conflictsxxi-2015

Проблема была в том, что большая часть членов партии БААС (пусть даже и рядовых), как уже было сказано выше, была представлена иракцами-шиитами арабского происхождения. Соответственно, закон о дебаасизации был направлен не только против суннитов, но и против представителей шиитской общины Ирака. Как следствие, репрессиям были подвергнуты многие шиитские кланы и племена, которые сотрудничали с БААС, являлись непримиримыми противниками Ирана, участвовали в борьбе с озерными арабами и в подавлении мятежей и восстаний шиитской оппозиции иранского происхождения. Наравне с суннитами они подвергались жестоким зачисткам, бессудным казням и похищениям. Многие шейхи шиитских племен и кланов были убиты.

Как результат, постоянно растет активность повстанческого движения. Если в 2004 г. атаки повстанцев по разным оценкам составляли в среднем около 14 нападений ежедневно, то в 2005 г. их уже было около 70, а в декабре 2006 г. ежедневно осуществлялось 185 атак. Одновременно значительно увеличилось число бойцов повстанческого движения. Так, в ноябре 2003 г. примерная численность повстанцев составляла 15 тыс. человек. Спустя три года, в декабре 2006 г., повстанцев насчитывалось более 30 тыс. человек. А уже к марту 2007 г. эта цифра удвоилась.

Бывшие баасисты (сунниты и шииты) вынуждены были объединиться под знаменами так называемой Накшбандийской армии и совместно выступить против новой власти во главе с Нури альМалики. Именно Накшбандийская армия последние несколько лет по-настоящему держит в страхе багдадское правительство, которое в 2008 г. в качестве главной угрозы своей безопасности обозначило бывших баасистов. В отличие от группировки ИГИЛ, которая стоит на 2-м месте после БААС в багдадском списке угроз безопасности, Накшбандийская армия не осуществляет теракты против мирных жителей (своих сограждан), но активно атакует военные и полицейские силы вновь созданного режима, которые участвовали в контрповстанческих операциях и репрессиях против мирных жителей.

271

Группировка ИГ: идентификация феномена

В середине марта 2014 г. в Ираке прошла Первая багдадская международная конференция по борьбе с терроризмом, которая стала крупным событием мирового масштаба. В Багдад съехались дипломаты, политики и специалисты по терроризму из 40 стран, в том числе высокопоставленные представители ООН, Совета Безопасности ООН, Организации исламского сотрудничества, Европейского союза, Международной организации уголовной полиции (Интерпол) и Лиги арабских государств.

Нури аль-Малики, ставший инициатором мероприятия, назвал главную причину его проведения – террористическая экспансия «Аль-Каиды». Подчеркнув транснациональный характер группировки, он заявил, что «”Аль-Каида” действует на территориях большого количества государств. Поэтому мир нуждается в выработке глобальной стратегии противодействия этой угрозе». «Мы созвали международную конференцию для того, – добавил Малики, – чтобы воспользоваться опытом всех стран и выработать общую стратегию борьбы с этой террористической угрозой».

Конференция проходила на фоне дипломатического скандала между Ираком, Катаром и Саудовской Аравией. 8 марта 2014 г. Нури Аль-Малики в телевизионном интервью обвинил Катар и Саудовскую Аравию в финансовой и военной поддержке террористов в Ираке. Несмотря на это, иракское правительство все же направило лидерам двух государств приглашение принять участие в багдадской конференции. Те, в свою очередь, бойкотировали конференцию, на которой аль-Малики снова упомянул о роли Катара и Королевства Саудовская Аравия в эскалации террора и насилия в стране.

Время и место проведения конференции говорили сами за себя. Уровень террористической активности в Ираке – один из самых высоких в мире. «Аль-Каида» наступает по всем фронтам. Сама иракская столица уже фактически пребывает на осадном положении. Несмотря на беспрецедентные меры безопасности, принятые властями по случаю конференции, во второй день ее проведения недалеко от здания Контртеррористической службы Ирака, где проходило заседание высокопоставленных представителей анти-

272

террористических служб различных стран, прогремели два мощных взрыва.

Очевидно, что террористическая угроза является главным препятствием для урегулирования тяжелейшего внутригосударственного кризиса, из которого Нури Аль–Малики судорожно пытается найти выход. Между тем большой интерес представляет вопрос идентификации самого феномена ИГИЛ как исторического и политического явления.

Возникнув и получив значительное развитие на территории Ирака, ИГИЛ, тем не менее, не является иракским созданием по своей сути и по своему происхождению – в отличие от других локальных политических движений и сил. Фактически ИГИЛ – это часть глобальной террористической сетевой организации, которая наравне с другими ведет завоевательную войну на Ближнем Востоке. И захват части иракской территории можно в этой связи характеризовать как оккупацию Ирака со стороны этой глобальной силы. Приходится констатировать, что свою программу-минимум по созданию исламистского государства джихадисты каким-то немыслимым образом практически реализовали, в отличие от тех же США, потерпевших явную неудачу на поприще построения демократического государства в Ираке. Уникальность ситуации состоит и в том, что ИГИЛ как глобальная террористическая сетевая структура смогла организовать для своих боевиков своего рода «миграционный коридор» в Ирак и создать на его территории чужеродную политическую силу, посредством которой она стала осуществлять военно-террористическую экспансию и захват страны.

Что касается идеологической и конфессиональной идентификации группировки, то она, несомненно, является чужеродной для большинства иракских арабов, как суннитов, так и шиитов, которые отвергают исламистские радикальные идеологемы халифата, такфира и джихада и по-прежнему мыслят категориями предвоенного времени, мечтая о едином и неделимом Ираке. Так, например, иракцы-шииты, в отличие от шиитов-иранцев, отвергают политикоправовую доктрину Вилаят аль-факих, подразумевающую, что полномочия шиитского богослова-законоведа распространяются на все общественные и социальные сферы. Они выступают против смешения ислама и политики, отрицая легитимность создания ис-

273

ламского государства. Среди суннитской части населения Ирака большое распространение получил суфизм накшбандийского толка, который в категоричной форме отрицает радикализм джихадистов. Большая часть суннитских племен провинции Аль-Анбар, хранящих приверженность традиционным ценностям классического ислама, выступила против джихадистов, считая их «апостолами сатаны».

В этой связи обращает на себя внимание «Открытое письмо исламских ученых главарю ИГИЛ». Его авторы – сто двадцать шесть самых авторитетных ученых исламского мира – вынесли правовое заключение (фетву) относительно легитимности группировки, провозгласившей себя «Исламским государством Ирака и Леванта» (ИГИЛ). Опираясь на Коран, Сунну, а также другие правовые источники, ученые аргументированно доказали, что все действия ИГИЛ, начиная от создания группировки, ее призыва к переселению и кончая жестокостью и публичными казнями, в корне противоречат исламу1.

Одна из ключевых проблем, связанная с расширением влияния группировки ИГИЛ в Ираке – это произошедшая в период второго президентского срока Барака Обамы эволюция американской стратегии в отношении ИГИЛ. Если раньше Вашингтон выступал за полное уничтожение группировки, то теперь американцы предлагают вести борьбу с ИГИЛ силами суннитских стран, перекинуть бремя борьбы с джихадистами на плечи многонациональных сил. Подобные перепады в американской политике, направленной на борьбу с международным терроризмом, вполне вписываются в «геополитический нигилизм» идеологов неоконсерватизма, превратившись в технологию контроля и управления постиракским пространством в стиле «балканизации» югославского пространства.

Показательны и отношения США с иракским племенем Дулайм – одним из самых крупных и влиятельных племен Анбар, возвысившемся во времена правления партии БААС. Представители Дулайм занимали высокие посты в баасистской вертикали, становились высокопоставленными военными. После 2003 г. Дулайм стало ближайшим союзником США, с которыми еще в 2005–

1 URL: http://www.lettertobaghdadi.com.

274

2006 гг. оно заключило соответствующие соглашения, в том числе

оборьбе с ИГИЛ. Так представитель племени – Садун АльДулайми – долгое время занимал пост министра обороны Ирака в новой администрации. Племя одним из первых в провинции выступило против ИГИЛ, а затем мобилизовало на борьбу с ним и остальные племена. Именно Дулайм стояло у истоков создания антиджихадистского союза суннитских племен Аль-Анбар.

Дулайм, однако, часто обвиняют в сотрудничестве с ИГИЛ. Эта проблема возникает в связи с участием бывших военных баасистов в управлении группировкой, а также с переходом представителей некоторых кланов племени Дулайм на сторону исламистов. В ответ на подобные обвинения теперешний молодой лидер племени Дулайм шейх Хатем Али Сулейман заявил, что племя пока не сотрудничает с группировкой ИГИЛ и соблюдает нейтралитет. Сулейман в то же время не исключил возможности поддержки джихадистов в случае, если правительство в Багдаде не изменит свою политику, тем более что это правительство представляет, по

мнению шейха, куда большую угрозу племенам провинции, нежели ИГИЛ1. Примечательно, что эта позиция в чем-то совпадает с позицией Вашингтона, который в последнее время резко дистанцировался от официального Багдада и развернул даже кампанию по «дисквалификации антидемократического шиитского режима», обвиненного американской администрацией в притеснении суннитов.

Не вызывает сомнения тот факт, что «Аль-Каида» способствовала дестабилизации и дезинтеграции страны. Десять лет тому назад эмиссар «Аль-Каиды» Абу Мусаб Аз-Заркави впервые объявил

онамерении создать на территории Ирака исламистское государство. Для успешной реализации этого проекта лидеры «Аль-Каиды» поставили своей первичной задачей в Ираке разжечь конфликт между суннитской и шиитской общинами страны. С одной стороны, было совершено огромное количество терактов в шиитских провинциях и городах, для того чтобы настроить шиитов против сун-

1 Anbar Tribal Leader: Maliki Is ‘More Dangerous’ Than ISIS. URL: http://rudaw.net/english/interview/06072014;

US shuns tribal leaders who claim to have infiltrated IS // http://www.al- monitor.com/pulse/originals/2014/08/us-shun-iraq-tribal-leaders-sunni-isis-spies.html.

275

Глава 10

РЕВОЛЮЦИЯ И КОНФЛИКТ В ЙЕМЕНЕ

Специфика йеменского кризиса вытекает из соединения его собственного богатого культурного и исторического наследия, буквально сотканного из противоречий, с новыми ближневосточными реалиями, возникшими в связи с глобальной перестройкой системы международных отношений. На территории современного Йемена расположен самый древний цивилизационный ареал Аравии, в котором еще в доисторическое время сложились высокоразвитые для своей эпохи царства. В Европе за ним прочно закрепилось название «Arabia Felix» – счастливая Аравия! След той далекой цивилизации представлен отнюдь не только впечатляющими памятниками древней материальной культуры, вызывающими гордость населения страны за свое прошлое, но и многими фактами социальной действительности, живыми свидетелями тех далеких эпох. С другой стороны, современная Йеменская Республика входит в группу самых молодых государств планеты. Она появилась на карте только в 1990 г. в результате добровольного объединения двух независимых и политически разнородных государств – Йеменской Арабской Республики (ЙАР) и Народно-Демократической Республики Йемен (НДРЙ). Она лидирует по темпам демографического роста среди арабских стран и в то же время замыкает этот список по уровню доходов на душу населения. Революционные потрясения в Йемене, начавшиеся в феврале 2011 г., оживили клубок застарелых внутренних проблем, вызвав озабоченность мирового сообщества сохранением целостности молодого йеменского государства и надежности системы региональной безопасности. За три с лишним года, прошедшие после введения международного плана урегулирования йеменского кризиса с целью предотвращения войны и распада, ситуация в Йемене существенно изменилась, но осталась непредсказуемой. Отмеченная специфика течения кризиса и особенности его урегулирования за 2011–2014 гг. не смогли найти полноценного комплексного решения йеменским проблемам, но открыли

277

двери для диалога и помогли отодвинуть угрозу тотальной гражданской войны по типу Ирака или Ливии, где имело место внешнее вмешательство.

Традиционные факторы конфликтогенности

Еще в середине XX в. социальные структуры Йемена представляли собой сплав архаики с мощным культурным воздействием ислама, придавшим им самобытную, не имеющую прямых аналогов в других арабских обществах конструкцию. Она имела сходство с кастовой системой, в основе которой лежало сочетание этнокультурных и социальных критериев дифференциации населения1. Принадлежность к иерархическим стратам с выраженными социокультурными особенностями закреплялась за индивидами по факту рождения. Эта система создавала идеальный фундамент для придания траектории процессу политогенеза и формам государственности рецидивного вида, всякий раз создавая препятствия для его перехода из потестарной фазы развития на более зрелые уровни.

Эпоха бурных преобразований данного региона, начавшаяся революциями 1960-х годов, знаменовалась его вступлением в стадию модернизации, испытавшей сильное концептуальное влияние со стороны насеризма. Перспектива сближения независимых арабских государств и их грядущего объединения входила в стандартный набор установок националистических режимов. Это относилось и к политике правящих сил в двух йеменских республиканских государствах – НДРЙ и ЙАР. Избрав для себя полярно противоположные ориентиры развития и трудно совместимые идеологические системы, они, тем не менее, периодически переходили от вражды к заявлениям о подготовке к объединению и даже предприняли ряд практических шагов в этом направлении. Механизм трансформации этого идеализированного плана в реальное действие еще хранит в себе немало тайн, лежащих в сфере социальной

1 См. подробнее: Родионов М. А. Демократический Йемен: проблемы этнической консолидации. В сборнике: Этнокультурные процессы в странах Зарубежной Азии ХХ век. М., 1991. С. 28–54.

278

психологии. Но переход от признания диаметральных различий в общественных и политических системах двух стран, а также идеологической несовместимости правящих партий к осознанию первичности этнокультурной близости их населения и объединению произошел так стремительно, что казался естественным актом. Весь процесс переговоров занял менее полугода: с декабря 1989 г. по май 1990 г. На принятие этого судьбоносного решения несомненно повлияли два события: развал мировой системы социализма и СССР на рубеже 1990-х гоов, лишивший власти НДРЙ главной внешней опоры, а также виртуозная игра президента ЙАР Али Абдаллаха Салеха, своевременно «вбросившего» идею немедленного объединения правящим элитам НДРЙ. Однако не меньшую роль сыграла и привычка иметь дело с разделенным по множественным параметрам социумом, создававшим в обоих государствах плюралистическую среду.

Текущий общественно-политический кризис в Йемене отличается небывалой глубиной и многообразием прежде всего по причине напластования незавершенных процессов этно- и политогенеза в обеих частях страны – на Севере и на Юге, неравномерности модернизации в разных регионах республики и в поляризованной реакции общества на вызовы эпохи глобализации. В его течении беспрецедентно высокую роль играют социокультурные факторы, выступающие в самых разнообразных по форме и влиянию на течение кризиса проявлениях. Сопутствующие кризису события говорят, что продвижение к искомому экономическому благополучию и восстановлению давно подорванной политической стабильности лежит через борьбу за утверждение некой новой формулы идентичности, сплетенной из архаичных, модернистских, религиозных и светских элементов формирующегося этноса.

Заметное влияние на ход кризиса оказывает религиозный фактор. В объединенном Йемене он с самого начала занял центральное место в системе политических отношений по оси Север – Юг. Не случайно лидеры массового общественно-политического движения южан («Хирака»), среди которых осталось немало высших функционеров Йеменской Социалистической партии (ЙСП), правившей в НДРЙ, увидели в растущем влиянии исламистов на Юге (прежде всего – «Аль Каиды»), как и в возвращении из вынужденной ссыл-

279

ки ретроградных сил (потомков свергнутых в 1967 г. элит) одно из главных проявлений целенаправленной «оккупационной» политики Севера, направленной на лишение южан сформировавшейся за годы НДРЙ отличной от («отсталого») Севера («прогрессивной», совместимой с задачами модернизации) идентичности.

Не менее разрушительное влияние оказала прозелитская идеология ваххабизма, насаждавшаяся при поддержке государства с 1970 г. в ЙАР также и на общество Севера. В ходе саадских войн 2004–2010 гг. там зародился очаг салафито-зейдитского сектантского конфликта, который в ходе текущего общеполитического кризиса в Йемене занял едва ли не центральное положение.

В качестве инструмента анализа современных конфликтов Йемена автор использовал следующую схему, поделив конфликты на три типологические группы:

–базисные (первичные, простые), подразделяющиеся, в свою очередь, на конфликты, имеющие корни в социальной и этнической специфике данной общности; конфликты, вытекающие из ис- торико-культурных свойств социума (религиозные, региональные и т.п. различия); конфликты, связанные с политогенезом (властными отношениями) в обществе;

–комплексные (комбинация нескольких базисных конфликтов), являющиеся наиболее распространенным типом эндогенных конфликтов в Йемене;

–производные, связанные с реакцией общества на внешние вызовы (экзогенные факторы), включая политические амбиции региональных и глобальных супердержав.

Повышенное внимание к конфликтогенным факторам, лежащим своими корнями в социальной и этнической специфике населения, объясняется выраженным дуализмом йеменского социума, разделенного на два дихотомичных этнокультурных компонента – хадар (людей «цивилизованных», членов городских общин) и бадву (людей первородной культуры). Этнокультурная категория бадву представлена множеством племен (габаил), придерживающихся экзогамии и населяющих йеменский ареал с незапамятных времен.

Задача интеграции племен в государство всегда представляла трудноразрешимую политическую задачу для носителя власти изза конфликта суверенитетов, на которые претендуют субъекты этих

280