conflictsxxi-2015

имных обязательств. Она диктует индивиду определенные правила поведения на протяжении всей жизни и карьеры. Например, если ему удастся получить хорошее место на государственной службе, он обязан принять во внимание просьбы тех, кому обязан поддержкой и лояльностью. В любом обществе, даже самом модернизированном и демократическом, получивший власть человек подбирает себе помощников и формирует свое окружение, исходя из надежности своих подчиненных или соратников. Однако разница заключается, во-первых, в том, что он не имеет перед ними обязательств, принципиально влияющих на свободу его выбора, а, во-вторых, в том, что он в гораздо меньшей степени обязан защищать их в случае некомпетентности, безграмотности и прочих малоподходящих для руководителя качеств.

В восточных обществах свобода маневра в вопросах создания своего «ближнего круга» ограничена правилами, диктуемыми влиянием групп солидарности. В этой связи политическая система и процесс принятия решений могут обладать своими особенностями, которые не всегда ясны стороннему наблюдателю.

Примером может быть карьера иракского лидера Саддама Хусейна, которая вовсе не была исключением, и которая указывает на умение использовать предоставлявшиеся традиционным обществом механизмы укрепления власти. Хусейн стал президентом Ирака в 1979 г., и за тридцать лет своего правления создал диктаторский режим, отмеченный жестокостью, коррупцией, отсутствием всяких противовесов. Он был наследником истории Ирака, в которой было много насилия, и в которой лояльность была традиционно связана с трайбализмом. Саддам, на протяжении многих лет отвечавший за безопасность в партии и государстве, привыкший к политическим убийствам и постоянной борьбе, стал обеспечивать необходимую ему стабильность и управляемость за счет переформатирования старой системы управления. Ведущий американский специалист по странам Залива Джудит Яфе выделяла несколько направлений этого переформатирования. Он очистил партию Баас от интеллектуалов, видных военных и левых, обладавших собственным влиянием и привлекательностью для населения. На их место в партию пришли люди, лояльные Саддаму, которые получили образование, позиции и богатство благодаря членству в партийном

181

аппарате. При этом сама партия, превратившаяся в инструмент управления, расширилась до 2-х млн человек. Параллельно Саддам Хусейн, происходивший из провинции, где племенные, клановые и семейные связи были очень сильны, активно задействовал традиционные структуры, соединив их с военной организацией и службами безопасности. Представители его племени получили основные позиции не только в службе личной охраны президента и его семьи, но и в обеспечении безопасности важнейших объектов и программ. И, наконец, члены его семьи – сводные и двоюродные братья, а позже и сыновья получили все принципиально важные посты в сфере безопасности, а также индустриального развития1.

Но дело не только в этом. Для власти важно умение прочитывать общественные настроения, требующие овеществления мифа об утраченном величии. Как писал А. С. Ахиезер о царской России, ввязавшейся в Крымскую войну (1853–1856 гг.), «в результате войны существование империи оказалось под угрозой. Это была катастрофа, отправная точка последующего скатывания к краху большого общества и государства. Общество не располагало культурным потенциалом не только для формирования программы достижения поставленных целей, но даже для формирования самих целей внешней политики, которые замещались мифологическим вздором... Россией управляли волны мифов, приводимые в движение не высшим руководством, не царем, а общественностью, давление которой на власть, совершаемое вопреки элементарному

здравому смыслу, вело страну от одной катастрофы к следующей»2.

Вопределенной мере такого рода характеристика применима и

кавантюре Хусейна в Кувейте в 1990 г. Те же мифы о территориальных претензиях к Кувейту, о необходимости утвердить свое неоспоримое влияние в Заливе и заставить другие государства себя уважать, мифы, которые он не только разделял, но и продуциро-

1Yaphe J. The Legacy of Iraq’s past and the promise of its future // The Middle East enters the twenty-first century. Freedman R. O., ed. Gainesville: University Press of Florida, 2002. P. 17–18.

2Ахиезер А. С. Указ. соч. С. 94.

182

вал – все это при недооценке собственных возможностей и изменений, происходивших на мировой арене, вело Ирак к катастрофе.

В традиционных обществах власть может обеспечивать свою легитимность и управлять через традицию и даже архаику. Например, в Ливии было создано типично патримониальное государство, когда общество, власть и экономика существуют в неразделимости, «в одном флаконе». Нефтяные деньги, с одной стороны, и запросы местного общества, с другой, сделали возможной эволюцию М. Каддафи от молодого офицера, боровшегося против несостоятельной монархической власти в Ливии, к образу бедуина в традиционном одеянии, который не может обходиться без шатра и многочисленной свиты. В образе отца и хозяина, управляющего страной в отсутствие всяких современных институтов и не нуждающегося в них, он фактически консервировал традицию и архаику.

Некоторые режимы на Ближнем Востоке практически не подверглись эволюции (несмотря на экономическую модернизацию), оставшись в рамках средневековой архаики. Примером может быть режим в Саудовской Аравии, возможные изменения которого наблюдатели склонны связывать исключительно с приходом к власти в перспективе молодого поколения представителей королевской семьи. Религиозный фундаментализм в качестве идейной основы, поддержка экстремистских салафитских группировок в арабском мире (не напрямую правительством, а исламскими фондами), патернализм, судебная система, использующая средневековые наказания, особенности распределения доходов и т.п. – все это позволяет утверждать, что саудовский режим все еще живет в собственной системе координат, хотя и испытывает влияние стремительных изменений в мире и в регионе. Если для старшего поколения Саудидов архаичная политическая система и этика являются единственной органичной формой существования, то в некоторых других монархиях Ближнего Востока властные функции осуществляются вполне современными людьми, которые в традиционном обществе вынуждены действовать в рамках привычной и понятной для этого общества модели (Марокко, Иордания).

183

Религиозный фактор:

следствие или причина архаизации?

Революционные потрясения и гражданские войны создали благоприятную среду для усиления действия религиозного фактора в различных государствах Ближнего Востока. В условиях кризиса общемировых философско-идеологических концепций всегда возникает спрос на религию как ценность, не подверженную конъюнктуре. Рассматривая религиозный фактор в качестве возможной замены идеологии, российский ученый А. И. Яковлев указывает на то, что в кризисных или революционных ситуациях роль религиозных институтов или партий резко возрастает и свидетельствует об обращении к идеалам прошлого: «... ответ на обострившийся обще- ственно-политический кризис искали не в будущем, а в прошлом, используя идеалы и символы своей цивилизационной традиции, ...а не современной секулярной эпохи модерна. Это можно назвать религиозным явлением, но по сути это скорее противопоставление идеализированного прошлого кажущемуся безысходным настоящему, конфликт традиционной и современной культур»1.

Такое методологическое замечание представляется особенно важным при оценке роли религиозного фактора на Ближнем Востоке в контексте трансформаций и конфликтов. Победа на выборах в Египте и Тунисе исламистских партий отражала цивилизационный выбор традиционного общества, не способного найти ответы на несправедливость в контексте современной культуры. Такое объяснение является базовым, но не единственным. Сетевой характер протеста, отсутствие лидеров, которые воспринимались бы как общенациональные, ограничивали для большинства восставших возможность современного выбора. Он мог быть сделан только там и только тогда, когда важную роль в событиях играли современные институты (профсоюзы и правозащитные НПО в Тунисе), и когда политические проблемы и стратегии доминировали над светским и религиозным. По мнению исследователя В. А. Кузнецова, который

1 Яковлев А. И. Религиозный фактор в мировой политике в эпоху глобализации: от секуляризации к фундаментализму // Вестник Московского университета. 2013, № 4. С. 12.

184

ввел термин «исламская светскость» для обозначения специфики политической ситуации на Арабском Востоке, различий по этому признаку между ведущими политическими партиями Туниса практически не существовало. «...сами категории ‘исламизм’ и ‘светскость’ (лаицизм), по сути, сегодня неприменимы и остаются лишь наследием прошлого, превратившимся в симулякр, который маскирует совершенно иные линии раскола, например, противостояние между старой (‘Нидаа Тунис’) и новой (‘ан-Нахда’) элитами, посвоему инструментализирующими религиозно-светскую проблематику»1.

Инструменталистский подход вполне отражает реалии политической борьбы в любой арабской стране, где религиозные или светские лозунги маскируют иные линии раскола. Они одинаково нацелены на борьбу за избирателя, но проблема заключается в самом избирателе. В Египте «Братья-мусульмане»2 воспринимались большинством населения как партия, наиболее полно выражающая его чаяния; «братья» считались мучениками, хорошо знающими цену страдания и справедливости. Соперничать с ними неисламским партиям было очень сложно, тем более что старая элита персонифицировала военно-бюрократический режим, от которого египетское общество устало. А то, как быстро «Братья-мусульмане» стали реализовывать свои политические и религиозные установки в Египте, оттолкнув от себя наиболее модернизированную часть населения, свидетельствовало, что политическая грань все же была не столь уж очевидной, и под разговоры о «демократии в исламских одеждах» стал реализовываться достаточно жесткий авторитарный вариант в том же одеянии. И дело здесь не столько в Мурси и его сторонниках, сколько в общественных настроениях. Опираясь на большинство, исламисты предложили свой вариант управления. Принимая во внимание настроения обманутого ими и разочарованного меньшинства, военный режим оказался победителем в египет-

1Кузнецов В. А. Проблема светскости в странах Арабского пробуждения: тунисская версия // Вестник Московского университета. 2013, № 4. С. 63.

2О роли «Братьев-мусульман» в политической эволюции «послереволюционного» Египта см. Главу 12.

185

ской смуте и сразу нанес удар как по исламистам, так и, на всякий случай, по местным либералам.

Примером противостояния между новыми и старыми элитами могут служить отношения между ХАМАС и ПНА. Победа ХАМАС на выборах 2006 г. в секулярном палестинском обществе была результатом как очевидных провалов палестинского руководства, так и отсутствия прорывов на политическом направлении урегулирования. Лидеры ХАМАС предлагали другую стратегию, возвращение к военной опции, а в контексте кризиса национализма поворот к религии был единственной логичной альтернативой. На современном этапе мало что принципиально изменилось. Махмуд Аббас не мог не ощущать падения поддержки со стороны своего электората, особенно со стороны все более радикализирующейся молодежи, которая требует решительных действий. Не случайно после израильской операции в Газе (7 июля – 26 августа 2014 г.) под кодовым названием «Несокрушимая скала» поддержка палестинцами ХАМАС резко возросла. Несмотря на огромные жертвы и на то обстоятельство, что хамасовцы в известной степени спровоцировали масштабную военную операцию Израиля, для большинства палестинцев они были героями, которые продолжают оставаться на переднем крае борьбы. На этом фоне Махмуд Аббас порой выглядел нерешительным, не способным добиться практических результатов. На первый план, таким образом, выходят политические задачи, а не собственно идеология, но при этом более архаичная идеология ХАМАС и меры по «исламизации» Газы оказываются в условиях конфликта более востребованными обществом.

Можно ли считать рост исламских организаций в арабских странах, в том числе салафитских, исключительно архаичным явлением? Ответ на этот вопрос зависит от того, какова их роль в обществе и насколько архаизованным является само общество. Так, салафитская мобилизация молодежи не является проявлением архаики, скорее наоборот: призывая молодых людей вступать в «свободные общины настоящих мусульман», салафиты помогают им вырваться из привычного круга родоплеменного рабства, пресмыкания перед старшими, запрета на выражение своего мнения и т.п.

В постсоветской Центральной Азии в ряде государств было заметно стремление молодежи соблюдать исламскую обрядность.

186

Девушки, в частности, стали ходить в хиджабах, отличавшихся от привычных платков. Свидетельствовало ли это об архаизации (безусловно, имевшей место в условиях глубокого социальноэкономического кризиса 1990-х годов) или о свободе выбора, свойственной модерну? Видимо, последнее, поскольку, с точки зрения наиболее традиционных представителей этноса, такая «мода» противоречила местной традиции. Аналогичная по смыслу «протестная» история с возвратом к традиционной одежде наблюдалась в Омане. После трагедии 11 сентября 2001 г. в западных обществах стала развиваться исламофобия. В ответ для подчеркивания своей арабо-исламской идентичности молодые женщины стали носить черные абаи и платки, хотя до этого одевались по-европейски.

Волна архаики захлестнула Ближний Восток с появлением джихадистских организаций, сформировавшихся или укрепившихся в ходе конфликтов. «Исламское государство» (ИГ), «АльКаида», «Джабхат ан-Нусра» стали воплощением своего рода исламистского интернационала и активно переформатируют регион, выступая против существующих границ, государств, режимов.

ИГ не только собирает суннитских радикалов из Ирака, Сирии, Ливана, Ливии и других арабских государств, но и представителей исламских общин из других регионов – Центральной Азии, Европы, России. По данным Интерпола, в Ираке и Сирии воюют более 15 тыс. иностранных граждан из 81 страны мира1. Можно полагать, что они были по каким-то причинам не удовлетворены обществом и своим местом в нем, пережили некий кризис, и участие в новой джихадистской мистерии дает им острые ощущения и новые смыслы. Более значимым фактором является, судя по всему, поиск идеологии с глобальными и понятными ориентирами. Он может породить спрос на наиболее радикальные и экстремистские варианты общественного переустройства, существующие в мире постмодерна, но черпающие идеи и лозунги в далеком прошлом.

Успешное противостояние чуждому по своим ценностям обществу и даже большей части мира, организованного вовсе не по европейским лекалам, возможно на основе архаики, веры в собст-

1 См. подробнее: http://www.newsru.com/world/07nov2014/iscruise.html.

187

венную особую миссию, возвышающую адептов над действительностью и освобождающую их от комплексов неполноценности. Таким образом формируется монолитная поддержка идеологии, не предполагающая плюрализм мнений, оппозиции и ничего того, что могло бы привести в дальнейшем к ее разрушению или модернизации. Культивирующееся избыточное насилие, которое отвратительно само по себе, здесь еще обильно сдобрено устрашающей дикостью, запугиванием, самолюбованием. Запредельная жестокость по отношению к иноверцам и в целом к тем, кто не с ними, зверства и записанные на видео казни вовсе не уменьшили числа желающих влиться в ряды ИГ. Оно с таким садизмом расправлялось со своими жертвами, что даже «Аль-Каида» отмежевалась от тактики своих иракских собратьев1.

Однако в восприятии сторонников ИГ, жаждущих братской любви и единения, варварство и жестокость воспринимаются как героизм и принципиальность, мракобесие как откровение, а военные победы и накопленное богатство как свидетельство особого высшего промысла.

Опасность такого рода трендов хорошо осознается некоторыми лидерами арабского мира. Так, президент Ас-Сиси в начале 2015 г. обратился в исламском университете Аль-Азхар к аудитории исламских ученых и представителей департамента вакфов. «Невозможно, чтобы мышление, которое мы считаем наиболее сакральным, обратило весь исламский мир в источник опасности, волнений, убийств и разрушения для всего остального мира. Невозможно! ... Я говорю и повторяю снова, что нам нужна религиозная революция. Вы, имамы, ответственны перед Аллахом. Весь мир, я говорю это снова, весь мир ждет от вас действия... потому что наша умма разрывается, разрушается и гибнет – и гибнет она от наших собственных рук»2. Фактически призыв ас-Сиси отражает осознание того факта, что ислам не может оставаться в средневековье, что он должен меняться.

1Seculow J. Rise of ISIS. A threat we can't ignore. N.Y.: Howard Books, 2013, A Kindle book, loc. 93.

2Цит. по: Levant E. In need of a religious revolution // Toronto Sun, 05 January, 2015.

URL: http://www.torontosun.com/2015/01/05/in-need-of-a-religious-revolution.

188

Роль религиозного фактора на Ближнем Востоке становится под влиянием конфликтов все более ощутимой не только в арабском мире и среди палестинцев, но и в Израиле. Современные социологи говорят о том, что большинство еврейского населения в Израиле, включая тех, кто считает себя светскими гражданами, до сих пор воспринимает свою национальную идентичность через призму кодов, ценностей, символов, которые во многом были переняты из иудаизма. Как известно, политический сионизм был национальным светским движением. Его основатель Теодор Герцль, посетив Стену плача в Иерусалиме, ощутил только, что он окружен предрассудками и фанатизмом. Вместе с тем, древнееврейский миф о возвращении изгнанников так или иначе лежал в основе светской идеи создания еврейского государства в Палестине. На первых порах эта связь светского и религиозного не была столь очевидна для ультраортодоксов, чтобы поддержать движение, фактически берущее на себя миссию возвращения евреев в Палестину, принадлежащую божественному провидению. В дальнейшем под влиянием различных причин ультраордодоксальные партии поддержали создание государства.

И все же сионизм подверг еврейскую религиозную традицию лишь поверхностной секуляризации. Да и само определение, кого считать евреем, базируется на этнорелигиозной характеристике. Отсутствие разделения государства и религиозных институтов лишь закрепляет особое место иудаизма в Израиле. Этому способствует и сама природа иудаизма как религии ортопраксии. Как и для ислама, для него на главном месте соблюдение религиозных норм и предписаний. Человек, не соблюдающий обрядов, фор-

мально может считаться не принадлежащим к религиозной общине1.

О нарастающей политической архаизации в Израиле (архаизированный социальный слой там всегда существовал) свидетельствует ряд все более очевидных трендов. Во-первых, рост общественного доверия к религиозно-националистической идеологии, в которой светская задача национального строительства и укрепле-

1 Кузнецов В. А. Проблема светскости в странах Арабского пробуждения: тунисская версия. С. 46.

189

ния государственной безопасности связывается с мессианской идеей овладения Землей Израиля. Искупление, спасение народа не представляется возможным без овладения этим сакральным пространством и священными символами, в нем расположенными. Вовторых, появление серии антидемократических законодательных проектов, апофеозом чего стал вызвавший правительственный кризис проект закона о еврейском характере Государства Израиль.

Вкачестве причин архаизации можно выделить размывание прежних идеологических ориентиров и затяжной арабо-израиль- ский конфликт. Победа в июньской войне 1967 г. стала своеобразным рубежом в преобразовании национальной психологии. Триумфальные завоевания «шестидневной войны», с учетом изначальной двойственности национального самосознания, привели к тому, что самовыражение нации в религиозно-мессианском ключе быстро становилось распространенной и популярной идеологемой. Мессианизм начинает теснить социалистические и либеральные идеи. Разочарование, происходящее из трудностей на пути к реализации мессианского видения, приводит не к утрате иллюзий, а к радикализации. Теперь Храмовая гора ставится в центр внимания как символ искупления, и один из главных идеологов восстановления еврейского присутствия на Храмовой горе М. Фейглин получает, судя по опросам, массовую поддержку.

ВИзраиле архаика соприкасается непосредственно с постмодернистским обществом. Например, в шабат в Иерусалиме можно увидеть гей-парад, а в Тель-Авиве молодежь наслаждается прелестями светской жизни. В это же время в религиозных районах существует запрет на транспорт, а в будние дни отдельные места в городском транспорте – на задних рядах – отведены для женщин; за короткую юбку или обнаженные до плеч руки могут побить камнями. Светские израильтяне, недовольные подобными нравами, стараются не ходить в районы, где живут ультраортодоксы, и меньше иметь с ними дело.

Речь, разумеется, может идти лишь о признаках архаизации в израильском обществе, связанной с идентичностью, а не о доминировании подобных настроений в массовом сознании, определяющем политические практики. Модель западного демократического устройства государства (при всех особенностях ее реализации в

190