Devid_Veys_-_Vozvyshennoe_i_zemnoe

Графиня Лодрон не отличалась такой красотой и умом, но обладала природным очарованием, напоминавшим ему графиню ван Эйк; покровительствуя Вольфгангу, она держалась так, словно честь делали ей. Однако ей хотелось влиять на него и в нравственном отношении, и это ограничивало свободу общения.

По характеру Вольфганг был юношей увлекающимся и в любое дело вкладывал всю душу, но ничто не захватывало его целиком. Однако Зальцбург, этот провинциальный по сравнению с Веной, Миланом и Парижем церковный городок, начинал занимать в его жизни место более значительное, чем ему того хотелось бы.

Михаэль Гайдн устраивал вечер струнных квартетов, и Вольфганг обрадовался, узнав, что Гайдн предполагает включить в программу концерта квартеты своего брата Иосифа. Еще в Вене Вольфганг слышал квартеты этого композитора и был покорен их красотой и своеобразием.

А новые квартеты Иосифа Гайдна превосходили прежние. Вольфганг немедленно проникся их духом. Они начинались просто, но таили в себе массу откровений, массу вдохновенных и искрящихся жизнерадостностью пассажей.

– Нет, вы посмотрите! – Вольфганг вне себя от восторга изучал партитуру квартета, который только что исполнили он, Папа, Шахтнер и Гайдн. – Тут есть чему поучиться. Благодарю вас, господин Гайдн! – Внезапно Михаэль Гайдн превратился из пьяницы и лентяя, как утверждал Папа, в музыканта с отличным вкусом.

– Скажите, а нет ли у вас симфоний вашего брата?

– Есть несколько.

– Можно взглянуть?

Гайдн вопросительно посмотрел на Леопольда, но тот сказал:

– Вольфганг достаточно взрослый и вполне подготовлен, чтобы решать самому.

Вольфганг нетерпеливо листал ноты Иосифа Гайдна. Симфонии оказались естественным продолжением его квартетов. Вольфганг пришел в восхищение, словно обнаружил вдруг звезду невиданного дотоле блеска и красоты, и в то же время проникся благоговейным трепетом, потрясенный силой ее сияния. У этой музыки был свой собственный голос, уверенный голос, заставлявший прислушиваться.

– Скажите, господин Гайдн, ваш брат бывает в Вене?

– Когда разрешает его хозяин, князь Эстергази. Вольфганг ушам своим не поверил.

– Иосиф не может отлучиться даже на день без разрешения князя.

– Мне так хотелось бы с ним познакомиться.

– Думаю, что и ему тоже.

– Вы, правда, так думаете, господин Гайдн? – удивился Вольфганг.

– Мне кажется, он был бы очень рад, – негромко сказал Михаэль Гайдн.

А Вольфганг скромно прибавил:

– Он оказал бы мне большую честь.

Новый подъем чувств вернул его к жизни. Мелодии возникали одна за другой, и постепенно он забыл боль, причиненную Барбарой фон Мельк, и неудачные поиски новой любви. Теперь он делил свою работу на две части: музыку, которую сочинял для себя, и вещи, которые писал по чьему-либо заказу. Колоредо нуждался в музыке для исполнения на банкетах, и Вольфганг послушно сочинял легкие, грациозные серенады. Для графини Лодрон он сочинял изящные, очаровательные сонаты. Они вызывали восторг, но сам он считал их сносными, не более того. Полное удовлетворение он получал, лишь сочиняя для себя. Тут он испытывал особый прилив энергии. Так было, когда он сочинял шесть квартетов, подобных квартетам Иосифа Гайдна. Ему приходилось нелегко, он сомневался, что когда-нибудь сумеет сравняться с Гайдном.

Закончив квартеты, он тут же показал их Папе, но Папино суждение его удивило. Обычно Папа сразу одобрял его сочинения, но на этот раз почему-то нахмурился.

– Они вам не нравятся? – воскликнул Вольфганг. Леопольд недоумевал. Он обнаружил в этих квартетах несвойственные Вольфгангу грустные мотивы, и это обеспокоило его. Но даже печальные темы были изложены с вдохновенной красотой. И хотя все они отличались прекрасным построением, с характерной для Вольфганга ясностью и точностью, слишком многое, очевидно, было заимствовано у Иосифа Гайдна, причем написанная в подражание музыка получилась довольно посредственной; и Леопольд вдруг попил: хоти Вольфганга больше не назовешь вундеркиндом, как композитор он пока еще себя пе нашел. Но упомянуть oб этом нужно осторожнее.

– Почему они не нравятся вам, Папа?

– Трудно сказать.

Леопольд замолчал. Иногда легче подыскать музыкальную фразу, чем выразить мысль в словах.

– Они хуже гайдновских?

– Иосифу Гайдну за сорок. По словам его брата, он работал над квартетами много лет. А для тебя это новая форма.

– И вы считаете, что я ею еще не овладел?

– Я этого не говорил.

– Но вы так думаете, Папа, ведь я уже не мальчик.

– Ты уже давно не мальчик. Почему бы тебе снова не приняться за симфонии? Ты написал их достаточно и полностью овладел формой. Ре-мажорная, созданная по возвращении из Италии, прекрасна. Напиши еще одну в том же роде, использовав все почерпнутое у Гайдна. Если она мне понравится, я добьюсь, чтобы ее здесь исполнили.

– Только в том случае, если понравится? – В голосе Вольфганга прозвучала насмешка.

Леопольд был потрясен. Что случилось с сыном? Неужели он озлобился и против него?

– Папа, вы тут ни при чем, просто мне надоело угождать чужим вкусам.

– И даже моему?

Вольфганг чуть не крикнул: «Чему бы то ни было!» Но разве можно обидеть Папу? Папа всегда старался казаться неуязвимым именно потому, что в душе был легко раним.

– Значит, вам понравилась моя итальянская ре-мажорная симфония?

– Я от нее просто в восторге! Сочинял бы такие симфонии, как и подобает немецкому композитору, смог бы выразить в них свои чувства и в то же время угодить другим.

– Но вы забываете, что Колоредо нравится только итальянская музыка.

– Так ты и пиши в итальянской манере. Три части – быстрая, медленная и снова быстрая, и в каждой выражай свои собственные идеи. Если архиепископ останется доволен, а это наверняка так и будет, то он разрешит нам взять заказ Венеции на оперу.

Вольфганг решил последовать Папиному совету, но симфония, рождаясь, создавала свои собственные законы. Он хотел сделать ее ре-мажорной, однако в ля мажоре она звучала более естественно. Он намеревался сделать первую часть легкой и живой, но Allegro spiritoso предыдущей симфонии превратилось тут в Allegro moderate. В соответствии с традициями тема должна была развиваться легко и грациозно, однако, приступив ко второй части, Вольфганг увидел, что Andante получилось самым задумчивым из всех, которые он когда-либо сочинял. В этой жизни, где многое стало ненадежным и трудным, симфония сделалась его прибежищем, только ей он мог поверять свои чувства. Завершив работу, Вольфганг подумал, что наконец-то нашел себя. Форма симфонии отличалась гайдновской сжатостью, но содержание было его собственным.

Он остался доволен и решил написать еще одну симфонию, на этот раз ре-мажорную, как предлагал Папа. Симфония получилась гораздо более оптимистичной, поскольку все свои сокровенные чувства он уже выразил в ля-мажорной симфонии. И тогда в приливе энергии Вольфганг сочинил еще две. Все четыре сочинения он отдал Папе в надежде, что они понравятся. Он не хотел хвастаться, но ему казалось, что в этих симфониях отразилось его возмужание

Леопольда восхитили строгость и простота новых симфоний сына. Вольфганг научился у Гайдна необходимой сжатости и при этом не изменил самому себе. И если квартеты Вольфганга были подражательными, то симфонии оказались вполне самобытны. Менее всего Вольфганг ожидал, что Папе понравится ля-мажорная, но она-то и тронула его.

В самом почерке ощущалось такое напряжение, такая взволнованность, будто сын изливал на бумаге свою душу Последние три части – всего их было четыре, а не обычные три – были написаны уверенно, ясно, без помарок, словно, начиная со второй части, Вольфганг окончательно осмыслил, что именно он хочет сказать.

Папа переворачивал страницы, они неприятно шуршали, и это раздражало Вольфганга. Что высматривает там Папа, неужели сомневается, что он написал эту музыку сам?

– Я ведь просил тебя нумеровать свои сочинения, – сказал Папа. – А у этих симфоний нет номеров.

Вольфганг пожал плечами. Сначала он пытался нумеровать, но потом ему это наскучило, отвлекало от работы. К тому же Папа все равно регистрировал каждую его вещь.

– Ну, а как вы находите симфонии?

– Ты отдаешь себе отчет, что вместе с этими симфониями у тебя их уже тридцать?

Вольфганг ничуть не удивился.

– Мои первые симфонии скорее можно назвать увертюрами.

– Ну, эти-то увертюрами никак но назовешь. Я хочу исполнить для Колоредо двадцать девятую.

И дались же Папе эти номера! Что он к ним так прицепился?

– Ля-мажорную. На следующем концерте я буду замещать капельмейстера. Фишетти заболел, а Колоредо терпеть не может, когда дирижирует Лолли.

– Вы хотите исполнить всю симфонию?

– Целиком, как ты ее написал.

– Но это может утомить его светлость. Он предпочитает вещи покороче.

– Если у него есть хоть капля вкуса, он придет в восторг от ля-мажорной.

В программе концерта симфония стояла первой. Леопольд умышленно решил начать с нее, чтобы архиепископ прослушал сочинение Вольфганга до того, как почувствует утомление, – это с ним случалось нередко.

Кресло Колоредо было поставлено так, что он возвышался над всей публикой, заполнявшей Конференцзал, но Вольфганг видел только Барбару. Он убеждал себя, что давно к ней остыл, и все же поминутно поглядывал в сторону девушки, пока к ней не подсел Карл Арко, тогда Вольфганг сосредоточил внимание на музыке.

Папа дирижировал лучше, чем ожидал Вольфганг, энергично и четко, как того требовала симфония. Однако уже к началу второй части Колоредо заерзал на стуле. А в самом патетическом месте Andante архиепископ начал покашливать. Скоро к нему присоединились остальные, когда же после третьей части симфония не окончилась, как можно было ожидать, архиепископ явно рассердился.

После концерта Карл Арко передал Моцартам мнение Колоредо:

– Его светлость не интересуют незрелые опыты. Симфония излишне длинная и скучная. Его светлость считает, что для таких вечеров больше подходят серенады.

– Итак, да здравствуют его светлость и серенады! – сказал Вольфганг.

Шутит мальчишка или пет? Попробуй догадайся! И Карл Арко строго заметил:

– Если я передам ваши слова архиепископу, это ему вряд ли понравится.

– Воля ваша. Что же касается меня, я буду писать музыку короткую, легкую и удобоваримую.

Леопольд хотел было предостеречь Вольфганга, но передумал. Прекрасней музыки сын еще не создавал, а этот мерзкий хлыщ смеет лезть со своими замечаниями. Не слишком ли? Леопольду нелегко было унижаться перед Карлом Арко, которого он знал с пеленок. Но он взял себя в руки и спокойно спросил:

– А как насчет заказа на оперу, который нам предлагают в Венеции? Можно ли его принять?

– Нет!

– Почему? – Леопольд был потрясен, а Вольфганг горько усмехнулся.

– Я очень сожалею, – говорил Карл Арко, всем своим видом выражая обратное, – но его светлость не привык вдаваться в объяснения.

– Архиепископ Шраттенбах никогда нам не отказывал.

– Вот и обратитесь к нему.

– Вы изволите шутить.

– Как и ваш сын, Моцарт. Он ведь всегда шутит. Леопольд сдерживался из последних сил.

– Граф Арко, – сказал он, – наше первейшее желание – угодить его светлости но вы, конечно, понимаете, что лучшую музыку композитор создает по велению сердца.

Граф Арко снисходительно улыбнулся.

– 3абудьте о Венеции, – сказал он, – в ближайшее время его светлость собирается часто устраивать приемы, и для обедов потребуется много дивертисментов и серенад.

Однако, когда баварский курфюрст решил заказать Вольфгангу оперу, архиепископ все-таки дал согласие. Колоредо пошел на это лишь потому, что побоялся испортить отношения со своим могущественным соседом.

Вольфганг, обрадованный возможностью выбраться из Зальцбурга, не задавал никаких вопросов, а получив либретто, тут же принялся за работу. И снова никто не спрашивал его мнения относительно либретто «La Finta Giardiniera» («Мнимая садовница»), выбранного самим курфюрстом.

Сюжет «Мнимой садовницы» сводился к приключениям аристократки, решившей отомстить мужу и в то же время вернуть его любовь. Героиня скрывается под видом садовницы и становится жертвой любовных преследований. В этой путанице и романтической неразберихе принимали участие еще две пары, но в финале все недоразумения благополучно разрешались в лучших традициях оперы-буффа.

Вольфгангу либретто показалось запутанным и глупым, но тема неразделенной любви нашла отклик в его сердце. И он выражал это в своей музыке. Пусть они не думают, что он сочиняет лишь для их удовольствия. Все любовные арии были исполнены нежности и грации, и постепенно Вольфганг полюбил эту музыку. Ко времени их приезда в Мюнхен партитура была закончена. Вольфганг не стал вначале прослушивать певцов, как делал в прошлом. Пусть сами справляются, как умеют, решил он, в жизни так часто приходится полагаться только на свои силы.

Репетиции шли гладко, и Леопольда это радовало. Музыка ему очень нравилась. Увертюра легкая, очаровательная и написана с профессиональным мастерством. Первая значительная ария звучала весьма изящно и в то же время отличалась хорошим построением. Игривые нотки, встречающиеся в партии служанки, подчеркивали глубину страданий ее госпожи.

Бас отвечал поддразнивающей его служанке на забавной смеси немецкого, итальянского, французского и английского. Леопольду понравился трагикомизм этой арии, хотя в самом либретто не было ни трагичного, ни комичного.

Новой для уха явилась и ария тенора, певшего о неразделенной любви. Она звучала величественно и патетично и трогала до глубины души.

А дуэт примирения вызвал у Леопольда слезы. Дуэт был овеян нежностью и лиризмом. Совершенство мелодии внушало благоговение.

Когда генеральная репетиция окончилась, Леопольд молча обнял сына.

Все было подготовлено, но премьера оперы дважды откладывалась, и Вольфганг начал волноваться. Папа возлагал надежды на то, что, если курфюрсту понравится «Мнимая садовница», он предложит сыну место, но курфюрста не было в Мюнхене. Задержка объяснялась множеством причин: Максимилиан охотится, Максимилиан занят важными дипломатическими делами, Максимилиан недоволен партитурой, Максимилиан ждет приезда архиепископа Колоредо, чтобы тот мог почтить своим присутствием премьеру.

Когда стало ясно, что Колоредо и не собирается приезжать, Максимилиан вернулся в Мюнхен. И на следующий вечер «Мнимую садовницу» впервые поставили на сцене.

Театр был переполнен. После каждой арии в зале долго гремели аплодисменты, а когда занавес опустился, восторженные крики: «Браво, Моцарт!» – буквально сотрясли театр.

Позже на приеме в честь курфюрста Максимилиан подошел к Моцартам.

– Мы с вами старые знакомые, – сказал он, – я слышал игру мальчика, когда он приезжал еще совсем маленьким. Даже дважды. Господин Моцарт, вы знакомы с моим театральным директором графом фон Цейлем?

– Да, мы имели честь познакомиться с его сиятельством в наши прежние визиты. – Леопольд слыхал, что граф пользуется большим влиянием.

Граф фон Цейль, почтительно стоявший рядом со своим хозяином, слегка кивнул.

– Опера вашего сына интересна, – сказал он. Вольфганг сомневался, комплимент ли это.

– Мы счастливы, ваше сиятельство, – сказал Леопольд, – доставить вам удовольствие.

– Она превзошла все ожидания. Сколько лет вашему сыну? Восемнадцать?

– Через несколько дней исполнится девятнадцать. Вольфганг будет рад познакомить его высочество и с другими своими произведениями: дивертисментами, симфониями.

– В данный момент я очень занят, – ответил курфюрст.

– Мы можем подождать, – с готовностью откликнулся Леопольд.

Курфюрст, казалось, погрузился в глубокое раздумье, а Вольфганг вспомнил, что, пока публика кричала: «Браво, Моцарт!» – курфюрст непрерывно нюхал табак и сморкался. Курфюрст не знает, на что я способен, подумал Вольфганг. Никто не знает, даже Папа. Наконец курфюрст сказал:

– Как вам известно, музыку я люблю, но заниматься этими делами предоставляю графу фон Цейлю.

Курфюрст удалился. Ему нужно было пораньше лечь спать – назавтра предполагалась большая охота. Дождливые дни он посвящал любовным развлечениям, но в солнечные ничто не могло заменить ему охоты, а сейчас как раз стояла удивительно сухая и теплая для января погода, которая могла продержаться с неделю, не больше. Свежий воздух и охотничий азарт бодрили курфюрста, заставляли забывать, что ему уже сорок семь. Его высочество не любил переутомлять себя, ему нравилась лишь усталость после дня, проведенного на свежем воздухе. Заказывая оперу, граф фон Цейль хотел развлечь его, но вернулся курфюрст в Мюнхен лишь потому, что учтивость требовала его присутствия в случае приезда Колоредо. Сама же опера казалась ему лишней обузой, не больше.

Приунывший после ухода курфюрста Леопольд постарался скрыть свое разочарование.

– Граф фон Цейль, – сказал он, – вы знаете, мой сын – талантливый композитор, и вы могли бы воспользоваться его услугами.

– Но ведь ваш сын состоит на службе у архиепископа, не так ли?

Леопольд пожал плечами:

– В общем-то да, ваше сиятельство, но это не помеха.

– Уверяю вас, ваше сиятельство, я могу написать любую заказанную мне вещь, – сказал Вольфганг.

– Но у нас есть капельмейстер и композитор, господин Михль.

Который, как говорят, все свое время отдает обучению певцов, подумал Леопольд, и ведет, можно сказать, собачью жизнь. Вслух он сказал:

– Вольфганг мог бы быть его помощником.

– Концерты нам уже приелись.

– Я буду осмотрителен в этом отношении, – сказал Вольфганг. Он знал, что Папа ждал от него этих слов, и пересилил себя.

– Не сомневаюсь, что и другие ваши вещи имели бы большой успех, – продолжал граф фон Цейль. – Только их некому слушать. Двор на некоторое время покидает Мюнхен. Сожалею, но сейчас у нас нет вакансии.

– А позднее? – спросил Леопольд.

– Трудно сказать. За оперу вам причитается пятьдесят гульденов.

Колоредо прибыл в Мюнхен через день после премьеры «Мнимой садовницы». Леопольд и Вольфганг не сомневались, что его светлость опоздал умышленно. Оперу повторили еще два раза, и оба раза архиепископ отсутствовал, хотя и находился в Мюнхене. Узнав о приезде именитого гостя, поспешно вернулся курфюрст, и придворные музыканты получили распоряжение дать в честь архиепископа концерт во дворце.

Вольфганга пригласили, но не как исполнителя, и это встревожило Леопольда. Однако после концерта, по мнению Леопольда и Вольфганга, весьма посредственного, из публики послышались выкрики: «Моцарта! Моцарта!» И когда Вольфганг, подталкиваемый отцом, поднялся с места, со всех сторон понеслись крики: «Браво!» – и разразилась буря аплодисментов. Курфюрст, сидевший рядом с Колоредо, шепнул что-то графу фон Цейлю, и тот знаком подозвал Леопольда.

– Его высочество хочет послушать игру вашего сына, – сказал граф.

Вольфганг сыграл на клавесине одну из своих сонат и удостоился похвалы курфюрста за прекрасное исполнение.

Колоредо не промолвил ни слова и вообще делал вид, будто не замечает их присутствия. Леопольд слышал, как курфюрст сказал: «Вам повезло, Иероним, что у вас на службе такой талантливый юноша» – и видел, как Колоредо, пожав плечами, неохотно кивнул в ответ.

Следует засвидетельствовать свое почтение его светлости, подумал Леопольд, однако пробиться к нему оказалось почти невозможным: плотная толпа льстивых придворных кольцом окружала архиепископа. А позднее граф фон Цейль отвел его в сторону, подальше от архиепископа, и сообщил:

– Я сказал его светлости, что Вольфганг – необыкновенный музыкант, и тем самым укрепил ваше положение, Моцарт. Теперь он до конца жизни с вами не расстанется.

Граф преподнес это как великую похвалу, но Леопольд подумал: уж не хочет ли баварец избавиться от них? И тут вдруг они с Вольфгангом очутились в одиночестве – все гости вслед за курфюрстом и архиепископом направились в зал для приемов.

Спустя несколько дней Франц Иосиф Альберт, веселый и добродушный владелец гостиницы «Черный орел», где остановились Моцарты, предложил Вольфгангу принять участие в соревновании в игре на клавесине с капитаном Игнацем фон Бецке.

Вольфганг хотел отказаться, ему претила самая мысль о подобного рода соревнованиях, но Папа сказал:

– Отлично придумано! Господин Альберт – большой любитель музыки и знаком со многими видными баварскими музыкантами. Бывая в Мюнхене, они всегда останавливаются у него. К его мнению прислушиваются.

– Это еще не значит, что он действительно способен судить о музыке.

– Я говорю не о том. Бецке считается лучшим немецким клавесинистом. Если все увидят, что ты играешь намного лучше, а сам вдвое моложе Бецке, такая победа пойдет нам на пользу.

Вольфганг нехотя согласился.

Но, увидев инструмент, на котором предстояло играть, он чуть было не отказался. В гостиной у Альберта стояло большое новое фортепьяно, а не клавесин. С тех пор как Кристиан Бах давал ему в Лондоне уроки игры на фортепьяно, Вольфганг еще несколько раз играл на этом инструменте, но не выступал перед публикой. И тем не менее, пришлось принять вызов – ведь дело касалось музыки.

Познакомив их, Альберт объявил: первым играет Бецке, как старший по возрасту, и сначала он исполнит два своих собственных сочинения.

Вольфганг увидел, как длинные пальцы его сухопарого соперника с необычайной проворностью замелькали по клавишам. Сочинения Бецке показались ему никуда не годными, но публике они, видимо, пришлись по вкусу – аплодировали громко. Бецке играл так быстро, будто принимал участие в скачках, руки его носились по всей клавиатуре с необузданностью молодого жеребца. Темп был неровный, а играя бравурные пассажи, он явно рисовался. Бецке участвовал в Семилетней войне, где и заработал чин капитана; вот и зря не остался в армии, подумал Вольфганг.

Наступил черед Вольфганга. Взяв несколько аккордов, он понял, что никогда еще не играл на таком прекрасном инструменте. Правда, многое было непривычным. Начал он в медленном темпе, играя с подчеркнутой точностью, но, по мере того как осваивался с фортепьяно, игра его приобрела полное богатство оттенков.

Сын выглядит весьма изящно в своем коричневом бархатном камзоле, белых шелковых чулках и аккуратно напудренном парике, решил Леопольд. И руки, свыкнувшись с клавиатурой фортепьяно, летали по клавишам с удивительной легкостью. Нечего Вольфгангу себя недооценивать, думал Леопольд. Привлекательный юноша, пусть маловат ростом и слабее других сложением, но у него красивые голубые глаза, белая кожа – любая женщина позавидует, и лицо такое доброе и приятное.

Вольфганг исполнил два своих сочинения, и Альберт воскликнул:

– Вольфганг – чудо! Он ни в чем не уступает капитану Бецке, хотя и младше его в два раза. Только у него совершенно иная манера исполнения.

Бецке тоже поздравил Вольфганга.

– У вас приятное туше, – сказал он.

Вольфганг промолчал. Исполнение Бецке было лишено всякого вкуса.

– Я считаю, что это ничья! – объявил господин Альберт.

– Вы правы, – подтвердил Леопольд. Он понимал, что сын положил Бецке на обе лопатки. Только почему у Вольфганга такой отсутствующий вид?

А Вольфганг влюбился. Это фортепьяно оказалось несравненно лучше всех, на которых ему приходилось играть. И если звук фортепьяно Кристиана Баха был несколько смазан, то здесь он отличался поразительной чистотой. Но выступал он отнюдь не блестяще, что бы там ни говорил Папа. Играл на фортепьяно, как на клавесине. Ему следует хорошенько поупражняться.

Вольфгангу не терпелось обсудить это с Папой, но Папа был чем-то расстроен. Леопольд получил записку от Колоредо, в которой Моцартам приказывалось незамедлительно вернуться в Зальцбург.

– Колоредо становится невыносимым, – ворчал Папа.

– Что он от меня хочет? – спросил Вольфганг.

– Не знаю. Похоже, однако, дело срочное.

Через несколько недель в Зальцбург с государственным визитом прибыл младший сын Марии Терезии эрцгерцог Максимилиан, гостивший перед этим у своей сестры Марии Антуанетты, недавно коронованной королевы Франции. В честь сего великого события третий концертмейстер архиепископа Колоредо Вольфганг Моцарт написал оперу «Il Re Pastore» («Король-пастух»). Либретто, повествовавшее о доброте Александра Великого к молодым влюбленным, уже использовалось многими композиторами, но Колоредо именно на нем остановил свой выбор, чтобы достойно отпраздновать приезд девятнадцатилетнего принца. Архиепископа мало заботило, что выбор сделан в последнюю минуту и тем самым придворный композитор поставлен, перед необходимостью написать в кратчайший срок увертюру и четырнадцать арий.

На извинение эрцгерцога, что он стал причиной такой спешки, внезапно приняв решение посетить Зальцбург, архиепископ ответил: музыкантам палка полезна. В душе он полагал, что добросердечный правитель – это слабый правитель; твердость характера – качество более ценное. Архиепископ не жалел затрат на оперу и гордился этим: в добавление к придворным музыкантам он нанял на службу одного кастрата. Но не повысил жалованья композитору и не сделал ему подарка в награду за оперу. Все написанное его придворными музыкантами он считал своим достоянием.

Максимилиану понравилась опера «Король-пастух».

– Любой сюжет, – сказал он после спектакля, – Метастазио умеет сделать занимательным, да и музыка соответствующая, хотя, на мой взгляд, слишком уж красивая.

– Музыка Моцарта всегда слишком красивая, – подтвердил Колоредо, – но пока у нас нет лучшего композитора.

К ним подошел граф Карл Арко.

– Может быть, ваша светлость желает побеседовать с кем-нибудь из музыкантов? – спросил он. – Они ждут.

Архиепископ взглянул на эрцгерцога, и тот сказал:

– Кастрат пел очень неплохо. Передайте ему от меня двадцать гульденов.

– Сочту за честь, – ответил Карл Арко. – Какие будут еще приказания у вашего высочества?

– Больше никаких.

– Больше никаких! – повторил архиепископ. Провожая эрцгерцога в его личные покои, архиепископ украдкой рассматривал гостя – эрцгерцог был ниже его ростом и совсем еще мальчик. Однако ходили слухи, что, как только эрцгерцог достигнет совершеннолетия, его тут же сделают архиепископом или кардиналом. Эта мысль вызвала у Колоредо раздражение, и он подумал, что быть радушным хозяином не так-то легко, как считают иные аристократы.

Игра на фортепьяно словно окрылила Вольфганга. Как только эрцгерцог покинул Зальцбург, надобность в услугах композитора временно отпала, и, улучив момент, в первый же свободный вечер Вольфганг сказал Папе:

– Купите мне фортепьяно.

– По словам господина Альберта, фортепьяно стоит более двухсот гульденов. Сейчас нам это не по карману.

– Но я не могу без него. Скоро все будут играть на фортепьяно.

– А как же скрипка?

Вольфганг стал прогуливаться по концертному залу, Танцмейстерзалу, делая вид, будто не слышал вопроса, но Папа не отступал.

– Ты не очень-то усердствуешь в игре на скрипке. Если бы упражнялся на ней с такой же охотой и старанием, как на клавесине, мог бы стать первым скрипачом в Европе.

– А вы купите мне фортепьяно, если я стану упражняться на скрипке, сколько вы пожелаете?

– Не торгуйся со мной, – возмутился Папа. Вольфганг взял из вазы яблоко и повторил:

– Значит, если я стану упражняться на скрипке сколько скажете, вы приобретете фортепьяно?

– Опять ты не то говоришь. Надо самому загореться желанием играть на скрипке.

– А я загорюсь. Если буду упражняться и на фортепьяно.

– Вот уже тридцать лет, как я даю уроки игры на скрипке. И никогда еще у меня не было ученика, который играл бы с такой выразительностью, таким чувством и таким безразличием, как ты.