Идентичность и сохраняющая актуальность дилемма "расы" в соединенных штатах

Язык идентичности стал особенно влиятельным в Соединенных Штатах в последние десятилетия. Он получил широкое распростране­ние и как идиома анализа в социальных и гуманитарных науках, и как идиома, с помощью которой можно выразить опыт, мобилизовать ло­яльность и сформулировать символические и материальные притяза­ния в повседневной социальной и политической практике.

Пафос и резонанс идентичностных претензий в современных Со­единенных Штатах имеет много истоков. Одна из основных причин данного состояния заключается в центральной проблеме американской, истории - ввозе порабощенных африканцев, укорененной расовой дис­криминации и ответной реакции со стороны афро-американцев. Афро-американский "расовый" опыт заключался как в действии внешней "ра­совой" категоризации, так и в самоидентификации на основании расы. Данный опыт значим не только в контексте расовой проблематики, но с конца 1960-х гг. он используется как шаблон для утверждения идентич­ностей всех видов, включая основанные на половой принадлежности (gender), сексуальной ориентации, этничности и расе.⁸⁶

Ответной реакцией на каскад идентичностных притязаний последних трех десятилетий стала трансформация публичного дискурса, полити­ческой риторики и исследовательских подходов практически во всех Областях социальных и гуманитарных наук. В этом процессе есть мно­го полезного. По сравнению с предыдущим периодом, современные учебники по истории и доминантные публичные нарративы рисуют го­раздо более всеобъемлющую картину американской истории. Были изоб­личены обманчивые формы универсализма: марксистская категория "рабочего", который всегда представлен мужчиной, и либеральная ка­тегория "гражданина", который всегда оказывается белым. Поворот к идентичности "в первом поколении" и воспринявшая его научная лите­ратура подвергались критике за нечувствительность к мозаике частно­стей: афро-американское движение - за невнимание к гендерно-специ-фическим проблемам африканских женщин; феминистки - за исключи­тельный интерес к белым представительницам среднего класса.

Конструктивизм особенно повлиял на американистов, позволив ис­следователям продемонстрировать современное значение навязанных идентификаций и самопониманий, которые развивались в диалектичес­кой связи друг с другом. В то же время исследователи обрели "язык" для выражения исторической обусловленности само- и внешне иденти­фицированных "групп". Рассмотрение "расы" в историографии Соеди­ненных Штатов - прекрасный тому пример.⁸⁷ Прежде чем "социальная конструкция" стала непременным термином научных дискуссий, иссле­дователи сумели показать, что раса как политическая категория возник­ла вместе с американским республиканским и популистским импульса­ми и вовсе не являлась заданным параметром американской истории. Эдмунд Морган (Edmund Morgan) утверждает, что в Вирджинии начала восемнадцатого века наемные белые слуги и черные рабы находились в общем подчинении, к ним относились одинаково и иногда они действо­вали совместно. Разграничение между данными группами появилось тогда, когда плантаторы Вирджинии начали мобилизацию сил против Британской империи и им понадобилось провести четкую границу меж­ду включенными в политическое тело "нации" и исключенными из него. Тот факт, что черные рабы были более многочисленны и легко заменяе­мы в качестве работников и менее надежны в качестве политического резерва, сыграл свою роль. В свою очередь, белая беднота получила основу для выдвижения собственных притязаний на основе данного разграничения.⁸⁸ В последующие периоды историки обнаружили не­сколько ключевых пунктов в процессе переопределения расовых гра­ниц в Соединенных Штатах. Также были выделены несколько фаз в развитии американской истории, в которых социальные связи иного рода представляли основание для формирования нового политического рас­клада. Белая и черная раса являются исторически созданными и исто­рически переменчивыми категориями. Более того, историки-компара­тивисты показали, что конструирование расы может принимать еще более разнообразные формы: так, многие люди, которые считались "чер­ными" согласно северо-американским классификационным системам, в других частях Америки воспринимались по-иному.⁸⁹

Американская история, таким образом, демонстрирует всю мощь навязанной идентификации. Но она также свидетельствует о сложном характере самопонимания тех людей, которые находились под воздей­ствием условий вне пределов их контроля. Коллективная самоидентификация до гражданской войны позиционировала черных американ­цев в определенном отношении к Африке, часто выставляя африканс­кое (или "эфиопское") происхождение как происхождение из "колыбе­ли христианской цивилизации". Однако ранние варианты движения "назад в Африку" рассматривали Африку как культурную tabula rasa или как падшую цивилизацию, ожидающую спасения от афро-амери­канских христиан.⁹⁰ Признавая себя диаспорой, "народ" необязатель­но подразумевает претензию на культурную одинаковость - эти две концепции находятся в противоречивых отношениях с самого начала. Можно писать историю афро-американского самопонимания как ис­торию прогрессивного развития негритянской национальности. Но также можно исследовать эволюцию этого значения коллективности в контексте усилий афро-американских активистов по артикуляции различных политических идеологий и налаживанию связей с другими радикалами. Самое главное при этом - рассмотреть весь спектр воз­можностей и серьезность, с которой они обсуждаются.

Проблема состоит не в историческом анализе социальных конст­рукций, но в представлениях о том, что, собственно, конструируется. "Белая кожа" (whiteness) или "раса" - вот что обычно берут за объект конструирования, игнорируя другие, менее обязательные формы свя­занности и общности. Изучение "идентификаций", которые возника­ют, кристаллизуются и исчезают в определенных социальных и политических ситуациях, может дать совершенно другую историю, чем та, которая создается "идентичностью", связывающей прошлое, настоя­щее и будущее в одном слове.

Космополитические интерпретации американской истории крити­куются за то, что они умалчивают о трагедии, составляющей часть уникального исторического опыта. Уникальность американского ис­торического опыта заключается прежде всего в трагедии и ужасе по­рабощения и дискриминации и борьбы против рабства, в истории афро-американцев, которая выделяет и отделяет их от белых американцев.⁹¹ В данной ситуации призывы к учету уникального опыта получают осо­бый резонанс. Но именно эта ситуация особенно чревата опасностью нивелировки уникального исторического опыта статичной и единой "идентичности". Как отметили участники дебатов по расовой полити­ке, подобная нивелировка может иметь свои плюсы.⁹² Однако несом­ненным минусом является обобщение в рамках категории "идентич­ности" исторического и культурного опыта столь отличных от расы групп, как женщины и пожилые люди, коренные американцы и гомо­сексуалисты, бедные и инвалиды. Подобные обобщения вовсе не яв­ляются проявлением более уважительного отношения к болезненному историческому опыту этих групп, чем универсалистская риторика спра­ведливости и прав человека. Распределение людей с "нелинейным" происхождением и таким же набором изменений и адаптации (что и составляет культуру) по "идентичностям" оставляет их в незавидном положении: с одной стороны, их опыт не отвечает определениям жес­ткой "идентичности", с другой - мягкая риторика гибридности, мно­жественности и текучести конструктивистского понятия "идентично­сти" не обеспечивает им ни понимания, ни утешения.⁹³ Возможно, ли, разработать язык, который подходил бы для тонкого анализа истори­ческой вариативности, в том числе и изменчивых способов внешней категоризации, с помощью которых клеймили и унижали людей, а равно и прививали сильное чувство коллективного самоощущения. Если воспринимать серьезно реальный вклад конструктивистского социального анализа (т.е. постулирование развития и изменения связей, катего­рий и субъектности), а не редуцировать его до презентистского теле­ологического нарратива о конструировании ныне существующих "групп", то групповую сплоченность нужно понимать как обусловлен­ное исторически, возникающее качество, а не как аксиому.

Репрезентация современного американского общества сталкивает­ся с похожей проблемой, а именно - как избежать плоского, упрощен­ного видения социального мира как разноцветной мозаики, состоящей из монохромов идентичностей. Концептуально истощенная идентитар-ная социология (identitarian sociology), в которой пресечение "расы", "класса", 'тендера", сексуальной ориентации и некоторых других ка­тегорий порождает пригодные для универсального использования кон­цептуальные кластеры, получила широкое распространение в амери­канских академических кругах в 1990-х гг. - не только в социальных науках, культурологии и этнологии, но также в литературоведении и политической философии. В заключительной части нашей статьи мы рассмотрим последствия использования идентитарной социологии в областях литературоведения и политической философии.

"Моральная философия, - писал Алисдаир Макинтаэр (Alisdair Maclntyre), - предполагает социологию."⁹⁴ То же самое можно сказать и в отношении политической теории. Проблема современной полити­ческой теории состоит в том, что она построена на спорной социоло­гии, а именно на той ее ветви, которая настаивает на группоцентричной картине социального мира. Мы не принимаем сторону "универ­сального" в противовес "частному". Скорее, мы утверждаем, что язык идентичности и групповая социальная онтология, которые составляет, одну из посылок современной политической теории, нивелируют про­блематичность "группового сознания" самого по себе и препятствуют альтернативным путям концептуализации частных сходств и связей.

Существует много исследований, критикующих идею универсаль­ного гражданства. йрие._Мэрион,Йанг (Iris Marion Yong), одна из самых влиятельных критиков данной идеи, предлагает вместо этого идеал гражданства, дифференцированного по группам и основанно­го на групповой репрезентации и правах. "Беспристрастный общий подход - говорит она, - это миф". Разные социальные группы име­ют разные потребности, культурные характеристики, историю, опыт и восприятие социальных отношений. Концепция гражданства не должна стремиться преодолеть эти различия, она должна принять их.¹⁰⁰

Какие различия должны быть положены в основу групповой репре­зентации и определения групповых прав? Современное американское Гобщество склоняется к тому, что в основе групповой репрезентации и определения групповых прав должны лежать различия, связанные с "социальными группами", которые составляют "всеобъемлющие идентичности и способы жизни" и которые отличны от простых социальных; агломератов - произвольных классификаций людей по какой-либо ^характеристике или добровольных ассоциаций. Привилегия на соб­ственные права и их представительство отводится не всем социальным группам, а только страдающим от, по крайней мере, одного из пяти наличных видов дискриминации. В современном американском обще­стве эти группы включают "женщин, негров, индейцев, чикано,⁹⁵* пуэр-ториканцев и других испаноязычных американцев, американцев ази­атского происхождения, гомосексуалистов, лесбиянок, рабочий класс, пожилых людей, душевнобольных и инвалидов".⁹⁶

Что составляет "групповой элемент" этих "групп"? Что делает их группами, а не категориями, вокруг которых предположительно, но необязательно, могут кристаллизовываться идентификации себя и дру­гих? Ианг не отвечает на этот вопрос. Она предполагает, что присущие каждой из этих групп история, опыт и социальное положение форми­руют различные "возможности, запросы, культуру и когнитивные сти­ли", а также "характерное понимание всех аспектов общественной жизни и уникальное восприятие социальных вопросов".¹⁰² Социаль­ное и культурное разнообразие истолковывается Йанг как проявление контраста между внутренне однородными, но внешне связанными бло­ками. Хотя Йанг отвергает "принципы единства" на уровне государ­ственного устройства в целом, как "скрывающие различия", она, тем не менее, использует эти принципы в своем анализе, скрывая тем са­мым различия на уровне "групп", составляющих общество.

В спорах о дифференцированном групповом или "многокультур­ном" гражданстве большое значение имеют вопросы, долго обсуждав­шиеся в академической среде и за ее пределами и так или иначе свя­занные с отношением влиятельности и преимуществ универсалистс­кого и партикулярного подходов.¹⁰³ Социологический анализ не может и не должен пытаться разрешить эту здоровую дискуссию, но он спосо­бен укрепить зачастую непрочный социологический фундамент, на ко­тором основываются позиции сторон. Он может предложить более бо­гатый словарный запас для концептуализации социальной и культур­ной неоднородности и многообразия. Выдвижение за границы языка идентичности открывает возможности для выражения других способов связи и определения социального положения, других идиом идентифи­кации, других стилей самопонимания. Перефразируя высказывание Адама Пшеворского (Adam Przeworsky) о классе, культурная борьба -это прежде всего борьба за культуру, а не борьба культур.⁹⁷ Активис­ты политики идентичностей пользуются языком групповой общности не потому, что он отражает действительность, а именно потому, что эта общность неоднозначна и спорна. Их групповая риторика имеет созидательное измерение, и если она практикуется успешно, то поощ­ряет создание группы - объекта описания.⁹⁸

В этом подходе наблюдается разрыв между нормативной аргумен­тацией и активистской идиомой, принимающих групповую общность за аксиому, и историческим и социологическим анализом, подчерки­вающим случайность, текучесть и разнообразие. На определенном уровне существует реальная дилемма: сохранение культурной само­стоятельности так или иначе зависит от поддержания групповой общ­ности и, таким образом, от контроля за "выходом" из группы; соответ­ственно, обвинения в "уходе" из группы и в предательстве корней слу­жат формой дисциплины.¹⁰⁶ Критики подобного контроля, однако, утверждают, что либеральная политая должна защищать индивидуумов от давления социальных групп так же, как и от давления государства. На уровне социального анализа эта дилемма не всегда очевидна. Мы не стоим перед жестким выбором между универсальной, индивидуа­листической аналитической идиомой и идентитарной групповой иди­омой. Такая постановка вопроса игнорирует разнообразие форм (а не сплоченных групп), которые могут характеризоваться через схожесть, общность и связанность. Именно поэтому мы говорим о необходимо­сти более тонкой терминологии. Мы не придерживаемся какого-то определенного подхода в области политики проведения культурных различий и индивидуального выбора, мы просто ищем терминологию социального анализа, которая помогла бы открыть целый ряд новых возможностей. Йанг и другие исследователи, например, поддержива­ют политику групповой "коалиции" (group "coalition"), и с достаточ­ным основанием. Но социология групповой общности, на которой зиж­дется именно этот вид коалиционной политики, предполагающий, что сплоченные группы являются "кирпичами" для построения полити­ческих союзов, ограничивает политическое воображение.⁹⁹

Ничто из вышесказанного не опровергает значимости современных дебатов между представителями "универсалистской" и "партикуляристской" концепций социальной справедливости. Наш тезис состоит в том, что идентичностный акцент на групповой сплоченности не помо­жет нам правильно сформулировать эти вопросы; текущие дебаты в Определенной степени основаны на взаимонепонимании обеих сторон. На самом деле нам не нужно выбирать между американской историей, нивелированной до описания опыта и "культуры" определенных групп, или "другой" американской историей, точно так же редуцированной до единственной "национальной" истории. Ограничение разнообра­зия американского общества и истории ее репрезентации в виде раз­ноцветной мозаики, составленной из одноцветных идентичностных групп, мешает, а не помогает исследованию прошлого и борьбе за со­циальную справедливость в настоящем.