6. Национальное государство и этнические меньшинства

В этнополитологии выделяется несколько типов связи государства (в разной степени определяющегося как нация-государство) и меньшинства (также в различной степени оформленного —от этно-культурной группы до прото-нации, стремящейся к независимости) (8).

Модель, в которой государство определяется как выраженное национальное — в его развитии/функционировании активную роль играет какая-либо выраженная этническая культура (ядро нации, или сама государство-образующая нация, дающая имя государству). Меньшинства здесь признаются в их этно-культурной специфике, но считаются частью нации, в перспективе растворяющей в доминирующей национальной культуре свои этнические особенности (язык и т.д.). То есть можно быть одновременно бретонцем (этничность) и французом (принадлежность нации), южно-тирольцем и итальянцем, лужичанином и немцем.

В зависимости от политической культуры правящей группы и ряда других факторов, национально-интегрирующая политика государства может варьироваться от признания культурной автономии (как института плавного затухания этнической культуры меньшинства) до ее запрещения и преследования, когда такого затухания не происходит и когда культурная автономия оказывается институтом, консервирующим этничность, готовящим ее выход в сферу национально-политических устремлений вовне государства. И всегда государство балансирует/колеблется в выборе политической тактики: допустить ли культурную автономию (получишь прото-нацию с сепаратистскими претензиями через 20 лет) или не допустить ее (есть риск получить этот сюжет уже через год).

Следующая модель — когда государство также является национальным (содержит этническую составную: например, язык одной из этнических групп закреплен как государственный; этноним зафиксирован в названии государства и т.д.). При этом данное государство является общенациональным для всех своих граждан, даже тех, кто этим языком не владеет. Более того, для этнических меньшинств здесь государство сохраняет номинацию и соответствующие институты и статус суб-наций (часть территории, выделенной с учетом этнических границ, включение языка меньшинств в государственные программы и функции и т.д.). Это пример квебекуа в Канаде, шотландцев и валлийцев в Британии, каталонцев и басков в Испании. В этой модели существование сильной этно-национальной идентичности/приверженности у меньшинств сопровождается, с разной степенью успеха, общенациональной (государственно-гражданской) идентичностью.

Очевидно, что здесь общенациональная «гомогенность» еще ниже, чем в первой модели. Кроме того, наличествуют институты, фиксирующие это многообразие на политическом (властном) административно-территориальном уровне. Риск отделения и национального отчуждения здесь еще выше, и тем изощреннее становятся государственные институты, производящие и поддерживающие общенациональную идентичность. Здесь и история формирования государства становится таким же сподручным институтом, изобретаются общенациональные или интегрирующие традиции, исторические сюжеты единения и т.д. Решающим в процессах интеграции/отчуждения является качество встроенности элит субнаций в общенациональный процесс, в государство.

Третья модель предполагает национальное государство, признающее в той или иной форме наличие этнического меньшинства как меньшинства инонационального (суб-нации, или, скажем, как out-nation, части другой нации), но и не стремится интегрировать его в состав своей нации. Здесь государство жестко ассоциируется с доминирующей этнической группой, и меньшинства рассматриваются как граждане государства, но не часть государствообразующей нации. То есть государство создается для определенной этно-нации, ее элитой, а этнические меньшинства существуют как бы в теле чужого государства.

Эта модель возобладала во многих постсоветских республиках — от Грузии и Молдавии до Эстонии и Латвии. Национальная политика этих государств опиралась на признание меньшинств (их этно-культурных особенностей) и утверждение их как находящихся вне рамок новых «наций». Данная модель всегда делает комплекс «гость-хозяин» очень выраженным — «вы живете в государстве (на земле) чужой нации». 8 ситуациях становления такой модели она бывает очень болезненной, особенно для компактно проживающих меньшинств, территории которых оказались в составе данного государства в результате исторического стечения обстоятельств.

Данная модель складывается часто потому, что государства и доминирующие в них национальные элиты считают безнадежным или излишним формирование общенациональной приверженности у меньшинств. Часто эти меньшинства «являются» частью другой нации, ассоциируют себя с нею, если не по гражданству, то по этно-культурным признакам; поэтому для этих меньшинств ниша национальной приверженности УЖЕ ЗАНЯТА, и государство их проживания не имеет здесь никаких шансов на пробуждение национально-гражданской приверженности себе. Они уже рассматривают это государство как чужое, как явно создаваемое ДЛЯ этнического большинства, как ИХ (не наше) государство. Это судьба южных осетин в Грузии.

Наконец, четвертая модель. Здесь государство носит специфический идеологический, даже клерикальный характер. Оно продуцирует как свое общее идентификационное основание не национальную или гражданскую приверженность, а приверженность ИДЕОЛОГИЧЕСКУЮ (социализму, например). Приверженность государству носит здесь не только надэтнический, но и наднациональный характер —supra-national. В то же время государство не просто признает этничность как личностный статус/ номинацию, как культурную специфику, но и способствует кристаллизации этнических групп как суб-наций. Это пример Советского Союза, история которого есть история доведения многих этнических групп до параметров почти-наций, с этническими элитами у власти, фиксированными территориями — «национальными доменами» и т.д. Лишь в конце 1980-х годов советская национальная политика подходит к пониманию, что целостность государства, имеющего множество субнаций, будет зависеть от наличия выраженной общегосударственной приверженности, и тогда появляется рабочий (то есть открытый для противоречивого осуществления) миф о СОВЕТСКОМ НАРОДЕ. Однако эта общая идентификационная номинация оказалась очень уязвимой, она была чересчур идеологизирована (слишком сильно государство и страна ассоциировались с идеологией и режимом). Но все же «советскость» отчасти состоялась как общенациональная (а не идеологическая) идентичность, и сегодня сознание себя «советскими людьми» подстегивает ностальгию не по строю-режиму, а именно по стране-отечеству.