Все солдаты на телеге стоят и молчат... Мы привыкли: стоило кому-либо из нас, прибывших из СССР, оказаться среди военных (особенно девушкам!), как начинались расспросы: как, мол, теперь там. Подъехали к ферме. Нас встретили две женщины с «чердака» на школе, встревоженные. Пояснили: подъезжал какой-то начальник, расспрашивал. Потом уехал. «Куда?» – спросил наш офицер. Они показали направление на юг. Сейчас мы тоже поедем туда, узнаем и разберемся с ним. Они уехали, а мы с немцем направились в Польваттен. «Пусть ктолибо из начальства приедет ночевать сюда»,– попросили они. Я пообещал. Я, отчитавшись о выполненном задании, поехал, как обещал, поставил в известие Рыбакова. Женщины, встретив меня, приготовили на диване у окна на чердаке школы нечто типа постели. Не успел я прилечь, как сообщили: приехали какие-то солдаты, требуют обеспечить их продуктами питания. Их командир требует, чтобы я к ним пришел. Я просил передать: пусть он подойдет ко мне (так ведется по правилам вежливости). Он пришел. Обошелся со мной вежливо. Тем не менее узел плащ-палатки не развязался. Мы с ним уселись на моей постели. Мои женщины,

239

elib.pstu.ru

обычно говорливые, веселые, превратились в этаких истуканов. Он сразу повел речь о продуктах питания. Я объяснил: продукты не мои; они хозяйки этой фермы, обращайтесь к ним. Он встал и удалился. Женщины мне: «Иван Иванович, так этот человек ведь приезжал перед вашим приездом». Стало ясно: откуда-то появились недобрые солдаты. Что делать? Конечно, решил я, надо поставить наше начальство в известность. Из Досниттена в Польвиттен кроме тележного пути была пешеходная тропинка. Я поспешил по ней. Подходя, увидел: женщины запрягли лошадь и основательно погоняли ее. У начальства мы оказались одновременно. Выслушав, начальство набросилось на нас. Как, мол, вы смели оставить там объект (скот), за которым ходили. Обвинили нас в трусости. Девки со слезами на глазах признали вину. Что ж, поедем обратно; будь что будет. Однако они потребовали, чтобы кроме меня на ночь поехал Рыбаков. Когда мы вернулись, было все тихо: ни солдат в плащ-палатках, никого постороннего вокруг и в помещениях фермы, школы. Основательно затемнело. Стали укладываться спать. На диване вдвоем места мало. Рыбаков решил: первую половину ночи уснуть мне, вторую ему. Бодрствуя, подежурить. Тем более у него есть оружие: допотопный револьвер. Ближе к полуночи из лесу напротив фермы послышались пьяные песни, беспорядочная стрельба очередями. Видимо, там был какой-то табор. Уснешь ли под эту музыку. Заснули поздно.

Видимо, там, в Пильвиттене, проходило совещание, рассматривались вопросы, связанные с перегоном скота. Начался этот день как обычно, мы не знали, что объявлена победа. Переговорили между собой: вроде война кончилась. И лишь к обеду стало известно: «Победа!» Начались сборы в путь.

Сошихинцам – гнать семь гуртов, размеры по 120 голов, т.е. в целом 840 голов коров. Сверх того, мы с Рыбаковым решили сформировать табунок из бродивших в округе молодых лошадей. Посадить в седло мальчишек, приехавших с нами, пусть гонят жеребят. Для каждого гурта – две телеги.

Стельных коров я распорядился брать, объясняя тем, что две головы приведем. Самое сложное произошло с последним, седьмым по счету, гуртом. Нас, сошихинцев, осталось человек

240

elib.pstu.ru