2 курс 2 сем Чернов С А aka / С.А.Чернов Начала философии Части 1 – 3

чувственном восприятии. Ведь то, что дано в чувственном восприятии – это всегда нечто отдельное, ограниченное, конкретное, единичное. Всеобщее нельзя воспринять чувственно, т.е. увидеть его, услышать, потрогать или показать на него пальцем. Более того, его невозможно и вообразить себе, представить наглядно – его можно лишь мыслить. Вот почему философия

– познание всеобщего в мире – есть абстрактное (отвлечённое) мышление, или мышление в наиболее общих понятиях, но не в наглядных образах. «Существам» она противополагает сущность, рассказу – размышление. Философия возникает как упорядоченная последовательность суждений – как рассуждение, опирающееся на внимательное наблюдение фактов и подчиняющиеся законам логической связи (дискурс).

Таким образом, говоря о «природе», мы тем самым мысленно представляем себе эту всеобъемлещую закономерную связь вещей и событий в одном целом. И когда мы говорим о Солнце не как о «боге Аполлоне», объезжающем на золотой колеснице небосвод, а как о явлении природы, тогда мы мыслим его в определённой перспективе размышления и рассуждения, мы включаем его в одно бесконечное и вечное целое естественных, закономерных и причинных связей элементов или частиц некоторой материи.

В отличие от восточной философии, изначально имевшей преимущественно практическую (религиозно-этическую) направленность и создавшую целые «науки поведения» (индийская йога или китайское конфуцианство), западная философия начинается с теоретического интереса к окружающему миру, с разработки идеи природы. Внешний мир, подавлявший индийского мыслителя как враждебная сила, от которой он отворачивался как от «майи» и которой он давал отрицательное определение «ничто», с самого начала выступает на Западе, в Древней Греции, как предмет преимущественного интереса, как предмет познания, интересный сам по себе, и получает теоретическое определение, выступает как природа. Индийский мыслитель, заметив непрерывную всеобщую изменчивость, «текучесть» мира, бренность всех существ в нём, делает вывод о его «неистинности» и «ничтожности», направляет свой мысленный взор «внутрь», обращается к собственной душе, в глубинах которой и ищет абсолютное. Греческие философы, напротив, упорно ищут позади изменчивого во внешнем мире – неизменное, позади множественного – единое, позади отдельного – всеобщее, но стремятся определить его не отрицательно, как «ничто» или «пустоту», а положительно, то есть так, чтобы из него можно было вывести всё наблюдаемое многообразие мира, обосновать и упорядочить его, а тем самым – понять и объяснить.

«Материя» - это и есть первое, простейшее положительное определение всеобщего. Как и в развитии личного, детского сознания, первый «общетеоретический» вопрос – «из чего оно сделано» или «а что там внутри»? Первый вопрос «детства философии» - из чего вообще всё

131

«сделано»? Мощная материалистическая традиция, научное экспериментально-математическое естествознание, научно-технический прогресс – вот что существенно отличает динамичную «западную» цивилизацию от традиционной восточной. И начало этой цивилизации было поставлено вопросом о «природе вещей», понятием материи (субстанции). Западная философия, в отличие от восточной, начинается с натурфилософии и философского материализма. «Большинство первых философов, - писал Аристотель, - считало началом всего одни лишь материальные начала, а именно то, из чего состоят все вещи, из чего как из первого они возникают и во что как в последнее они, погибая, превращаются, причём сущность хотя и остаётся, но изменяется в своих проявлениях, - это они считают элементом и началом вещей»1. Эту первоматерию, как неизменное в изменчивом, единое во многом, всеобщее, они называли архэ – «первым началом» всего существующего. По вопросам же о том, как следует мыслить это начало, как его можно определить, какие свойства ему следует приписывать, как можно исходя из него вывести и объяснить всё, что существует и происходит в мире - учения первых философов существенно расходились. В этом и заключается смысл проблемы «бытия».

§3. Тезис Фалеса.

Первым учёным и философом Запада по давней традиции считается Фалес из Милета (ок. 624 - 546 гг. до Р.Х.), один из легендарных «семи мудрецов» Древней Греции. Он первым утверждал, что «всё есть одно», а именно, что «всё есть вода». Весь мир – это вечный океан, и каждая вещь в нём, в том числе и каждый человек, – лишь мимолётная волна, временное состояние, модификация одной и той же материи, одной стихии. Волны появляются и исчезают, но океан в целом и в сущности всегда остаётся одним и тем же – водой.

Почему именно водой? Почему материю всех вещей нужно представлять себе влажной, жидкой? Поскольку практически ничего, кроме этой фразы, от сочинений Фалеса не осталось, попробуем представить себе, как он мог рассуждать, какова, возможно, была логика его мысли. Ведь философия тем и отличается от мифологии или религии, что здесь любое утверждение не имеет никакой ценности без соответствующего рассуждения, обоснованность которого может проверить каждый.

Первое основание возможное основание тезиса Фалеса – вездесущность воды. Земля всегда окружена водой. Вода – вокруг земли, под землёй (влажность земли, родники, колодцы) и над землёй (дождь). Видимо, и сама земля есть затвердевшая вода: камни и металлы плавятся, то есть становятся жидкими. Вода способна проникать в твёрдые тела (когда они намокают) и уходить из них (высыхание). Вода испаряется,

1 Аристотель. Метафизика // Соч. в четырёх томах. М., 1975. Т.1. С.71.

132

представляется Моисеем как граница между водой небесной и водой поднебесной, эта первичная материя мира в Библии представляется как вода, из которой формируются и земные вещи, и небесные светила. Можно вспомнить также, что классическая физика XVII – XIX вв. также считала всеобщей, пронизывающей весь мир материей эфир, которые определялся именно как жидкость.

Суть дела, однако, не в этих аналогиях. Почему мы считаем Фалеса, от учения которого сохранилась по сути дела всего лишь одна фраза, которая кажется на первый взгляд совершенно наивной, родоначальником всей европейской философии и науки?

Дело в том, что фалесовская «вода» или «влажное начало» – это нечто всеобщее, и как таковое она мыслится, а не воспринимается органами чувств. Ведь фалесовская «вода» не есть та вода, которую мы пьём и в которой купаемся. Поскольку мы отличаем последнюю от земли, воздуха и огня, то есть поскольку она обладает какими-то конкретными качествами, то эта чувственно воспринимаемая вода есть нечто особенное наряду с другими стихиями, а философская «влага» Фалеса как первоначало есть нечто всеобщее, охватывающее и воду, и землю, и воздух, и огонь, как конкретные природные стихии, при всех их чувственно воспринимаемых различиях, - следовательно, эта «влага» есть нечто лишь мыслимое. Скажем, забегая вперёд, что в этом отношении «вода» Фалеса не отличается, скажем, от «единого» Парменида: истинное бытие, согласно Фалесу – это то, что мыслится. От телесно-физической, чувственно воспринимаемой воды надо отличать метафизическую, умопостигаемую «влагу».

Основа тезиса Фалеса двоякая. Во-первых, это внимательное и систематическое наблюдение фактов опыта, обыденного и ремесленного, которые доступны всем, открыты, объективны и повторяемы (это - не скрытое, не тайное, не эзотерическое – для одних «посвящённых», знание, не внутренний субъективный «мистический опыт», доступный только тому, кто его имеет и т.п.). Во-вторых, это поиск связи этих фактов, или общего, единого в этом многообразии наблюдений. Поиск единства в разнообразных явлениях, т.е. регулярности, повторяемости, общности, закономерности – это сущность науки.

Фалес совершил настоящий переворот во взгляде человека на мир. До Фалеса мир обыденного сознания и мифологии ярок и многоцветен. Сознание привязано к единичному, конкретному, многообразному – «реальность», «бытие» есть «вот эта вещь», которую я сейчас вижу, вот «это» событие, которое сейчас происходит и т.д. «Требовалась большая умственная смелость, - пишет Гегель, - для того, чтобы отвергнуть эту полноту существования природного мира и свести её к простой субстанции… В положении, гласящем, что этой сущностью является вода,

134

… положен конец взаимной несвязанности бесчисленного множества…»4. Всякая отдельная чувственно воспринимаемая вещь «здесь и теперь», всякое отдельное «существо» перестают быть самостоятельной реальностью, теряют самостоятельность – все они есть лишь видоизменение, временное состояние одной и той же материи. Взгляд первого философа проникает «сквозь» внешнюю оболочку всякой данной вещи и проникает в их единый общий субстрат. Мышление первого теоретика отрывается от того, что непосредственно дано «здесь и теперь», освобождается от непосредственно воспринимаемого и постоянно «текущего» чувственного облика вещей и связывает благодаря этому все вещи одним понятием. Любое понятие мышления «схватывает» многообразие ощущений в единство; способность «мыслить» вообще, или «разум», и состоит в способности «видеть» общее и неизменное в текучем и множественном и относиться к миру объективно, т.е. сознавать существование предметов. Поэтому вообще говоря никакое мышление не удовлетворяется «явлением», поверхностью, текучим, но стремится «схватить» сущность – то, что находится «за» мимолётным и субъективным восприятием, то, что «лежит в основе» - короче, «саму вещь», «сам предмет». Но в философии эта способность достигает, наконец, завершения, полного развития: весь мир мыслится как одно целое, как одна «вещь» – вода.

Поэтому переход от мифологии к философии не случаен, он укоренён в самой природе человека, в сущности мышления. Философия и наука – естественное, закономерное развитие и совершенствование сущности человека, его способности мыслить, быть разумным существом. «Мыслить»

-значит быть «на дистанции» от текущей ситуации, в которой мы сами находимся, задержать естественную реакцию на мимолётное впечатление и «видеть» (умо-зрительно) не только то, что непосредственно действует на органы чувств. Человек как разумное существо способен определять своё поведение не только тем, что «есть», но и тем, что было, что будет, что,

наконец, должно быть. Так вот, этот выход за пределы чувственного восприятия и осуществляется понятием о «предмете». Собственно человеческие поступки всегда опосредствованы понятиями и суждениями, в которых мы представляем себе окружающее как «мир» и «вещи», т.е. объективно. Поэтому всякий язык и всякая речь явно или неявно содержит в себе некоторую онтологию. Когда мы о чём-то «судим» или что-то «утверждаем», мы всегда «имеем в виду» нечто существующее, которое мы мыслим и о котором говорим. Таким образом, во всяком акте собственно человеческой, разумной деятельности совершается акт выхода (если угодно

-«трансценденции») за пределы непосредственно данного в чувственном восприятии и предполагается знание о существовании самой вещи,

предмета, а не одних лишь «собственных ощущений». В науке эта

4 Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн.1. – СПб.: Наука, 1993. С.207-208.

135

способность «мыслить», отличающая человека от животных, получает естественное и закономерное развитие, расширение, усиление, не отличаясь по существу от обыденного «здравого рассудка» своей способностью не теряться в многообразии «впечатлений», соединять разрозненные ощущения от разных органов чувств и видеть «за» ними сохраняющуюся при всех изменениях восприятий и переменах ракурсов и аспектов взгляда «саму вещь». Но в отличие от обыденного здравого смысла «взгляд» в науке (т.е. изменения и восприятия, которые она учитывает) несравненно шире и поэтому «вещи», о которых она говорит, также более существенны и устойчивы, представляют собой более глубокую и существенную реальность.

Поэтому и философия, стремясь дойти до всеобщего, отнюдь не представляет собой занятие отдельных чудаков, склонных к «умозрению» и «спекуляции». Напротив, в каждом человеке, поскольку он мыслит и стремится к пониманию мира и самого себя, есть неустранимая «метафизическая потребность», неистребимая «естественная склонность» к философии как важнейшей области человеческого знания. Иными словами, философия укоренена в самой способности мышления, и всякий человек, поскольку он мыслит - философ, делающий онтологические предположения, набрасывающий тот или иной «проект бытия». В самом деле, если глядя на лежащий передо мной предмет, я подумал или сказал, что «это - яблоко», то я уже вышел «за» (греч. «мета») пределы данного мне в чувственном восприятии внешнего вида и предположил существование самого «предмета», «сущего», яблока «самого по себе», которое не совпадает целиком ни с одним из своих ощущаемых мною свойств, качеств, «аспектов», а лишь «имеет» их или «обнаруживает» в отношении ко мне. Это яблоко, конечно, не «дано» в чувствах целиком никогда, - оно мыслится мною, как разумным существом, имеющим соответствующее понятие и т.о. способным связывать свои ощущения и восприятия («ракурсы» или «аспекты» яблока) в одно целое. Как сказал Платон, мы всегда примысливаем кое-что к чувственному восприятию и лишь благодаря этому понимаем, что, собственно, мы видим. Всякое отрицание философии, следовательно, - плод недоразумения. Философия, как и всякая наука, стремится понять сущность явлений, наблюдаемых нами в жизненном опыте (что это такое?), но и в отличие от обыденного опыта, и в отличие от частных наук, она стремится найти общую сущность всех явлений без исключения в их совокупности, в целом, не ограничиваясь какой-либо конкретной областью действительности, материальной или духовной, внешней или внутренней. Она ищет такую первооснову, исходя из которой можно было бы объяснить все области бытия в их единстве, в их внутренней связи.

Вот почему можно считать Фалеса родоначальником и будущей метафизики, и будущей физики как науки. Тезис Фалеса – это прежде всего

136

начало разработки философского понятия субстанции – основного понятия всей традиции европейской метафизики. Первоначально субстанция (архэ) мыслится и определяется как материя. Материя же вообще – это первое и исходное понятие физики в целом как науки.

§4. Милетская школа.

Ученик Фалеса Анаксимандр (ок. 611 - 546 гг. до Р. Х.) определяет первоматерию более абстрактно, как «апейрон», то есть «не-определенное», не-ограниченное, не-конечное. Почему? «Вода» Фалеса может принять любую форму именно потому, что сама по себе не имеет никакой формы, бесформенна. Теперь обобщим этот аргумент: первое начало – это то, из чего может возникнуть любая вещь, обладающая любыми качествами и свойствами; следовательно, это начало само по себе не обладает никакими качествами или свойствами. Анаксимандр, возможно, увидел противоречие, скрытое в фалесовской воде – как именно вода она есть нечто особенное, а должна быть всеобщей материей. Правильнее говорить, что и вода, как особенное вещество, есть лишь одна из модификаций совершенно бесформенной и неопределённой материи. Саму по себе эту материю не следует наделять вообще никакими свойствами, в том числе, например, «жидкостью» или «влажностью». Материя сама по себе не жидкая и не твёрдая, не влажная и не сухая, не холодная и не горячая и т.д.

Поэтому первоначало, или материя сама по себе – это не какая-то «вещь». Материя не может «существовать» так, как всё остальное в мире. Всякая вещь есть нечто отдельное, нечто отличное от другого. Бытие или существование этой вещи и состоит в этом обособлении, «отпадении» от единства первоначала и отъединении в качестве «индивида», в её особенности. Ведь если бы вещь не отличалась ничем от других, не выделилась среди них, её бы и не существовало как именно вот «этой» вещи. Индивидуальность, отличие, определённость и составляет её бытие. И определить любую вещь, т.е. сказать или понять, что она есть, можно лишь о-пределив её, т.е. «поставив предел», иначе говоря, уаказав на её отличия от других вещей, которые и составляют её определённость. Всякая определённость есть о-пределенность, ограниченность, то есть конечность, ибо предполагает существование чего-то иного, других определённых, конечных вещей, отличающихся от данной. То, что есть «это», тем самым уже не есть «то». Определение всегда есть ограничение и отрицание. Следовательно, всеобщее в силу его всеобщности, невозможно определить и тем самым определить, то есть сказать, что оно такое. Оно, таким образом, не может быть чем-то определённым или конечным. То первоначальное единое, из которого всё «выходит» и в которое всё «уходит» есть «неопределённо-бесконечное», иначе говоря, определяется отрицательно: оно не есть всё, что мы можем представить и помыслить. Но неверно было бы всё же сказать, что первое начало всего - «ничто», хотя

137

по логике понятий всё может произойти только из ничего. Анаксимандр имеет в виду, скорее всего, бесформенную и бескачественную материю вообще, как возможность возникновения любой конечной вещи, рассматривая всякое возникновение как оформление, как обособление или выделение. Нечто аналогичное имел в виду Августин, предполагая творение Богом «в начале» некоторой совершенно бесформенной материи, «почти ничто», среднего между «нечто» и «ничто». Интересно, что всякое возникновение любой вещи через отсоединение, обособление или «отпадение» от первоначала, Анаксимандр рассматривает как «вину», которую всякая вещь неизбежно «искупает» - своей гибелью, т.е. возвращением в первоначальное единство. Само существование всякой конечной вещи, всякая определённость и оформленность тем самым есть вина. Поэтому всё конечное (конкретное, определённое) преходяще; всё, что возникло, неизбежно исчезнет. В этом заключается «необходимость» (рок, судьба). Можно понять Анаксимандра и так, что «архэ» - то, что сохраняется во всех этих изменениях, - это лишь сам этот бесконечный процесс возникновения и уничтожения всего конечного, оформленного, определённого. Эта мысль близка учению Гераклита. Размышления Анаксимандра нашли продолжение и развитие в учениях Платона и Аристотеля о материи, они имеют немало общего с «Брахманом» ведантистов, «пустотой» буддистов, Дао в учении Лао-цзы, они положили начало той проблематике, которая разрабатывалась в христианской апофатической теологии, в теоретической мистике, в натурфилософии Бруно и т.д.

Однако точка зрения Анаксимандра не даёт возможности дальнейшего развития понятия материи как универсального объяснительного принципа, как принципа науки. Возможно, поэтому в учении Анаксимена (ок. 585 - 525 гг. до Р.Х.) первоначало снова определяется более конкретно, как определённое вещество, а именно – воздух (мы бы сейчас сказали – нечто «газообразное»). Заметим, что до XVIII в. воздух считался в науке простым веществом, элементом. Более двух тысяч лет потребовалось, чтобы узнать, что воздух состоит из смеси различных газов. Рассуждения Анаксимена, видимо, были аналогичны мыслям древних индусов о «дыхании», «атмане» или пневме как «опоре» тела человека, его жизни и как субстанции мира в целом. Важнее всего то, что Анаксимен отчётливо говорит о способе образования тел из основного субстрата: это его постепенное сгущение либо разрежение. Если начало сгущается, то возникает холодное, тяжёлое и твёрдое - вода, земля, камни; если же оно разрежается, то образуется теплое, лёгкое и подвижное - огонь. Мысль кажется очень простой, но она сыграла огромную роль в истории науки. Именно здесь начинается формирование одной из важнейших философских основ науки о природе – идеи сведения чувственно воспринимаемых качественных различий тел к мыслимым количественным различиям во всеобщей однокачественной материи.

138

«Сгущение» и «разрешение» воздуха – первый подход к научному понятию плотности или, более общо, количества материи. Без выработки этих понятий невозможно применение математики в науке о природе. Математика – наука о количественных отношениях, она начинается именно со сложения одинаковых «единиц», которое и мыслится в понятии «числа». Поэтому для применения математики в естествознании необходимо предположение однородного субстрата, некоторой однокачественной материи, всякое различие в которой - количественное.

§5. «Огонь» и «логос» Гераклита.

Какое понятие стоит в науке о природе на втором месте после понятия материи? Что прежде всего изучает физика в телах? Конечно, движение. Физика – это наука о движении тел в пространстве. Гераклит Эфесский (ок. 550 - 450 гг. до Р.Х.) и начинает формирование философского (теоретического) понятия движения. И первая же попытка теоретически мыслить движение приводит к диалектике, учению о противоречивости мира.

То, что всё в мире изменяется, движется – очевидный факт. Вопрос в том, почему мир и каждая вещь в нём непрерывно изменяется, «течёт». Материю нужно мыслить такой, чтобы её свойства позволили объяснить эту всеобщность и необходимость движения. Воду и воздух вполне можно представить себе неподвижными: они могут и двигаться, и покоиться. В понятии «материи», как того, «из чего» состоят все вещи, вообще говоря, движение не мыслится. Поэтому Гераклит не принимает прежние начала: материя должна быть такой, чтобы уже в её понятии заключалось всеобщее изменение, «текучесть», непрерывное становление всех вещей, ведь «всё течёт, ничто не пребывает», и «нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Река лишь кажется одной и той же, на самом деле вода в ней непрерывно меняется, и то, что кажется той же самой рекой, на самом деле – уже другие воды, другое тело. Каждая вещь в мире – такая же «река», и я сам – тоже «река». Поэтому материя мира – такое начало, которое даже невозможно и представить себе неподвижным. Материя всех вещей, истинное бытие – огонь.

Действительно, если всё существующее в мире непрерывно «течёт», то всякая вещь тем самым одновременно и возникает и уничтожается. То, чем вещь только что была, сразу уничтожается, но это уничтожение прежнего и есть возникновение нового. Следовательно, всякая вещь, всякая определённость и «есть» и «не есть», существует и не существует как именно эта вещь. Всё «постоянное», устойчивое – лишь видимость. Истинно и реально лишь изменение, движение. Вещи лишь кажутся чем-то определённым, реальным и продолжающим существовать как «одна и та же», «эта» вещь – в силу грубости наших чувств. Вещи кажется одной и той же лишь потому, что мы не замечаем происходящих в ней изменений:

139

«плохие свидетели глаза и уши». На самом же деле любая вещь непрерывно «другая», «иная». Ни одна «вещь» в мире не себетождественна, не равнасама себе, не совпадает с самой собою, всякая вещь есть «текучая инаковость» (Платон): само существование вещи – это её постоянное самоотрицание, самоуничтожение, переход в «иное»; её «инаковость» не только по отношению к другим вещам, но и по отношению к самой себе. Поэтому первоначало, архэ, - огонь. Ведь огонь как раз и «живёт своей смертью», уничтожая свой источник. Он горит до тех пор, пока есть дерево, но его горение – это уничтожение дерева. Кроме того, огонь по природе своей, по сущности есть субстанция подвижная, беспокойная, ни одно мгновение не остающаяся той же самой. Его невозможно мыслить неподвижным. Огонь – «абсолютное беспокойство», как бы наглядно и физически созерцаемое, зримое время, воплощённое движение. Подвижность – сущность огня, его неотъемлемое свойство, атрибут. Поэтому если предположить, что именно огонь есть всеобщая субстанция, что всё в мире имеет эту огненную природу, то можно объяснить, почему в мире есть движение, почему вещи непрерывно текут, изменяются, почему всё рождается и уничтожается, «существует и не существует». «Огонь» Гераклита, в силу своей всеобщности, - это не только видимое пламя, это и свет, тепло, «энергия», скрытая во всякой вещи, разлитая повсюду, пронизывающая все вещи. Гераклит – основоположник «энергийного» взгляда на мир, природу, материю. Всякая вещь – сгусток вечной огненной энергии.

Гераклит первым заметил, что всякое движение, как изменение вообще,

- противоречие, что движение необходимо связано с противоречием. Ведь для того, чтобы выразить движение, изменение, текучесть, мы должны сказать «существует и не существует», «есть и не есть». Гераклита следует признать основоположником положительной диалектики, для которой противоречие – сущность мира. О противоречивой сущности мира говорит знаменитое учение Гераклита о «схождении» противоположностей, о всеобщей «борьбе». «Должно знать, что война всеобща, что правда есть раздор и что всё возникает через борьбу и по необходимости». Натянутый лук – модель мира, как «напряжённой гармонии» противоположностей. Люди хотят мира и спокойствия, но раздор, борьба, война - сущность мира и жизни. Всякое возникновение есть и уничтожение. Смерть одного – лишь рождение другого. Жизнь одного есть непременно смерть другого. Это противоречие неустранимо, неразрешимо. Противоположности всегда существуют вместе, их невозможно отделить друг от друга, они не могут существовать врозь, но они не могут быть и вместе, они постоянно «борются», уничтожают друг друга, но одновременно и порождают друг друга, и переходят друг в друга, ведь не существует «верха» без «низа», горы без долины, света без тьмы, дня без ночи, добра без зла, прекрасного без безобразного и т.д. Прямым становится именно кривое, а тёплым становится именно холодное, умирает живое и старится молодое. Мир

140