Источник:Ab Imperio, № 3 2002 г. сс.61-115

Роджерс БРУБЕЙКЕР, Фредерик КУПЕР

ЗА ПРЕДЕЛАМИ "ИДЕНТИЧНОСТИ"*

Перевод выполнен по изданию: Rogers Brubaker and Frederick Cooper. Beyond Identity // Theory and Society. 2000. No. 1. Pp. 1 -47, с разрешения авторов и издателя. Редакция Ab Imperio выражает благодарность Kluwer Academic Publishers и авторам за предоставленную возможность опубликовать данную статью на русском языке. Перевод Д. Кучеровой под редакцией А. Семёнова и M. Могильнер. ' George Orwell. A Collection of Essays. New York, 1953. Pp. 169-170.

Мы хотели бы поблагодарить Zsuzsa Berend, John Bowen, Jane Burbank, Margit Feischmidt, Jon Fox, Mara Loveman, Jitka Maleckova, Peter Stamatov, Loic Wacquant, Roger Waldinger, а также редакторов журнала Theory and Society за ценные комментарии и предложения по первым вариантам статьи. Мы также благодарны Center for Advanced Study in the Behavioral Sciences, где эта статья была задумана в ходе обеденного разговора, и участникам коллоквиума факультета социологии Университета Калифорнии, Лос-Анджелес (UCLA), и семинара преподавателей "Компаративные исследования социальных трансформаций" в Университете Мичигана, где были представлены первые варианты этой статьи. И последнее слово благодарности - нашим аспирантам, которые благосклонно принимали - не обязательно соглашаясь - наши замечания по поводу использования кажущегося незаменимым термина.

"Самое худшее, что человек может сделать со словами, - писал Джордж Оруэлл полвека назад, - это сдаться на их милость". Если язык является "инструментом для выражения, а не сокрытия или предотв­ращения мыслей," - продолжал он, необходимо "позволить смыслу выбрать слово, а не наоборот".' Тезис данной статьи состоит в следу­ющем: социальные и гуманитарные науки сдались на милость слова "идентичность" (identity), что влечет интеллектуальные и политичес­кие последствия и ввиду чего необходимо найти более удачную иссле­довательскую альтернативу. Мы утверждаем, что "идентичность" мо­жет значить либо слишком много (если термин употреблять в его "силь­ном" значении), либо слишком мало (в "слабом" значении), либо со­всем ничего (в силу двусмысленности понятия). Мы исследуем сумму концептуальных и теоретических задач, которые "идентичность" при­звана решить, и приходим к выводу, что эти задачи могут быть более адекватно решены с помощью других терминов, менее двусмыслен­ных и не обремененных жесткими коннотациями "идентичности".

Мы утверждаем, что преобладающая конструктивистская тенденция в отношении идентичности - попытка "смягчить" термин, очистить его от нагрузки "эссенциализма", подразумевая, что идентичности создаются, изменяются и множатся, - не дает нам достаточных оснований для использования термина "идентичность" вообще и обедняет аналитический аппарат, с помощью которого мы производим анализ "сильного" значения и разбор эссенциалистских претензий современной политики идентичности. "Мягкий" конструктивизм позволяет мнимым "идентичностям" распространяться. Но по мере их распространения термин теряет свое аналитическое свойство. Если все есть' "идентичность", ее нет вообще. Если она так пластична и изменчива, как мы должны изучать процесс ее формирования, установления, ут­верждения и кристаллизации? Если она конструируется изнутри, то как оценивать воздействие внешних идентификаций, которое порой принимает характер принуждения? Если идентичностей много, как воспринимать жесткую однозначность, которой часто и порой успеш­но добиваются политики, желающие придать простым категориям ста­тус сплоченных и эксклюзивных групп? Как понимать силу и пафос политики идентичностей?

"Идентичность" - ключевой термин в повседневном словаре совре­менной политики, и социальные аналитики должны это учитывать. Но это не обязывает нас использовать "идентичность" в качестве катего­рии в нашем анализе или концептуализировать ее как нечто, что име­ют, ищут, создают и обсуждают абсолютно все. Концептуализация всех соотношений и связей, всех форм принадлежности, всех инстанций общности, привязанности и сплоченности, всех аспектов еамопони-мания и самоопределения в идиоме "идентичности" заключает нас в рамки прямых, негибких и ограниченных понятий.

Настоящая статья не стремится подключиться к продолжающейся дискуссии о политике идентичности.¹ Вместо этого мы обращаемся к идентичности как категории анализа. .Это не просто "семантический" или терминологический вопрос. Использование термина "идентич­ность" и злоупотребление им, по нашему мнению, влияет не только на язык социального анализа, но и обязательно - на его содержание. Со­циальный анализ, включая анализ политики идентичности, предпола­гает использование сравнительно однозначных категорий. Какова бы ни была многозначность и незаменимость категории "идентичности" в определенных практических контекстах, "идентичность" все же ос­тается понятием слишком неопределенным, разрываемым между "силь­ным" и "слабым" значениями, эссенциалистскими коннотациями и конструктивистскими определениями, чтобы отвечать потребностям социального анализа.

Кризис "идентичности" в социальных науках

"Идентичность" и сходные термины в других языках имеют дли­тельную предысторию использования в качестве технических терми­нов в западной философии, начиная с древних греков и заканчивая современной аналитической философией. Их использовали для опи­сания вечной философской проблемы постоянства среди проявлений изменчивости и единства среди проявлений многообразия.² Однако общеупотребительное и социально-аналитическое значение "идентичности" и родственных терминов вошло в обиход сравнительно недав­но, и его происхождение можно легко локализовать.

Внедрение "идентичности" в социальный анализ и первоначальное распространение понятия в социальных науках и общественном дис­курсе произошло в Соединенных Штатах в 1960-х (а наметилось еще во второй половине 1950-х).³ Самая важная и известная веха - это по­явление и популяризация работы Эрика Эриксона (Erik Erikson), кото­рый, вдобавок, придумал термин "кризис идентичности".⁴ Но, как по­казал Филип Глизон (Philip Gleason),⁵ у термина "идентичность" в си­стеме социального анализа были и другие источники. Понятие иден­тификации вырвали из его первоначального, специфически психоана­литического контекста, где этот термин появился благодаря Фрейду. Ero связали, с одной стороны, с этничностью (принципиальный вклад внесла влиятельная книга Гордона Элпорта [Gordon Allport] Сущность [предубеждения [The Nature of Prejudice], 1954), и с другой - с социо­логической теорией ролей, а также теорией референтных групп (вклад .-таких деятелей, как Нельсон Фут [Nelson Foote] и Роберт Мертон [Robert Merton]). Социология символических интеракций, с самого начала сосредоточенная на феномене "я" ("the self), все больше и больше употребляла термин "идентичность", отчасти благодаря влиянию Ан-сельма Строев⁶ (Anselm Strauss). Еще более глубокое влияние на по­пуляризацию понятия "идентичность" оказали работы Ирвинга Гоффмана (Erving Goffman) в области символических интеракций и Питера Бергера (Peter Berger) no социальным конструкциям и фе­номенологии.⁷

В силу ряда причин в 1960-е годы термин "идентичность" полу­чил широкий резонанс,⁸ быстро распространился за дисциплинарные и национальные границы, завоевал себе место в журналистском и ака­демическом словаре и проник в язык социальной и политической прак­тики, также как и в язык социального и политического анализа. В аме­риканском контексте преобладающая этика и идиоматика индивидуа­лизма придали особую остроту и резонанс вопросам идентичности, особенно в контексте тематизации проблем "общественных масс" в 1950-е гг. и конфликта поколений в 1960-е гг. "Идентичность" послужи­ла шаблоном для Черного (негритянского - прим. перевод.) движения, а потом и других этнических движений, возникших в конце 1960-х гг. Именно тогда интерес к идентичности и конструирование индивиду­альной идентичности, которую Эриксон уже успел связать с "обще­ственной культурой" (communal culture),⁹ был с готовностью, хотя и непродуманно, перенесен на групповой уровень. Распространение притязаний на релевантность идентичности стало возможным благо­даря сравнительной институциональной слабости "левой политики" в Соединенных Штатах и неразвитости классовых идиом социально­го и политического анализа. Как было замечено многими аналитика­ми, саму классовую принадлежность можно рассматривать как идентичность.¹⁰ С нашей точки зрения именно слабость классовой поли­тики в Соединенных Штатах (в сравнении с Западной Европой) спо­собствовала небывалому 'распространению "языка идентичности" в социально-политической практике и анализе. Уже в середине 1970-х В. Дж. М. Маккензи (W. J. M. Mackenzie) характеризовал идентичность как слово, пострадавшее от "чрезмерного использования", а Роберт Коулз (Robert Coles) заметил, что понятия идентичности и кризиса иден­тичности стали "прозрачнейшими клише"¹¹. Но это было только нача­ло. В 1980-х гг., с подъемом "святой троицы" расы, класса и пола в теории литературы и культурологии,¹² гуманитарные науки присоеди­нились к данной тенденции. Дебаты об идентичности - внутри и за пределами академического мира - продолжают множиться.'¹³ Кризис "идентичности" - кризис перепроизводства и последующего обессмыс-ливания - только набирает ход.¹⁴

Качественные и количественные показатели сигнализируют о том, что оперирование понятием "идентичности" превратилось в основной и непременный топос социальных и гуманитарных наук. В последние годы появилось два новых междисциплинарных журнала, посвящен­ных идентичности. Редакционная коллегия каждого из этих журналов блещет созвездием именитых ученых.¹⁵¹⁶ Потребность высказаться по вопросу об идентичности затронула даже тех исследователей, которые находятся в стороне от господствующего дискурса "идентичности" и от исследований гендера, сексуальности, расы, религии, этнической принадлежности, национализма, иммиграции, новых социальных те­чений, культуры и "политики идентичности". Выборочный список из­вестнейших социальных теоретиков, область интересов которых ле­жит за пределами теории идентичности, но которые все равно сочли необходимым специально обратиться к вопросу "идентичности" в пос­ледние годы, включает Зигмунта Баумана, Пьера Бурдье, Фердинанда Броделя, Крейга Калхауна, С. Н. Айзенштадта, Энтони Гидденса, Бер-нхардта Гизена, Юргена Хабермаса, Давида Лайтина, Клода Леви-Стросса, Пола Рикера, Амартью Сен, Маргарет Сомерс, Чарльза Тэй-лора, Чарльза Тилли и Харрисона Уайта.¹⁶¹⁷