Шершеневич. Общая теория права (том. 4)

Глава I. Философия права

прежнего единства. Чем дальше идет научная специализация, тем сильнее ощущается потребность в синтезе. Мысль вновь потянулась к философии, и стало очевидно, что настала пора сменить враждебное отношение мирным взаимодействием к выгоде той и другой стороны. Однако на каких условиях возможен мир? Останется ли за философией территория, хотя небольшая по сравнению с прежней, но все же самостоятельная, пока нс занятая науками, а может быть, и недоступная для них, возможно ли совместное господство философии и науки на одной и той же территории, притом без всякой связи между ними или при самом тесном взаимодействии?

За отделением целого ряда областей, которые принадлежали некогда философии, а теперь приобрели научную самостоятельность, осталось несколько наук, на которые философия до сих пор заявляет исключительные притязания: это логика, психология, этика, эстетика и педагогика. Конечно, возложить преподавание всех этих предметов на одного профессора можно, но едва ли допустимо признавать эту сумму знаний за философию. При такой постановке извращается историческая идея философии: где же естествознание, которое составляло некогда главное ее содержание и без которого недостижима полнота мировоззрения? С другой стороны, сохранение перечисленных предметов знания в недрах философии – вопрос времени, и едва ли далекого. Психология благодаря завязавшимся тесным сношениям с физиологией и психиатрией почти совсем встала на научную почву1. К тому же обнаруживают явное стремление логика и этика, а педагогика, преобразованная в педологию, и эстетика, вероятно, в недалеком будущем проявят те же наклонности. Тогда наука займет уже всю территорию.

Но, может быть, существует такая область из прежней философской территории, которая навсегда останется вне поля исследования специальных наук, а потому способна действительно составить исключительное достояние философии? Некоторые склонны видеть эту недоступную для специальных наук твердыню в теории познания, исследующей условия нашей познавательной деятельности, т.е. возможность и границы познания, иначе – теории самой науки2. В такой

1  Психология, как это уже общепризнано, не представляет собой в настоящее время философской науки в собственном смысле, а лишь такую же самостоятельную область, как физика, или химия, или история» (Wundt, Einleitung in die Philosophie, 1906, c. 14).

2  Риль, Теория науки и метафизики с точки зрения философского критицизма, 1887; более осторожно в статье, помещенной в «Философии в систематическом изложении» (1909, с. 89); см. еще: Введение в современную философию, 1903, с. 23.

11

Г.Ф. Шершеневич. Общая теория права

постановке философия обладала бы особым предметом изучения, как

ивсякая наука, а потому приняла бы характер специальной науки. Однако при превращении философии как теории познания в одну из наук пришлось бы прежде всего столкнуться с вопросом о размежевании философии с некоторыми близкими науками. Можно, конечно, утверждать, что теория познания как учение об условиях познания не совпадает с логикой как учением о формах познания1. Но следует иметь в виду, что учение о познании в широком смысле включает и логику, а логика в широком смысле включает и теорию познания. Примыкая одной стороной тесно к логике, теория познания другой стороной также близко соприкасается с психологией. Но если даже область специального изучения теории познания может быть точно определена, все же само стремление превратить философию в специальную науку

ипоставить ее в ряд других, противоречит издавна сложившемуся представлению, в силу которого философия не сопоставляется, а противопоставляется специальным наукам, стоит не рядом и не среди них, а над ними. Всякий согласится, что философию, как бы ни был важен предмет специального ее изучения для всего человеческого знания, нельзя считать такой же специальной наукой, как анатомию, химию, языковедение и т.п., если только не отрешиться от того представления о философии, какое навязывается всей богатой ее историей.

Наука имеет дело с явлениями, и только их изучение, сравнение, обобщение, классифицирование возможно для науки. Исследование же того, что стоит за явлениями и что, может быть, составляет неизвестную причину их, науке недоступно, но возможно, говорят, для философии, которая становится тогда метафизикой. Под именем метафизики следует понимать познание мира действительности за пределами явлений, достигаемое посредством возвышающегося над опытом умозрения2.

1  Например, Паульсен (Введение в философию, с. 17) говорит: «Наукой о познании должна будто бы быть философия. Но ведь такая наука издавна носит другое имя – логика или теория познания».

2  Таково, в сущности, определение Лопатина (Положительные задачи философии), если сопоставить указания на с. 80 и 289–290. Несмотря на то что метафизика одно время почти совершенно потеряла доверие, в последнее время она снова подняла голову. Многие и сейчас понимают философию только как метафизику. По мнению Лопатина (Положительные задачи философии, ч. I, 1886), метафизическое знание и философия однозначащи (с. 18), а «метафизическое знание есть нечто прямо противоположное знанию положительному» (с. 32), религия и философия «начинают именно там, где положительное знание останавливается» (с. 7). Того же взгляда – кн. С. Трубецкой (Мета-

12

Глава I. Философия права

Перед метафизикой встает ряд вопросов огромной важности: в чем сущность мира, скрытого за явлениями; бессмертна ли душа; зачем существует человек, и каково его назначение; как постичь Бога и др.

Так как метафизика, не довольствуясь относительным знанием, какое дает нам опытная наука, стремится к постижению абсолютного, то доказывание невозможности метафизики основывается иногда на отрицании абсолютного. Но такое отрицание само по себе метафизично, потому что оно строится на предполагаемом знании того, что знать человеческому уму не дано. Однако, допустив абсолютное как предполагаемую причину явлений и как предел нашей познавательной способности, ограниченной условиями нашей организации, мы можем и должны отвергнуть его познаваемость. Куда бы ни обратился человеческий ум со своими запросами, он всюду наталкивается на собственную ограниченность, на неспособность выйти из себя. «Рыба в пруду может плавать лишь в воде, а не в земле, но рыба может все-таки толкаться головой в дно и берега»1. Отрицание познаваемости абсолютного вовсе не предполагает предварительного исследования его природы. Достаточно признать существование стены, воздвигнутой нашей собственной организацией и отделяющей познаваемое от непознаваемого.

Может быть, непознаваемость эта только временная, и весь вопрос сводится к передвижению границ между познаваемым и непознаваемым? Быть может, метафизика ставит вопросы и дает на них ответы, пока не поспеет за ней более тяжеловесная наука и не разъяснит их? То, что сегодня кажется науке непознаваемым, открыто только для метафизики, пока завтра не станет доступным и для науки. Но это не так. Метафизика невозможна не потому, что ее вопросы не стали еще предметом научного исследования, а потому, что они никогда не станут достоянием науки. Мы можем в подробности изучить земной мир и даже солнечную систему и все же никогда не постигнем мира в его пространственной и временной бесконечности. Мы можем в точности установить время появления человеческого рода на земле и все ступени пройденного им развития и все же мы никогда не откроем, зачем человечеству нужно было появиться на земле, для чего каждый человек в отдельности зарождается и умирает. Стена, отделяющая

физика Древней Греции, 1910), который говорит: «…отнимите метафизику – философия распадется. <…> Она есть то, что делает философию философией…» (с. 30). Точно так же и для Челпанова (О положительных философских направлениях, 1902) «термин «метафизика» тождествен с термином «философия»» (с. 5).

1  Ланге, История материализма, изд. 1883, т. II, с. 56.

13

Г.Ф. Шершеневич. Общая теория права

познаваемое от непознаваемого, обладает волшебным свойством: чем длиннее лестница, которую приставляет человек с целью перелезть через стену, тем выше вверх уходит сама стена. Чем меньше знает человек, тем легче кажется ему перешагнуть препятствие.

Но, говорят, от метафизики при всем убеждении в ее невозможности никак нельзя отделаться, потому что человеку присуще метафизическое влечение. Вся полнота опытного знания не удерживает и не удержит человека от постановки метафизических вопросов: «Гоните их в одну дверь – они войдут в другую»1. Это вероятно, и, может быть, весь трагизм человеческой жизни заключается в непостижимости ее цели. Тем не менее философия никогда не даст человеку убедительного ответа на этот назойливый вопрос. Человек может, конечно, верить в то или другое его решение, но это не будет научный ответ, обставленный доказательствами, обращенными к его уму, и метафизика, которая берется за такие задачи, неизбежно уходит в область религиозного верования и поэтического творчества2.

Если философия не отличается от науки предметом познания, то нельзя ли обнаружить отличие в методе, ей одной свойственном? Может быть, существует такой философский, сверхнаучный способ познания, который совершенно не сходен с общепринятыми приемами3. Однако одно их двух. Или философия изучает тот же мир яв-

1  Из метафизического влечения человека Вундт выводит положение, что «если метафизика необходима, то она должна быть и возможной» (Systematische Philosophie, 1907, с. 132), – положение, напоминающее кантовское «ты можешь, потому что ты должен». Сам Вундт дает определение метафизики, под которым едва ли подпишется настоящий метафизик: «Метафизика – это попытка (Versuch), предпринятая на почве всего научного сознания какой-нибудь эпохи или особенно выдающегося его содержания построить мировоззрение, объединяющее составные части специального знания» (с. 110).

2  «Поскребите метафизику, – заметил Шопенгауэр, – и из-под нее выступит теология». В защиту метафизики нередко выдвигают ее облагораживающее влияние, ее способность поднимать идеалистическое настроение. Только метафизике свойственна бескорыстная любовь к вечной истине. «Если отрицать не только познаваемость истины, но и самое существование ее, во что обратится наука?» (Лопатин, Положительные задачи философии, с. 79). Философия, стремящаяся обойтись без метафизики, «бездушна», по мнению кн. С. Трубецкого (Метафизика Древней Греции, с. 29), «плоска», по мнению Виндельбанда (Прелюдии, 1904, с. 29). Против такого довода в пользу метафизики правильно возражает Лaac (Идеализм и позитивизм, с. 12): «Гениальный полет мысли и благородство настроения – еще недостаточно надежные признаки истины; напротив, они чаще ослепляли, нежели освещали, чаще опьяняли, нежели укрепляли».

3  Существование особого философского метода вслед за Гегелем отстаивали у нас Чичерин и Дебольский. Первый стоял на почве диалектического метода, раскрывающего действительность из понятий, с некоторыми уступками в пользу лишь опыта (На-

14

Глава I. Философия права

лений, как и наука, – и тогда никаких иных, кроме научных, методов не может и быть: если усвоенный философией метод окажется научно верен, то им непременно воспользуется и наука. Или же предметом философского познания признается сверхчувственное бытие – и тогда в философии неприменимы научные методы: принятые же ею приемы раскрытия действительности, скрытой за явлениями, никогда не получат научного одобрения1.

Если философия невозможна вне наук, каково, спрашивается, ее положение среди наук? Некоторые готовы отождествить философию со всею суммою научного знания2. Но при современном состоянии наук такое совпадение было бы уничтожающим для философии, так как нет человеческого ума, который способен охватить весь громадный материал, собранный и разработанный в настоящее время специальными науками. Философия в таком смысле теперь совершенно немыслима. Да она была бы и бесполезна, потому что простая сумма не может дать ничего более того, что уже заключалось в слагаемых.

Если философия не есть наука3, но состоит с ней в самой тесной связи, то соотношение между ними может быть построено на следующих основаниях. Материал философского исследования – тот же эмпирический материал, что и в науках, методы разработки одни и те же как у философии, так и у наук. Специальная задача философии заключается в объединении тех выводов, которые даются отдельными науками, в видах построения цельного научного миросозерцания. Сырой материал, уже обработанный, систематизированный и обобщенный рядом наук, поступает к философии только для окончательной отделки. Обобщения создаются, конечно, в лаборатории каждой науки,

ука и религия, 1872; Основания логики и метафизики, 1894, с. 163–216). Дебольский считает предрассудком признание философии опытной наукой (Философия будущего).

1  Признавая, что «главные вопросы философии имеют дело с теми фактами, которые выходят за пределы опыта», проф. Челпанов в то же время утверждает, что «возможен только один способ познания, именно, при помощи опыта, наблюдения, руководимого рассуждением» (О современных философских направлениях, с. 7 и 11).

2  Так, Паульсен (Введение в философию, 1894, с. 18 говорит: «Философию нельзя отделить от других наук, она есть не что иное, как совокупность всего научного познания» (ср. еще с. 32). Риль (Теория науки и метафизики, 1887, с. 10) присоединяется к мнению тех, которые полагают, что философия и наука – одно и то же. Сюда же следует отнести, по-видимому, и Лесевича (Что такое научная философия, 1891, с. 241–250).

3  Виндельбанд (Прелюдии, 1904, с. 2, 9) оспаривает положение, будто высшим понятием по отношению к философии служит понятие науки. По его мнению, «приходится отказаться от надежды найти для философии ближайшее понятие».

15

Г.Ф. Шершеневич. Общая теория права

и количество обобщений свидетельствует о степени развития науки. Но обобщения эти ввиду ограниченности исследуемой каждой наукой области всегда будут иметь частичный и разрозненный характер. Приведение их к единству, которое и составляет цель научного познания, является специальной задачей философии, научной специальностью философов1. Отдельная наука стоит ближе или дальше от философии смотря по количеству предлагаемых ею обобщений и важности их для выработки общего миросозерцания2.

В таком виде философия является венцом и в то же время основой всех наук. Она соединяет все выводы, подносимые ей науками, в одно стройное целое и исследует положения, которые лежат в основе всех наук и принимаются ими поневоле догматически. Если настоящая философия должна основываться на научных данных и вне их бесплодна, то, с другой стороны, и специальные науки должны считаться с философскими заключениями, в случае разногласия пересматривать

1  Философия как высшее объединение достигнутого знания есть дело совместного труда многих, время великих философов уходит в прошлое. Философия как наука демократизируется. В наше время странно читать такие слова: «Будущее философии как духовной руководительницы есть великий философ, и его пришествия мы должны дожидаться» (Риль, Введение в современную философию, 1903, с. 182).

2  Таков взгляд на задачи философии, выражаемый мыслителями, которые принадлежат к разным школам. Так, О. Конт (Курс положительной философии (рус. пер.), т. I, 1900, с. 2) понимает под философией «только изучение общих идей различных наук, признавая науки подчиненными одному методу и составляющими различные части одного общего плана исследования». Спенсер, представитель агностицизма, формулирует задачу философии так: «Знание низшего класса – необъединенное знание; наука – отчасти объединенное знание; философия – вполне объединенное знание» (Основные начала (рус. пер.), 1897, с. 110). Вундт, характеризующий свою философию как индуктивную метафизику, определяет философию следующим образом: «Философия есть такая общая наука, которая имеет целью объединение знаний, добытых частными науками, в одну свободную от противоречий систему и сведение всех использованных наукой общих методов и предпосылок познания к их общим принципам» (Введение в философию (рус. пер.), 1902, с. 18; Система философии (рус. пер.), 1902, с. 14). Над таким пониманием задач философии иронизирует Виндельбанд (Прелюдии (рус. пер.), 1904, с. 16): «Сшивать в одно целое лоскутья последних выводов специальных наук далеко не значит познавать вселенную; это есть трудолюбивое накопление знаний или художественное их комбинирование, но не наука. Философия подобна королю Лиру, который раздал все свое имущество и которого вслед за тем как нищего выбросили на улицу». Однако не сам ли Лир виноват в происшедшем? Зачем он выпустил из своих рук общее руководительство в управлении частями царства, зачем он прекрасное единое царство разбил на части, совершенно отдельные? Зачем было так слепо верить старшим дочерям, теологии и метафизике, и так жестко относиться к младшей, к науке, которая одна дает поддержку?

16

Глава I. Философия права

свои выводы, никогда не забывая, что каждая наука в отдельности выполняет лишь частично задачи, которые ставит человек научному познанию. Науки начинают свою работу только на фундаменте, воздвигнутом философией, и только философия подводит здание под крышу.

Ограничивается ли задача философии познавательной стороной? Человек не только стремится к познанию, но он также действует, отдельно или совместно, и при этом ставит цели своей деятельности. Является необходимость объединить различные цели, найти общий принцип поведения. Философия, которая признает своей задачей создание общего миросозерцания, не может уклониться от этой новой задачи, тесно примыкающей к первой.

Возможно, что практическая задача служила нередко в истории человеческой мысли побудителем к теоретической; возможно, что философы часто бессознательно смотрели на теорию, как на средство для практического построения, порой даже прямо провозглашали примат практического разума. Все же нельзя переносить задачи философии полностью в практическую область, делать философию практическою наукою. В последнее время вновь проявилось стремление поставить основной и даже единственной областью философии мир ценностей, единственной задачей – нахождение высшего принципа оценки. С этой точки зрения науке оставляется вопрос об истине, а философия сосредоточивает все свое внимание на благе. Важно не то, что и как познает человек, а какую ценность имеет приобретенное им познание и где найти критерий для оценки. При этом речь идет не о том, что считается ценным в тех или иных условиях исторической жизни (относительная ценность), а о том, что должно иметь безусловную ценность всегда и везде (абсолютная ценность).

Всю эту попытку переместить центр философских проблем следует признать неудачной оценкой самой философии. Научно воспитанная мысль может освоиться только с таким высшим принципом человеческой деятельности, который окажется построенным на твердом базисе знания. Между тем перемещение задач философии из теоретической в практическую область неизбежно отнимает этот базис и оставляет философию или совершенно без фундамента, или заставляет строить на шатком основании личной веры. Мало заявить, что человек должен поступать так-то, но нужно и объяснить почему. А это объяснение невозможно без теории и эмпирики. Искание же абсолютной ценности должно разорвать всякую связь между философией и жизнью

17

Г.Ф. Шершеневич. Общая теория права

и тем уничтожить ее практическую ценность, которую это направление стремится укрепить за философией1.

Человек не хочет остановиться на границе, определяющей, чтó он может познать, чтó он должен делать. В поисках цельного миропони-

1  Представителями этого течения философской мысли в Новейшее время являются особенно Внндельбанд и Риккерт. Виндельбанд утверждает: «То, чего в настоящее время ожидаем от философии, – это исследование о вечных ценностях, которые царят над меняющимися интересами в высшей духовной действительности» (Философия в немецкой духовной жизни XIX столетия, 1910, с. 148). Признав, что «метафизика в старом смысле знания о последних основах действительности есть нелепость» (Прелюдии, с. 32), Виндельбанд приходит к выводу, что «единственный остающийся философии объект – это оценки» (с. 28), а потому философия является «критической наукой об общеобязательных ценностях» (с. 23). В противоположность суждению, на котором строится наука, в оценке «лишь выражается чувство одобрения или неодобрения». «Все предикаты суть выражения симпатии или антипатии представляющего сознания: вещь приятна или неприятна, понятие истинно или ложно» (с. 24). «Поскольку наше мышление направлено на познание, т.е. на истину, все наши суждения с самого же начала подчинены оценке, которая объявляет о правомерности или неправомерности совершенного в суждении соединения представлений» (с. 25). Что это за правомерность? He опасно ли давать оценку истинного и ложного с точки зрения симпатии или антипатии? Виндельбанд смело толкает мысль на тот путь, от которого ее издавна предостерегала наука. С точки зрения Виндельбанда, опасности нет, потому что абсолютный принцип оценки строится на нормальном сознании, до которого мы все должны возвыситься. Оно есть – в это твердо верит Виндельбанд вопреки всем историческим и этнографическим данным. «Мы [?] верим в закон более высокий, нежели закон естественно-не- обходимого возникновения наших представлений, – мы верим в право, определяющее их ценность» (с. 35). И опять ссылка на какое-то «право»! Виндельбанд, подобно многим другим, думает, что он знает, что должен делать человек вообще, без отношения ко времени и пространству, не замечая, что его собственное знание есть продукт условий времени и места. Впрочем, Виндельбанд сознается, что «убеждение в реальности абсолютного нормального сознания есть уже дело личной веры, а не научного познания» (с. 44). С этим вместе философия выпроваживается из научной области и приглашается в область веры. На той же точке зрения стоит Риккерт (Понятие философии, Логос, 1910, № 1). «С течением времени специальные науки постепенно отобрали у философии все проблемы, касающиеся действительного бытия, а потому и предмет философии должен был измениться» (с. 34). «В мире действительных объектов уже совсем нет места для специфически философской постановки и обработки проблем. Поэтому в отношении к действительности у философии остается еще только одна задача: в противоположность к частным наукам, ограничивающимся всегда частями действительности, она должна быть наукой о целом ее» (с. 35). Но «целое действительности» недоступно нашему опыту. «А отсюда следует, что понятие целого действительности уже не представляет из себя чистого понятия действительности, но что в нем сочетается действительность с ценностью» (с. 36). «Философия начинается там, где начинается проблема ценности» (с. 37), «философские проблемы суть проблемы ценности» (с. 38). Сам Риккерт сознает опасность субъективизма в такой философии, но слабо отстраняет ее. Конечная цель философии ценностей – это построение системы ценностей, но, к удивлению, мы слышим от самого Риккерта сомнение в выполнимости вообще такой задачи (с. 41).

18

Глава I. Философия права

мания его мысль, не сдержанная никакими условиями опыта, несется

вобласть непознаваемого. Человек верит, что сверхчувственный мир таков, каким ему рисует его воображение. Вера дополняет знание и тем округляет мировоззрение. Однако вера подсказывается волей, а не разумом, и потому вера дает ответы желательные, а не убедительные. Остается открытым вопрос, можно ли сшить цельное миросозерцание из знания и веры.

Отношение между философией как высшей системой знания и религией как систематизированной верой было и остается спорным. Философию в Средние века отдали под надзор религии, позднее философия отстаивала свою самостоятельность против религии, а одно время философия взялась исправлять и направлять религию. Преобладающее в настоящее время воззрение склоняется к тому, что философия и религия имеют каждая свою особую задачу и результаты их не противоречат, но гармонично дополняют друг друга1.

Против существования веры рядом с философией, если она удовлетворяет личным запросам духа, нельзя ничего возразить. Но возможно ли их совместное существование без постоянных вторжений

всоседнюю область? Враждебное отношение религиозных людей к науке объясняется тем, что наука шаг за шагом вытесняет религиозные объяснения явлений познаваемого мира и религия чувствует себя уязвленной успехами положительного знания. Это доказывает, что религия и наука действуют не в разных областях, а в одной и той же, они не сотрудники, а соперники. И если под именем религии понимать не искусственно выдуманную веру, а ту или иную исторически сложившуюся систему, то едва ли размежевание науки и религии окажется легкой задачей. Своими интересами религия больше в мире эмпирическом, чем в сверхчувственном. До сих пор чувствуется давление религиозной точки зрения в таких вопросах, как образование мира, происхождение человека, источник власти, поведение человека, – вопросах, которые к сверхчувственному миру не относятся. Совместимо ли раздельное существование науки и веры со стремлением человека к единому,

1  Таково воззрение Паульсена, Вундта, Ланге, Спенсера. Странно только, что Паульсен, определив философию как совокупность всего научного знания, в то же время утверждает, что всякая философия содержит в себе также и элемент веры, которого наука как таковая не содержит (Введение в философию, 1894, с. 32 и 322). Впрочем, некоторые и сейчас не прочь отвести знанию служебное место: так, например, Челпанов полагает, что «задача знания состоит в том, чтобы раскрывать, разъяснять то, что является предметом веры» (Введение в философию, с. 511–512).

19

Г.Ф. Шершеневич. Общая теория права

цельному, связному миропониманию? Может ли человек раздвоиться на знающего и верующего? С одной стороны, ничего не принимать на веру и все критиковать, с другой стороны, верить без критики? Научная философия должна строить не на вере и не на веру, а на точном, критически проверенном знании.

§ 2. Задачи философии права

Литература: Boistel, Cours de philosophie du droit, т. I, 1899, c. 1–20; Harms, Begriff, Formen und Grundlegung der Rechtsphilosophie, 1889; Schuppe, Grundzüge der Ethik und Rechtsphilosophie, 1889; Schein, Unsere Rechtsphilosophie und Jurisprudenz, 1889; Lingg, Wesen und Aufgaben der Rechtsphilosophie, Z. f. Öff. u. Pr. R., 1890, т. XVIII, с. 42–63; Bergbohm, Jurisprudenz und Rechtsphilosophie, т. I, 1892, c. 1–106; Kohler, Lehrbuch der Rechtsphilosophie, 1909, c. 1–17; Berolzheimer, System der Rechtsund Wirthschaftsphilosophie, т. II, 1905, с. 1–32; Stern, Rechtsphilosophie und Rechtswissenschaft, 1904; Carle, La filosofia del diritto nello stato moderno, 1903; Vanni, Lezioni di filosofia del diritto, 3-е изд., 1908, с. 3–41; Fragapane, Obbjetto e limiti della filosofia del diritto, вып. 1, 1897, вып. 2, 1899; Pagano, Introduzione alla filosofia del diritto, 1908; Ducati, Note di filosofia del diritto, 1909, с. 55–111; Groppali, Filosofia del diritto, 1906.

В понимании задач философии права так же мало твердо установленного, как и в понимании задач философии вообще. Даже больше. На постановке задач, на определении предмета и методов философии права отражались не только колебания, проявлявшиеся в самой философии, но и те особые сомнения, которые вызывались философией права.

На философию права оказало влияние одно важное обстоятельство – это историческое разобщение между философией права и юридическими науками. В то время как юристы занимались исключительно толкованием и систематизированием норм положительного права, философия права разрабатывалась по преимуществу лицами, весьма мало или даже вовсе не причастными к правоведению. Одни изучали право, как оно дано им в нормах, не задаваясь мыслью о том, каким оно должно быть и даже может ли оно быть иным, а философы создавали идеальное право, не зная, что такое право в действительной жизни и как применяются его нормы. Эта разобщенность продолжается, к сожалению, и доныне. Философы не желают сходить с неба на

20